Kitobni o'qish: «В тени»

Письмо потомкам.

Меня убили в лесных топях под Любанью. Мы были в котле. Мы были второй ударной в сводках, но на самом деле были уже практически все мертвы. Я знал, что мне не выжить в этом аду. Шел отсчет последних часов моего земного бытия. Убили меня в бою скоротечном и последнем для многих моих товарищей. Немецкие гренадеры лавиной пошли на нас по полю, усиленные громыхающими и чадящими газолином танками. Огромная и плотная, колыхающаяся в мареве горящей травы, человеческих тел и горячего дыма догорающих танков, масса немецких пехотинцев неумолимо приближалась, зная о нашем катастрофическом положении. Нас просто закидали гранатами на расстоянии. Я успел увидеть, как масса рук взлетела почти одновременно над срезом горизонта и в следующий момент в наших окопах-ячейках пошла волна тугих разрывов. Свою «колотушку» я прозевал. Разрыв огромной силы, стесненный в узком окопе, сделал свое ужасное дело…

Но мне повезло. Мне было позволено умереть так – в отличие от моих бойцов, в массе своей добиваемых выстрелами в упор и пронзенных штыками. Я стоял, навалившись грудью на бруствер, и сжимал коченеющими пальцами свой автомат. Осколки просто разорвали меня. Отброшенный в сторону взрывной волной, осев на песок в собственных непроизвольных испражнениях, я стеклянным, гаснущим взглядом смотрел на вывернутые перламутровые внутренности, испещренные мелкой сеточкой кровеносных сосудиков, выползающие из утробы и дрожащие на холоде легким туманом. Я не пытался их подбирать. Смерть казалась освобождением от того ада, в котором мы находились последние месяцы. Багровое кровяное нутро «дымило». Видно было, что разорвало грудину и снесло часть легкого. Не получалось дышать. Свистело где-то в животе. Огромные кровавые пузыри громоздились друг на друга при каждом моем выдохе, нагромождая очередную пузырчатую пену.

Рот мой открылся, как у покойника; так я и сидел – с текущими слюнями и кровью вперемешку. Я ничего не слышал. Кровь из разорванных перепонок залила виски и продолжала струиться, словно содержимое моей черепной коробки взболтнули и дали ему возможность истечь. Я не знал, что у меня перебиты ноги, вырвана лопатка и лицо побито мелкой металлической крошкой. Правое глазное яблоко висело на тонком шнурке органики, а глазница чернела багрово-черным провалом.

Но все это я видел уже сверху, стоя на краю окопа. Я смотрел на себя, и мне было безразлично мое состояние. Я стоял, понурившись, и пустым взором вглядывался в себя, умирающего в обвалившемся окопе. Я же, со дна окопа, ворочал единственным глазом, пытаясь увидеть себя там, наверху, но мне не хватало сил даже нацелить зрачок, и я так и смотрел исступленно на груду собственных внутренностей, опрокинутую, словно таз с требухой, на мои галифе. А потом солдаты вермахта спокойно и обстоятельно прошлись по окопам. Справа и слева от меня слышались отрывочные звонкие выстрелы – это добивали моих товарищей. Мой глаз чуть дернулся, это я среагировал меркнущим сознанием на скрип песка у моих ног. Кто-то постоял возле них, гортанно проговорил что-то, засмеялся и пнул меня в старую, стоптанную подошву.

Красный огонек окурка почему-то оказался у меня на внутренностях. Он шипел, но я не чувствовал боли. Немец пошел дальше, оставив меня умирать и не обратив внимания на меня – другого, стоящего на краю окопа и смотрящего ему в стальной затылок.

