Kitobni o'qish: «Прекрасное далёко»

Shrift:

Горячая благодарность друзьям Саши Каранова за их физтеховские рассказы: Мише Савченко, Сергею Башкирову, Игорю Цукманскому.

Искренняя благодарность Александру Юсуповичу Иванову за предоставление фотографии катера «Заря» (негатив Н. В. Печникова, оцифровка и редакция А. Ю. Иванова).

Перед вами особенная книга…

Случаи и события из кипучей и сложной жизни смелого, весёлого, любознательного мальчика, талантливого гимнаста спортивной школы г. Пущино, студента Московского физико-технического института. Яркие эпизоды детства без компьютеров и смартфонов, предельно насыщенная трудами, иронией и юмором студенческая жизнь МФТИ 70–90-х годов XX века отражают неповторимые особенности, события и трагедии рухнувшей эпохи: чернобыльская катастрофа, перестройка, «новое мышление», горькие утраты…

Эта книга о доброте в мире хороших людей, о формировании представления о прекрасном и правильном, недостойном и ложном, о трудных проблемах выбора своего пути и принятия решений, об ответственности не только за свои поступки, но и за тех, кто рядом и кому нужно помочь. Главный герой книги – не паинька, но, натворив и получив рассудительное вразумление, он не повторяет ошибок. И всё равно не избегает рискованных приключений, но не думает о себе, когда надо прийти на помощь.

Незабываемые личности… И в школе, и в институте… И путешествия, и открытия, и откровения… И всё это не придумано, всё это – из жизни автора книги Саши Каранова. Книга легко читается в любом возрасте и хороша для семейного чтения, особенно первая её половина – о детстве героя. В связи со спецификой отдельных сюжетов, некоторые имена и фамилии пришлось изменить.

Евгения Проц: «Эта книга переживёт века»

Эта книга – нерукотворный памятник Саше Каранову, окончившему в 1985 г. пущинскую школу № 1, а затем МФТИ. Она переживёт века. Имена станут иносказательными. Она будет читаться и перечитываться. Не каждая мама способна на такое, и я восхищаюсь подвигом матери. Представляю, как больно ей было ворошить дневники сына, свои воспоминания, вновь пережить тот спектр эмоций, каждое важное событие, снова и снова переосмысливать всё то, что было важно в жизни Саши: как выстраивать отношения со сверстниками, с учителями, позволить ли иметь домашнее животное. Вновь спрашивать себя, должны ли хотеть родители, чтобы сыновья становились хорошими гимнастами ценой отказа от другого, более важного? А надо ли объяснять смысл своих приказов ребёнку?

Эта книга о мудрых родителях и их уникальном ребёнке, любознательном, вдумчивом, волевом, очень ответственном, да ещё и наделённом незаурядными спортивными данными, так повлиявшими на его детство и создавшими на определённом этапе для него проблему. Здесь занимательно и ненавязчиво повествуется о нравственных проблемах, о выборе, который делает подросток, юноша. В седьмом классе Саша увлекается физикой, загорается мечтой поступить в Физтех, но занятия спортивной гимнастикой в ДЮСШ отнимают всё время. Встаёт вопрос о необходимости уйти из спортивной школы, но он сопровождается рядом непростых нравственных проблем, которые Саша решает самостоятельно.

В книге немало эпизодов, отражающих отношения детей и родителей, но они шире и глубже, чем обычные, повседневные, отношения. И как много разных тем, характеров, историй, ярких моментов, всегда наполненных смыслом: раскрытие способного, но безнадзорного ученика, у которого в конце года самые чистые учебники, и обдуманный способ влияния на него; незабываемые, ни с чем не сравнимые уроки географии, остросюжетные приключения… И всё на высокой нравственной ноте, тактично; и благородство героя книги ощущаешь не в одном эпизоде (как, например, в коротком рассказике «Билет на автобус»). И живой, красивый язык…

А сколько мудрости, юмора, красоты в отношениях с ребёнком… Есть, конечно, обида на папу, но его роль недооценена. Не все папы могут ежедневно проявлять активность, зато они незаменимы в критической «военной» ситуации. Именно папа обследовал все крыши района и спустился в тёмный подвал искать котёнка Тишку!

