Kitobni o'qish: «Как почувствовать одиночество», sahifa 5

Образы. 1\1.

В мире, где смысл жизни в одном лишь движении вперёд, споткнувшийся путник лежит в пыли. Но давно не отплевываясь. Солнце не всегда теперь светит ему. Оно больше на стороне тех, кто убежал вперед. Всё чаще дождь его хает. И он ворочается с бока на бок, робко прикрываясь газеткой, которую услужливо принёс ему ветер.

Ему грустно.

Иногда его кто-то подпинывает. Совершенно не знакомые люди. Думают, что он просто так на дороге лежит. А тем временем, и в эту реальность пришла осень. Пришли и другие трудности в виде Лихорадки, радостно потирающей руки.

Лихорадка начала бить лежачего, дёргать его за нос, за уши. Хочет выцарапать глаза. И больной поддаётся. От крика:

– Иннах!

До прощального стона.

Ее миссия не поднять тебя, а просто замучить. На смерть. И вот ты валяешься. Я валяюсь.

Я валяюсь, и не знаю, куда мне деться. Она и щекочет меня и щиплет. Её зловонный запах не дает дышать. Ее грязные лохмотья постоянно мелькают перед глазами, а попадая в них, вызывают слезы. Её руки заражены всякой заразой. И мне противно. Когда это всё закончится?

Брось, она только принялась за тебя.

И только огонек в ночи не гаснет. Кому-то это свет в конце туннеля, а кому-то костер погребальный. Ни луна, ни звезды не сравнятся с ним. Он, в отличие от них, дарит тепло. За просто так.

Сегодня ночью, когда лихорадка уморилась и легла рядом со мной, периодически меня щипая и пиная, я попытался уползти от нее и увидел вдалеке этот огонек. И мне стало лучше, хотя я и не смог отползти на большое расстояние. Я понял, если я не могу идти, то я должен ползти. По полтора метра в день, сдирая руки в кровь. Я даже заснул.

Утром я проснулся раньше лихорадки и пополз к цели. Конечно, огонька видно не было, там вообще ничего видно не было. Мне было тяжело, но я полз. Сантиметр, ещё… Я даже поверил в свои силы. Но вот проснулась Лихорадка, и что-то неразборчиво бурча, схватила меня за ногу и отдернула на несколько метров назад. Я злобно закричал ей:

– Что ты делаешь?! Оставь меня в покое, сука! Я встану, я тебя урою!

А она только смеётся. Села на меня сверху и по башке мне стучит колотушкой своей. А мне обидно.

Лихорадка совсем достала. Только лишь сознательная потеря сознания приводила к небольшой передышке в мучениях, так было невозможно! Эта скребущая боль!

1, 2, 3.09.

Эта скребущая боль каждую ночь не давала нормально пошевелиться! Моё нестройное бедро ныло и стонало, раздираемое пульсирующей липкой болью. Я даже одеялом не мог укрыться. Зато дневной стационар. Каждый день я ездил в больницу на уколы, и день через день на приём к врачу. Никто толком не рассказал о том, что же со мной случилось. Да я и не спрашивал. Вроде, это не рак, но и у онколога я также проходил наблюдение. И лица у всех врачей были такие серьёзные-серьёзные.

Наступило первое сентября. Впервые не заметно для меня. Вспомнил лишь прикол о том, что когда я начинал учиться в эту знаменательную дату на очном отделении, мой друг, у которого учёба в универе начиналась на неделю позже, сказал, что первого сентября выйдет на балкон, и будет тыкать пальцем и смеяться над теми, кто идёт на учёбу. Так он обещал провести всё время, которое ему останется до начала обучения.

А так, самым весёлым для меня в этой реальности было лишь то, как я ездил в автобусе в больницу и из больницы. А ездил я стоя. В пустом салоне. Еду такой, держусь за поручень, типа смотрю в окно. Хорошо хоть музыка в ушах спасала. Без пива было грустно, но я держался. Антибиотики принимал, и ещё кололи что-то, капельницы ставили.

