Kitobni o'qish: «По гамбургскому счету»

Смерть выбирает коня вороного

Глава 1

В конце улицы, в самом её затыке, есть тёплый угол, где всегда в почёте кружка Доппельбока или Селебратора. Крепких и густых, как кровь дракона. Это бывает особенно важно, когда осень в Гамбурге становится чёрной. Одного цвета с пивом. Тёплый угол называется «Диогеном». Вроде бы именно здесь несколько лет назад начальник полиции Бруно Георгис вбивал кран в пивную бочку, чтобы с торжеством разлить пивное творение по кружкам. Все газеты писали.

А ещё в «Диогене» есть телефон, и, когда я прихожу, бармен следит, чтобы его подолгу никто не занимал. Сегодня, едва я вошёл, меня позвали к телефону. Звонил помощник главного прокурора, и по разговору я понял, что дельце предстояло особое. Я работаю психологом в земельном ведомстве местной криминальной полиции; спасаю «крипо»¹ от посттравматического шока всякий раз, когда они кого-нибудь застрелят. Но сегодня предстояло что-то совсем другое.

Меня ждали в пятнадцатом комиссариате, на «улице верёвки» – Репербане, или на «улице Петли», как её называют те, кто работает в пятнадцатом.

Отсюда это всего в двух кварталах, но я взял такси, чтобы не мокнуть под кислым дождиком.

Стряхнув воду с воротника, я залез на задний диван машины, и мы поехали.

Дом в четыре этажа из темной терракоты прижался боком к театрику Сан-Паули. Часы на его багровом фасаде толкали время к вечеру. Здесь, в пятнадцатом комиссариате располагался штаб следственной бригады. Руководил ею мой приятель Штефан Почински – прокурор из Альтоны, – местного района, бывшего когда-то австрийской колонией. Думаю, он и выпросил у начальства моё участие в каком-то расследовании.

При моём появлении в кабинете все обсуждения сразу прекратились. Инспектора вопрошающе посмотрели на прокурора.

– Послушай, – сказал Штефф, протягивая мне волосатую как у обезьяны руку, – тут есть работа для твоих мозгов.

Он представил меня полицейским, подошел к столу и отобрал несколько фотографий.

– Вот, – продолжил прокурор, – взгляни.

Трупы притягивают внимание. Сколько раз замечал. Их изображение вызывает не только отвращение, но куда более сложное чувство. Как будто хочется глазами отмотать время назад. За день, за час до смерти. Как будто глаза кричат, что человек должен умирать только от старости, а не вот так – в луже крови, в самые яркие годы, когда чистое и светлое лицо его вдруг становится опухшей восковой маской с темными пятнами.

– Это – Рита Крамер, сорок два года. Бывшая проститутка. Прозвище – Ночная Королева. Проходила по нескольким полицейским задержаниям, по административному составу. Так, ничего серьёзного… Последний год работала в салоне красоты у Марлис Мюллер. Снимала квартиру на Кёнигштрассе. Проникающее ранение в грудную клетку. В область правого предсердия и легочной артерии. Удар был такой силы, что нож пробил тело насквозь. Видимо, убийца находился в состоянии аффекта.

Я старался не спешить с вопросами, разглядывая фотографии. Моё внимание привлекла фигурка шахматного коня, отмеченная масштабной черно-белой криминалистической линейкой. Как и положено.

– Это было у неё во рту, – пояснил Штефан, отвечая на мой интерес. – Убийца не смог разжать челюсти и потому сломал ей два зуба, пропихивая шахматную фигурку. Дальше… он имитировал ограбление. Подобрал первый попавшийся бумажный пакет, накидал в него каких-то вещей, не представляющих ценности. Пакет сбросил на углу дома в мусорный бак.

– Да, похоже на аффект. А отпечатки? – спросил я рассеянно.

– Чёткие, будто художник нарисовал.

– Значит, он был без перчаток?