А я стоял уже не один! Нас прибавлялось и прибавлялось! Масса солдат – в рваных, прожженных и бурых от грязи и крови гимнастерках, а то и голых по пояс – неудержимо росла! Мы стояли нескончаемыми шеренгами вдоль своих окопов, повторявших контуры уже не существующей линии обороны, теперь никому из нас не нужной и проклятой. Потому, что все это – в одночасье! – обрело страшный ненавистный гриф: «…пропал без вести»! Нас никто никогда больше не увидит и ни о чем не спросит. Нас не обнимут и не приласкают. Нас обольют грязью и втопчут в смрад, будут изгаляться над нашими близкими, морально убивая и доводя до исступления. Мы – молчаливые шеренги, едва колышущиеся на холоде от дуновений промозглого ветра, теперь на века, не чувствующие жара лета и озноба лютых зим. Стоим и смотрим немыми взорами исподлобья…

Я грустно смотрел на себя. Сначала пошел легкий снежок и припорошил мои конечности, дубовые и почерневшие, как заледенил мою зияющую пустотой глазницу и набил в нее снежных иголок и как потом заострил лицо и вычернил кожу; как в последующие дни снег полузасыпал меня, и из-под белого покрывала торчали лишь отдельные части тела.

А потом завьюжило, замело все вокруг! Затрещали морозы… И только мы, молчаливыми шеренгами повторяли исчезнувшие изломы траншей! Мираж из человеческих силуэтов на стылом ветру. Но, мы стояли! Стояли подле мест, возле которых приняли мученическую смерть. Мы стали ангелами! Мы стали призраками! Мы стали никем и ничем…

А потом пришла весна, а за ней лето. А, потом все покатилось, словно колесо вечности! Я уже давно не вижу себя. Я уже давно стою над пластом суглинка, поглотившего меня. Я истлел, и товарищи мои истлели; но мы, все так же, непоколебимо стоим теми же прерывистыми цепями. Мы не сместились ни на шаг, как и десятилетия назад в той страшной мясорубке. Мы ждем. Ждем одинокого грибника, понуро плетущегося по лесу, или веселой компании, заехавшей на автомобиле в лесочек и шумно галдящей. Ждем одного или нескольких. Мы здесь! Ну, неужели вы не видите нас? Вот же мы!..

А вы, идущие сегодня и блуждающие в поисках крепкого подберезовика, так никогда и не догадаетесь, кто же это вас обдувает и шевелит волосы, опрокидывает кузовки с ягодой, нежно касается ваших рук, шарящих в траве…

Это они – наши отцы и деды, тянут к нам свои руки в надежде, что мы их потомки придем и отдадим им последние почести, оценим их ратный труд и ужасный конец!

***

Стоял июнь 1941 года. Колеса поезда медленно отсчитывали километры. У окна вагона стоял лейтенант и отрешенно смотрел на лесной пейзаж, что проплывал за стеклом окна.

– Николай, что же вы не идете завтракать? – позвала офицера молодая красивая женщина лет тридцати пяти.

– Николай, – повторила она, неторопливо раскладывая на столике вареную картошку и жареную курицу, – неужели вы думаете, что я одна могу это съесть? Помогайте мне.

Он усмехнулся. Ему были приятны внимательность и настойчивость этой женщины. Казалось, ее задорная улыбка могла легко растопить не только сердце молодого офицера, но, наверное, и лед.

– Спасибо, Маргарита Николаевна. Вы меня просто раскормили за эти двое суток. Никогда я так много и вкусно не ел, но сегодня мне не хочется есть. Вы уж меня простите, Христа ради! – ответил лейтенант.

Женщина сделала обиженное лицо. Ее симпатичное личико стало таким смешным, что Николай невольно улыбнулся. Насколько он знал из ее рассказов о себе, Маргарита Николаевна была женой крупного военного начальника, который служил в Западном военном округе и занимался снабжением войск. Они ехали вместе от самой Москвы и за это время успели не только познакомиться, но и в какой-то степени подружиться.

Сам Смирнов Николай совсем недавно окончил военное пехотное училище, и был направлен для дальнейшего прохождения службы в один из гарнизонов, который дислоцировался в ста километрах от границы. Насколько он знал, часть размещалась в болотистых лесах Белоруссии и в настоящее время находилась на учениях в летних лагерях.

Он был чуть выше среднего роста, широк в плечах. Правильные черты его лица дополняли, верней, украшали большие голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, которые всегда вызывали зависть у девушек. Заметив, что женщина нуждается в помощи, он взял в руки нож и легко разрезал курицу на две половины.

