Kitobni o'qish: «Пион не выходит на связь»
Пролог
Февраль 1941 года. Берлин.
Адмирал Канарис ехал в машине и внимательно всматривался в лица прохожих, которые шли по улицам города. Многие из них держали в руках зонты, пытаясь укрыться под ними от дождя, перемешанного со снегом. Заряд непогоды взял в плен этот огромный серый город еще вчера вечером и, похоже, не пытался снижать свою активность. Серые свинцовые облака, нависшие над Берлином, были очень схожи с внутренним состоянием адмирала. Сегодня утром он был принят фюрером. Встреча проходила в его берлинской ставке. Помимо фюрера, на совещании присутствовали: Кейтель, Геринг, Борман, Гиммлер и Геббельс. Адмирал подробно доложил им об окончательном формировании двух украинских батальонов «Нахтигаль» и «Роланд», общей численностью в 800 человек. Гитлер улыбался, чувствовалось, что у него отличное настроение. Вождь явно был доволен докладом адмирала, поэтому беспрестанно шутил и смеялся. Лишь один человек сидел с хмурым выражением лица и за все это время ни разу не улыбнулся.
Как вы хотите использовать эти батальоны в предстоящей войне с Советами? – поинтересовался у адмирала фюрер. – Мне докладывал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, что эти украинцы, в лице Степана Бандеры и Романа Шухевича, рассчитывают на провозглашение независимого государства Украина? Это правда, адмирал?
Гитлер улыбнулся своими тонкими губами и посмотрел на Генриха Гиммлера.
– Мой фюрер! – выдержав секундную паузу, произнес адмирал. – Как говорил пролетарский вождь Ленин, каждая нация имеет право на самоопределение и государственность. Это – давняя мечта украинских националистов, и они живут ею несколько последних десятков лет. Наше дело пообещать им государственность, пусть эта несбыточная мечта и поведет их в бой с большевиками.
Все заулыбались, и только рейхсфюрер СС Гиммлер продолжал, молча, слушать этого убеленного сединой человека. Каждый из них ненавидел друг друга, но это не мешало им улыбаться и делать все, чтобы скрыть свои тайные мысли. Канарис считал шефа СС выскочкой, который пробрался к власти по головам поверженного им Рема и его штурмовиков. Адмирал представлял военную разведку, которая являлась элитой вермахта, и поэтому ему было крайне неприятно услышать из уст Гитлера какие-то сомнения, высказанные со слов шефа СС. Адмирал хотел еще что-то добавить по этому вопросу, но, видя, что фюрер не готов его слушать, замолчал.
– Сейчас, адмирал, меня больше волнует другой и более важный вопрос, чем государственная независимость Украины. Вы и ваши люди должны предпринимать все, чтобы ослабить военную и политическую мощь СССР. Диверсии на крупных предприятиях и оборонных объектах должны стать повседневной и повсеместной работой ваших людей. Я хочу, чтобы земля горела под ногами русских еще до того, как первый немецкий солдат перейдет границу рейха и СССР. Вы поняли меня, адмирал? Я не только хочу, но и требую от вас, как от руководителя «Абвера», чтобы вы сделали это!
Фюрер выдержал паузу и снова посмотрел на Гиммлера. В этот раз рейхсфюрер улыбнулся ему. Все, кто находился в зале совещания, повернулись в сторону Гиммлера.
– Хорошо, мой фюрер! – чеканя каждое слово, произнес Канарис. – Я обещаю вам, что в самое ближайшее время вы услышите о наших победах. Я наводню всю эту страну своей агентурой и диверсантами.
– Буду надеяться, что ваши слова не разойдутся с действиями ваших людей. Вы знаете, адмирал, меня очень интересует новая русская военная разработка. Я имею в виду их реактивный миномет. Как мне докладывал на днях Гиммлер, порох к этим минам производит лишь один русский завод, который находится в Казани. Вы, слышали об этом? Я требую от вас и ваших людей, чтобы вы уничтожили этот завод. И меня не интересуют подробности, как вы это сделаете. Вам понятен мой приказ?