– В том-то и дело, – сказал прокурор, переводя взгляд на молчаливых полицейских инспекторов. – И уходил он странно – силы не хватило захлопнуть за собой дверь. Будто совсем обессилел. Дверь осталось приоткрытой, соседка случайно обнаружила, заглянула в квартиру и нашла труп. Потому полиция приехала по горячим следам, но никого задержать не удалось. И вот теперь я хочу получить от тебя, как это у вас называется, – психологический портрет преступника. А главное, ты должен сказать, кого мы здесь наблюдаем? Очередного маньяка?

– По отпечаткам он, конечно, нигде не проходил? – спросил я, возвращая фотографии.

– У нас – нет, – ответил прокурор. Мы послали запрос в центральную базу, в Висбаден², но, думаю, ответ будет аналогичным.

– Можно мне взглянуть на этого шахматного коня? – обратился я к Штефу, не спеша отвечать на его вопрос.

Прокурор кивнул инспекторам, и один из них с крепкой, будто пивная бочка, шеей, гремя ключами, открыл сейф.

Фигурка чёрного коня из слоновой кости привлекла моё внимание. Так же, как и прокурор, я понимал, что именно в нём и кроется разгадка всей этой кровавой трагедии. Чёрный шахматный конь с опущенной головой.

– Интересная лошадка! – заметил прокурор.

– В то время на Кёнигштрассе достаточно многолюдно, однако его никто не видел, – заговорил один из инспекторов.

– Старик-китаец, разносчик из ресторана «Шанхай» вроде бы видел, как кто-то выбрасывал мусор, но кто именно, и как он выглядел китаец вспомнить не смог, – уточнил второй «крипо».

– Ещё один вопрос и это важно: как он проник в квартиру?

– Следов взлома нет, скорее всего она сама ему открыла, – ответил мне инспектор с пивной шеей.

– Ясно, – сказал я и, понимая, что от меня теперь ждут убедительного диагноза, продолжил: – Предположительно, они были знакомы, ведь она пустила его в комнату и убил он ее не на пороге квартиры. Значит, ему надо было туда войти. Он вошел, потому что его действия связаны с особой постановкой. Понимаете? Он не просто убивает. Скорее всего – считает себя карателем. Значит, жертва должна что-то вспомнить, что-то осознать, и обязательно должна испугаться, потому что её страх – одно из условий успешности этой постановки. И ещё жертва должна испытать чувство беспомощности и обречённости. А для этого ему надо войти внутрь. Бил он так сильно уже, видимо, под действием неврогенной реакции истерического характера. Возможно, женщина стала что-то подозревать, и он побоялся не успеть закончить всю процедуру трагедии. Шахматный конь здесь – главный трагический символ, вокруг которого собирается весь спектакль патологических страстей.

– Значит, это – маньяк?! – перебил меня прокурор.

– Если человек идёт убивать, не заботясь при этом как избежать опознания, он уже не адекватен, – ответил я уклончиво. – А этот тип оставляет нож с отпечатками своих лап и не обдумывает действия своего спасения. Такую проблему он просто не осознаёт.

Думаю, ничего нового для себя сыщики не услышали. Зато участие психолога в расследовании дела придало ему статуса. Я заметил, что прокурор услышал то, что хотел услышать. Это зажгло его инстинкты, потому что теперь перед ним был зверь, а не случайный неврастеник – жертва трагических обстоятельств.

Ну вот и всё, моя роль завершена. Сейчас Почински попрощается со мной, и я поеду в Хорн к Эльзе. Под тёплыми огнями вечернего Гамбурга. Но осень холоднее, и они совсем не согревают город. Хорн – дремучий пригород, там недавно запустили метро, и уже необязательно тратиться на такси.

Я вдруг подумал, что теперь в памяти обязательно будет вставать это помятое смертью женское лицо, и все женщины рядом с ним невольно померкнут. Теперь наружу будет лезть эта мертвячка, дергая моё воображение.

– Скажи-ка, – обратился я к прокурору, – а нет ли какой-нибудь другой фотографии этой девицы? Такой, где она живая?

– Она тебе нужна для каких-то психологических экспериментов? Конечно, есть такая фотография, иначе как бы мы допрашивали свидетелей, – сказал Штефф.