Тех, кто умеет извлекать мудрость, ждут открытия, помощь в решении сложных детских задач, радость общения с умной мамой, хорошим человеком, с её прекрасным ребёнком, который ныне для неё – то самое ПРЕКРАСНОЕ ДАЛЁКО.

Не перестаёшь удивляться многосложности и многослойности этой книги, самовозрастания её смысла. Чем больше читаешь, тем больше открывается важных оттенков, тем для обсуждения, глубоких вопросов. А какой интересный институтский период героя книги, в описании которого скрыто много больше, чем рассказано автором!

Есть строчки, которые цепляют особенно. Например: «Осознавала свою вину мама быстро, но переживала долго и мучительно…То ли дело – папа, упрямый, не поддающийся, будто он – носитель абсолюта и всегда прав! Нет, он тоже, конечно, переживает за свои ошибки, но вряд ли так остро, как мы с мамой…»

«Даже одарённые в точных науках делают грубейшие ошибки в вопросах морали, – продолжала мама. – Этика – не математика… формулы и теоремы не подскажут».

И словно пронзило после лаконичных слов о Чернобыле: «И никто не осознал последующего превращения средств массовой информации в гигантский реактор, более страшный, чем чернобыльский».

Жаль расставаться с книгой, с героями… Я так привязалась к этой семье. Столько почерпнула уроков воспитания, взаимодействия! И такие ненавязчивые, исподволь, уроки… Прекрасное далёко становится чуточку ближе…

Часть первая. Детство

Ключик для котёнка

Чарующие дни тёплого августа. Мы с мамой и папой на берегу реки заряжаемся её могучей энергией, я смотрю на чёткие отражения в прозрачной воде белых облаков. Облака всегда похожи на что-то или кого-то. Если внимательно смотреть на небо, можно обнаружить много интересного.

«Интересно, кто там сейчас гуляет?» – подумал я, посмотрел вверх и сразу же увидел среди небесных фантазий белого пушистого котёнка.

Да… котёнок – моя мечта.

– Смотрите! – воскликнул я. – Даже у неба есть котёнок! Только у меня его нет!

– Тебе сейчас только три года, – ответила мама. – Подрастёшь, поумнеешь – тут же заведём котёнка!

И я размечтался поскорее поумнеть. А слова «завести котёнка» понял по-своему. Однажды, найдя в своих игрушках ключик от какой-то заводной машины, я принёс его маме и сказал:

– Мама, вот ключик. Мы будем заводить им нашего котёнка…

Спустя два или три года у Фроськи, обитающей в подвале нашего дома, появились котята. Об этом узнали девочки из нашего дома и сообщили всем, кому только можно. Эти девочки и раньше заботились об этой милой серой кошечке, но сейчас перевели её на усиленное питание, подкармливая рыбкой, колбаской, сметаной и регулярно подливая молоко в блюдечко.

Мы с приятелем Димой тоже стали носить ей то мясо от беляша, то булочку. Мне нравилось заводить её к нам в квартиру: мечтая обрести хозяина, Фроська соглашалась следовать за мной. И я мечтал, чтобы она поселилась у нас вместе со своими котятами. Однако мама была уверена, что Фросе будет у нас плохо: я замучаю её своей нежностью. Ей мерещилось, что я буду обнимать её без меры, не буду выпускать из рук… а кошки не выносят бесцеремонного обращения.

– А некоторые дети ещё и целуют их! – восклицала она, содрогаясь от ужаса. – И потом, от кошек не только шерсть, но и микробы, а руки ты не всегда моешь, – так что я за тебя не могу ручаться.

Так и не согласилась, чтобы Фроська переехала к нам.

А однажды летом мы с Андреем играли в футбол на асфальтовой площадке возле нашего дома. Отбирая у меня мяч, он, как это водится иногда у мальчишек, сделал мне подножку. На этот раз подножка не сошла удачно, и я упал на бок, головой на бетонный поребрик площадки. Здорово ударился. Я не мог сразу встать, и Андрей испугался, помог мне подняться.

– Сильно ударился? – встревоженно спросил он.

– Ещё как, – пробормотал я и поплёлся домой.