Один раз Ульяна спрашивала про здоровье Юрочки. Я один раз поплакался, снискал небольшую дозу жалости, и на этом наше общение прекратилось. На работе не были рады моему больничному. Вдруг вспомнился анекдот:

Разговор в офисе:

– А где Сидоров?

– Так он умер вчера…

– Вот подвёл, зараза…

Внимания от Ульяны мне всё ещё хотелось, но я понимал, что такое сострадание мне только вредит. Словесное сострадание, оно как жалость. Но если жалеешь себя, то поселись жить в музей. По моему разумению, настоящее сострадание должно проявляться в участии. Не в «какой бедняжечка!», а в «чем я могу помочь?». По крайней мере, я стараюсь никого не жалеть, но если есть возможность помочь не в ущерб себе, то я это делаю. Но, чёрт, как же хотелось тогда быть хоть немного ближе к той девушке, которой я посвятил когда-то часть своей жизни. И это оказалось важным, ведь человек человеку, в первую очередь, человек. А потом уже кто-то близкий или просто безынтересный прохожий. Но человек состоит из одиночества, и, увы, не только он решает, насколько близко с его одиночеством может соприкоснуться другая Вселенная, то есть другой человек. И самое обидное, что на эти, никому, собственно говоря, не нужные соприкосновения, уходит время. Жизнь состоит из этого самого времени, которое, к сожалению, иногда тратится впустую. А время не любит, когда его убивают. И, когда-нибудь, потом, его может не хватить на что-то важное.

Но единственное, чем я занимался, так это нещадно убивал время.

Пока я не ездил к врачам в гости и не видел короткими обрывками тревожные сны, я смотрел телевизор. Лёжа на одном боку, на другом лежать было пока невозможно. И смотрел я все дни сериал «Папины дочки». Днём крутили старый сезон, вечером показывали новый. По восемь серий в день. Наверное, я тупел, потому как не так давно купленные книги Гёссе, Достоевского, Кинга, и даже Минаева валялись в углу и покрывались пылью. Мозг я постарался отключить, вникая в весёленький сюжет комедийного сериала, персонажи которого меня серьёзно увлекли. Я даже начал беспокоиться, а не пропали ли у меня чувства по отношению к этому миру? Сериал был весёлым, но я ни разу не засмеялся, не улыбнулся. Моими глазами смотрело равнодушие. «И к хоккеисту жена сбежала» (с)

Как-то позвонил друган Серёга по кличке «Серёга». У всех же есть друг Серёга, ведь правда? Он откуда-то услышал про мои проблемы со здоровьем, но не знал, как начать разговор. Он спросил:

– Ну, как, тебе там ногу резали? Что-то вытащили?

– Да, блин! Вытащили! Велосипед!

Потом мы немного поболтали, посмеялись даже. Съездий на рыбалку, только удочки не бери – сломаешь на х…!

А после вечернего телефонного разговора на меня вновь обрушилась пустота. Полумраком комнаты, тикающими часами, проезжающими за окном автомобилями. Телевизор продолжал вещать что-то яркое, но за это взгляд цепляться уже не хотел. Взгляду это уже было не интересно. И эта пустота так давила, вместе с болью на пару, что хотелось убежать от неё. Но сил на побег не было.

Ночь была очень долгой. Под покрывалом было жарко, без покрывала холодно. А от обезболивающих таблеток неприятно болел живот. Стонала и рана. И на ноге, и в душе. Постоянно смотрел на телефон, не ощущая движения времени. Пищал комар. Мерзко так, противно. Пищал, садился на руку, на лоб. Но не кусал.

Сколько уходит сил

Сквозь сито равнодушия.

Чужого внимания просил,

Но меня не слушали.

Но в бездне одночасья,

Грелся тёплым взглядом.

Как мало надо для счастья

Таким ползучим гадам

Растоптанным в пыли

Своих собственных слов…

Все промолчали и ушли,

Не слыша сердца зов.

