Kitobni o'qish: «Мёртвое дело»

Бывает, откроешь какую-нибудь книгу или начнёшь смотреть какой-нибудь фильм, обратишь внимание, а там Лены, Светы, Ани. И имена всё красивые, спору нет, но так и передёрнешься от внезапного приступа стеснения близкого к стыдливости за то, что ты это читаешь или смотришь. А книгу или кино назвать бездарными язык не поворачивается, потому что это неправда, но чувство стеснения всё одно не уходит. И отчего так? Быть может, мы… Ладно, по предполагаемой вашей просьбе не стану обобщать. Быть может, я слишком сильно стремлюсь к каким-то красотам, которые не всегда уместны и правдивы, и излишне хочется приукрашивать нашу далеко не всегда красивую жизнь и поступки? Пусть будут и в моём рассказе Лены, Светы, Ани, тем более, что это правда.

Впрочем, не зря ли я с этого начал? Ладно, Тем контрастнее окажется переход к событиям моего рассказа.

Надрезанные скуповатым светом луны тяжёлые тучи висели над кладбищем, где трава, как и на многих наших кладбищах, была местами даже выше оградок. Рядом с кладбищем стояла действующая церковь, хотя на первый и неопытный взгляд могло в темноте показаться, что она заброшена вовсе. Недалеко от кладбища проходил тротуар и рядом с ним дорога, которые проходили и рядом с церковью и огибали её на перекрёстке. На них нечасто бывали пешеходы и автомобили в это ночное время.

Вдруг, у одной из могил послышалось какое-то шевеление и звук падающих на дерево земляных комьев. Из-под земли показалась суховатая рука мертвеца. Вся эта ночная сцена казалась достаточно страшной, и было впору продолжить повествование о восстании мёртвых, захвативших пол-мира, если бы не одно обстоятельство: этот мертвец был я.

Трудно передать, что испытывает мёртвый человек внезапно и по непонятной причине оказавшийся снова в мире живых. Некоторое время я постоял безо всяких движений. Потом, словно опомнившись, стал неторопливо, но тревожно проводить ладонями по поверхности одежды, будто боясь, что что-то потерял. Хотя что я мог потерять? Разве что какой-то предмет, который мне не положили в гроб перед погребением. Но меня волновало не это. Я шарил по одежде с ощущением, похожим на то, когда поутру после хорошей гулянки нервно осматриваешь карманы, спешно и тревожно пытаясь выяснить: не потерял ли ты что-нибудь. И хотя было ясно, что терять мне было нечего, ощущение недосказанности со стороны судьбы не покидало. Вдруг я нащупал в кармане бумажку. Когда я извлёк её из кармана, то увидел, что на ней написано: улица Цветочная, дом 3. «А квартира?», – вспыхнул в моей голове совершенно дурацкий вопрос. Однако я быстро понял, что он дурацкий и стал вспоминать, где улица Цветочная. Оказалось, что я не только хорошо помнил расположение улицы, но и великолепно представлял, где на ней стоит дом 3. Уже сделав несколько шагов я остановился: а как я туда попаду? Немного прокрутив в голове сложившуюся ситуацию, я пришёл к выводу, что с точки зрения закона я чист, а моральная сторона всего этого пока оставалась тёмной (тайной). Насколько я помню, законом не предусмотрен запрет на передвижение по городу мёртвым. Успокоившись на эту тему, я пошёл дальше и вскоре перелез через кладбищенский забор, что не составляло особого труда.

* * *

Стоит ли убеждать, что идти по родному городу мёртвым – очень странное ощущение. Всё вокруг было знакомым и хорошо узнаваемым – ничего не изменилось с той поры, как я был жив. Только моё место в этом мире стало другим. Было ощущение, что я, как говорят в иных случаях, не на своём месте, мне предстоял длинный путь, а учитывая, что светиться мертвецом мне не хотелось, над маршрутом пришлось поломать голову. То тут, то там я, как можно тише, брёл по кустам и зарослям, которые никогда не были дефицитом в нашем городке, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. Вскоре это партизанское перемещение мне надоело, поскольку изрядно замедляло меня. Оглядевшись и внимательно оценив окружающую обстановку, я увидел, что прятаться практически не от кого – в эту предосеннюю пору, да и в такое позднее время суток наш городок как вымерший – редкий прохожий встретится. Взвесив свои доводы, я пошёл по обочине и стал рассматривать знакомые пейзажи. Как я и предполагал, ничьего внимания я, можно сказать, не привлёк. За всё время пути мне попалась только кучка полупьяного молодняка, бездельничавшего на автобусной остановке – их я по привычке успел испугаться – и еле смогший внятно попросить помочь пятью рублями алкоголик, который не заметил во мне ничего подозрительного, да и вообще не был занят ничем, кроме как мыслями о том, как собрать на «пузырёк».