Kitobni o'qish: «Обручье»

Shrift:

УДК 087.5+82-31

ББК 84(2Рос=Рус)

Для старшего школьного возраста. 14+

Пролог

Отыщи всему начало, и ты многое поймёшь.
Из сочинений Козьмы Пруткова

Территория, по сути дела, единственный общий компонент прошлой и настоящей действительности, соединяющий аккумулированную в литосфере мёртвую и функционирующую в биосфере «живую» культуру.
Л. Коряков. Археология раннего железного века Евразии

Тяжёлые, маслянистые волны колыхались на расстоянии ладони от лица. Человеку казалось, что блестит не вода, а чёрная кровь земли, нафта. Та, которую добывают на берегах бурного моря Аль—Хазари племена огнепоклонников. Едкий запах щекотал ноздри. Нет, это не нафта, так пахнет его собственная кровь.

Сознание возвращалось медленно, словно нехотя. Немудрёно, после пережитого ужаса. А ведь в Булгаре предупреждали – в гиперборейских лесах может случиться всякое. Непролазные чащи полны свирепых хищников, да и люди немногим лучше. Здешние жители рады заезжим гостям глотки перерезать. Он слушал – и улыбался, беспечный. Мол, не первый год на караванной тропе, видал виды. Что там лесные звери? На островах Аравийского моря ему показали однажды следы чудовищной птицы Рух, которая в когтях поднимает слона. Самоуверенный глупец…

Он зажмурился, лица вновь коснулось зловоние…

Тварь шести локтей в холке бросилась из кустов молча. Дохнула смрадом клыкастая пасть, волосатые получеловечьи руки с четырехвершковыми когтями впились в тело. Он успел рубануть саблей, дамасская сталь рассекла чёрную плоть! Но края раны плавно сомкнулись, а тварь, развернувшись, ударила наотмашь когтями. Руку пронзила боль, бесполезная сабля отлетела в сторону. Тварь подхватила его, как волк хватает овцу, и, перебросив за спину, нырнула в чащу. Он подпрыгивает на вонючем косматом плече, и каждый толчок отдаётся болью во всем теле. Он рванулся, пытаясь освободиться…

– Тихо ты! Лодку опрокинешь, ну!

Открыл глаза и над собой увидел чёрное небо, звёздный Воз повернулся на север. В дно челнока тыкались волны, от толчков болело все тело, ныли натёртые кожаными ремнями руки и ноги.

Говорят, нафта может не только гореть в светильниках, но и быстро исцелять раны. Это ему сейчас как раз бы не помешало. Он с трудом разлепил разбитые губы.

– Почему ты мне помогаешь? Ты не боишься, что тебя за это накажут?

– Я выполняю волю Велеса, я не должна ничего бояться. И если я успею вернуться к утру, никто ничего не узнает. Лучше помолись своим богам, чтобы твои спутники не успели уйти дальше.

– Аллах, да будет благословенно имя Его, един, грех придавать ему сотоварищей… Ты говоришь, они ещё здесь? – Абд Фарадж резко сел, и челнок опасно закачался.

– На острове, за излучиной встали. Небось тебя вчера весь день искали, вот и не ушли далеко. Костров не палят – видать, наших боятся. Линёк их враз заметил, только я не велела никому сказывать.

– Почему?

– Не знаю… так, наверное, сердце почуяло.

– А Линёк – это кто?

– Брат… он у нас зоркий… первый охотник был… болеет вот только. Если я тебе помогу, точно поправится.

Она снова опустила весло в воду и толчками погнала долблёнку вперёд, туда, где проступали, загораживая звезды, макушки деревьев. Через десять минут нос лодки ткнулся в песок.

– К стоянке вашей я не пойду, сам доберёшься. Знаем мы вас, гостей торговых, люди сказывали. Ты как, добредёшь?

– Попробую. – Он, пошатываясь, встал на песок. «Велик Аллах над нами, и правда спасён!» Ноги, хвала Всевышнему, держали.

Нос челнока таял во мраке, фигуры девушки не разглядеть, только смутно белеет лицо. И с внезапным интересом он вдруг спросил:

– А что про нас люди сказывали?

– Будто сам не знаешь? Что купец, что разбойник – одна стать. Ладно, ступай себе.

– Пойду. – Он сделал пару неверных шагов и обернулся. – Меня зовут Абд Фарадж. Я не знаю, что тебе про нас говорили, но я не разбойник. Хочешь, я довезу тебя до большого селения, говорят, оно в трёх днях пути. Я хорошо рассмотрел ту тварь, что на меня напала, и думаю, тебе лучше уплыть с нами. Здесь дурные места. Не хочешь?