Фюрер развернулся и направился к двери, около которой застыли два высоких эсэсовца. Тяжелая массивная дверь из дуба бесшумно раскрылась, и фигура фюрера исчезла в ее проеме. Собравшиеся на совещание руководители рейха стали медленно расходиться. Последним, кто покинул этот кабинет, был Канарис.
***
Адмирал не любил это время года, а если быть точнее, эту промозглую сырость, которая заставляла его кутаться в кожаный плащ, утепленный меховой подкладкой. Сейчас, глядя на потоки воды, которая бурлила около сточных колодцев, он невольно повел плечами. Сырость, словно тайный и хитрый враг, болезненно ударила по суставам ног.
«Только не хватало еще заболеть», – подумал он, укрывая колени шерстяным пледом, заботливо прихваченным его адъютантом. Он с отцовской благодарностью посмотрел на сидевшего, на переднем сиденье молодого белокурого офицера.
– Курт! – обратился он к адъютанту. – По приезде пригласите ко мне всех руководителей разведшкол, отделов и командира полка «Бранденбург-800».
Офицер вынул из кармана кителя записную книжку и записал поручение Канариса.
– Господин адмирал! Во сколько начало совещания и какова будет повестка? – поинтересовался он, обернувшись лицом к адмиралу, но тот промолчал. – Будут еще какие-то указания, господин адмирал?
Он служил у Канариса третий год и хорошо усвоил все его привычки. Молчание своего шефа он расценил не иначе, как то, что других дополнительных указаний не будет.
Машина медленно въехала в ворота замка и плавно остановилась около входной двери. Офицер выскочил из машины и открыл заднюю дверь черного «Опеля». Канарис вышел из машины и, взглянув на серое небо, из которого продолжала сочиться влага, направился к двери, которую услужливо открыл ему Курт.
Вечером в замке собралось около трех десятков офицеров. Они стояли кучками вокруг большого овального стола и о чем-то беседовали. Адмирал вошел неслышно. Увидев его, офицеры вытянулись по стойке смирно и выбросили правую руку в нацистском приветствии. Канарис поморщился. Все офицеры хорошо знали, что он не любил это приветствие. Адмирал, прошел через зал и сел в большое кожаное кресло. Окинув собравшихся офицеров острым, как лезвие ножа, взглядом, он кратко доложил о своей встрече с фюрером, о поставленных им перед разведкой задачах.
Затем Канарис отпустил офицеров. Когда они направились к двери, он попросил задержаться одного из них.
– Полковник Шенгарт, задержитесь на минутку.
Полковник направился обратно к столу. Оставшись с ним один на один в кабинете, адмирал подошел к окну и отодвинул плотную штору. Капли дождя по-прежнему монотонно стучали в стекло, разбиваясь на сотни мелких брызг. Полковник стоял, ожидая, когда руководитель немецкой военной разведки обернется в его сторону. Но Канарис стал говорить, не оборачиваясь к нему.
– Карл, мы знаем друг друга несколько десятков лет. Я верю тебе, как себе. Меня заставило обратиться к тебе лишь одно обстоятельство. Насколько я знаю, у тебя в Казани успешно действует твоя разведывательно-диверсионная группа.
– Да, мой адмирал, вы правы. Группа успешно действует уже более года.
– Это хорошо. Я приказываю тебе, Карл, уничтожить в Казани пороховой завод. Такой приказ я сегодня лично получил от фюрера. Чем быстрее ты выполнишь этот приказ, тем лучше.
Канарис замолчал, обернулся и посмотрел на своего старого и преданного друга.
– Мне не нужны твои обещания, – продолжил адмирал. – Я знаю, что ты сделаешь все, чтобы выполнить этот приказ. И еще, Карл, мне кажется, что у тебя работает человек Гиммлера. Похоже, он подкинул эту мысль фюреру.
– Я все понял. Если этот человек действительно существует, то я вычислю его и уничтожу.
Адмирал улыбнулся и протянул полковнику руку. Они пожали друг другу руки, как в старые добрые студенческие годы. Полковник развернулся и вышел из кабинета. Канарис снова повернулся к окну. Около освещенного выхода из замка он увидел полковника, который садился в автомашину.