А взаперти душа

Зачахшая, больная,

Пытается не мешать,

Тихо себя истязает.

Запуганная, она боится

Несправедливого оскала.

И чередуются чужие лица,

Своих вот только мало.

Свет уходит из рук

В темноту очерствевшую.

Прошу, помоги мне, друг,

Прогони тоску оху…шую.

Душа скулит: молю!

Надеясь молчание разрушить.

Но слышно лишь тишину –

Только она умеет слушать.

Кое-как наступило утро. Я вступил в него не свежим и не выспавшимся. Автобус отвёз меня в больницу, мне стандартно сделали два укола и я побрёл на второй этаж, занимать очередь к врачу. Сегодня было достаточно людно, и я боялся не успеть на дневной сеанс сериала «Папины дочки».

И ещё я вчера забыл подзарядить телефон, и он разрядился. А ехать без музыки домой для меня было смерти подобно. И я выключил плеер и вернулся в реальный мир. Реальный мир попросил своего внимания.

Но очередь к этому врачу была не такой, как к терапевту в поликлинике. Здесь не было пенсионеров. Впрочем, людей моего возраста тоже почти не было. Но были люди, которым за тридцать, за сорок лет. Почти все сидели в каком-то сосредоточенном молчании. Я стоял в своём любимом углу, и мне стало страшно. Тут люди другие, и болезни у них другие. И моя болезнь вполне серьёзна.

Просто в своих представлениях о серьёзной болезни я отталкивался от Голливудских фильмов, когда немощный человек в белых одеялах лежит в большой палате, весь утыканный трубками, пищат какие-то датчики, ходит приветливый и заботливый персонал больницы. И все такие специалисты, и больной так выглядит смиренно. Всё как-то логично. А тут приходится лечиться совсем по-другому. Ездить на автобусе, надевать бахилы, бегать по разным кабинетам, слышать упрёки от врачей за то, что раньше не обратился за врачебной помощью, запустил болезнь. Пришёл бы раньше, сказали бы, что нечего с такой ерундой беспокоить.

Мой страх был липким и неуютным. Оказалось, что эта реальность не такая, какой я её себе представлял. Таким людям, как я, погружаться в реальность надо осторожнее. А то ещё не дай бох узнаю, что существует ещё и несправедливость, и плохие, злые люди.

Я заставил себя отвлечься от неприятных мыслей. И моим вниманием завладела сидящая в очереди девушка. Она была меня старше года на три. Или на пять. На правой руке не было колец. На левой тоже. Никаких украшений не было на ней вообще. Хотя нет. За тёмными волосами я заметил скромные серьги. И одета девушка была по скромному. Она смирно сидела и смотрела на дверь. У неё были красивые глаза, привлекательные черты лица. Правда, она была немного худовата, как и я. Мой аппетит пропал, и до сих пор не вернулся.

Меня успокоила эта девушка. Её кроткая красота и слабость. Почему людей так привлекает слабость? Благородные хотят защитить, подонки обидеть. Но без внимания слабость не обойдётся.

На «Папиных дочек» я успел. Успел и поспать, и вновь поиграть с бессонницей в прятки. Постоянно смотрю на телефон – вдруг кто напишет или позвонит. Особенно я ждал письма от Ульяны. Но несколько дней от неё не было и весточки.

Новый день повторился по сценарию с днём предыдущим. Поначалу, по крайней мере. Опять уколы, опять большая очередь к врачу. Опять пыталась сесть батарейка в телефоне.

И опять та самая девушка, что вчера мне скрасила досуг своим приятным внешним видом. Нет, ничего пошлого: ни чересчур короткой юбки, ни глубокого декольте. Просто приятная, интересная мадама.

К нам вышла медсестра и сказала, что врач на пару часов отлучится. Кому срочно, тот пусть подойдёт через два часа. Кому не срочно, тот пусть завтра приходит. Пусть канает отсюдыва.