– Ох, у вас и силища, Николай, – восхищенно произнесла женщина, глядя на его руки, которые так легко и непринужденно разделывались с курицей. – Вам, наверное, и подкову разогнуть ничего не стоит?

– Ничего не могу сказать об этом, уважаемая Маргарита Николаевна. У вас просто прекрасный нож, вернее, сталь, из которой он изготовлен.

– Вы правы, нож действительно хорош. Его подарил мне муж после командировки в Германию. Вы знаете, муж всегда восторгался немцами – это нация, которая умеет делать хорошие, качественные вещи.

«Почему она сказала мне об этом? – подумал Николай. – Что это: попытка еще раз прощупать меня или просто женская болтливость? Жене крупного армейского руководителя нужно следить за своими высказываниями, ведь она не знает, кто я!»

– В Германии сейчас фашисты, – как бы, между прочим, ответил ей Смирнов. – Они подмяли Европу и сейчас находятся по ту сторону границы.

Маргарита Николаевна оторвала взгляд от стола и внимательно взглянула на него.

– Скажите, вы тоже считаете, что будет война? Мой муж почему-то не верит во все эти слухи. Если бы они были враждебно настроены против нас, то не стали бы заключать Пакт о ненападении. Разве я неправа?

Николай не ответил. Ему не хотелось дискуссировать на тему войны. В Москве, на вокзале, когда он ждал своего поезда, ему в руки случайно попала газета «Правда», где внимание привлекло небольшое сообщение об очередном аресте генералов:

"В период с 4 по 12 июня 1941 ггода, за деятельность, направленную на подрыв боеспособности Красной Армии, органами НКВД были арестованы: начальник Управления кадров ВВС генерал-майор В.П. Белов, генерал-майор авиации А.А. Левин, генерал-лейтенант авиации, начальник Главного управления авиационного снабжения П.А. Алексеев».

Эта небольшая заметка оставила у него в душе какой-то неприятный осадок. Буквально перед окончанием училища, где учился Смирнов, органами НКВД были арестованы начальник училища и его заместитель по строевой подготовке. Их обвинили в заговоре, но по училищу ходили упорные слухи, что их арест был связан с тем, что они в свое время служили вместе с маршалом Тухачевским. Все эти разговоры резко пресекались новым командованием училища!

Еще тогда, на вокзале, Николай, пытался понять, за что был арестован его бывший начальник, с сыном которого он учился, в доме которого он часто бывал. Ведь буквально за месяц до ареста, тот был награждён вторым орденом Боевого Красного Знамени, но не находил ответа! Вскоре после ареста из рядов училища был отчислен, а затем арестован и его друг Андрей. Тогда Смирнов обратился к начальнику Особого отдела училища, но тот от души посоветовал ему поскорее вычеркнуть их имена из памяти.

– Что с вами, Николай? – спросила Маргарита Николаевна, заметив, что он о чем-то задумался.

– Так, ничего… Пойду, покурю…

Смирнов вышел в тамбур и, достав из кармана папиросы, закурил.

***

Солнце висело в зените и нещадно палило лучами улицы Минска. Было жарко и душно. Асфальт буквально плавился под ногами прохожих, оставляя на серо-черной поверхности отпечатки сотен следов. Среди пестрой одежды прохожих, выходящих из здания вокзала, особо выделялась полевая форма военных. Военных было много: артиллеристы, танкисты, летчики, саперы. Смирнов посмотрел на большие вокзальные часы, они показывали начало десятого утра. Подхватив чемодан с личными вещами, он направился к выходу.

Зайдя в спасительную тень под аркой большого дома, Смирнов поставил на землю чемодан и закурил, достав из кармана галифе пачку «Беломора». Курить Николай начал совсем недавно, а потому стеснялся делать это на улице. Сняв с головы фуражку, он вытер вспотевший лоб. Еще до отъезда в Минск, он связался по телефону с начальником штаба дивизии, который пообещал прислать за ним машину. Загасив папиросу, он направился в ближайшую комендатуру, где объяснив ситуацию, попросил дежурного связаться с частью.

– Вот что, Смирнов, – произнес дежурный офицер, – машина за вами прибудет лишь к шести часам вечера. У вас еще много времени, и я советую вам погулять по городу. Сходите в парк, покушайте мороженое.

