Kitobni o'qish: «Вперед, русичи!»

Shrift:

Посвящаю дочери. Ты для меня и есть – Вселенная!

* * *

Глава 1. Узел времени

Год 1380-й

– Сенька, а ты чего расселся, никак тут вечеровать собрался?

Васюк Сухоборец обернулся к Быкову, который хмуро засопел, услыхав соратника.

– Давай топай. Я посля пойду, – пробормотал он глухо и тут же громко добавил: – И куда прем? Сами в мышеловку лезем. Того и гляди сковырнемся щас в его. – Он обреченно махнул в сторону вечернего Дона. – Так и булькнешь только. Тут бы стояли да Мамая поджидали. Пусть бы он через Дон сунуться попробовал.

– Тю-ю, малахольный. – Васюк обернулся на притихших и прислушивавшихся к разговору пешцев своей сотни. – Чай у Дмитрия Ивановича голова не ровня твоей. Зачем ему Мамая ждать, коли в гости не зазывали? А Дон, он и за спиной русскому человеку не помеха. Бежать нам все равно некуда. Не затем с нами женки в Москве последним целованием прощались, чтобы мы пятки Мамаю показали. А тебе-то и вовсе свой зад выставлять не след, сраму на всю Орду и Русь не оберешься.

Дружный хохот потряс округу. И смутившийся, но все еще хмурый Сенька поднялся с земли, одной рукой взяв бердыш, а другой придерживая на ягодицах оторвавшийся клок холщовых штанов, пошел вместе с сотней к берегу.

Дмитрий Иванович, наблюдавший эту сцену со стороны, улыбнулся. Но тут же эту мимолетную улыбку на челе его погасила тень забот и сомнений. Правильно сотник отметил: некуда русскому воинству бежать. Не затем спешили, опережая литовского князя Ягайло, который торопился на помощь Мамаю. Дон позади позиций, отступать некуда…

И не сомневался великий князь Московский и Владимирский в своем воинстве, в готовности каждого не пощадить своего живота за Русь святую, да слишком много пешей рати, пешцев, простых крестьян и горожан было в войске. Небывальцы, совсем неопытны в ратном деле, боя не видели. Дрогни один и… Дмитрий Иванович натянул поводья и поскакал вдоль берега, разгоняя одолевавшие его мысли. Что такое паника в сражении, ему приходилось видеть…

Над вечерним Доном опускался туман. Переправа шла дружно. Лишь гомон сдержанного разговора, плеск волн, бряцание мечей да копий, булав и суслиц да пофыркивание лошадей нарушали ночную тишину. Проезжая берегом, князь невольно обратил внимание на еще одну группу воинов. Степенно и внимательно осматривали и ласкали своих коней перед переправой Климент Поленин, Святослав, Григорий Судак. Но взгляд Дмитрия Ивановича остановился на юном лице Прошки Сапожника. С трудом сдерживал тот поводья разгоряченного коня, да и сам не мог на нем спокойно усидеть.

Молод, горяч, хоть и первая для него завтра будет битва, да уж удаль свою сумел показать парубок. Ведь именно он вместе со старшими ходил в сторожи к Мамаеву лагерю, и они языка оттуда выкрали. Тот и сказал, что не ждут монголы воинства русского, а стоят лагерем на поле Куликовом в ожидании своего союзника – Ягайло.

Знавал Дмитрий Иванович еще отца Прошки – Семена. Знатный был ратник, хоть и горожанин. Два года назад пал он на Воже, когда бежали монголо-татары с поля боя. Но дорога за каждую победу плата. И Прошка с того часа кормильцем стал в семье в свои неполные пятнадцать годков. Да и к ратному делу парня влечет. Ловок, удал, силен. Как-то для него сложится первая битва?..

Вновь помрачнело чело великого князя. Знал он, что для многих и многих битва эта станет последней. Но отступать нельзя. Доколе платить дань непотребную ненасытным завоевателям? Доколе сеять им смуту и раздор между князьями да землями русскими? Не совладать им с нами, коли мы вместе, а по одному – бьют. Ныне вся Русская земля поднялась на Орду. В войске Дмитрия Ивановича дружины союзных, вассальных князей, до полутора десятков городовых полков, пешее народное ополчение.