Она молча отпихнулась веслом от берега.

– Ступай себе!

Плеснула вода, и все стихло. Абд Фарадж остался один. Усеянный звёздами купол опрокинулся над берегами исполинской реки. В этом диком краю он единственный знаком и привычен, как потолок родного дома. Те же созвездия блистают сейчас над барханами Чёрных песков, над благородной Бухарой, над садами любезного сердцу Шираза. Абд Фарадж отыскал взглядом Полярную звезду, которую тюрки зовут Железным гвоздём неба. Она висела низко, почти у самого горизонта, предвещая скорое утро. Взгляд машинально скользнул ниже, и Абд Фарадж вздрогнул. На том берегу вспыхнули и заметались две красные точки. Их легко было принять за искры от факела… но Абд Фарадж не забудет пламя глаз той твари, сколь долго Аллах ни продлит его дни… Купец повернулся и, спотыкаясь, опрометью побежал по песку в сторону кораблей.

Глава 1. Торт и манускрипт

Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удаётся, но всякой желается попасть в дамки.
Из сочинений Козьмы Пруткова

Сохранившиеся кодексы большей частью являются религиозными или историческими документами, имеют форму длинных полос из оленьей кожи или бумаги, сложенных гармошкой…
Чарльз Лайелл. Древность человека

– Можете быть спокойны, Михаил Вадимович, – облачённый в элегантный костюм «от Гуччи» чиновник лучился радушием, – для учёного вашего уровня у нас, так сказать, все пути открыты. Езжайте, копайте, делайте ваши открытия. Никто вам больше препон чинить не станет, это я вам как заместитель губернатора области гарантирую!

Профессор кафедры общей истории Михаил Троепольский слегка наклонил голову в знак благодарности.

– Многовато все–таки у нас бюрократизма, ох многовато, – вздохнул замгубернатора. – Но вы молодец – грамотно действовали. И правильно воспользовались протекцией Носова, он депутат адекватный, не то что прочие думские горлодёры. Скажу вам по секрету, я только к членам его фракции и прислушиваюсь.

– Отец Носова – заметный историк, докторскую у меня защищал. Согласитесь, Олег Павлович, логично было обратиться именно к сыну своего протеже, – вежливо ответил Троепольский.

«А он вовсе не так прост, как кажется, – мелькнуло в голове у замгубернатора, – прежний–то профессор, Киргизов, лет пять, кажется, добивался разрешения на эти раскопки. Территория планируемого национального парка, водоохранная зона, нехватка финансирования… А этот раз – и в дамки, за две недели целесообразность экспедиции обосновал. И откуда такой прыткий?»

Чиновник по–наполеоновски скрестил руки на пухлой груди, вперил в учёного свой дежурный, самый проницательный взгляд. Но профессор и бровью не повёл, продолжал спокойно улыбаться и, кажется, даже не волновался ничуть.

– Вы ведь совсем недавно в наш университет перевелись, откуда–то с Урала, если не ошибаюсь? У вас все там такие… быстрые? На приём ко мне попали, считай, с третьей попытки – это дорогого стоит. А кстати, Носов–то у нас – коренной волгарь, как же вы пересеклись на тернистых путях науки? Да и постарше вас лет на десять, как же он у вас докторскую защищал?

Михаил Троепольский задушевно улыбнулся:

– Профессор Киргизов – кабинетный учёный, Олег Павлович, старой формации интеллигент. Он всей душой погружён в историю и стих про то, что добро должно быть с кулаками, не читал. А я ещё со студенческой скамьи помню, что «Внаукенетширокойстолбовойдорогиитолькототдостигнетеесияющихвершинктонестрашасьусталостикарабкаетсяпоеекаменистымтропам». – Он шутливо развёл руками. – Научился я карабкаться, Олег Павлович. А в том, что старший Носов у меня свою работу защищал, ничего сверхъестественного. Это в допетровской Руси карьера от возраста напрямую зависела, а сейчас у нас сплошь «племя младое, незнакомое», кто смел – тот и съел. Спасибо огромное за содействие, Олег Павлович. Вечный ваш должник.

– Однако! – проводив профессора взглядом, пробормотал замгубернатора. У него возникло отчётливое и весьма непривычное ощущение, что его только что нагло использовали. Его, второго человека в области?! Но Олег Павлович не зря занимал свой немаленький пост, поэтому быстро прогнал неприятную мысль. Вместо этого он пару раз хмыкнул и пометил в ежедневнике: «М. В. Троепольский, профессор университета, 41 год. Исключительно пробивной, в меру наглый, циничный. Может пригодиться при случае».

