Kitobni o'qish: «Легенды, предания и были Тотемского уезда»
Автор приносит благодарность генеральному директору Соломбальского ЛДК Новикову Ивану Алексеевичу за помощь в издании книги
Как найти цветок папоротника
А старики теперь уже не те пошли… Ну что это за старики, если в детстве они были пионерами, потом «комсомолили» в своей деревне, а на пенсию из колхоза вышли уже закоренелыми коммунистами? О чем эти старики могут рассказать своим внукам? Как на собрания ходили да как на субботниках бревна с места на место перекладывали?
Мне же повезло. В детстве у меня была настоящая деревенская бабка, бабушка Ольга Парфентьевна, родом из сухонской деревни Ихалица… «Родилась я при Николашке, в малолетстве ела белые олашки, а как стал Сталин управлять, не стали и черного давать», – пела она частушку. На Сталина бабка Оля была обижена… Судьба ее сложилась неловко. В нашу деревню, в Фоминское, она вышла замуж, но мужа вскоре забрали на войну, где он и погиб. В голодные послевоенные годы бабка попала в тюрьму «за колоски», где на тяжелых принудительных работах повредила себе ногу…
Ольга Парфентьевна была мне не родная, просто ее взяли к нам в семью ухаживать за детьми. Сначала она выводила моего брата, потом сестру, ну а я был у нее уже третьим «внуком». Бабка часто вспоминала свою родину, тосковала, пела частушку: «Не пойду на Тиксну замуж, тамо мучники ядят. За любого, но на Сухону, там хоть чаем напоят!»
Моя бабушка Ольга Парфентьевна Блинова
Тиксна – это старинное название нашей волости, а при советской власти она стала Погореловским сельсоветом. Народ прежде у нас жил довольно справно, ели пироги-мучники (из белой муки) не только по большим праздникам, но люди были жадноваты (так казалось бабушке), поэтому Ольга Парфентьевна и вспоминала свою родную Ихалицу, где жили бедно, зато всех гостей поили чаем от души.
Вдобавок к частушке бабка любила рассказывать, что в Сухоне вода чистая, прозрачная, белая, но для самоваров обязательно привозили на лодках воду с другого берега, где напротив деревни в Сухону впадает река с таким же названием Ихалица, а вода в ней темная, болотная, красная, зато меньше чайной заварки надо (раньше чай дорогой был!), да и водичка ихалицкая вкуснее была…
Как-то раз осенью ко мне в школе подошла учительница ботаники Елена Михайловна и сказала: «Саша, поедешь в Тотьму на слет юннатов, будешь там выступать с докладом об опытах на пришкольном участке». Домой я вернулся с аккуратным блокнотом в кожаной обложке – их подарили всем участникам слета. Довольно долго я не мог решить, как мне использовать эту книжку: под черновик для решения домашних заданий – жалко. А потом решение пришло само по себе: нужно записывать старинные слова, обычаи, приметы и легенды – все то, что я слышал от бабки Оли и других деревенских старожилов!
Вот первое слово, записанное в блокноте: «Заговинье», и пояснение – «бывает 27 ноября, начало поста». Мне было интересно, что когда-то жизнь в деревне была другой: не знали люди ни электрического свету, ни телевизоров, ни строящихся рядом с Фоминкой газопровода «Сияние Севера» и асфальтированного шоссе, а крестьяне ходили в церковь, пахали землю на лошадях, не получали ежемесячно зарплату, как сейчас в совхозе…
Надо сказать, что бабка моя особой религиозностью не отличалась – в доме у нас уже никто не молился, иконы были убраны в подвал, но долгими зимними вечерами, когда в нашей избе собирались соседские старушки – Марья Ганичева, тетя Саша Секлетова – на «биседы», вся эта старая жизнь, доколхозная, дореволюционная, как бы оживала вновь. В разговорах упоминались всякие «покровы», «успенья», «благовещенья», и мне это тоже было интересно, ведь в школе про такое не говорили, да и в библиотеках книг на религиозные темы тогда не было… Позднее детское любопытство переросло в серьезное изучение вопросов церкви и религии в местной истории, но мой атеизм остался непоколебим.