Окинул великий князь взглядом еще раз донские воды и направил коня к реке.

Дон, он как рубеж земли Русской будет за спинами воинов. Рубеж, переступать который нельзя. Но Мамай – хитрый воитель, тумены его хорошо обучены, у них за спиной свой «Дон».

– Ни един от вас, – услышали еще весной подданные приказ беклярибека, – не пашите хлеба, да будьте готовы на русские хлебы.

Так рассчитывал он прокормить свою Орду на Руси и разорить, вновь поставить на колени ее, начавшую было подниматься и возвышаться.

Ставки были сделаны. И начинавшийся туманный день 8 сентября 1380 года, светлый день Рождества Пресвятой Богородицы, еще не окрашенный потоками крови, должен был дать ответы на многие вопросы.

Год 2150-й

Вадька наконец-то остался один. Он давно ждал этого случая, и терпение было вознаграждено. Родители еще не вернулись из экспедиции на один из островов Тихого океана. Брат только что был вызван на конференцию, и дома его не будет как минимум неделю.

Целую неделю! Об этом можно было только мечтать. Главное, что ему никто не помешает пробраться к брату в лабораторию и привести в исполнение план, который он давно и детально разработал.

Вадька достал свою любимую, изрядно потрепанную книгу старинного издания. Именно она, «Республика ШКИД», уже несколько месяцев не давала ему покоя. Из тайника в стене вынул заранее приготовленную одежду. Весело рассмеялся, посмотрев на себя в зеркало, и, подойдя к двери лаборатории, в нерешительности остановился. Нет, готовность его не поколебалась, он только боялся, что брат перед отъездом сменил код замка. А даже этот узнать стоило ему невероятных трудов, находчивости и хитрости. Но дверь беззвучно отворилась, едва он набрал необходимые цифры.

Брат и не подозревал, что устройство кресла давно уже не секрет для Вадьки, который умел наблюдать, сопоставлять и время от времени задавать невинные вопросы. Так что теоретически Вадька был подкован неплохо. Но вот применять на практике свои собранные по крупицам знания еще не приходилось.

Поэтому, наверное, и похолодело у него в груди, когда опустился он на пластиковое сиденье. Да тут любой бы испугался. Но Вадька был не из тех, кто из-за простого страха отступает от намеченного. Хотя он и понимал, что поступает не совсем порядочно по отношению к брату и родителям. Вообще неизвестно, как отнесутся к его проступку, если кто-нибудь когда-нибудь о нем узнает. Дело может дойти даже до…

Нет, лучше уж об этом и не думать. Три дня ему вполне хватит, решил Вадька, а значит, никто никогда ни о чем не узнает. И он решительно установил рычажки на намеченных обозначениях: +, 1, 9, 2, 3, П. Плотнее вжался в спинку кресла и… нажал на большую красную кнопку на подлокотнике…

Год 1993-й

Павел заканчивал надевать костюм металлиста, собираясь на свидание. Конечно, это было не такое свидание, о которых пишут в книгах, да и Даша была ему не невеста. Но просто самому хотелось, чтобы это было свидание. И пусть Даша не таинственная незнакомка, встречаться с которой мешает ревнивый соперник или жестокий отец, а простая девчонка, с которой вместе рос в одном дворе, но она была не хуже всякой там книжной графини или принцессы.

Что же касается невесты, то ни о чем таком Павел еще не думал, хотя было ему почти пятнадцать лет и считал он себя вполне самостоятельным и взрослым человеком. А Даше позвонил потому, что действительно соскучился, так как целый месяц был в Москве.

Гостил у двоюродного брата, которого скоро должны были забрать в армию. Именно он, братец, широким жестом подарил ему свой видавший виды костюм, который по большей части состоял из различных цепочек, браслетов, шипов, заклепок и других металлических штуковин. Материи там почти не было, да и та больше напоминала металлизированный брезент.

От такого воистину царского подарка у Павла аж дух захватило. В его родном городе ничего подобного ни у кого не было. Еще и из-за этого костюма, едва приехав домой, он сразу позвонил Даше. Очень хотелось поразить ее воображение.