А мне надо срочно и сегодня, и завтра, поэтому я остался ждать. Вернее, вышел на улицу. Закурил, прогулялся по аллее. Зашёл в магазин, купил ещё сигарет и бутылку колы. Добрёл, не спеша, до набережной, слушая истерики первого альбома «Инвективы». Я попытался сесть на скамейку на одно полужопие. У меня даже получилось. Я смотрел в даль, но не нашёл там ничего интересного. А потом я обратил своё внимание на ту самую девушку, на которую я положил глаз в больнице – она сидела на соседней скамейке и сосредоточенно ела булку, методично запивая её минералкой. Надо было действовать.

Я дождался того момента, когда она доест булку и подошёл к ней, шёпотом произнеся фразу: «боже, как это примитивно».

– Прекрасная погода, не правда ли? – сказал я уже громче.

Девушка обратила внимание на меня. Даже ответила:

– Да, только очень жарко. Будто не начало сентября, а июль.

Точно, на улице же жарко, а я в рубашке с длинным рукавом и плотных, широких джинсах.

Надо было что-то говорить, и я сказал:

– Я хорошо переношу жару. Но, главное, что дождя нет.

– Да, это правда. Но я всегда ношу с собой зонт. Нужно быть готовым ко всему!

Она улыбнулась!

– Разрешите вместе с вами скоротать время, присесть к вам на скамейку? Вы ведь тоже будете ждать врача?

– Да, буду ждать врача, садитесь, конечно же.

И я сел. И почувствовал, боль. Нет, не так. БОЛЬ. А ещё по ноге потёк гной, который удалили не целиком и который я лечил всякими мазями, что мне врачи навыписывали.

Но я мужественно не подал виду, хотя постоянно думал о том, как на моих тёмно-грязно-синих джинсах появляются пятна.

Мы поговорили про погоду, ещё про что-то. Я рассказал о своей болезни, она деликатно умолчала про свою. Но, в общем, мы неплохо побеседовали. И в этот день врач принял нас всех неожиданно быстро.

Девушку звали, да и сейчас зовут, Ася. И под конец нашей беседы в очереди больницы, мы мило попрощались. Хоть как-то мои будни скрасились.

Образы. 1\2.

Я отвлекся на звезды. Надоела эта лихорадка. Да и ей самой уже, наверно, скучно. Зудит и зудит. Жаль, что она спать больше не ложится. Глаза мои залиты кровью, но я всё равно смотрю на звезды. Они красивые. Но зачем они нужны? Кому они светят? Имею ли я на них какое-либо влияние? И тут я сказал:

– Эй, Лихорадка! Тебе нравятся звёзды?

– Мне по фигу на них! А почему ты спросил? Зачем спросил?

Она впервые заговорила со мной.

– Ну почему ты это у меня спросил? Отвечай! Зачем ты это спросил?!

Но я грустно улыбался и молчал. А Лихорадку лихорадило. Она бегала вокруг меня и пиналась. Материлась. И вдруг куда-то убежала, смачно плюнув на меня. Я немного приподнялся и увидел свет вдалеке. Тот самый огонёк. Он мерцал, пытался мне понравиться. И мне этот огонёк нравился. Мне нечего терять, кроме него. Он мне олицетворял упавшую звезду. Он похож на меня! Его собратья далеко, наверху. А он здесь, и всё равно полноценно живёт. Может быть, сейчас в нём даже больше смысла. И я ловлю этот смысл.

Незаметно быстро пришло утро, и пришла Лихорадка с какой-то дубиной…

Лихорадка размахнулась и ударила. Очень больно. Еще пара таких ударов, и можно попрощаться с этим существованием. Очень жаль, что всё так заканчивается. А я так мало прошёл.

– Почему ты меня спрашивал?! – всё повторяло это неразумное создание.

Я должен был что-то ответить, но не знал что. Неверный ответ и верная гибель. Но я попытался её задобрить:

– Ты очень интересная собеседница. И я хотел с тобой поговорить…

– Я? Собеседница? Сам ты дурак!

Она взбесилась. Всё бесполезно.