У меня сразу разболелась голова и дома я уснул, ничего не сказав бабуле.

Когда мама пришла с работы, я спал.

– И давно спит? – спросила она у бабушки.

– Часа полтора.

– Ты сама его уложила? Не время спать: семь часов, а его обычно и в два не уложишь.

– Пришёл и сразу пошёл на диван, лёг и уснул, – встревожившись, ответила бабуля.

– Странно…

Мама стала будить меня.

– Санёчек! Просыпайся! – ласково сказала она, наклонившись ко мне.

Я открыл глаза.

– Меня тошнит, – слабым голосом сказал я.

Мама и бабуля заволновались.

– Что с тобой, деточка?

– Не знаю. Голова болит.

– Может быть, перегрелся? – спросила мама у бабули. – Санечка, давно заболела голова?

– Сразу, как Андрей сделал мне подножку.

– Подножку? – ахнули мама с бабулей.

– Так это, выходит, сотрясение? – растерянно посмотрела мама на бабулю.

– Выходит, сотрясение. Нужно вызывать скорую.

Мама расстроилась ещё сильнее.

– Обязательно скорую? – пробормотала она. – Может, он полежит до утра? А если голова не перестанет болеть к утру, тогда вызовем.

– Да ты что? – возмутилась бабуля. – Если сотрясение, он должен быть немедленно в больнице.

– А как ты упал? На голову или как-то иначе? – продолжила расспросы мама.

– На голову.

– Ну вот видишь. Нужно вызывать скорую, – подытожила бабуля.

Скорая приехала быстро. Папа, вернувшийся к тому времени с работы, взял меня на руки и понёс к машине. Я не сопротивлялся и не возражал: голова болела так сильно, что мне было безразлично, что со мной делают и куда везут.

В больнице выяснилось, что у меня в самом деле довольно серьёзное сотрясение мозга. Теперь я должен был три недели лежать в больнице.

Мечты сбываются

Это были самые скучные дни в моей жизни. Голова перестала болеть на третий день, но вставать с кровати не разрешали. Я имел право лишь ходить в туалет, находившийся рядом с нашей палатой, и сидеть на кровати.

Как же развлекаться в таких условиях?

Помогали мама и бабуля, приходившие ко мне каждый день. Бабуля работала в больнице, а маме врач выписал пропуск. Мне позволяли смотреть картинки в книжках и детских журналах, которые они приносили, а я рассматривал их, не читая: при сотрясении это на какое-то время запрещается. Маме разрешили читать для меня книжки, и я с радостью слушал всё, что она читала. А ещё мы с удовольствием болтали.

– Санёк, а помнишь, как в прошлом году ты шлёпнулся на улице, совсем не больно, и сказал, что у тебя землетрясение мозга? – вспомнила мама.

Про землетрясение мозга я помнил. И про машины, которым почему-то можно по лужам ездить, почему-то они не простужаются, а вот мне по лужам ходить нельзя. И про солнышко, которое, согласно моей детской вере, тоже засыпает в кроватке.

Я с удовольствием слушал мамины воспоминания о моём детсадовском детстве. Они забавны – я потом расскажу о них, – но сначала надо завершить о моём «землетрясении», а затем продолжить о котёнке, к которому я когда-то подобрал ключик.

Из «Мурзилок», которые приносила мама в больницу, я делал самолётики и отправлял в полёт. Они кружились по палате и приземлялись на пол. Мои соседи по палате, дядя Миша и дядя Толя, поднимали самолётики, если я очень хорошо просил их или если моих бумажек накапливалось слишком много.

Вот вернулся из коридора дядя Миша – огромного роста, усатый, голос у него толстый и сам он, наверно, добрый.

– Дядь Миша! Поднимите, пожалуйста, самолётик! Он под столом! – извиняющимся голосом просил я.

– Ну Саша! Ай да Саша! Тебе же врач сказал лежать, а ты всё время скачешь на кровати. Какая польза от такого лежанья? Тогда уж лучше скачи по полу! – сетовал дядя Миша, наклоняясь за самолётиком. – Вот не будешь смирно лежать, голова будет всю жизнь болеть.

Самолётики надоели. Нужно придумать что-нибудь новенькое.