Она жила через двор, в доме напротив. Их родители дружили семьями. Вместе переехали они и в этот небольшой, тихий волжский город, как говорили сами: «Подальше от цивилизации, московской толкотни и суматохи».

В душе Павел осуждал тот давний поступок родителей. Каждое лето он ездил в Москву, но это было совсем не то, что быть москвичом. Он так и оставался посторонним на этих молодежных тусовках, куда водил его брат, не мог до конца понять их жаргон и восхищался вольной и беззаботной жизнью, которую те вели.

В часто возникающих жестоких драках он старался участия не принимать. Не больно-то хотелось вернуться домой с разбитой челюстью, сломанным носом или выбитыми зубами. Но, приезжая домой, друзьям он рассказывал об этих драках так, как будто сам был непосредственным их участником, причем в самых первых рядах. И вот теперь этот костюм. Павел нисколько не сомневался, что, увидев его, даже самые недоверчивые из друзей поверят в его рассказы. Но больше всего ему хотелось поразить Дашу.

Встретиться они договорились через час. Хотя дело было к вечеру, но Даша, как сама сказала по телефону, еще не закончила стирку. Да и ему этот час был необходим, чтобы разобраться с костюмом, примерить его и привести в порядок.

Через некоторое время Павел застегнул последние заклепки, расправил цепочки, подтянул пояса и с удовлетворением посмотрел на себя в зеркало. Сам себе он очень понравился. Пожалуй, только прическа не гармонировала с костюмом. Ну да ничего, решил он, и так сойдет. Во всяком случае, носить на голове то, что носили его московские знакомые, он не согласился бы ни за что на свете.

Дверь открылась, и в комнату заглянула бабушка.

– Батюшки, – выдохнула она, – ты откуда эту хламиду достал, из Москвы приволок?

– Ты, как всегда, права, бабуля. – Павел весело рассмеялся.

– Сыми ты его и не позорь меня перед людьми, – рассердилась бабушка. – Они ведь подумают, что тебе дома надеть нечего.

– Чем больше ты сердишься, тем лучше костюм. Это аксиома. Ты ведь у нас ретроград. А в Москве сейчас так все ходят.

– Тьфу, срамник. Понахватался словечек у своих непутевых родителей и туда же. А про Москву ты мне лучше не выдумывай. Я хоть давно и не была там, но телевизор смотрю. Таких чучел там отродясь не бывало. Не успел приехать и уже бабку всякими непотребными словами называть начал. Достукаются твои родители, доездятся. А я тебе передачи в дурдом носить не буду. В таком костюме прямая дорога только туда. И диагноза ставить не надо. Я ему тут любимых пирогов с капустой напекла, а он…

Никакое бабушкино ворчание не могло испортить настроения. Да и по ворчанию бабы Нади он уже порядком соскучился в Москве. И хоть называл он не раз бабулю «свой парень», знал, что любит она его, и сердить попусту не хотел. Поэтому поспешил перевести разговор на другое:

– От предков-то ничего не было?

– Не от предков, а от родителей, – продолжала ворчать бабушка, – а чего от них дождешься, вот два письма на неделе пришло, так и там больше про черепки всякие.

Его и Дашины родители каждое лето уезжали в очередную археологическую экспедицию. На попечении бабы Нади оставались не только он с Дашей, но и две квартиры. Так было всегда с самого раннего его детства, и все к этому привыкли. И если Даша почти не доставляла бабушке хлопот, то про родного внука этого сказать было нельзя.

Павел быстро пробежал глазами оба письма. Бабушка была права. Там было много «ахов» и «охов» про какую-то очередную находку в очередном раскопанном кургане, и лишь в конце ему давались привычные родительские советы типа «слушать бабушку, не бегать допоздна на улице, не есть много мороженого, а то можно схватить ангину» и прочая чушь. И еще они сообщали, что вряд ли сумеют вернуться до начала занятий в школе.

Это известие Павла порядком огорчало. Своих родителей он тоже считал «парнями что надо», с ними было интересно. Тем более после каждой экспедиции в доме было настоящее столпотворение. Приходили и уходили знакомые и неизвестные ему люди. Разговоры, рассказы, вечеринки затягивались, к неудовольствию бабушки, порой до утра. Жизнь кипела ключом. И вот теперь все это откладывалось по меньшей мере на месяц.