«Только при встрече с друзьями юности ощущаешь неумолимый бег времени», – подумал он и задвинул штору.
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто замерзал на снегу…
Часть первая
Начало мая 1941 года. Казань.
Тарасов свернул свои удочки и, достав из воды садок, посмотрел на пойманную им рыбу.
«На уху хватит», – подумал он и, представив себе, как удивится жена принесенной рыбе, невольно улыбнулся. Стараясь не шуметь, он не торопясь двинулся вдоль берега. Александр любил посидеть в утренние часы на берегу Казанки и половить окуньков и карасей. Сегодня ему не очень повезло. За три часа, проведенных на берегу реки, он так и не испытал чувство радости от рыбной поклевки, когда одна поклевка идет за другой. Несмотря на конец апреля, утро было солнечным и теплым. До железнодорожного моста через речку оставалось метров сто, когда его внимание привлекла группа мужчин, которые на небольшой лодке стояли около одного из пролетов железнодорожного моста.
«Странно. Что они там делают? – подумал он. – Разве они не знают, что нельзя причаливать к опорам моста? А может, мужчины не местные, ведь все живущие в Адмиралтейской Слободе и Игумново хорошо знают об этом. Надо будет предупредить, что их ожидают большие неприятности, если их заметят сотрудники охраны завода или путевой обходчик».
Он подошел ближе. Люди в лодке продолжали находиться под мостом, не обращая на него абсолютно никакого внимания. Присмотревшись, Тарасов заметил еще одного человека, которого он до этого не видел. Тот стоял на бетонном пролете и что-то укладывал у основания железной фермы, которая опиралась на пролет. Этот мужчина был одет в форму сотрудника НКВД.
«Может быть, какие-то военные учения? – первое, что пришло ему в голову, – Но почему все это проходит в отсутствие каких-либо наблюдателей? Нет, здесь что-то не так».
Александр укрылся в прибрежных кустах тальника и продолжил наблюдение. Он прошел финскую войну, на которой ему приходилось неоднократно наблюдать за саперами во время минирования ими мостов и дорог, и он мгновенно понял, что делают эти неизвестные люди в лодке. Мост, связывающий два берега Казанки, проходил в непосредственной близости от порохового завода, и удачный подрыв вагонов с продукцией завода мог не только полностью разрушить это инженерное сооружение, но и вызвать большую аварию на самом предприятии, вплоть до его взрыва. Тарасов закрыл на миг глаза и отчетливо представил последствия этого взрыва. Сомнений не было, перед ним были диверсанты.
«Что делать? – промелькнуло у него в голове. – Бежать в НКВД? Но это далеко, а вдруг они взорвут мост, пока он туда бежит?»
Он увидел, как в лодку по веревке спустился третий мужчина, что был в форме сотрудника НКВД. Лодка, отойдя от железнодорожного пролета, направилась к берегу.
«Нужно захватить кого-то из них, – решил он, рассматривая людей в лодке, – но как? Ведь у меня, кроме удочек, ничего нет. А вдруг они вооружены?»
Пока он рассуждал, лодка подошла к берегу и уткнулась носом в кусты. Двое мужчин выпрыгнули из лодки и посмотрели по сторонам. Они находились буквально в нескольких метрах от притаившегося в кустах Александра, поэтому он хорошо слышал, о чем говорят эти люди.
– Вот что, – произнес один из них, обращаясь к третьему, который до сих пор сидел в лодке и держал в руках весла. – Запомни, подорвешь мост, когда получишь конкретное время от «Учителя». Он сообщит тебе дату и время. Понял?
– Понял, Пион. Взорвать мост в указанную дату и время. А когда он мне сообщит?
Пион громко выругался матом.
– Как только, так сразу. Понял? Связи со мной не ищи, я сам найду тебя.