Он вручил мне фотокопию из целого вороха аналогичных портретов, и я, не разглядывая, сунул её в карман плаща.

Чиркнув Штефану номер телефона Эльзы, где меня можно было отыскать на случай внезапной необходимости, я попрощался со всеми и вышел на улицу. Рядом, возле театра, собирался народ. Люди вталкивались в желтый поток света под козырьком широкого подъезда и совсем не думали, что где-то по улицам бродит призрак смерти. Я машинально потянулся в карман за фотографией, вынул ее и обомлел. С черно-белого глянца на меня смотрела… смеющаяся Эльза!

Глава 2

Проклятье, перепутал карманы! Так можно и заикой стать.

Вернув фото на прежнее место, я пошёл к метро.

Эльза готовила лабскаус. С картошкой и луком. Лабскаус – еда бедняков. Во всяком случае, так считалось в моей семье. Может, у кого-то есть и другое мнение на этот счёт. Помню, бабушка говорила, что, если всё, начиная с яичницы, побросать в одну тарелку, – получится лабскаус. Поджаренный на масле хлеб можно подавать отдельно.

Эльза любит горячие сковородки, накрахмаленные фартуки и полные сумки покупок. Наверное, из неё получится хорошая жена. Правда, она довольно ревнивая. Если Эльза найдёт у меня в кармане фотографию той девицы, будет трудно объяснить, зачем я таскаю с собой портреты убитых проституток.

Я сидел на диване, читал газету и ждал команды «к столу!». Вдруг противно задринькал телефон. На другом конце провода был Почински.

– Ты оказался прав, – сказал он спокойно, – у нас – маньяк и второе убийство. И снова конь во рту!

– Где это произошло? – спросил я рассеянно.

– В Вандсбеке³, гараж Людвига Реммеля.

Прокурор положил трубку, а я почему-то совсем расхотел есть. Подойдя к окну, я нервной рукой отодвинул занавеску. Что это?! Там, за окном, стоял чёрный конь, смотрел на меня, и тёплая испарина от его дыхания затуманивала стекло.

– Что это?! – спросил я громко.

– Лошадь, – весело ответила Эльза, – ты забыл – у нас тут под боком ипподром? Должно быть, кто-то выгуливает свою лошадь.

Эльза позвала меня к столу, но я не мог подключить ноги к бывшему желанию поесть.

Утром я решил, что надо прокатиться в гараж Людвига Реммеля. Тем более что от Хорна, где жила Эльза, это было не так далеко. В ведомстве меня искать сегодня не собирались, зная, что я на деле у Почински. И тут в мои планы вмешалась секретарша начальника кадрового отдела: я запер личные дела инспекторов в свой сейф, а вторые ключи от него они там найти не могли. Пришлось ехать на работу.

Поездка заняла у меня не больше двух часов, зато теперь все знали, что я сегодня помогаю прокурору и в ведомстве больше не появлюсь.

Я зашёл в попутный бар на Айхольце, чтобы пропустить стаканчик дневного светлого и, пока безо всякого дела разглядывал улицу, обнаружил напротив вокзала магазин с очень привлекательной витриной. Я даже не сразу сообразил, что в ней захватило моё внимание. Шахматная доска! Конечно, именно шахматная доска! Среди журналов с портретом канцлера Эрхарда, открыток и флажков властвовала большая шахматная доска, занимая почти полвитрины. Это я, конечно, преувеличиваю.

Допив фестбир⁴, я отправился в этот магазинчик, скорее подчиняясь каким-то инстинктам, чем сознательным мотивам. Продавец в магазине был похож на облезлую рождественскую ведьму, только без колпака. Осмотрев его «чулан бесполезных вещичек», я повернулся к витрине и показал на шахматы.

– Позвольте взглянуть!

– Пожалуйста, – ответил он, любезно улыбаясь кривыми зубами.

