Kitobni o'qish: «Билет на удачу»

Посвящается моей учительнице

по русскому языку и литературе

Ощепковой Надежде Петровне

Долгожданная встреча

Неожиданно подул морозный ноябрьский ветер, и на голову бедолаги, одетого еще совсем по-осеннему, веером посыпались белоснежные хлопья. Солнце едва попрощалось с этим днем, как в лампах, раскинутых вдоль дорог, в сию же минуту маленькие светлячки осветили своими брюшками темные улочки обширного города. Витрины в ответ, точно по команде, залились тягучим золотом на запорошенный снегом тротуар и на людей, в спешке рыскающих от непогоды, словно беспризорные тени.

Бедолага, убрав руки в карман и съежившись от холода, стоял возле одной из витрин и внимательно наблюдал за посетителями заведения. Люди группками сидели за столиками и выглядели счастливыми. Словно где-то за кадром режиссер дал команду, и актеры, все до единого, расплылись в белоснежной улыбке; они внимательно слушали своего собеседника, порою вслед что-то невпопад отвечали, закатывались смехом и ели. Как единый механизм, они все что-то делали и выполняли одни и те же функции.

Холод овладевал бедолагой, тело судорожно тряслось. Пальто едва спасало, шарф, плотно закрывающий сверху шею и низ лица, покрылся морозным инеем, а прохудившиеся туфли насквозь продувались; лишь теплые носки сносно уберегали пальцы на ногах от обморожения. Он мог простоять так еще долго, утешая себя бесполезными попытками согреться от судорог, но ноги уже были готовы вот-вот окоченеть.

Наконец, собравшись и прислушавшись к голосу разума, он тронулся с места; под ним остался след обуви на голой брусчатке, но снег тут же принялся его заметать, словно нашел недостаток на своем безупречном белом полотне. Ноги не слушались, он кое-как доковылял до двери, приоткрыл дверь и проскользнул вовнутрь. От резкого потока теплого воздуха его щеки приятно обожгло, и они зарумянились пуще прежнего, а ноги радостно заныли.

Свет многочисленных лампочек над головой и на стенах мимолетно ослепил его…

Двое мужчин. Они сидели друг против друга. Две противоположности как по внешним признакам, так и по характеру. Один из них был подтянутым великаном с поджарой кожей, другой же – щуплым замерзшим зябликом. Хотя вторую персону и нельзя было назвать уж совсем щуплой, но на фоне исполина он выглядел действительно меньше своей настоящей внешности.

Великан представился как Форсайт, видимо это была его фамилия. Имени своего он не стал называть, хотя в ответ ему было сказано более полно и формально – Андрей Степанович Ощепкин. Но здоровяк то ли из вредности, то ли из-за высокомерия называл своего собеседника только по фамилии, чем невзначай намекал, чтобы и его называли так же: по фамилии и не иначе.

Начало разговора не клеилось. Ощепкин не знал, как начать нужную ему тему. Пока шел до места встречи, он неоднократно прокручивал их будущий разговор. Подобно опытному стратегу он просчитывал все возможные ходы их беседы, но стоило ему увидеть перед собой массивную тушу, что скрыла за собой весь свет, когда встала перед ним, Ощепкин резко превратился в молодого юнкера и вмиг растерял все свои навыки стратега. Форсайт же тем временем заказал им ужин и одновременно успевал поделиться событиями из своей жизни.

Верзила не замолкал. Примерно за полчаса Ощепкин узнал о нем чуть ли не все: родился далеко на Востоке, жил с отцом, воспитывали его в основном няньки, в детстве его часто задирали из-за избытка веса, поэтому он был злым и толстым мальчуганом, благодаря нянькам стал чересчур суеверным, а вот благодаря своей учительнице по русскому языку и литературе – достаточно начитанным.

Вот оно! Учительница! Ощепкин, как терпеливый рыболов, дождался своей добычи и упускать ее никак не намеревался.

– Вы сказали, учительница по русскому и литературе, – с уточнением перебил его Ощепкин.

Гигант резко переменился в лице. Первичное дружелюбие испарилось, словно его и не было, а на замену ему проявились хитрость и лукавство. Форсайт сразу же сообразил, куда клонил Ощепкин, и решил оборвать свой длинный монолог на полуслове.

– Я догадываюсь, почему вы захотели со мной увидеться, – после недолгой паузы продолжил Форсайт. Даже когда он разговаривал чересчур спокойно, в его голосе промелькивала некая грубость и устрашающая сила. – Так давайте же отложим всю эту любезность. Вы зададите мне вопрос. Я на него отвечу, и мы разбежимся вновь по разные стороны.