Мужчина кивнул и, оттолкнувшись веслом от берега, заработал веслами. Он греб умело и мощно, что говорило о том, что он достаточно опытный гребец. Лодка быстро исчезла за поворотом реки. Проводив его взглядом, мужчина поправил на себе форму работника НКВД и стал подниматься вверх по крутому склону берега. Вслед за ним стал подниматься и его напарник, держа в руках удочки.
***
Тарасов шел за мужчинами, делая вид, что просто возвращается с рыбалки. Он старался держаться на расстоянии и не попадать в их поле зрения. Неожиданно они разошлись в разные стороны.
«За кем идти? – размышлял он. – За тем, кто в форме, или за тем, что с удочками?»
Пока он размышлял, наблюдая издалека за диверсантом в форме, из подворотни вышел мужчина с удочками, и они снова вместе продолжили свой путь.
«Похоже, тот, что с удочками, проверял наличие слежки за Пионом, умно придумали – почему-то подумал он. – Выходит, тот, что в форме, у них главный».
Они подошли к конечной остановке трамвая и стали о чем-то разговаривать. Наконец мужчины пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Один из них – Пион, направился в обратную сторону, а второй – в сторону улицы Большая. Недолго раздумывая, Александр пошел за тем, кто пошел на улицу Большую. Мужчина шел спокойно, не оглядываясь по сторонам, походка его была стремительной и уверенной. Он здоровался с попадавшими ему навстречу людьми, жал руки мужчинам, провожал взглядами женщин. Все это говорило о том, что он давно здесь живет и знает многих людей не только в лицо, но и по именам.
«Почему я его не знаю? – спросил Тарасов сам себя. – Ведь я практически знаю всех мужчин, живущих в Слободе. Он, наверняка, появился здесь, когда я был на финской войне».
Мужчина остановился около витрины магазина и стал рассматривать продукты, которые были выложены между стекол. Александр сразу же догадался, что мужчину мало интересовали товары и цены на них, он просто проверялся, ведь в отражении стекла, он хорошо видел практически всю улицу.
«Вот сволочь, – невольно подумал Тарасов, – выходит, боится, если проверяется. И сколько он будет крутиться по этим улицам?»
Мужчина, словно услышав его мысли, достал из кармана брюк металлический портсигар и, взяв из него папиросу, закурил. Посмотрев по сторонам, он остановил пробегающего мимо него мальчишку и что-то сказал ему. Пацан в ответ кивнул головой. Незнакомец расстегнул карман куртки и, достав оттуда сложенный листок бумаги, протянул его мальчишке. Тот взял записку и стрелой помчался куда-то через Дудоровский садик. Мужчина, увидев лавочку около небольшого дома, присел на нее. Мальчишка вернулся через минуты три. Подойдя к мужчине, он, протянул ему записку и, получив от него мелочь на мороженое, побежал дальше. Мужчина прочитал содержимое записки и, смяв ее, бросил в урну. Затем он остановил легковую машину и, сев в нее, уехал.
Александр был не на шутку расстроен, так как не предполагал, что тот воспользуется автомашиной и вот так легко уйдет от него. Перекурив, он решил пойти в НКВД и рассказать им все, что видел. Он зашел к себе домой и, поставив удочки в угол чулана, начал переодеваться.
– Саша! Ты куда собрался? – поинтересовалась у него жена. – А как же завтрак?
– Извини, Наденька. Мне нужно кое-что сообщить работникам госбезопасности.
– О чем, Саша? – удивленно спросила она. – Что ты им хочешь сообщить? Не пугай меня, ради Бога. Ты что, не знаешь, что это за контора? Туда всегда двери открыты, а вот оттуда…,– она не договорила и посмотрела на него так, словно навсегда прощалась с ним. – Ты бы, Саша, о детях подумал. Что я с ними буду делать, если ты оттуда не вернешься?
– Ты что, Надежда? Наслушалась страшилок от людей? Ты хочешь сказать, что наш сосед Сашка Горшков тоже людоед? Ведь он работает в НКВД. Так что нечего меня хоронить раньше времени. Там хорошо знают, в отличие от нас с тобой, кто враг, а кто – нет.
Он вышел из дома и не торопясь направился в отдел милиции.