Внимание моё привлекли фигурки чёрных коней, я разглядывал их поочерёдно, будто пытаясь обнаружить различия. Они почти точь-в-точь соответствовали «главному трагическому символу» из нашего громкого дела. Такая же тонкая, наклонённая морда…

– Странно, – заговорил продавец, – вчера эти фигурки тоже рассматривал один тип, крутил-крутил их в руках, но покупать шахматы почему-то не решился.

– Что? Когда это было?

– Вечером.

Меня будто ошпарило! Я показал продавцу служебную карточку сотрудника криминальной полиции и сказал, сдавив его взглядом:

– Если он снова появится здесь, попробуйте его как-то задержать в магазине и срочно позвоните в полицию!

«Покупать почему-то не решился…» – звучала у меня в голове фраза, когда я вышел на улицу. Уж я-то знал, почему он не решился покупать эти шахматные фигурки!

Дойдя до ближайшей телефонной будки, я позвонил в пятнадцатый комиссариат, но Почински на месте не оказалось. Тогда я велел ваху⁵ срочно отыскать прокурора и записать приметы преступника.

– Тридцать – тридцать пять лет, среднего роста, носит коричневую фетровую шляпу и двубортное пальто из серого букле. Отсутствует левая верхняя пуговица, – говорил я, вспоминая слова испуганного продавца.

Нетерпение мешало мне думать. Как назло, когда надо было действовать быстро, кого-то не оказывалось на месте. А напротив магазинчика громыхал старыми стёклами вокзал на железнодорожной ветке, ведущей в Вандсбек. Громыхал, отвечая колесам городской электрички. И это только подогревало моё нетерпение.

– С чего ты взял, что это преступник? – спросил прокурор раздражённо, когда мы заперлись в кабинете в пятнадцатом комиссариате.

Штеф, видимо, хотел мне всыпать как следует, но из педагогических соображений не стал это делать с открытой дверью, чтобы не навредить моей репутации, если бы в кабинет заскочили местные полицейские инспектора.

– Послушай, – заговорил я, дав остыть первым порывам прокурорского неудовольства, – он несколько минут рассматривает фигурки черных коней, потому что готовит очередное убийство! В шахматной коробке только два чёрных коня, и он их уже израсходовал. Ему нужны новые. Он маниакально подбирает одинаковые. Эти очень похожи – та же наклонённая голова, но… они деревянные, а ему нужны из слоновой кости. Вот почему он их не решается купить. Магазин находится прямо напротив станции эс-бана⁶, и вчера вечером, возвращаясь из гаража, он выходит на этой станции и видит в витрине шахматную доску. Тебе нужно было мнение психолога? Так получи его – убийца замышляет очередное преступление!

Почински молчал, обхватив себя руками крест-накрест, и только нервно барабанил пальцами по плечу. Видимо, я убедил прокурора. Он подошёл к телефону и позвонил в дежурку.

– Разошлите приметы преступника по всем комиссариатам, – сказал Штеф уверенно.

– Это дело взял на контроль Большой Людвиг⁷, так что нам теперь не вздохнуть-не охнуть, – пояснил прокурор, обращаясь ко мне, – и завтра я должен кому-то предъявить обвинение, иначе…

– Думаю, завтра ты поймаешь преступника.

– Ловить преступников – дело полиции, а моя задача – предъявлять им обвинение. Потому что именно я направляю подозрение в чёткую и доказательную квалификацию. Именно я первый называю подозреваемого преступником. Суд всего лишь подтверждает это или не подтверждает. Я снимаю любые подозрения, превращая их в правовую волю обвинения!

За этим пафосом Почински будто и не расслышал моего оптимизма.

– Значит, завтра ты, с большой долей вероятности, предъявишь обвинение, – сказал я приятелю.

Я не лукавил, я знал, что всё должно сойтись. Но для этого требовалось съездить в Вандсбек и понять, как пересекаются бывшая проститутка Рита Крамер и вторая жертва нашего лошадиного маньяка. И тогда, на этом пересечении, обязательно замаячит фигура мужчины в коричневой фетровой шляпе и в пальто без одной пуговицы.

Прокурор посмотрел на меня исподлобья, но моя уверенность наконец достучалась до сундука с его сердцем.