– А ты им свою фотографию в этом костюме пошли, – с иронией посоветовала бабушка, поняв его состояние, – как получат, с перепугу сразу вернутся.

– Не вернутся. Может, лучше им телеграмму послать, что я сломал себе руки, ноги и голову?

– Типун тебе на язык, – в сердцах сказала бабушка, – плетешь чего ни попадя.

– А что такое типун? – немедленно отреагировал Павел.

– Не знаю, это еще моя бабка так говорила, но уж, во всяком случае, не лучше чирья, наверное…

– Вот здрасте, чего родная бабуля любимому внуку желает. А как же я тогда твои знаменитые пироги есть буду? Тем более мне бежать уже надо.

– Я те побегу. Марш за стол, пока чай не остыл. А потом иди куда хочешь…

Дожевывая на ходу пирожок и схватив магнитофон, Павел выскочил из дому и побежал, побрякивая цепочками, через двор. Даша как раз выходила из своего подъезда. Костюм произвел на нее неотразимое впечатление, правда, не совсем такое, как ожидалось. Увидев его, бегущего и громыхающего, она сначала испуганно отшатнулась, но, услышав радостное «Привет», застыла на месте, а затем, сдерживая смех, сказала: «Да тебя просто не узнать».

Павла как холодным душем окатило. Он хотел было рассердиться, но, глядя на девушку, разжечь в себе обиду не смог. Он лишь подумал, что никакие металлистки из московской тусовки ей и в подметки не годятся.

– Привет, – еще раз повторил он, – пойдем в кафешку?

Деньги у него были, и он хотел угостить Дашу мороженым.

– Ты знаешь, – дипломатично ответила она, еще раз взглянув на его костюм, – не хочется в такой вечер в духоте сидеть. Пойдем лучше на Волгу, на наше место.

Павел, не раздумывая, согласился. Было у них свое излюбленное место на берегу, с тихой заводью, с неприметной тропкой, вдали от шумных компаний и пляжа. В детстве они играли там в казаки-разбойники, став постарше – просто разговаривали, слушали музыку, мечтали…

Наступил уже поздний вечер или ранняя ночь, на небе появились первые звезды, а ребята все ходили, разговаривали. Говорил в основном Павел. Рассказывал, как провел время в Москве, что видел, что слышал. Даша больше слушала, лишь иногда задавала вопросы, соглашаясь или не соглашаясь с его рассуждениями.

Неожиданно, совсем рядом с тропинкой, не со стороны реки, а с другой, где рос густой кустарник, раздался какой-то громкий, пронзительный свист. И треск ломаемых кустов.

От неожиданности они опешили, стояли, молча всматриваясь в сгущающиеся сумерки, но из-за кустов ничего видно не было. Но кто-то там был, в этом они убедились, когда недолгую тишину нарушило чье-то невнятное бормотание.

По спине у Павла пробежал холодок, но отступить в присутствии Даши он просто не мог. Осторожно, стараясь не шуметь, он начал подкрадываться к кустам. Даша, затаив дыхание, пошла следом.

Идти далеко не пришлось. Уже через несколько шагов ребята различали в сумерках человека, который, ежесекундно чертыхаясь, пытался что-то вытащить из середины зарослей. Подойдя еще чуть ближе, Павел облегченно перевел дух. Вокруг кустарника бегал и суетился парнишка лет двенадцати – тринадцати.

Павел распрямился и смелее пошел через кусты. Ветки затрещали, забренчали металлические атрибуты костюма. А парнишка, услышав эти звуки, остановился и испуганно обернулся. Увидев перед собой парня чуть постарше себя в непонятной, уродливой одежде, он неуверенно поднял руку в пионерском приветствии и несколько даже вопросительно произнес:

– Всегда готов. – Но, заметив настороженное и недоуменное выражение на лице незнакомца, неуверенно затоптался на месте и, смущенно пожав плечами, спросил: – Не так?

Позади раздался веселый Дашин смех, от которого и Павел, и паренек разом вздрогнули.