«Только и всего-то?» – подумал про себя удивленно Ощепкин, но вопрос с ходу задавать не стал. Что-то его сковывало. В нем блуждал страх, какой часто возникает у мальчишек перед опасностью. Хотя он и был уже далеко не юнцом, этот первичный страх он побороть с возрастом так и не смог. Но вопрос не давал ему покоя, почти два года он держал его в голове, хранил и выжидал нужного момента. И вот он, тот самый момент, он настал, а теперь снова трусит встретиться взглядом со своей судьбой. Всю жизнь он молчит, терпит и ждет, когда же синица сама сядет ему на руку и осчастливит билетом в светлое будущее. Хотя какое оно – это светлое будущее, – он и сам толком не знал, так как боялся даже подумать лишнего. Ему приходилось довольствоваться тем, что есть: маленькой комнатенкой в старой двухкомнатной квартире, где всю жизнь ему была соседкой его мать, да мизерной зарплатой учителя начальных классов в самой обычной школе. И так почти 40 лет.

Но событие, произошедшее почти два года назад, часто напоминало о себе своей нелепостью, безрассудностью и внушающей ужас предсказанностью. Он знал, его тяжбы должны закончиться в скорое время. Но он не мог вообразить, что однажды в один из обыденных, ничем не примечательных дней раздастся телефонный звонок.

Он находился тогда на кухне. Крепко держась за столешницу, готовый от ярости и от боли сорвать ее, Ощепкин едва сдерживал слезы. Но он все же сдался, и по квартире раздались всхлипы. Он ослабил хватку, отпустил столешницу и медленно опустился на пол, опершись спиной о холодильник, а после закрыл лицо руками.

«За что? – раздавался в его разуме эхом один и тот же вопрос. – За что? Где я успел так согрешить, что вынужден теперь нести на себе бремя мученика?»

Злость возвращалась, она накатывала на него, словно смертельная волна с желанием поглотить заблудшую добычу среди бескрайних вод неосознанности и неопределенности в жизни. Но злость резко оборвал телефонный звонок. Нет, это был не сотовый – звонок раздавался от домашнего телефона. От телефона, который молчал без надобности более полугода и который на днях должен быть отключен.

Ощепкин в растерянности поднялся и не спеша подошел к телефону. За это время телефон успел успокоиться, но через несколько секунд снова истошно затрещать. Вестник на другом конце провода настойчиво жаждал получить сокровенное «Алло» и не прекращал звонить. Ощепкин поднял трубку только тогда, когда телефон зазвонил в третий раз. Ведь Бог любит Троицу, так ему всегда твердили с самого детства. Эта поговорка вплелась в его подсознание и стала частью его упрямства и доверчивости.

– Алло, – едва слышно произнес Ощепкин. Он задержал дыхание, что-то мрачное надвигалось в его сторону – он предчувствовал будущую катастрофу. Катастрофу, которая должна оказаться еще страшнее предыдущей: той, что он получил полчаса назад…

– Здравствуйте, это Форсайт, – отозвался с той стороны света взволнованный басистый голос. – Алло? Вы меня слышите? Это Форсайт!

– Кто вы? – помедлив спросил Ощепкин.

– Я Форсайт! Я учился у вашей матушки! – голос был не просто взволнованным, а возбужденным, что сбивало с толку еще больше.

– У матушки? – Ощепкин недоумевал, абсурд затягивался крепким узлом вокруг его шеи. Ему становилось дурно, он не понимал, что происходит. Вечер бил все новыми и новыми и неожиданными камуфлетами.

– Послушайте, я не хочу вас отвлекать от дел. Вы только ответьте мне на один вопрос, и я отстану.

– Какой вопрос?

– Где похоронена ваша матушка?

Злость вновь пробудилась. Он смотрел в лицо тому хаму, что посмел почти два года назад задать настолько глупый и неуместный вопрос, да еще не в самый подходящий момент. Неуверенность исчезла незамедлительно, и он был готов уже твердо задать свой вопрос, как весь его настрой неожиданно сбился появлением официантки; она принесла ужин. Белокурая красавица феей промелькнула перед его глазами и тут же скрылась за его спиной. Ужин, заказанный Форсайтом – для него и Ощепкина, – дурманил своим запахом разум мужчин. Ощепкин смотрел на блюдо и мысленно с наслаждением поедал его, хотя в действительности даже не дотронулся до столовых приборов. Форсайт же тем временем уплетал еду, не задумываясь.

Ощепкин успел глянуть одним глазом в меню и увидеть те сумасшедшие цены, что стояли напротив блюд. Цифры ужасали своим богатым состоянием. Он мысленно уже принялся прикидывать, сколько у него останется до зарплаты и как прожить оставшиеся пару недель на сущие копейки. Затем он вспомнил: у него еще оставались достаточно большие запасы тушенки, макарон, гречки и риса, и тревога резко сошла на нет. С таким резервом, он прикинул, сможет продержаться даже больше месяца. А значит, волноваться не за что и он может позволить себе раскошелиться на дорогую еду.

Но уговоры потратиться на самого себя были всегда делом безуспешным. Обычно он сдавался своему мышлению нищего и оставался ни с чем. Почему ни с чем? Да, деньги он, может быть, и сэкономил, но это не означало, что они тратились после на более нужное дело. Он откладывал в обычную стеклянную банку с каждой зарплаты скудную сумму. Эти деньги скорее бы пережили их владельца – так навечно и остались бы бесполезно храниться в стекле, с каждым годом обесцениваясь.