Записи в юннатском блокноте я вел на местном, тотемском диалекте, со всеми его фонетическими и стилистическими особенностями, поэтому при публикации некоторых выдержек из него пришлось сделать «перевод с русского на русский», приблизить диалектные тексты к литературному языку. Однако все «изюминки» народной речи я постарался сохранить. Вот кое-что из рассказов бабушки Ольги Парфентьевны…
* * *
Раньше ходили в лес слушать кукушку. Надо было найти то дерево, где она сидит и кукует. Подойти к нему тихонько и, пока птица не слетела, вырубить одним ударом топора хорошую щепку. Чем толще окажется эта щепка, тем больше сметаны будет от коровьего молока. Щепку потом хозяин дома вставлял в щель на дворе, где стояла корова. Но за кукушкой надо было сходить до Ильина дня, после него она не кукует, у нее «рот зарастает»…
* * *
Нарбы – это шпонки у икон, у дверей, у столешницы. Нарбами доски скрепляли без гвоздей. У старинных икон нарбы должны быть обязательно. Позже это слово я нашел в «Словаре вологодских говоров», издаваемом учеными педуниверситета из Вологды. У В. И. Даля его почему-то нет.
* * *
Если коровы, возвращаясь с пастбища, несут во рту травинки, то это к похолоданию, к дождям. Кстати говоря, в действенности этой необычной народной приметы я потом убеждался неоднократно.
* * *
Часовня «Фролы и Лавры» в Фоминском была «обещанной». Строили ее сначала там, где нужно было деревне, но сруб несколько раз сгорал, а потом за ночь чудесно перенесся на другое место, в самую середку деревни. Пришлось часовню делать тут, где бог показал. В праздник Фрола (Флора) и Лавра из Спасо-Преображенской Тиксненской церкви, что стояла в двух верстах от Фоминского, за речкой Вопрой, устраивали крестный ход с иконами и крестами. В деревне же справляли молебны по скотным дворам, которые перед этим устилали ржаной соломой. Святые Фрол (Флор) и Лавр были покровителями домашней живности.
Когда я первый раз услышал этот рассказ от Ольги Парфентьевны, его сюжет показался мне очень интересным. Спустя какое-то время пришло разочарование… О переносах церквей или часовен старые люди твердят в любой тотемской волости. Предания эти не оригинальны, а создавались по общему шаблону церковными идеологами своего времени. Суть этих историй проста: не люди выбирают место под храм, а сам бог им указывает. «Рабам божьим» остается лишь подчиняться воле Всевышнего…
Кроме «переноса церквей», по религиозным правилам был создан еще ряд местных легенд, широко распространенных: о «подземных ходах» под храмами или монастырями, о «наказании большевиков, разрушавших церкви», и т. п. Все они настолько шаблонны, что в свою книгу я решил их не включать…
* * *
Гондины – сосновые дранки, из которых делают корзины. Сначала ищут в лесу мелкослойную сосну, ударяя обухом топора о комель (чем звончей, тем лучше). Дерево срубают, разделывают тут же в лесу на чурки, подсушивают и затем колют на гондины тяжелым кованым ножом – косарем. В словаре В. И. Даля имеются похожие слова «гонт, гонот, гонтина» в значении «лучина, дранка».
* * *
Андреевская ярмарка (бабка говорила «ярмонка») бывала на Погосте, около нашего волостного Тиксненского Преображения. К 30 ноября по старому стилю приезжали в Погорелово купцы и торговцы из Тотьмы, Вологды, из Архангельского города и скупали у тиксняков льняную куделю. Еще один товар из Тиксненской волости – замороженный творог. На «ярмонке» были и «красные ряды» с разным товаром, их ставили на поле за деревней Погост.
* * *
Раньше было много колдунов. Привораживали, отвораживали… Кто-то людям добро делал, а кто и зло. Чтобы спокойно умереть, колдуны должны были передать свои знания другому человеку, желательно сыну или дочери. Если этого не удавалось сделать, то передавали колдовство другими способами: на базаре продавали красивые игрушки или втыкали у тропинки красивый батог (палку). Кто у них эту вещь купит либо возьмет – сила колдовская к тому и перейдет. Одна старуха-колдунья в соседней деревне Тетеревиха никак не могла свое знание никому передать – ее на постели заели крысы…
* * *
На которой неделе после «Великого говинья» (поста) игла с елки на наст упадет, на такой же неделе после пасхи поедут в поле пахать. Если игла упадет из двух раз, то и пахать станут дважды, через непогоду. У нас на Тиксне по весне еще ходили смотреть на Святое озеро у деревни Семенково. Как только на нем последняя льдина растает, значит, можно землю пахать.
* * *
Уноредь значит «потом», куваднесь – «недавно», а ономнясь – «вчера».