– Гражданин, вы к кому? – спросил его дежурный по отделу, с сержантскими треугольниками в петлицах.
Тарасов замялся. Ему не хотелось рассказывать этому сержанту о том, что он видел на берегу Казанки.
– Мне бы к начальнику. У меня к нему большое дело. Извините, но я не могу вам об этом рассказать.
Дежурный усмехнулся в свои пышные усы.
– Начальника сейчас нет на месте. Когда будет – неизвестно. Так что все можешь рассказать мне, а я ему передам, когда он вернется.
– А Горшков – здесь?
– Это который Горшков? Тот, что Александр Иванович? Здесь. Проходи, у него четвертый кабинет.
– Спасибо, – поблагодарил дежурного Тарасов и направился в самый конец коридора, где находился кабинет номер четыре.
***
– А, это ты, Саша? Что случилось? Что тебя привело в уголовный розыск? – с порога начал спрашивать Тарасова Горшков. – Ты что молчишь?
Александр сел на стул и посмотрел на своего соседа по дому. Он не знал, стоит ему говорить или нет. Несмотря на то, что Горшков работал в НКВД, он занимался раскрытием уголовных преступлений, а здесь вопрос стоял о возможной диверсии, и этот вопрос не входил в компетенцию служебной деятельности соседа. Тарасов замялся, а затем, немного подумав, произнес:
– Ты, извини меня, Иваныч, но я, наверное, поступил не совсем правильно, что пришел к тебе в уголовный розыск. Но раз пришел, деваться некуда. Слушай, Саша, что я тебе сейчас расскажу.
Он рассказывал долго, отвечая на все вопросы оперативника. Александр сразу заметил, что у Горшкова, по мере его рассказа, куда-то девалась с лица приветливая улыбка.
– Саша! Кто еще об этом знает? Ты больше никому не рассказывал об этих людях?
– Нет. Я сразу переоделся и побежал сюда.
Горшков замолчал. Затянувшись папиросным дымом, он задумался. Его рука потянулась к телефонной трубке. Он снял ее, быстро набрал номер коммутатора и попросил соединить его с комиссаром государственной безопасности. Соединили быстро. Он представился и в двух словах обрисовал всю ситуацию. Положив трубку, он посмотрел на притихшего Тарасова.
– Вот что, тезка. Сейчас подойдет машина, и мы с тобой поедем на «Черное озеро». Там тебе нужно еще раз рассказать все, что ты только что рассказал мне. Ты, главное, не волнуйся, там работают прекрасные люди и хорошие специалисты.
– Слушай, Иваныч. Может, ты сам им все это расскажешь, а я пойду домой? Ты знаешь, мне скоро на работу, а я еще ничего не ел, да и жена будет волноваться, если я вовремя не вернусь.
– Я что-то не совсем тебя понимаю, Тарасов? А как же твой гражданский долг? Может, тебе непонятно, с кем ты столкнулся, и что эти люди задумали? Ты только представь себе, что произойдет с городом, если они исполнят задуманное? Не мне это все тебе объяснять. Ты же прошел финскую войну и хорошо знаешь, что такое кровь, и как выглядит наш враг. Ты знаешь, я был о тебе другого мнения, – он не договорил и от отчаяния махнул рукой.
– Да ладно, Иваныч. Я что, не понимаю? Меня не нужно агитировать за Советскую власть. Раз надо, так надо.
За окном кабинета несколько раз противно тявкнул автомобильный клаксон. Горшков выглянул в окно и махнул кому-то рукой.
– Ну что, Тарасов? Давай вставай, поехали. Эти люди не любят ждать.
Горшков взял со стола фуражку, и они вышли из кабинета. Поравнявшись с комнатой дежурного по отделу, он предупредил его о том, что поехал на «Черное озеро». Они вышли из здания отделения милиции и направились к ожидавшему их автомобилю. Дорога заняла немного времени, от силы минут тридцать. До этого Тарасову никогда не приходилось бывать в этом сером и сумрачном здании, о котором ходило много всяких легенд и рассказов. Тарасов осторожно переступил порог этого заведения и непроизвольно замер, не зная куда идти. Горшков подошел к постовому и что-то спросил у него. Переговорив с ним, он направился к телефону, который висел на стене, и стал звонить. Прошло еще с минуту, и к ним вышел офицер, в звании лейтенанта госбезопасности.