Форсайт тут же заметил растерянность Ощепкина, когда принесли еду. Реакция худого бедолаги не стала для него откровением. Еще при входе он заметил, насколько непритязательно и бедно выглядел наряд Ощепкина. Прохудившиеся ботинки, тонкое пальто, а под ним, как роба на изнуренном узнике, скрывал тощее тело на пару размеров больше и давно вышедший из моды свитер. Все говорило само за себя, мужчина небогат, и это заведение ему явно не по карману.

– Не беспокойтесь, – начал разговор Форсайт, – я плачу.

– Извините, но я могу за себя заплатить, – уверенно ответил ему Ощепкин.

– Я не сомневаюсь, но давайте не будем строить из себя бравых ребят и выложим все карты на стол. Вы, скорее всего, сейчас уже посчитали, сколько у вас останется после ужина денег в кармане, я же так ужинаю почти каждый день и не чувствую убытка в своих сбережениях, – Форсайт в лоб, прямолинейно явил правду наружу. – К тому же это я вас сюда пригласил, а значит, имею право вас угостить.

– С этим я соглашусь, – следом произнес Ощепкин, такой простой, но истый аргумент ему нечем было парировать. Такая непредвзятая прямолинейность его ошеломила. Обычно люди скрываются за этикетом, но Форсайту очевидно претила любая облачившаяся притворством формальность. – Я верну вам деньги после зарплаты.

– Исключено! – кулак молнией опустился на стол; грохот раздался по всему кафе, посуда вслед зазвенела, когда вокруг, наоборот, вдруг все затихло. Ощепкин от испуга соскочил со стула, а вилка, которую он только-только взял, выскочила из его рук и со звоном приземлилась на кафель.

Форсайт тяжело дышал. Он держался за сердце с закрытыми глазами и что-то складное бормотал про себя. Его лицо было бледным, а на лбу появилась испарина. Вид его резко сменился со здорового человека на больного. Он сделал несколько глубоких вдохов и только потом с облегчением открыл глаза. Его дыхание успокоилось, но в глазах еще проглядывала та боль, что беспокоила его несколько секунд назад. Он вытер лоб и тут же по привычке попытался зачесать назад свои коротко постриженные волосы.

– Что с вами? – последовал обеспокоенный вопрос от Ощепкина. С одной стороны, он был взволнован из-за своего собеседника, с другой – торжествовал. И у такого здоровяка имеется ахиллесова пята, подумал он.

– Все в порядке, – спокойно отозвался Форсайт, но чуть погодя добавил: – Правда, в последнее время, мотор барахлит… Давайте успокоимся и просто поужинаем.

– К врачу обращались? – присаживаясь обратно за стол, спросил Ощепкин.

Форсайт лишь фыркнул, а затем смахнул рукой, словно отбросил в сторону непонравившуюся книгу.

Официантка, та же, что принесла ужин, словно по волшебству, вынырнула из-за угла с новой вилкой в руке. Ощепкин проводил ее грустным взглядом и с завистью в груди за того счастливца, кому досталась такая красавица; Форсайт с усмешкой оценил мальчишеское поведение своего собеседника. Взрослый мужчина, промелькнула у него мысль про Ощепкина, а опыта ничуть не больше первоклассника.

Они молча принялись за еду. Форсайт сидел угрюмый и скорее походил на обиженного ребенка, чем на взрослого. Он выставил наружу свою слабость, и теперь его тяготила эта мысль и никак не желала отпускать. Самолюбие – одно из самых слабых мест мужчин. Он корил себя, что за первые же полчаса их встречи вызвал в себе гнев, а после еще и сидел, съежившийся от боли, перед чужим человеком.

Ощепкин же уплетал пищу, которая казалась ему вкуснее всего на свете, что он пробовал за свою жизнь. Он старался быть сдержанным, но с каждой проглоченной порцией его разум все сильнее и сильнее пьянел. Чтобы хоть как-то вернуться в реальность, он сделал паузу. На тарелке еще оставалось еды буквально на три вилки, и Ощепкин с жадностью смотрел на еду. Он держал руками тарелку, словно боялся, что ее сейчас у него заберут. Он сделал паузу, так как понимал, что время для разговора наконец подошло и далее тянуть его не имело никакого смысла.

За окном поднялась настоящая вьюга. Вихрь кружил в хаосе неведомый самому себе танец и заметал таких же бедолаг, как и Ощепкин, одетых не по погоде. С бережным усердием он, точно старая ворчливая нянька, пытался укрыть совсем еще свежим пушистым и белым одеялом непослушных детишек. Резкими порывами ветер сметал отовсюду снег и со страшным воем раскидывал его вновь.

Мужчины, как и весь зал, вдруг одновременно перекинули свой взгляд на окно. Точно какой-то гигант после глубокого вдоха со свистом выдохнул и снежная волна махом разнеслась по округе.