* * *
В ночь на Иванов день надо идти в лес, найти большой папоротник, но чтобы нигде не было поблизости коровьих следов. Сесть под растение и ждать полуночи. В 12 часов мимо папоротника пойдут все целебные травы и сами будут говорить, какая от какой болезни. Последней пойдет трава «невидимка». Нужно скорее схватить ее и бежать домой, не оглядываясь назад. Если успеешь принести ее в избу до пения петухов, услышишь шум – и все, трава твоя. А если испугаешься и обернешься назад, трава из руки вылетит и больше тебе не покажется никогда…
Захочешь сделаться невидимым – положи эту траву под стельку в обувь и иди хоть куда, никто тебя не увидит. Только никому про нее говорить нельзя.
Раз в году папоротник цветет. Увидеть это удается редко какому человеку. Цветок у папоротника ярко-красный и в белую ночь светится. Кому этот цвет приведется найти и сорвать – будет ему в жизни и любовь самой красивой женщины, и счастье, и богатство…
* * *
Когда в лес шли по грибы или по ягоды и боялись медведя, то на шею привязывали мешочек с растолченным чесноком или порохом.
* * *
Если у кого-то в деревне терялась в лесу скотина, уходили на перекресток двух дорог, закапывали там свой нательный крест и приговаривали: «Чур, покажи мне скотину!» После этого отправлялись на поиски, надевая лапти на другую ногу.
* * *
В «великоденный четверг» на «страшной неделе» перед пасхой бегали босиком по твердому насту – у кого болели ноги. Умывались талой снеговой водой, чтобы летом комары и мошки не трогали. «Жали» и «косили» без серпа и косы, кто хотел, чтобы на сенокосе и жатве спина не болела. От зубной боли ходили на ближайшее болото грызть кору одинокой сосны. Еще в ствол этого дерева забивали осколки кремня, чтобы зубы были крепкие…
* * *
Христов посох – это трава такая, с небольшими синими колокольчиками. Из определителя я узнал ее научное название – колокольчик сборный. Траву собирали на лугах и клали на чердаке между тесом и стропилами – чтобы крышу не сдуло ветром во время сильной грозы. Если от грозы дом загорится – тушить надо молоком, водой не поможешь.
* * *
Веники в баню делали только из березы-чистки. Растет она на песчаных почвах. Листья у чистки небольшие, гладкие, а не шероховатые. Для определения их лизали языком. Перед Ивановым днем вечером ломали ветки у таких берез и вязали банный веник, да не простой: туда надо добавить разных трав – колокольчиков, купальниц, часиков-гвоздик, душистого колоска… Веник этот нужно бросить на ночь в траву, в росу. Потом им парятся в бане – помогало от многих болезней.
* * *
Если весной на снегу был толстый наст, то летом надо ждать много груздей в лесу. «Внучек по дедушку пришел» – говорили, когда в мае валил снег на свежую зеленую травку. Если много ягод рябины, осень будет мокрая, а зима теплая. Если в Благовещенье курочка воды не напьется из лужи, то на Егорья овечка травки не наестся (и наоборот).
* * *
В черных банях прежде парились так: заливали горячей водой овсяную солому и настоем «бздавали», плескали из ковша на каменку. Дух стоял очень приятный, хлебный…
* * *
Когда стригли ногти, их не выбрасывали куда ни попадя, а складывали в щели в половицах на полу или в бревнах деревенских изб. Детям в таких случаях говорили: «Ногти надо беречь, после смерти они пригодятся, надо будет ползти на высокую гору, кто в рай хочет попасть».
* * *
На реке Тиксне около Фоминского было две мельницы, да на Вопре, по другую сторону деревни, тоже две. На Вопре одну мельницу построил мужик Иван по прозвищу Кринка. У него на реке у плотины была построена избушка, там он и жил, когда осенями мололи муку. Как-то раз темной ночью услышал Иван тихое пенье на реке, вышел на запруду и увидел русалку (бабушка говорила мягко – «русавку»). Та сидела голая на камне и расчесывала зеленые волосы гребенкой. Мельник так испугался, что убежал, не разбирая дороги, в деревню. Со страху он заболел, стал сохнуть и вскоре умер, другие утверждают, что Кринку раскулачили в годы коллективизации и куда-то выслали, а Кринкину мельницу весной снесла вода во время ледохода.