– Кто из вас Тарасов? – поинтересовался он. – Прошу проследовать за мной.
Александр взглянул на Горшкова и направился вслед за офицером. Они поднялись на второй этаж, и подошли к массивной деревянной двери.
– Подождите минутку, – произнес лейтенант и скрылся за дверью. Оставшись один, Тарасов стал осматриваться по сторонам. Широкий и длинный коридор был пуст. Где-то вдали за поворотом коридора послышалась чья-то речь, которая быстро прервалась.
«Почему не видно людей? – подумал он. – Странно как-то».
– Проходите, Тарасов, – произнес офицер, приглашая его в кабинет.
Он вошел и остановился у двери. В дальнем конце просторного и светлого кабинета стоял большой письменный стол, накрытый зеленой тканью. На столе стояли: медный письменный прибор, настольная лампа и два телефонных аппарата. За столом сидел мужчина средних лет в военной форме, в петлицах которого, поблескивая эмалью, светились три ромба. Военный выглядел неважно. Лицо его казалось усталым. Под глазами нависли темные мешки, что без слов говорило о болезни почек.
– Проходите, Тарасов, – произнес он глуховатым голосом. – Моя фамилия Виноградов. Зовут меня Зиновий Павлович.
– Тарасов, – начал представляться ему Александр, но тот оборвал его на полуслове.
– Не нужно. Я хорошо знаю, кто вы. Присаживайтесь, пожалуйста.
Когда он присел на стул, Виноградов неожиданно спросил:
– Вы, наверное, Александр Павлович, голодный? Сейчас я прикажу принести нам чай и бутерброды.
Он нажал на кнопку, расположенную на столе, и тут же в дверях появился лейтенант.
– Вот что, милейший, – обратился Виноградов к офицеру. – Организуй-ка нам чай и бутерброды, а заодно пригласи ко мне в кабинет Рыбакова.
Лейтенант вышел. Виноградов достал из коробки папиросу и, размяв табак пальцами, закурил.
***
Иван Петрович Проценко родился в 1900 году в городе Ужгород, в семье врача. Его мать преподавала в гимназии, а отец занимался частной врачебной практикой. Когда началась первая мировая война, ему исполнилось четырнадцать лет, и он, сбежав из дома, вступил в армию генерала Брусилова, прибавив себе для солидности четыре года. Несмотря на небольшой рост и худобу, воевал он неплохо. В 1916 году был награжден двумя «Георгиями» и именной шашкой с георгиевской лентой. Вскоре ему присвоили звание прапорщика, через год он стал подпоручиком. Революцию семнадцатого года Проценко встретил в военном госпитале Казани, куда был доставлен санитарным поездом. Выписавшись из госпиталя, он примкнул к большевикам и вскоре оказался на фронте под Царицыным, где познакомился с Ворошиловым, а затем и Сталиным. За героизм, проявленный в одном из боев, Проценко был награжден Орденом Боевого Красного Знамени. Награду ему вручал военный министр большевицкой России – Троцкий. После этого награждения жизнь Ивана резко пошла в гору. Вскоре его назначили командиром артиллерийского полка, который входил в состав конной армии Буденного.
При рейде армии на Варшаву он был ранен осколком снаряда и попал в плен к белополякам. Спас Ивана от расстрела его земляк, с которым он когда-то учился в гимназии. Сейчас этот однокашник служил переводчиком у коменданта концлагеря. Он ловко сделал исправления в его документах, и с этого момента красный командир Иван Петрович Проценко превратился в рядового бойца Красной Армии Николая Проценко. Однажды Ивана вызвал к себе комендант. Иван в сопровождении польского солдата вошел в его кабинет и остановился в дверях, держа в руке старую офицерскую фуражку.
– Садись, Проценко. Пить будешь? – спросил он его.
Комендант поставил на стол штоф водки, толстый кусок сала и половину каравая черного хлеба.