– Мама, принеси мне моих солдатиков или танк, или солдатиков, танк и машинку, – попросил я маму, – ту, что маленькая, тяжёленькая, моя любимая!

– Что ты, нельзя приносить игрушки. Это же хирургическое отделение!

Обидно, что нельзя… Но надо выходить из положения. И тогда был изобретён хоккей. Из серебряной фольги, которая оставалась у меня от конфет, я стал делать шарики – это были хоккеисты. Хоккейным полем служило одеяло. Я азартно гонял своих хоккеистов щелчком пальцев по полю, стараясь подыгрывать советским игрокам. Когда бабулька пришла проведать меня, матч между сборной Советского Союза и Чехословакией был в разгаре.

– Бабуль, смотри, вот у меня вратарь, вот – правый нападающий, вот – центральный нападающий. Это – наши, а это – чехи, – объяснял я, чтобы бабушке было понятно, за кого болеть. – Вот шайба у чешских хоккеистов. Бросок! Промах! Шайба переходит к Харламову!

Иногда шайба или неосторожный хоккеист попадали за пределы поля, то есть моей кровати. И тогда нужно было снова просить проходящего мимо дядю Мишу или санитарку, моющую пол, чтобы их подняли. Если в палате, на моё счастье, никого не было, я спускался и поднимал сам.

Наверно, дяде Мише скоро надоело наклоняться и сам я тоже ему надоел. Он стал убеждать меня и маму, что я уже здоров и меня надо выписывать. Меня не нужно было уговаривать: я – за. А мама ссылалась на врачей, которые полагали, что я ещё не отлежал положенные три недели.

Тем временем моя фольга испарилась: я всю израсходовал на хоккеистов, которых постепенно растерял. Но не бывает безвыходных положений – даже в больнице!

Когда вечером пришла мама, я весело сказал ей:

– Хочешь, я покажу тебе свою новую футбольную команду?

Мама опешила. Ничего не видно – ни шариков, ни бумажек, ни фольги, а я предлагаю ей что-то смотреть.

– Что-то я ничего не вижу, – сказала мама.

– А вот! – и я показал маме катышки, которые я делал из шерсти, выщипываемой из одеяла. Я продемонстрировал удивлённой маме, как я их делаю. Отщипнув несколько волосинок из одеяла, я скатал их – защитник готов. Ещё отщипнул, скатал – вот и вратарь.

– Теперь понятно?

– Бедненький мой! – растрогалась мама. – И чего только ты не выдумаешь…

И ей стало жалко меня, такого весёлого и неунывающего.

Она сделала паузу, а потом загадочно проговорила:

– А знаешь какой сюрприз мы тебе придумали?

– Какой?

– Угадай.

– Новую машину? – стал угадывать я. – Автомат с фонариком? Нет?.. Что же тогда? Неужели котёнка?.. Угадал! У нас будет котёнок!

– Я попросила девочек из нашего дома, чтобы они подыскали симпатичного. А они сказали, что скоро будут раздавать Фроськиных котят и мы тоже можем взять.

Ока, 1975 г.

– Почему они сейчас не раздают? – возмущённо воскликнул я. – Фроська – бездомная кошка, можно и без них взять.

– Без девочек нельзя – это их право, они же шефствуют над ней. Ты лишь по настроению приносил кошечке еду, а они – регулярно. А когда родились котята, они пелёнки им принесли, бегали то и дело в подвал проведать. Так что они сами имеют право решать их судьбу.

С этого момента моя жизнь в больнице стала проходить в нетерпеливом ожидании, когда же, наконец, девочки отдадут котёнка. Едва успеет мама войти в палату, как я тут же обрушиваю на неё один и тот же вопрос:

– Ну как, принесли котёнка?

И вот за два дня до моей выписки в нашей квартире появился котёнок!

Дело было так.

В то время, когда мама была у меня в больнице, к нам домой пришла Ира, девочка из нашего дома, и принесла котёнка. Дома был только папа.

– Тётя Рита просила, чтобы мы принесли вам котёнка. У нас один остался, остальных уже раздали. Вы возьмёте его? – сказала Ира.

– Ну, раз договаривались с тётей Ритой, возьму, конечно, – сказал папа.