Вопра впадает в Тиксну, и эти две реки огибают мою родную деревню с трех сторон. В детстве мы привязывали коньки с помощью веревочек и деревянных закруток к валенкам и катались по льду от Кринкиной мельницы круг всей деревни. Если лед был чистый, то колотушками-чекмарями били рыбу.
Предания про русалок тоже распространены широко, но, в отличие от церковных легенд, в разных деревнях и волостях наблюдается довольно значительное расхождение в сюжетах. Скажем, на Вожбале я слышал, что рыбаки, если ловили рыбу в мельничной запруде, первую рыбку всегда отпускали обратно в воду – русалке…
* * *
Однажды в подвале нашего дома я обнаружил старинную книгу. Бабка сказала мне, что это «евангелье», написанное церковнославянским языком. Книга мне не понравилась, больно уж заумно выглядел ее текст и как-то не по-русски… А бабушка сказала еще, что есть другая книга – Библия. В ней записаны пророчества, и многие из них уже сбываются: «Весь свет будет опутан железной проволокой. Будет гореть свет без огня. По небу станут летать стальные птицы. Люди будут гибнуть без войны. Людей на земле останется так мало, что двоим не встретиться. Конец света настанет, когда на царство сядет Мишка Меченый. В Библии этой описано все только до 2000 года, а то, что будет дальше – не сказано».
Представьте себе, какое впечатление произвели на меня эти слова Ольги Парфентьевны в 70-х годах прошлого века! Было мне лет 11–12. Опять же спустя какое-то время я узнал, что в настоящей Библии ни о чем подобном не говорится, а этот своеобразный народный апокалипсис в старину имел широкое хождение как в крестьянской, так и в мещанской среде. Бабка мне говорила, что эти пророчества она в юности вычитала в какой-то рукописной книге, однако все мои поиски данного текста в старинных книгах так ни к чему и не привели…
* * *
Конечно же, здесь я предложил читателям не все записи из юннатского альбома. Всего их (разных по объему) более двухсот. Значительная часть примет и сюжетов уже давно опубликована в научной и краеведческой литературе, поэтому повторяться я не буду. В то же время часть записанных мной от Ольги Парфентьевны легенд и преданий, наиболее полных и интересных, будут даны ниже в виде отдельных глав этой книги.
В дальнейшем я старался фиксировать для себя любые маломальские сюжеты народных легенд и преданий на территории уже всего Тотемского района, а где-то, при возможности, и чуть шире – в пределах границ старого уезда. Значительная часть глав моей новой книги ранее публиковалась в районных и областных газетах и журналах и вызывала одобрительные отзывы читателей.
Отношение к легендам и преданиям старины глубокой у разных исследователей разное. Кто-то склонен верить любому слову «народной мудрости», а кто-то считает легенды такими же фантазиями, как и сказки. Скорее всего, при объективном подходе к сюжетам легенд и преданий в них можно выделить какое-то рациональное зерно, помещенное в мифологическую кожуру. Где-то я постарался отделить «зерна от плевел» и даю научный комментарий к сюжету легенды, а где-то оставил все как есть, на суд читателей.
Возможно, кто-то заметит отсутствие в моей книге сюжетов самых известных тотемских легенд и преданий. Сделано это умышленно, ведь большинство из них уже навязли в зубах и по-настоящему изнасилованы не одним поколением краеведов и родинолюбов. Если я видел, что ничего нового тут сказать не могу, то оставлял это предание за рамками данной книги. Необходимо признать и тот факт, что огромное количество народных легенд до сих пор в литературу введены не были – и в этом главная задача моей книги. Потребность в мифах своего края, в мифологизации истории своей малой родины сейчас большая. В цивилизованных районах мира эти процессы – уже давно пройденный этап, а вот у нас на задворках, на окраине, в дремучей тайге мы еще только-только дорастаем до вершин обобщения и осмысления прошлого.
В заключение хочу обратить внимание на то, что легенды и предания в книге выстроены по группам основных сюжетов и тем: вначале «о чуди», затем – «о следах язычества», «о православных святых», «о происхождении названий рек и деревень», «о разбойниках» и в завершение – «о кладах».
После знакомства с книгой внимательный читатель может заметить в оформлении текстов некое присутствие духа любимого мной латиноамериканского писателя Жоржи Амаду, известного как раз всеобщей мифологизацией своей малой родины. В чем же конкретно проявляется «амадизация» моих «Легенд, преданий и былей Тотемского уезда», я сейчас не скажу… Пускай это будет своеобразной легендой данной книги.