– Угощайся, Иван, – произнес он добродушно на чистом русском языке.– Не удивляйся, я хорошо разговариваю на вашем языке. Ты удивлен, что я назвал тебя не Николаем, а твоим настоящим именем? Если хочешь, я скажу больше. Я знаю, что ты – бывший командир Красной армии, командовал полком.
Заметив растерянность Ивана, он громко рассмеялся. У Проценко почему-то затряслись руки, а лицо стало белым, как снег. Он впервые почувствовал холодное дыхание смерти у себя за спиной.
– Ты думал обмануть меня, Иван, но видишь, у тебя ничего не получилось. Вот я сейчас посмотрел на тебя и понял, как ты боишься смерти. Это естественно, смерть есть смерть, и от нее ничем не откупишься. Я могу тебя расстрелять прямо сейчас, могу завтра, могу и помиловать. Все в моей власти, и сейчас только от тебя зависит, когда ты умрешь.
Комендант, молча, достал из кобуры пистолет и положил его перед собой. Глаза Ивана невольно сконцентрировались на этом предмете, который мог отобрать у него жизнь в любой момент. Во рту стало сухо, словно он уже проглотил эту горячую, покрытую медью, свинцовую пулю.
– Жить хочешь, Иван, или предпочитаешь умереть большевиком? Впрочем, уже неважно, как ты умрешь, как большевик или как обычный человек. Об этом никто и никогда не узнает. Сырая земля всех уровняет – и героев, и трусов. Что ты молчишь, Иван? Может, ты не понимаешь, о чем я говорю?
Он пристально посмотрел на Ивана. Его взгляд бы колючим и холодным. Руки у Проценко дергались все сильнее и сильнее. Чтобы каким-то образом скрыть это, он убрал их за спину.
– Боишься, Иван. Вижу, что боишься. Одно дело погибнуть в бою, раз – и тебя нет, другое дело – вот так, выбирать – жить или умереть. Но ты человек грамотный, и я даю тебе право самому сделать выбор между жизнью и смертью. Ты сам понимаешь, что безвыходных ситуаций в жизни не бывает. Есть только одно решение в этом вопросе и, если ты хочешь, я могу подсказать его тебе. Ну и как? Подсказать или ты сам догадаешься?
Проценко мгновенно понял, что от него хочет комендант лагеря. Он хотел ответить, но язык, прилипший к небу, не подчинялся ему. Чтобы не молчать, он мотнул головой в знак согласия.
– Вот и хорошо, Проценко. Люблю работать с умными людьми. Им не нужно долго объяснять суть вопроса, они сами быстро догадываются, что от них требуется. Присаживайся поближе. Вот тебе лист бумаги, пиши.
Иван посмотрел на коменданта, как собака смотрит на своего хозяина, держащего в руках кусок мяса. Заметив его взгляд, комендант снова улыбнулся. Ему нравилось смотреть, как психологически ломается человек, как из народного героя превращается в человеческое ничтожество. Комендант начал диктовать текст. Проценко писал быстро, при этом ему удавалось писать не только красиво, но и без ошибок. Закончив писать, он отложил ручку в сторону и посмотрел на коменданта лагеря, как на своего непосредственного начальника.
– Распишись внизу, Проценко, и не забудь поставить дату. С этого дня все свои сообщения будешь подписывать как Пион. Что, не нравится псевдоним? А я вот думаю, что этот псевдоним, как раз хорошо тебе подходит. Твоя душа, Ваня, такая же нежная, как лепестки этого цветка. А сейчас наливай водку и пей. Сало и хлеб можешь забрать с собой. Если будут спрашивать, скажешь, что тебя угостил хозяин, у которого ты сегодня весь день работал в поле. Понял?
Проценко налил полный стакан водки и залпом выпил. Водка обожгла горло. Он крякнул от удовольствия и, отрезав толстый кусок сала, запихал себе в рот. Спиртное мгновенно ударило в голову. По телу пробежала волна тепла и полного спокойствия. Он поклонился польскому офицеру и вышел в коридор, где его ждал часовой.