Поблагодарив его, Николай вышел из комендатуры. Солнце словно мстило людям, раскаляя стены домов и асфальт дорог.

«Может, действительно сходить в парк, – подумал Николай. – Только где этот парк? Да и тащиться туда по такой жаре, не слишком приятное занятие».

Он снова взглянул на часы, но стрелки словно прилипли к циферблату.

«Пройдусь немного: посмотрю город», – решил Смирнов и зашагал по улице.

– Товарищ лейтенант, предъявите документы, – остановил его офицер из комендантского патруля.

Николай, молча, достал документы и протянул их капитану.

– Смирнов Николай Иванович, – произнес капитан вслух и внимательно посмотрел на стоящего перед ним военного.

– Куда следуете, товарищ Смирнов?

– В документах все указано, товарищ капитан, – сухо ответил Смирнов.

Капитан снова взглянул на него.

– Вы правы, товарищ лейтенант, в документах все указано; но на вопрос старшего по званию командира нужно отвечать кратко и четко! Может, вас этому не научили в училище?

– Виноват, товарищ капитан! Направляюсь в расположение части, которая, как мне стало известно, находится в летних лагерях.

– Как же вы собираетесь туда добраться?

– На автомашине, которая должна меня ожидать в восемнадцать часов на железнодорожном вокзале.

Капитан, молча, возвратил документы и, козырнув, направился дальше.

– Извините, товарищ лейтенант. Вы не подскажете, где находится железнодорожный вокзал? – обратилась к Николаю проходящая мимо девушка.

Он взглянул на нее, моментально отметив про себя: темно-русые волосы, большие голубые глаза, и невольно улыбнулся:

– Подскажу. Я тоже иду на вокзал и готов вас проводить.

Щёки девушки вспыхнули. Она не ожидала подобного приглашения и сейчас, просто растерялась, не зная, что ответить.

– Девушка, давайте, я вам помогу, – продолжил Николай и взял из ее рук довольно тяжелый чемодан. – Как же вы с ним справлялись? Что в нем?

Вопросы военного окончательно смутили девушку. Она снова вспыхнула и тихо произнесла:

– Мои вещи. Я еду в Москву: поступать в медицинский институт. Вот мне матушка и наложила в чемодан продуктов на дорогу.

– Заботливая у вас мама. А я, представьте себе, не помню свою мать. Она умерла от тифа, когда я был совсем маленьким. Сначала меня воспитывала тетка, а после ее смерти я попал в детский дом, там и вырос.

Девушка снова взглянула на Николая и, стараясь побороть смущение, спросила:

– А вы в отпуск едете? Я смотрю, у вас тоже в руках чемодан?

– Нет, к месту службы. После училища меня направили сюда, в часть. А сегодня узнал, что часть в лагерях. Вот и направляюсь на вокзал, где меня будет ждать машина. Скажите, как вас зовут, а то неудобно как-то без имени.

– Корнилова Нина, – произнесла девушка и протянула Николаю свою маленькую ладошку.

– Смирнов Николай, – улыбаясь, представился он и, поставив чемоданы на землю, пожал ей руку.

Ее ладошка просто утонула в его большой и сильной руке. Ладонь Нины была слегка влажной и мягкой.

«Волнуется, – подумал он. – Красивая девушка, в такую, как она, грех не влюбиться».

За разговором они не заметили, как дошли до вокзала.

– Вот и пришли, – тихо произнес Николай. – У вас во сколько поезд?

Корнилова взглянула на часы, висевшие на стене вокзала.

– Через сорок минут….

Они остановились в тени здания и стали прощаться.

– Можно, Нина, я вам напишу? – спросил ее Смирнов. – Вы знаете, очень приятно, когда кто-то вам пишет, ждет…

– А куда вы мне напишете, если я не знаю, где остановлюсь в Москве?

– А я вам напишу на Главпочтамт, до востребования. Фамилию я вашу знаю. Вот так и напишу – Корниловой Нине.

Щеки девушки вновь налились румянцем.

– Напишите, я вам обязательно отвечу. Скажите только номер части.