– С вас можно картину писать, – продолжая смеяться, сказала девушка.

И действительно, вид для постороннего наблюдателя открывался любопытный. На расстоянии нескольких шагов друг от друга стояли два парня. Тот, что постарше, как бы служил иллюстрацией к брошюре о достижениях металлургической и металлообрабатывающей промышленности. Помладше же будто только-только сошел с обложки старой книги под названием «Пионер – всем ребятам пример».

Широкие до колена белые шорты, белая же рубаха с короткими рукавами, гольфы с сандалиями, а завершили картину новый с цветочками платок, повязанный наподобие пионерского галстука, и жизнерадостная панама а-ля тридцатые годы.

Павел постепенно пришел в себя, внимательно осмотрел нелепо одетого паренька и, не удержавшись, рассмеялся вслед за Дашей.

– Ты что, из психушки сбежал? – весело обратился он к мальчугану.

Но паренек веселья не разделял. Услышав такие слова, он насупился, опустил руку и, взглянув на Павла исподлобья, негромко, но твердо заметил:

– А это еще надо разобраться, кто откуда сбежал.

Нет, Павел никогда драчуном не был, младших не обижал. Но то, что он мог простить Даше или бабушке, не собирался прощать первому встречному. От слов паренька его словно кипятком ошпарило. Какой-то сопляк норовит насмехнуться над его костюмом, да еще при Даше!

И Павел бросился на обидчика.

– Чур, маленьких не обижать! – схватив его сзади за пояс, закричала Даша.

Парнишка даже не отступил, только еще больше сжался, приготовившись к обороне. Буквально в двух шагах от него Даше все же удалось остановить нападавшего. И она тут же напустилась на Павла:

– Ты что, ударить его захотел? Тоже мне герой выискался перед младшим. Сам первый обзываться начал. – И тут же, обернувшись к пареньку, добавила: – А ты чего стоишь, скукожился, нашел где ночью шататься, да еще в таком виде. Дома-то, небось, мамка с папкой уже потеряли. И вообще, как тебя зовут?

Паренек посмотрел на Дашу, подумал немного, решил что-то про себя и, вздохнув, ответил:

– Во-первых, я не шатаюсь. Во-вторых, я не маленький, и неизвестно, кто кого из нас обидеть может. В-третьих, я не предполагал, что здесь уже почти что ночь, костюм я выбрал такой, как на рисунке, родители и брат у меня в командировке, так что никто меня не ищет, и зовут меня Вадик. Может, вы поможете мне кресло из кустов вытащить, – просяще добавил он, – пока совсем не стемнело.

Только тут ребята обратили внимание на предмет, который Вадик пытался вытащить из зарослей. Подойдя поближе, они удивились – это действительно было кресло. Правда, не совсем обычное, с какими-то рычагами, панелями с кнопками по бокам. В зубном кабинете, например, оно никакого бы удивления не вызвало. А здесь…

– Это кто же его запихал сюда? – удивленно присвистнул Павел.

– Никто, – коротко ответил Вадик, – оно само приехало. Помоги лучше.

После нескольких попыток удалось вырвать кресло из цепких объятий кустарника и поставить на землю. При этом сами они отделались лишь несколькими царапинами, а у Павла с костюма оторвалась одна из цепочек, на что он мужественно не обратил внимания.

– Ты где его нашел? – вновь задал Павел интересующий его вопрос. – И кто все же приволок его сюда, кругом ведь кусты?

– Говорю тебе, оно само приехало, – вновь ответил Вадик.

– Ага, а ты на нем, как ведьма на помеле, – усмехнулся Павел.

– Не веришь, так и иди отсюда.

– Ничего себе! – Павел даже возмутился. – Кресло ему, видишь ли, вытащи, а потом убирайся подобру-поздорову. А может, ты сам пойдешь? Причем один, без кресла. То, что ты его первым нашел, еще ни о чем не говорит. Может, о нем сообщить надо куда следует. Может, это катапульта с самолета сорвалась и ее сейчас везде ищут, – блеснул он познаниями в авиации.