***
До тридцать девятого года жизнь Проценко была полна всевозможных приключений. Он в составе отрядов, составленных из бывших белогвардейцев и других врагов Советской власти, участвовал в нескольких рейдах в приграничные с Польшей районы РСФСР, где штыком и огнем искоренял власть рабочих и крестьян. Однако после очередной неудачной попытки прорваться через кордоны советских пограничников их отряд понес большие потери, он сам чуть не угодил в плен к красноармейцам. Проценко получил ранение в ногу и с большим трудом вплавь пересек Буг.
В конце сентября 1939 года, после падения Польши под натиском гитлеровской Германии, Проценко оказался среди курсантов немецкой разведывательной школы в чехословацком местечке Слияч. В школе обучались около пятисот курсантов различных национальностей, разделенных на группы: английскую, румынскую, русскую, африканскую, арабскую, в зависимости от знания курсантом языка. В каждой группе проводились занятия по изучению иностранных языков, методов разведывательной и диверсионной работы, автодела, верховой езды, плавания, бокса, джиу-джитсу, радио и фотодела. Школа готовила агентуру для заброски в Великобританию, США, Иран, Индию, СССР и другие страны. Задания были разные: диверсионного, разведывательного и контрразведывательного характера.
Преподаватели школы сразу же обратили внимание на Проценко, который отличался от многих курсантов сообразительностью и логическим мышлением. Кроме всего прочего, он имел отличные оценки по взрывному делу, стрельбе и другим спортивным дисциплинам. Однажды вечером, когда его учебная рота готовилась к отбою, его вызвал к себе начальник школы. Проценко остановился около двери, одернул на себе немецкую форму, в которую были одеты все курсанты школы, и, открыв дверь, вошел в кабинет.
– Хайль Гитлер! – громко выкрикнул он и выбросил правую руку вперед.
Начальник школы, мужчина лет пятидесяти, сморщился от его выкрика, словно проглотил дольку кислого лимона. Он махнул ему рукой и предложил присесть на стул. Только сейчас Иван заметил еще одного человека в этом кабинете. Это был незнакомый ему мужчина, лет шестидесяти, одетый в черный костюм, пошитый неплохим закройщиком.
– Курсант Проценко, – произнес начальник разведшколы, – руководство школы выражает вам свое уважение. Вы – один из самых перспективных наших курсантов, которого ожидает прекрасное будущее. Вам доверена большая честь, принять участие в освобождении вашей Родины от коммунистического ига.
Иван почувствовал, как какой-то комок подкатил к горлу, от которого у него перехватило дыхание. Он сразу понял, в чем заключается это высокое доверие немецкого командования. Сделав усилие, он проглотил этот комок и громко поблагодарил начальника школы за оказанную ему честь.
– Познакомьтесь, Иван, это полковник Шенгарт. Вы с завтрашнего дня поступаете в распоряжение его команды. А сейчас идите, вы свободны. Советую вам заглянуть напоследок в наш винный погребок. Можете сказать командиру роты, что я вам разрешил сегодня немного погулять.
– Спасибо, господин капитан.
Проценко щелкнул каблуками и, развернувшись через левое плечо, вышел из кабинета. С этого вечера жизнь Ивана резко изменилась. С ним снова занимались инструкторы Абвера, заставляя его совершенно по-другому взглянуть на физическую и техническую подготовку курсанта. Прыжки с парашютом в дневное и ночное время стали обыденным явлением. Как Иван и предполагал, его усиленно готовили для переброски на территорию СССР. Вечером его вызвал к себе полковник Шенгарт.
– Вам приходилось, Проценко, бывать в Казани? – спросил он, явно зная его ответ.
– Да, господин полковник. Я лечился в этом городе после ранения в семнадцатом году.
– Надеюсь, что вы еще не забыли этот город?
– Трудно сказать, господин полковник, а вернее оценить мои знания этого города, ведь это было давно.
– Ничего, наши инструкторы освежат вашу память.
Проценко вышел из кабинета и направился к себе в казарму. Он понял, что его готовят для работы в этом городе.