Он назвал номер части, пожал ей руку и направился к ожидавшей его грузовой автомашине, подле которой стоял водитель и махал рукой. Забросив чемодан в кузов, он достал папиросу и закурил.

– Садитесь в кабину, товарищ лейтенант, – предложил ему водитель, – в кабине удобнее.

– Спасибо, я в кузове поеду.

Машина медленно тронулась. Николай попытался отыскать в людском потоке фигуру Нины, но она словно растворилась в этом человеческом море. Он улыбнулся и повалился на груду матрасов, которыми был заполнен кузов полуторки.

***

Николай лежал на матрасах и смотрел в яркое голубое небо. Солнце медленно скрывалось за верхушками деревьев. Дорога шла через лесной массив и если бы не легкий ветерок и не равномерное урчание автомобильного мотора, можно было бы подумать, что полуторка плывет среди зарослей берез и елей. Лейтенант поднял голову над бортом грузовика, и в этот самый миг раздался выстрел. Пуля, сбила фуражку с головы Николая. Он машинально втянул голову в плечи. Вторая пуля прошила борт автомобиля и застряла в матрасе. Полуторка увеличила скорость и буквально вылетела из зоны обстрела. Проехав еще с километр, автомобиль съехал с дороги и остановился под старой сухой березой.

– Как вы, товарищ лейтенант? – спросил водитель. – Не зацепило?

– Нет, пронесло. Что это было?

– Да националисты местные балуют, – спокойно ответил шофер. – На той неделе бойца из соседней части вот так застрелили!

– Неужели, их нельзя выследить и уничтожить? Странно это как-то.

– Не знаю, товарищ лейтенант, – коротко отрубил водитель. – Для этого существует НКВД, есть Особый отдел в дивизии. Пусть они и ловят их, а наше дело – баранку крутить!

Николай достал папиросы и закурил. Он мысленно представил гибель солдата, и ему стало как-то не по себе. Руки его предательски задрожали, а между лопаток пробежал холодок. Ему вдруг стало жалко бойца, нашедшего смерть в этом белорусском лесу. Смирнов поднял лежавшую в дальнем углу кузова фуражку и стал с интересом рассматривать в ней дырку. Пуля угодила прямо в красную звезду, которая была закреплена на околыше.

«Повезло тебе, парень, – подумал он. – Сантиметра на два пониже – и он бы тебя убил. Хорошо стреляет, наверное, охотник или снайпер».

– Поехали, – приказал он водителю и полез обратно в кузов полуторки.

– Товарищ лейтенант, может, сядете в кабину: не дай бог что случится!

– Если мне суждено погибнуть здесь, то какая разница, где это случится в кузове или в кабине? От судьбы не уйдешь!

Машина тронулась и снова затряслась по разбитой дороге. Минут через сорок они добрались до летних лагерей. На большой поляне среди соснового бора рядами стояли палатки.

– Командир полка у себя? – спросил Николай часового.

– Его нет. Все начальство утром уехало в Минск и еще не вернулось. В штабе лишь дежурный офицер, товарищ лейтенант.

Часовой козырнул Смирнову и указал на палатку, в которой размещался штаб полка. Николай подошел к палатке и остановился, явно разволновавшись. Наконец, одернув гимнастерку, он вошел внутрь.

– Товарищ майор, разрешите обратиться, – произнес Николай не вполне уверенным голосом. – Лейтенант Смирнов! Прибыл для прохождения службы!

Он протянул свои документы и стал ждать ответа. Майор внимательно ознакомился с бумагами и, отложив их в сторону, встал из-за стола.

– Майор Иволгин, – представился он и, сделав небольшую паузу, продолжил. – Иван Константинович. С прибытием в часть, товарищ Смирнов.

– Спасибо, товарищ майор.

– Не вовремя ты приехал, лейтенант. Командир полка, комиссар и начальник штаба сейчас находятся в Минске. Их на два дня собрал генерал – армии Павлов. Слышал о таком?

– Так точно, товарищ майор. Кто ж не знает Героя Советского Союза генерала Павлова?

Майор усмехнулся. Ему нравился этот молодой лейтенант.