– Сам ты катапульта, – беззлобно огрызнулся Вадик, – я же тебе говорю, что…

– Чего – что? – кипятился Павел. – Оно вообще тебе не по размеру, салага.

Сказав это, он подскочил к креслу и плюхнулся на сиденье. Но не успела его рука опуститься на подлокотники, как с каким-то диким криком Вадька прыгнул на него, вцепился в волосы, и через мгновение они уже катались по земле, волтузя друг друга кулаками.

Даша бегала вокруг этого бренчащего клубка тел и тщетно пыталась разнять противников. Поняв бесполезность своих попыток, она от отчаяния остановилась и пронзительно закричала своим звонким голосом:

– Милиция!

Противников как холодным душем окатило.

– Атас! – закричал Павел, отпрыгивая в сторону.

– Где милиция? – с заинтересованным азартом спросил Вадька, поднимаясь с земли и отряхивая с себя пыль.

Увидев, что противники оказались на почтительном расстоянии друг от друга, Даша быстро встала между ними.

– Мальчики, перестаньте драться. Хо-ро-ш, – растянула она слово, глядя на Павла. – Да и ты не лучше, – обернулась она к «юному пионеру». – И чего сцепились-то? А ты бы лучше рассказал, чего знаешь, может, мы и помогли бы дотащить это кресло до твоего кружка юных техников, – приговаривала она, энергично отряхивая поднявшегося с земли Вадьку.

– Никуда его тащить не надо, – громко чихнув, ответил Вадька, – это моего брата машина. Она ему по решению Совета выделена для лаборатории.

– Так тут еще и брат должен быть?

– Да нет, я же говорил, что брат в командировке.

– А ты, значит, пока его нет, стянул кресло, – вставил Павел.

– Не обращай на него внимания, – сказала Даша, заметив, как напрягся парнишка, – а то опять подеретесь. Тогда уж правда придется милицию вызывать. Лучше рассказывай.

– Да нечего рассказывать, – снова насупился Вадик. – Лучше… – Он на секунду замолчал, помялся и, глядя прямо девушке в глаза, спросил: – Лучше скажи, какой сейчас год?

– Еще не легче. – Даша приложила свою ладонь ко лбу мальчика. – Вроде и не перегрелся.

– Потеха, – смеясь, ответил Павел, на которого по-прежнему никто не смотрел. И тут же добавил: – Я же говорил, что он из психушки сбежал.

– Тысяча девятьсот девяносто третий, – поспешила сказать Даша.

– От Рождества Христова, – не преминул добавить Павел.

– Девяносто третий? – изумленно переспросил Вадик, – девяносто третий?

Он бросился к креслу и, склонившись над панелью, начал внимательно изучать какие-то цифры. Ребята подошли поближе.

– Вот балбес! – Вадик выпрямился. – То-то, я гляжу, вы какие-то не такие. Просто я поспешил, двойку с девяткой перепутал, вот не туда и попал, – добавил он, усаживаясь в кресло. – Ну ладно, я сейчас уеду, – и начал переключать какие-то рычаги. Кресло вдруг негромко загудело.

– А ты ничего не забыл? – нашлась Даша, почувствовав, что дело принимает какой-то нереальный, совсем фантастический оборот.

– А что? – оглядываясь, заерзал на сиденье Вадик.

– Ну вот, а еще пионер, хоть бы спасибо сказал, что кресло помогли вытащить.

– Да пусть едет, – с иронией заметил Павел, – поглядим, как это у него получится.

– Получится, – уверенно сказал парнишка, поправил на шее сбившийся платок и добавил уже повеселевшим голосом: – Ну что ж, спасибо за теплый прием, – и положил руку на красную кнопку на подлокотнике.

– Погоди, – бросилась к нему Даша.

Вадик вопросительно поднял глаза.

– Слушай, – как-то смущенно и робко спросила она, – а ты очень спешишь?

– А что?

– Может, расскажешь, что это такое. – Даша показала на кресло и уже более уверенно добавила: – Да и умыться тебе надо, куда ты в таком виде поедешь? Если и вправду уедешь.

– А где тут можно умыться? – спросил Вадик, для которого последний аргумент оказался более весомым, чем просьба что-то рассказать.