Новый удар пришелся по моей голове и прикрывающим её рукам. Как я не потерял сознание? Один лишь Путь ведает…

Она размахнулась заново и я приготовился. В этот момент я был предельно собран, ведь это мой последний шанс. Надо встретить финиш достойно, и, хотя бы, сопротивляясь. Хоть как-то.

Тут я вспомнил свой Путь, ведь именно в такие моменты он и мельтешит перед глазами немного расфокусированными картинками воспоминаний. Единственный смысл всего – Путь. Короткий и долгий одновременно. Множество совершенно разных шагов. От самых первых по упругой и мягкой траве, в самом начале. Когда падать было не больно. А наоборот, весело и интересно. Я знал, что эти навыки пригодятся на более жёсткой дороге. И вот я неуклюже падал, смеялся, вставал, разбегался и снова падал. Не все мои ровесники в то время были так настроены на контакт с дорогой. Но мне было всё равно, они оставались позади меня, не спеша и осторожничая. А мне хотелось идти, бежать вперёд.

Но, с возрастом я остепенился. Тоже стал осторожничать. Тоже стал обходить крутые маршруты. И балансировал на скользком льду, делая по шагу в день. И прыгал по камням, опасаясь провалиться, наступив на камни-обманки. Тогда я все силы собирал перед прыжком. Как и сейчас. Снова рядом та грань, за которой ничего нет. Я видел, как падают другие, но как-то издалека. Старался не отвлекаться, не думать о чужой скверной участи.

А теперь всё намного проще. Вот ты, а вот твоя возможная судьба…

Я не всегда любил дорогу. Но всегда чтил и уважал Путь. А дороги они разные. Интересные и не очень. Грустные и забавные. Но есть и такие, которые называются последними. У каждого она разная. Кто-то ломал шею и на мягкой траве, а кто-то перед самой вершиной умирал от боли после долгого падения. Не ко всем приходила Лихорадка. Но она всегда рядом со смертью. И вот я один перед несколькими врагами: немощью и нежеланием. Да и эта пустынная дорога с самого начала мне не нравилась. Но по ней было удобно бежать. Но вот и добегался. Знаю, пустыня скоро закончится и где-то рядом новая тропа, утопающая в свежей зелени. Но сейчас…

Лихорадка лихо замахнулась и ударила. Я поймал ее дубину и крепко сжал. Долго мы смотрели друг на друга. Она понимала, что при моем бессилье соперник я не важный. Она ухмыльнулась. Я тоже попытался. Она начала тянуть изо всех сил посох на себя, я сопротивлялся и держал его достаточно крепко, но сил мне явно не хватало.

И я отпустил. Резко.

Острый конец дубины, за который держалась моя спутница, залетел ей прямо в глаз и вышиб его напрочь. Он упал рядом со мной. Дубина также грохнулась рядом. Лихая завыла и убежала прочь. Вскоре вернулась, схватила свой глаз и опять убежала. Мне было смешно и грустно. Мне стало жалко Лихорадку.

Образы. 2\1.

Ещё в одном мире, где не нуждаются в пище и выборе стиля одежды сидит пленник. Сидит, и вполне доволен этим.

Я сижу в небольшой комнате на железной скрипучей кровати с грязным байховым одеялом и подушкой, набитой перьями. Кровать, как и полагается, стоит у стены. Стены холодные, из камня. Напротив меня деревянный стол и стул. На столе лежат книги без картинок и не на понятном мне языке. Такое ощущение, что предназначается эта тюрьма не мне, но сижу-то в ней я.

Вообще, я не люблю в дискуссиях с собой называть это тюрьмой. Я называю это клеткой. На противоположной от кровати стене висит фотография с красивой улыбающейся девушкой, которую я не знаю. Но я ее люблю. Я не помню, когда она здесь появилась и не знаю, как вообще она здесь появилась. Но без неё мне было бы тяжелее в своем одиночестве.

Ещё на стене висят большие плакаты, которые висят здесь всегда. Раньше, когда я был маленьким, я днями напролет стоял у каждого из них, всматривался, представлял что я внутри них. Живу той жизнью, которая на них изображена. Плакатов всего четыре.