– Вот что, Смирнов, пока отдыхай. Приедут командиры – они и решат, куда тебя направить. Сейчас найдешь заместителя командира полка по тылу, он тебя определит на это время. Он как раз у себя, третья палатка от леса. Думаю, не заблудишься…

В палатку вошел офицер, на малиновых петлицах которого была одна «шпала». Он с интересом посмотрел на новенького и произнес:

– Пополнение? Это хорошо; а вот мне все обещают, да обещают. Может, пока он поработает у меня, а там будет видно?

Майор внимательно посмотрел на Смирнова, затем перевел взгляд на сотрудника Особого отдела.

– Ну как, Смирнов, поможешь сотрудникам Особого отдела полка?

– Помогу, товарищ лейтенант госбезопасности.

– Значит, договорились, с этой минуты поступаешь в распоряжение лейтенанта Говорова. Желаю успехов, Смирнов.

– Спасибо, товарищ майор.

– Тогда поехали, – произнес Говоров и вышел из палатки.

Вслед за ним вышел и Смирнов.

– Слушай, лейтенант, меня зовут Геннадием Степановичем, – обратился к нему Говоров. – Это так, на всякий случай.

Он протянул Николаю руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

– Смирнов, а что у тебя с фуражкой? Опять этот снайпер! Повезло тебе: он стреляет хорошо, мог и убить…

Они сели в машину и, минуя часового, выехали за пределы лагеря.

***

Смирнов постучал в дверь кабинета Говорова и, не услышав ответа, толкнул ее. Кабинет был пуст. Стол чекиста был абсолютно чист: ни папок, ни единого листочка. Еще обучаясь в военном училище, Николай хорошо усвоил одну прописную истину – стол руководителя всегда должен быть чистым! Поработал с документом, убери его в сейф или сдай обратно в канцелярию!

«Интересно, где Говоров, – подумал Николай. – С минуту назад приказал зайти к нему, а сам куда-то вышел».

– Не стой в дверях, Смирнов, – услышал он за спиной голос Геннадия Степановича.

Говоров был всего лет на пять постарше Николая, но, судя по уверенности, которая чувствовалась в каждом его движении, ощущал себя на этой должности вполне нормально.

– Присаживайся, Смирнов, – предложил чекист и, пройдя к окну, плотно затворил форточку.

Николай осторожно опустился на крепко сколоченный табурет. Прежде чем начать разговор, Говоров внимательно взглянул на своего временного помощника. Несмотря на непродолжительное знакомство, ему нравился этот молодой симпатичный лейтенант.

– Вот что, Николай. Сегодня утром я был в городе, где встретился со своим человеком. По его словам, этой ночью немцы должны выбросить на парашютах группу диверсантов. Сколько их будет – неизвестно. Думаю, нам следует опередить местных националистов, встретить этих нежданных гостей и по возможности задержать, а в худшем случае – уничтожить. Как ты считаешь, мы сможем это сделать вдвоем или мне звонить в Округ?

Смирнов задумался. Он еще никогда не принимал участие в подобных мероприятиях и сейчас не спешил с ответом, боясь вызвать у Говорова улыбку.

– Геннадий Степанович, я думаю, мы сможем обойтись своими силами. Главное в этом деле – неожиданность, а для этого нужно организовать засаду. Думаю, что отделение бойцов в состоянии решить эту проблему.

– Что ж, другого ответа я от тебя не ожидал. Выдвигаемся в двадцать два часа; а сейчас иди в комендантскую роту: отбери красноармейцев; получите оружие и боеприпасы. О готовности доложить через три часа.

Смирнов взглянул на перекидной настольный календарь, который стоял на столе Говорова. Тот перехватил взгляд Николая.

– Сегодня у нас пятница, двадцатое июня 1941 года

– У меня в этот день семнадцать лет назад умерла мама.

– Понимаю, Смирнов. Но служба есть служба! Иди, готовь группу.

Смирнов вышел из кабинета и, не спеша, направился в казарму, в которой размещалась комендантская рота.