– Ладно, – сказал он, – смотри! Я тоже умею делать сюрпризы.

Почински открыл сейф и показал мне пуговицу от мужского пальто.

– Что это? – спросил я глупо.

– Улика из квартиры Риты Крамер!

Глава 3

– Сегодня мы могли его взять! Ты как в воду глядел! – стрелял словами Почински, когда я появился в знакомом уже кабинете пятнадцатого комиссариата. – Этот ублюдок ранил ножом полицейского и убежал.

Внешне всегда спокойный прокурор Штеф Почински был не похож сам на себя. Я только что приехал из гаража Людвига Реммеля и теперь наблюдал неврастенические реакции прокурора.

– Патрульный полицмейстер заметил в универмаге человека, подходившего под описание из розыскной ориентировки. Как ты думаешь, чем занимался подозреваемый? Выбирал шахматы! Да, реакция у него оказалась мгновенной!

– Сегодня ты его возьмёшь! – сказал я уверенно. – Лишь бы мы успели!

Прокурор посмотрел на меня с удивлением.

– Может, подскажешь, на чьё имя мне выписать ордер? – недружелюбно пошутил Почински.

– Подскажу. На имя Йозефа Зингеля.

Двумя машинами мы отъезжали от пятнадцатого. В сторону магазинчика с пугливым продавцом, похожим на рождественскую ведьму из детских сказок. И ещё помощник главного прокурора дал распоряжение, чтобы в местном комиссариате все подключились к этому делу.

– Почему ты уверен, что он придёт? – спросил Штефф.

– Потому что у него нет выбора. Искать по всему Гамбургу шахматные фигурки из слоновой кости – нелепо. Даже он это понимает. А теперь ещё и рискованно, ведь у полиции полно свидетелей для опознания. Нет, он не боится, что его возьмут, он боится, что не успеет совершить свой магический обряд смерти. А раз он ищет шахматы, значит есть третий, которого он уже приговорил и теперь должен убить. Должен! Для него это звучит именно так. Вопрос уже не в том, хочет он этого или нет… Может он это или нет… Должен! И потому он идёт на компромисс. Пусть фигурка будет деревянной. Она почти неотличима от тех двух других.

Почински кивнул.

– А как ты вышел на него? – отвлёкся прокурор на давно застрявшую в голове мысль.

– Помнишь, когда мы разбирали его действия, то определились, что жертва должна была что-то вспомнить? – ответил я вопросом на вопрос. – А раз вспомнить, то это «что-то» случилось не вчера. Логично? Вы допросили сегодняшних работников, а я нашел механика, который уволился почти десять лет назад. Так вот он вспомнил по фотографии Риту Крамер. Она когда-то была любовницей убитого хозяина гаража. А ещё он вспомнил, что сразу после войны в гараже у Реммеля оказался вороной конь. Бензина тогда не было и машины стояли разобранными, вот Реммель и пользовался повозкой. Ухаживал за конём мальчишка Йозеф Зингель, племянник Ирмы Зингель – учительницы. Она его и устроила в гараж. Что с конём случилось, механик не знает. Вроде бы его отдали на скотобойню. Время было тяжёлое. С мальчишкой тогда случилась истерика. Он прыгал, плакал, кричал, что отомстит! По возрасту этот Йозеф вполне подходит. Сейчас ему должно быть тридцать-тридцать пять лет.

– Но прошло столько времени, – засомневался прокурор, – почему он не сделал этого раньше?

– Думаю, здесь есть какое-то объяснение, и скоро мы всё узнаем.

Мы приехали. Больше всего я боялся, что шахматной доски в витрине не окажется. Но нам повезло, маньяк ещё не появлялся.

Мне казалось, что «чулан бесполезных вещичек» имеет тряпичные стены, и что они тихо шевелятся. Рождественская ведьма пустила на это несколько мотков своей паутины, и теперь серые нитки торчали то здесь, то там в обветшалой драпировке стен. В углу величаво высилось что-то из бронзы: то ли вешалка для мокрых осенних плащей, то ли виселица для убийцы.