– Да тут Волга в двух шагах, – ответила девушка, махнув рукой в сторону реки.

– Волга? – изумленно переспросил парнишка, вылезая из кресла.

– Конечно, Волга, – не менее удивленно ответила Даша.

– Ладно, – сказал Вадик, оглядев притихших ребят. – Я вам сейчас быстренько все расскажу, а поверите или нет, это ваше дело. В общем, никакое это не кресло, – серьезно и даже несколько важно начал он, – а машина времени. Я прочитал вот эту книгу. – Он достал из кармашка в кресле «Республику ШКИД». – И очень захотел побывать в этом времени. Правда, точно не знал, куда надо ехать, решил настроиться на тысяча девятьсот двадцатые годы. Наверное, поспешил, двойку с девяткой перепутал, вот у вас и оказался. А оделся как в книжке было нарисовано. Приехал, а вы тут совсем не такие, я даже испугался поначалу… Вот и все, – добавил он после некоторого молчания, глядя на растерявшихся ребят.

– Так это твое кресло? – наконец спросила Даша.

– Нет. Я же сказал – брата. Он у меня ученый, историк. Сейчас уехал на конференцию.

– Он тебе разрешил машиной пользоваться?

Вадька насупился и промолчал. Именно это заставило Дашу поверить в то, что все рассказанное – правда.

– С вами, мальчишками, всегда так, – сказала она, – считаете себя умнее других, а сами пакостите. Сам-то ты в каком году живешь?

– В две тысячи сто пятидесятом, – угрюмо ответил Вадька.

– Вот-вот. А если ты у нас в двадцатых в какую-нибудь банду попадешь? Тогда ведь война была, гражданская. Ты хоть об этом-то подумал? Поставят тебя к стене, как шпиона какого-нибудь, и никакой брат не поможет.

– Ладно тебе, – пробурчал парнишка, – еще ты мне будешь лекцию читать. Твое-то какое дело, уеду сейчас, и живи себе спокойно. Выискался тут, реликт говорящий.

– А сам-то ты кто, – обиделась на реликта Даша, – ноль без палочки. Ты в своем-то веке еще никто, у брата машину своровал, а строишь тут из себя профессора. А у нас тут тебя пока еще и в «проекте» нет, ты даже не молекула, ты никто.

– Да подождите вы, – обрел наконец-то дар речи Павел, поверивший наконец, что ребята не ломают перед ним комедию. – Это, что ли, машина времени? – Он осторожно еще раз обошел вокруг кресла. – А как она работает?

Но Вадька, не обратив внимания на его слова, вдруг впился взглядом в магнитофон, который Павел поднял с земли.

– Ух ты! – восторженно сказал он. – Покажи! Я такую модель еще не видел.

Павел протянул ему свою порядком потрепанную и простенькую «сонату».

– Слушай! – восторженно начал Вадька. – Давай махнем. Я тебе за него две… – И, споткнувшись на полуслове, он вдруг замолчал и сник, вспомнив, что у него с собой ничего нет. Затем вздохнул, полез в карманы кресла, достал книгу и, с жалостью глядя на нее, добавил: – Ладно уж, бери книгу, пользуйся моментом.

– Книжку за магнитофон? – пришла очередь удивляться Павлу, и он энергично повертел пальцем у виска.

– На настоящей бумаге, – показал, перелистывая страницы, Вадька, но, вспомнив, в каком году он находится, вздохнул и положил книжку обратно в карман кресла.

– А ты покажи, как машина работает, – почувствовав себя хозяином положения, предложил Павел. – Я тебе, конечно, не магнитофон, но кассету подарю. На ней классный «металл» записан.