Когда мама пришла домой и увидела серенькое полосатое существо, она расстроилась:

– Не очень-то красивый… Я же просила, чтобы дали самого красивого. Худющий, хвостик тонкий, кривой, шерсть короткая, а я хотела пушистого…

Она держала в руках бедного котёнка и внимательно рассматривала со всех сторон.

– А глазки какие красивые! – вдруг обрадованно воскликнула она. – Посмотри, какие красивые и умные у него глазки! Это же самое главное!

Папа посмотрел. Глаза и мордочка котёнка ему тоже понравились.

И котёнок остался у нас.

На другой день мама стала рассказывать мне, как приёмыш вёл себя в первый день. Слушал я с огромным удовольствием!

Тишкины спектакли

И вот я выписан из больницы. Меня встречает новый член семьи.

Зря котёнок не очень сильно понравился родителям. Мне понравился – и даже очень! Чёрные полоски на серо-коричневом фоне – самый распространённый кошачий окрас, самый древний в мире. На лапках – поперечные полоски, на спинке – продольные, на шейке – в два ряда, словно ожерелье. Глаза – ярко-зелёные, умные-преумные, носик – нежно-розовый, подбородок – беленький!

Котёнка назвали Тишкой. Он оказался таким же весёлым, как и я; его понятливость была удивительна. Если он ходил по подоконнику в бабушкиной комнате, то так аккуратно, что не касался комнатных цветов, – именно этим он покорил бабулю.

– Тиша, спой что-нибудь, – ласково просила мама, наклонившись к котёнку.

Уговаривать не нужно! Громкое, животворящее мурлыканье начиналось немедленно. Одно но: мы все удивлялись, почему он выполняет только мамину просьбу. Если просил папа, я или даже бабуля, он равнодушно смотрел на нас умными глазками и молчал. Или отворачивался в сторону.

У нашего любимчика были различные приёмы, чтобы выпросить вкусненькое или добиться нашего прощения за какую-то провинность. Сначала он просто мяукал, потом кувыркался на спинке, красиво и ласково выгнув белую шейку и лукаво поглядывая на нас. Или заваливался на спинку, смешно поднимал лапки, сворачивался баранкой и улыбался… Кто устоит перед таким очарованием?

Говорят, что кошки плохо поддаются дрессировке. Возможно, поэтому наш Тишка дрессировался сам. Когда мы обедали, он вставал на задние лапы, передней опирался о ножку стола и начинал клянчить. Мы, конечно, не всегда выполняли его просьбы – чтобы он не объелся (с ним такие случаи бывали). Как-то раз получилось, что он, оттолкнувшись передними лапами от ножки стола, случайно сделал шаг назад на задних лапах. Мы бурно отреагировали и тут же бросили ему кусок жареной рыбки. Догадливый Тишка мгновенно сообразил, почему мы так расщедрились, и после этого стал ежедневно тренироваться, используя ножку стола как поддержку в первом мгновении старта. Очень быстро он научился делать не один, а два шага, потом больше… ещё больше. Вскоре он свободно ходил без всякой стартовой опоры. И, конечно же, он легко вычислил: чем больше и лучше его работа, тем больше и качественней вознаграждение. Так что старался изо всех сил… однако степень усердия зависела от его аппетита.

Когда нам хотелось, чтобы Тишка исполнил свой коронный номер, мы говорили просто: «Тишка, пройдись!» Котёнок не ломался, не заставлял себя уговаривать, а с удовольствием принимался за работу.