***

Корнилова Нина сидела за столом в небольшой комнатке общежития и читала учебник по биологии. Она буквально выучила его наизусть и считала, что обязательно сдаст экзамен и ей не придется возвращаться в Минск. Дверь комнаты широко распахнулась, и в помещение впорхнули две молоденькие девушки в светлых летних платьях.

– Нинка, что ты застыла над учебником? Сколько можно так сидеть? Пошли на танцы! Толик говорил, сегодня придут его товарищи по военному училищу.

– Не знаю, девчата… Скоро экзамены, нужно готовиться!

– Да брось ты, Нина. До экзаменов целых десять дней, еще успеешь подготовиться. Ты и так все знаешь, не то, что мы!

Через два часа девчонки были уже в парке имени Горького. Жара спала, и парк просто благоухал цветами. Подруги шли по аллее, громко разговаривая и смеясь. Молодые ребята провожали их восхищенными взглядами и пытались познакомиться, но девушки отделывались шутками.

– А вон и наши защитники, – произнесла Полина, девушка с черными как смоль волосами.

Ее большие глаза, словно жгучие угольки, сверкали из густых длинных ресниц.

– А Толик-то, Толик так и пожирает тебя глазами, Полина.

Девушки засмеялись и подошли к ожидавшим их курсантам.

– Здравствуйте, мальчики, – поздоровалась Полина. – Кого ждем?

– Вас, девушки, и ждем, – ответил Толик. – Давайте, знакомиться. Это мои друзья: Владимир и Григорий.

– А это мои подруги: Нина и Галина. Правда, красивые девушки?

Ее вопрос смутил курсантов. Владимир сразу покраснел, а Григорий отвернулся в сторону.

– Тогда пойдемте на танцплощадку, – предложила Полина. – Люблю танцевать…

Все направились к танцплощадке. Рядом с Ниной шел Владимир. Он попытался взять ее под локоть, но она отстранила его руку.

– Володя, не нужно этого делать. У меня есть жених, который остался в Минске. Он тоже военный. Я дала ему слово, что не буду ни с кем знакомиться!

– Что вы, Нина. Я просто так, – произнес он, краснея, как девушка.

– Вот и хорошо, Володя. Так будет честнее…

Она в какой-то момент поняла, что придумала все это прямо на ходу, что никому и ничего никогда не обещала, но нужно было держать марку! В этот миг она вспомнила про лейтенанта Смирнова, с которым познакомилась перед отъездом в Москву.

«Интересно, написал он мне письмо или нет? – подумала девушка. – Завтра непременно зайду на почту и поинтересуюсь. Впрочем, о чем это я, ведь завтра у нас воскресенье».

Она посмотрела на Владимира и неожиданно для него попросила его пригласить ее на танец. Они закружились в вальсе, и Нина в очередной раз почему-то представила, что танцует не с Владимиром, а с Николаем, который придерживая правой рукой за талию, уверенно вел ее в танце.

«Почему я все время думаю о нем? – подумала Нина. – Ведь мы с ним едва знакомы. Я даже не знаю, женат он или нет».

Музыка стихла. Владимир довел ее до скамеечки и присел рядом с ней.

– Нина, вы мне очень нравитесь. Жалко, что у вас есть жених, – произнес он и снова покраснел. – Вы, красивая девушка, и я, танцуя с вами, невольно позавидовал ему.

Нина промолчала. В этот момент она не знала, что ответить этому парню, одетому в форму курсанта. Сказать, что она пошутила, ей не хотелось, но и больше врать ей тоже было трудно.

– Володя, а разве нельзя просто дружить: уважать друг друга, помогать?

– Можно, – тихо отозвался он.

– Вот и давайте просто дружить.

Оркестр заиграл вальс «На сопках Манчжурии», и Владимир снова пригласил ее на танец.

***

Ночь не принесла ожидаемой прохлады, было по-прежнему жарко и душно. Смирнов лежал в высокой траве, прислушиваясь к лесному шуму. Рядом с ним, метрах в десяти от него, лежал Говоров. Хутор, о котором говорил ему чекист, находился рядом с ними. В свете полной луны отчетливо были видны дом и дорога, идущая от леса. В звенящей тишине ночи было слышно, как иногда, почувствовав кого-то, во дворе дома громко лаяла собака.