Вадька поспешно сунул протянутую ему кассету в тот же карман на кресле и, в восторге от выгодно заключенной сделки, начал объяснять:

– Да тут все просто. Я уже давно понял, как она работает, только все момента не было попробовать. Вот видите панель, – ребята склонились над подлокотником «кресла», – здесь всего-то шесть регуляторов. Сначала устанавливаем «+» или «—». Это значит в нашу эру или до нашей эры. У этого регулятора всего два положения и есть. Потом четырьмя регуляторами устанавливаем год. Вот, например, 1990. Хотя, как я сам понял, последняя цифра вполне условная. Машина не совсем точная, и несколько лет туда или сюда – вполне допустимая погрешность. И у последнего регулятора тоже два положения. Или устанавливается буква «П», это значит перенос вместе с креслом, если путешествуешь один. А можно установить «З», – он передвинул рычажок, – это значит заброска, когда в прошлое собрались несколько ученых. Тогда один садится в кресло, машина забрасывает его куда надо, а сама как бы остается на месте, затем садится другой, и в этом режиме она точно доставляет его туда, куда высадился первый, а последний переводит регулятор на «П» и приезжает к остальным вместе с креслом. Понятно?

Ребята дружно кивнули.

– А вот это что за кнопка? – спросил Павел, указывая на другой подлокотник.

– Это возвращение в исходную точку, то есть в лабораторию.

– А вот эти? – Даша показала на целый ряд выключателей, рычажков, расположенных сбоку под сиденьем.

– Не знаю, – смущенно почесал в затылке Вадька, – это, наверно, для специалистов. Во всяком случае, я и без них к вам доехал. Ну, пойдем умоемся, – добавил он, обращаясь к Павлу и разглядывая свои руки, – никогда прямо так в реке не умывался, да еще в Волге.

– А как вы там живете? – задумчиво спросила Даша.

– Нормально, только у вас тут, наверное, интересней, а уж в двадцатых годах – сплошные приключения. Я сам читал, – гордо добавил он.

– Ладно, бегите умойтесь, потом расскажешь.

И когда ребята уже почти скрылись за кустами, крикнула вдогонку:

– Посидеть на кресле можно?

– Садись! – крикнул Вадька. – Только кнопки не нажимай…

Продравшись через кустарник, ребята спустились к берегу Волги.

– Ух ты, красота-то какая! – восторженно произнес на бегу Вадька. – А огней почти нет.

Тишина ранней ночи уже окутала великую реку, в волнах которой отражались высыпавшие на небо звезды, яркий серп луны, да бросал чуть выше по течению свои огни небольшой волжский городок.

– Так вы там живете? – махнув в сторону этих огней, спросил Вадик.

– Конечно, а ты где?

– Я на Алтае, в Сростинском научно-культурном центре.

Ребята вместо того, чтобы просто умыться, не сговариваясь, разделись и бросились в воду.

– А как же ты сюда попал? – поразмыслив над сказанным, спросил Павел. – Лаборатория тоже на Алтае?

– Да.

– Но почему тогда ты здесь очутился? Ладно, допустим, в машину времени я поверил, но почему она тебя именно сюда доставила, а не осталась на том же месте? Или же ее можно настроить и очутиться где угодно?

– Не знаю, – беспечно пожал плечами Вадька, – но настраивать ее можно только во времени. Куда забросить, она сама выбирает, а как и почему так происходит, я еще не знаю.

– А если она тебя посреди океана бы высадила?

– Если бы да кабы… Высадила, тогда и думать чего-нибудь стал, – ответил Вадька, вылезая на берег. Он быстро надел свой незамысловатый костюм и присел, ожидая, пока Павел разберется с заклепками и цепочками.

А у того в темноте не все ладилось. С трудом, чертыхаясь, он наконец-то натянул брюки и только взялся за куртку, как из-за кустов, как раз с того места, где они оставили Дашу, раздался ее громкий, тут же оборвавшийся крик.

Вадька сразу вскочил и бросился к кустам. Опешивший было на секунду Павел побежал за ним, в мозгу его пульсировала только одна мысль: «Что-то случилось с Дашей».

Через кусты он продрался вперед Вадика, оставив на ветках зацепившуюся куртку. Кресло было пустым.

С каким-то отчаянием Павел подскочил к нему, начал ощупывать сиденье, подлокотники, как будто надеялся, что девушка могла спрятаться в складках или за рычагами машины. И в это самое мгновение позади раздался дикий крик Вадьки, который со всего разбега налетел на него и попытался оттащить от кресла. Но от толчка Павел потерял равновесие и полетел на землю. Падая, судорожно схватился за какой-то рычаг, но не удержался, а лишь повернул его до отказа…