Успехи не вскружили голову творческой натуре. Полосатый артист не остановился на достигнутом и стал совершенствовать своё мастерство. Топая на задних лапках, он иногда – наверно, чтобы удержать равновесие – взмахивал одной или обеими передними. Сначала это получалось непроизвольно. Заметив, что всякий раз, когда он делал такой жест, мы приходим в восторг и не скупимся на вознаграждение, котик стал делать взмахи уже сознательно. С каждым разом они получались все интересней, точней и разнообразней. Более того, он догадался, что именно новые трюки приводят нас в неописуемый восторг, и стал придумывать их сам, проявив себя как незаурядная творческая личность. То обе лапки поднимал вверх, то одну, то одной лапкой тёр мордочку, шагая на задних, то обеими тёр, как будто умывался на ходу. А иногда одной из лапок делал жест, похожий или на пионерский салют, или на честь, которую военные отдают офицерам. Замечательно было и то, что он творил уже не ради куска сырой трески (он получал своё питание в нужном количестве), а ради аплодисментов, которые ужасно нравились ему, ради удовольствия порадовать нас и быть в центре внимания. Он оказался удивительно честолюбивым животным, ему по вкусу пришёлся наш восторг. Тишка настолько увлёкся своим творчеством, что решил давать нам концерты уже на стуле. Да! Он запрыгивал на стул, вставал на задние лапы, передние поднимал кверху и крутил ими так, будто танцевал барыню.

– Тиша, пройдись-ка, – просит папа, удовлетворённый ещё не завершившейся вечерней трапезой.

Тиша устал и как раз надумал вздремнуть у бабушки на коленях. Но, как существо долга, он встаёт, выходит на сцену и шагает.

– Не так. Плохо прошёлся, – укоризненно говорит строгий папа.

Это значит, что Тишка или мало прошагал, или лапками поленился взмахнуть. И котик послушно исправляет «халтуру». Расчувствовавшийся папа отламывает кусочек своего жареного хека и благодарит артиста. Получив заработанную честным трудом рыбку, Тишка залезает в самое надёжное место, под буфет, чтобы его сегодня уже никто не беспокоил; из-под буфета, как обычно, торчит его тонкий хвост, уже менее кривой, чем в раннем детстве.

Такой добродушный и незлопамятный! А если нахулиганит, зная, что могут наказать, – залезает в своё надёжное укрытие и выжидает, когда страсти улягутся и нам надоест сердиться. Понимает, что виноват: предупреждали ведь, что со стола ничего нельзя брать без разрешения, даже жареную рыбу. Проходит некоторое время – и наш друг выползает из своего бункера, подходит к тому, перед кем провинился, и смотрит на него выразительно, будто говорит: «Ты на меня уже не сердишься? Тогда давай помиримся!»

И ему говорят: «Ну ладно, что с тобой поделаешь! Раз осознал ошибку – прыгай!» Тишка тут же прыгает на колени и, растроганный, начинает благодарно мурлыкать.

Однажды с газовой плиты свалился чайник, поставленный мною неудачно. На кухне в момент падения, кроме Тишки, никого не было. Когда на шум явился папа, Тишка тут же залез под буфет – на всякий случай. «Пока найдут виновного, мне уже попадёт. Лучше не рисковать», – благоразумно подумал он.

А ещё ему нравится приглашать нас в игру. Играет не на шутку: пускает в ход и клыки, и когти, и нужно быть очень осторожным, чтобы он, увлёкшись, не цапнул как следует. Он любит, чтобы последнее слово было за ним. Если победителем выхожу я, поверженный Тишка быстро встаёт, отряхивается, чуть ли не ползком подкрадывается сзади, стремительно бросается на противника, то есть на меня, легонько кусает в ногу и, довольный, что отомстил, с достоинством отходит.

Весь наш дом узнал, что у нас не просто кот, а кот учёный, и дети приходили к нам смотреть на чудеса, которые он вытворял. А однажды после такого концерта, исполненного на кухне, был объявлен номер Оли, моей троюродной сестрёнки, которая жила в этом же доме. У Оли абсолютный музыкальный слух, она изумительно пела и танцевала. Мы с удовольствием слушали её выступление, громко восхищались… Тишка сидел под столом, и нам казалось, что он, после своего блестящего номера, теперь тоже радуется за маленькую Олю. Не тут-то было!

Когда Оля спела ещё одну песенку, смолкли аплодисменты и затихли восторги, в наступившей тишине из-под стола вдруг раздался голос нашего кота. Какой же это был противный и какой выразительный голос! Мы никогда такого не слышали! В нем были раздражение, возмущение, оскорблённые чувства. Или зависть? Способны ли коты на зависть? Мы все чуть не лопнули от смеха.

Вот так он показал, что сам предпочитает быть в центре внимания и свою популярность ни с кем делить не намерен.