– Товарищ Говоров, вы слышите? – шепотом спросил Смирнов. – Как будто, движется телега.

Откуда-то из темноты доносилось позвякивание сбруи.

– Без моей команды не стрелять! – предупредил Геннадий Степанович.

Это приказание моментально пролетело по цепочке лежавших в траве бойцов. Скрип колес телеги то пропадал, то снова усиливался, и сейчас уже все понимали, что по дороге движется подвода, нагруженная чем-то тяжелым. Напряжение достигло апогея, когда из темноты леса показалась повозка, около которой шли четверо мужчин вооруженных винтовками.

– Нужно успеть выложить костры к четырем утра, – произнес один из них, одетый в пыльник. – Будем ждать груз.

– Разве, это проблема, Клим? – ответил тот, что был повыше остальных, и поправил ремень винтовки. – Прохор, наверняка, уже заготовил для этого хворост.

– Посмотрим. Он еще неделю назад жаловался на здоровье. Поэтому нужно успеть сделать все, что нам приказали.

Группа прошла метров сто и укрылась в тени придорожных кустов.

– Сходи, посмотри, что в доме, – раздался из темноты голос Клима.

– Почему я? – встревожено произнес кто-то из мужчин.

– Потому, что это не просьба, а приказ, – в голосе Клима ясно звучали металлические нотки. – Мне что, повторять дважды?

К дому метнулась тень, которая быстро растворилась в темноте. Прошло минут двадцать, прежде чем послышался крик филина. Как ни странно, собака, охранявшая дом, ни разу не тявкнула.

«Видимо, собака признала в нем своего», – подумал Смирнов.

От кустов отделилась телега и двинулась в сторону мазанки. Группа мужчин подошла к дому и стала быстро разгружать подводу. Из дома вышел хозяин в белом нижнем белье.

– Все готово? – спросил его Клим и поправил капюшон своего пыльника.

– Да, я все приготовил, как вы велели, – ответил хозяин дома.

– Тогда показывай, где это.

Мужчина скрылся в избе и вскоре вышел уже одетый, с винтовкой за спиной.

– Я готов, – произнес хозяин. – Пошли.

Все двинулись в сторону большой поляны неподалеку от хутора. Раньше ее использовали под посевы картофеля, но после того, как область вошла в состав СССР, потребность в выращивании картофеля для продажи отпала, и сейчас, поле заросло чертополохом и бурьяном.

– Вон там валежник, – пояснил мужчина, указав рукой на кромку леса.

Все направились к лесу. В этот момент Говоров дал команду и группа красноармейцев, используя темноту, двинулась за националистами.

– Раскладывайте вон там, там и там, – приказал Клим. – Времени почти нет! Что возитесь, словно беременные?!

Разложив сушняк в три кучи, мужики присели у небольшой копны сена. Вскоре на западе раздался шум авиационного мотора, который нарастал с каждой минутой.

– Летит, поджигай! – раздалась команда Клима.

Мужики вскочили и бросились к валежнику. Через пару минут на поляне вспыхнули три костра, выложенных в одну линию. Вскоре, над головами притаившихся красноармейцев закружил самолет.

– Товарищ Говоров, – толкнул его в бок Смирнов, – что будем делать?

– Ждать, лейтенант. Удача приходит к тому, кто умеет ждать.

В черном небе, словно куски ваты, покачиваясь из стороны в сторону, медленно опускались белые купола двух парашютов.

***

Парашютист быстро «загасил» купол своего парашюта и снял его. Затем сложил руки домиком и трижды прокричал филином. Его тут же окружили националисты.

– С прибытием, – поздоровался Клим.

– Здравствуй. Нужно срочно найти грузовой парашют. Там оружие и взрывчатка.

Националисты бросились в сторону леса, оставив парашютиста и Клима одних.

– Как там за кордоном? Долго еще ждать?

– Там все нормально! – заверил парашютист, стаскивая комбинезон.

Стянув его, он расправил на себе форму офицера Красной Армии.

– Ну, как, похож? – коротко спросил он Клима.

– Внешне да. Если у вас все так же хорошо с документами, думаю, вопросов не будет.