Время стучало часами на каждой стене магазина. Все часы были разными, но объединяло их одно – все они показывали осень. Интересно, по каким сюда придёт убийца: по этим – на которых уже четверть седьмого, или по тем – на которых ещё шесть пятнадцать? Я понимал, что теряю чувство времени, что проваливаюсь туда, где все часы всегда показывают одно время. По нему жил Йозеф Зингель.

Что-то долго он отсутствовал. Сегодня «чулан бесполезных вещичек» работал только на одного покупателя. И этим покупателем была Смерть. Она решила сыграть со мной в шахматы. Я знаю в этой игре всего лишь один ход – ход шахматного коня. Вернее сказать, я знаю ход чёрного шахматного коня. Он ходит углом, и этот угол совпадал с дверью моего магазина. Дверь тихо отворилась, и ко мне вошёл помятый Гамбургом человек. Его серое пальто из мокрого букле стало почти бесцветным и напоминало истлевшую сутану инквизитора, по которой прошёлся ветер.

Я приветливо улыбнулся.

– А вчера здесь был другой продавец! – с сомнением произнёс посетитель.

– Вчера было вчера. А сегодня – совсем другое дело. Вчера над городом летали стрижи, а сегодня летают ястребы. Я вот тоже вчера другими делами занимался, а сегодня мне предстоит развлекать вечерних гуляк.

Посетитель осторожно осмотрелся.

– Вы наверно вчера забыли здесь зонтик? – спросил я, широко улыбаясь и доставая из-под прилавка пляжный шезлонг.

– Нет-нет, я просто хотел купить шахматы. Вон те!

– Какая мысль! А не сгонять ли нам партейку? Только, чур, я играю чёрными!

– Нет… – занервничал посетитель.

– Почему же?

– Я… не умею ходить.

– А чего тут уметь, – наседал я, – ходи куда хочешь, всё равно придёшь в одно место. Это неизбежно. Таковы правила игры. Надо только знать, где это место.

Достав из витрины шахматную доску, я прижал её к груди.

– Вот эти? – спросил я очевидное.

Он кивнул. Вечерний посетитель маленького привокзального магазина выглядел совершенно растерянным.

Я подмигнул ему, осторожно открыл доску, запустил внутрь руку и вытащил… полицейский «Вальтер» калибра 7,65. Пистолет чёрным глазом смотрел на оторопевшего убийцу. Сразу же в дверь магазина ввалилась толпа полицейских. Маньяк был схвачен. Не менее десяти пар рук крепко держали его за все места. Он всё еще таращился на меня, пытаясь что-то понять. Я перегнулся через прилавок, почти вплотную приблизился к уху Йозефа Зингеля и тихо сказал напоследок:

– Никогда не брейся натощак!

Почински был доволен.

– Классика задержания! – сказал он, разглядывая магазинчик. Когда машины ушли, прокурор задержался в нашей засаде. Он это сделал конечно не для меня. Скорее всего Штеф просто хотел появиться в комиссариате немного позже. Ритуально, без суеты, как и положено великому полководцу.

– К сожалению, я не могу взять тебя на допрос, – виновато заговорил Почински, – процессуальные законы не позволяют мне это сделать. Ты же знаешь, если здесь будет какое-то нарушение процедуры этот… потом может обжаловать в суде факт своего ареста.

– Пока ты как следователь не установил его вменяемость экспертизой, я имею право участвовать в допросе, – заспорил я.

– На каком основании?

– На психолого-психиатрическом основании. А вдруг он начнёт кусаться? Позвони судье, он даст санкцию.

Я прекрасно понимал, что теперь Почински не захочет возиться с такими вопросами. Просто не станет терять время. Его ждал боевой трофей, и Штеф уже собирался доказать, как он умеет снимать подозрения и превращать их в правовую волю обвинения. Но Почински позвонил судье, и тот дал санкцию.

Мы вместе ехали на первый допрос Йозефа Зингеля, на котором прокурор должен был предъявить убийце официальное обвинение.