На первом изображен город. Большие дома, улицы, машины, люди. Погода меняется на плакате (так же, как и на других, кроме последнего) в зависимости от погоды за моим окном, которое на левой стене – маленький край того мира свободы. Но о нём чуть попозже.

На втором плакате изображена деревня. Маленькие деревянные дома, одна улица, огороды. Мало людей, больше домашних животных: курицы, кошка на крыше дома, собаки, козы, одна корова. Все живые существа незаметно как-то для моего глаза на плакатах перемещаются, и, разумеется, на улице ночью никого нет. Я это вижу, когда луна в моем окне светит достаточно ярко. А город зажигает огни, которые совсем не дают света моей маленькой комнате. Всех людей на плакатах я знаю в лицо.

На третьем плакате людей нет вообще. Там речка, поле и лес. Еще там обычно солнце заходит. А восходит оно где-то за домами плаката, где изображен город. В общем, на третьем плакате только речка, поле, лес и большой кусок неба. Раньше я не очень любил смотреть на этот плакат, а сейчас всё чаще и чаще подхожу именно к нему.

На четвертом плакате изображен я. Стою в полный рост. Старый. Морщин на моем лице много, волосы все седые. Грустно смотрю в даль. Под ногами сырая, перепаханная земля. Большие комья земли. Как и за окном. Надо мною серое небо. Изображение на этой картине никогда не меняется. Не нравится мне этот плакат. А в детстве я вообще боялся к нему подходить. Он находится рядом с дверью, что выдолблена в правой стене, напротив окна.

Дверь всегда закрыта. Правда, проверял я это в последний раз несколько лет назад, но я чувствую. А за окном: сейчас осенняя ночь, звезды светят на пару с луной. Но очень тускло. Наверное, опять будет дождь. А так там всегда перепаханное поле, как на четвертом плакате, а вдалеке какой-то вечно серый лес. Времена года узнаю только по настроению неба.

На моём окне мутное стекло и ржавая решетка. Моя клетка находится где-то в десяти метрах от земли. Ещё я иногда вижу, как по этому полю молчаливо ходят какие-то существа. Уроды. Я их боюсь.

Вот так сижу себе и сижу. Жду.

4.09.

Новый день встретил меня ожиданиями по поводу нового общения с Асей. Я занял любимое место в углу, придя раньше её, предупредив очередь о том, что занимаю перед собой место ещё одному человеку. Никто не был против, а я начал переживать о том, что Ася не придёт. Но она пришла, робко и растерянно оглядела толпу. Нигде уже не было сидячих мест. Потом она заметила меня, подошла. Я поздоровался и сказал, что занял ей место. Она улыбнулась, рассказала причину её опоздания. В процессе неспешной беседы, я выудил у неё информацию, что здесь она живёт у родственницы, сама она из другого города. Была замужем, сейчас в разводе. Детей нет. Джек-пот!

В этот день она была разговорчива. Впереди было два выходных без больницы, которые, кстати, мне было совершенно нечем занять. Быстро подошла наша очередь, я пропустил Асю вперёд себя и пригласил её погулять в субботу. Она обещала подумать и оставила свой номер телефона. Ну, сегодня-то мой мобильник был заряжен с лихвой. Я записал её номер, и она ушла на приём. После неё я поспешил в кабинет, чтобы как можно быстрее получить нужные консультации и догнать Асю на автобусной остановке, чтобы ещё раз поговорить о ерунде и о планах на выходные. Или, может быть, она осталась ждать меня в больнице?

Но, увы, Аси не было даже на автобусной остановке. Я закурил, сразу же приехал мой почти пустой двенадцатый автобус.

Дома я соизволил немного трапезничать и откушал чаю. Да и в остальном вечер прошёл как обычно. Одиночество бежит в магазин за бутылкой, но я пока на антибиотиках, поэтому никаких бутылок, по крайней мере, пока.