*******

– Ритуся, заходи, чайку попьём! – позвала лаборантка Юлечка, просовывая нос в кабинет. – С сухариками!

– Сухарики? Какие сухарики? – Маргарита с трудом оторвалась от экрана компьютера.

– Ванильные! Не какие–нибудь магазинные, мама сама их печёт! Объедение! Короче, приходи, сейчас чайник вскипит.

Юлечка убралась, звонкими копытцами простучали за дверью каблучки. Маргарита поморщилась. Придётся идти, иначе Юлечка не отвяжется. Девица патологически хлебосольна и просто обожает кормить окружающих домашней выпечкой. Она и сама словно окутана ароматом сдобы – беленькая, свежая, пухленькая.

Маргарита щёлкнула мышью, торопясь прочесть хотя бы несколько строк. Только что набрела в Сети на интересную информацию. Совершенно новый взгляд, это следовало срочно прочесть и осмыслить, и совершенно некогда гонять чаи с Юлечкой…

Интересно, зачем некоторые идут в аспирантуру, когда наука их в упор не волнует?

Из той же Юлечки мог бы получиться замечательный кондитер, а она ударилась в историю и протирает юбку в университете, занимая, между прочим, чьё–то бюджетное место. Семейная, видите ли, традиция: отец Юлечки – доцент на кафедре правоведения, дед тоже чего–то там преподавал.

Бывший завкафедрой общей истории профессор Киргизов считал Юлечку ленивой и малоспособной, но, будучи человеком глубоко интеллигентным, вслух своего мнения не высказывал. И здесь Маргарита любимого учителя не понимала. Ей самой пришлось карабкаться в науку, не жалея себя, и никто ей широкой столбовой дороги не обеспечивал. Облечённых степенями родственников, увы, не имелось. Страх вспомнить, что пришлось пережить. Ночами подрабатывать ВОХРой на складе, утром бежать на лекции; сцепив зубы, зубрить учебники в холодной общаге под шум студенческих вечеринок, когда от голода кружится голова и мысли расползаются вспугнутыми тараканами.

В университете с трудом, постепенно, но привыкли к тому, что в её зачётке кроме восхищённых «отлично!!!» и досрочных «зачётов» других записей нет и быть не может. Удивлялись, завидовали. Пытались проводить задушевные беседы – мол, личной жизнью пренебрегать нельзя. Молодость даётся лишь раз, студенческие годы скоротечны. Они воображали себя мудрецами, эти болтуны и болтушки, мнили, будто что–то там понимают в этой жизни. Ах, если б знали они, сколько и что именно Маргарита изучала ещё сверх программы, для души! Уже к третьему курсу она была на «ты» с египтологией и медиевистикой, свободно могла сдать что угодно за пятый курс. Дополнительные занятия по археографии стали для неё более привычны, чем чистка зубов. Особенно глубоко, на кандидатском уровне, девушка разбиралась в истории поздней античности и раннехристианских ересей. Оракулами «Сивиллы» и герметическими трактатами, бывало, зачитывалась сутками. Кстати, Маргарита свободно читала на латыни, на древнеарабском, немного – на санскрите и ещё на паре–тройке языков, названия которых большинству людей попросту неизвестны. Слегка, для общего развития, она «разминалась» в нумерологии, каббалистике и нумизматике.

Было очень трудно, спасало только железное здоровье да упрямая вера в свою звезду. И жизнь изменилась к лучшему. Профессор Киргизов обратил внимание на способную студентку. Маргариту взяли на должность лаборантки на кафедру и даже выделили отдельную комнатку в общежитии. Потом неожиданно умерла городская сестра матери, занимавшая две крохотные комнаты в особняке XIX века, в трёх кварталах от университета. Киргизов помог с оформлением наследства, и Маргарита получила собственную жилплощадь. А через год особняк расселили. В восемь бывших квартир пожелал въехать новорусский банкир, стремящийся возродить образ жизни своих предков–аристократов. При этом по лицу банкира ясно читалось, что дальше барской конюшни его предки сроду не захаживали. Впрочем, жильцам банкирские амбиции пошли только на пользу. Маргарита проявила настойчивость в переговорах и в итоге въехала в отличную светлую квартиру в только что отстроенном доме. К тому времени она уже поступила на очное отделение аспирантуры, научным руководителем у неё стал, разумеется, профессор Киргизов.

Маргарита вздохнула, возвращаясь к действительности. Киргизова «ушли», его место занял неизвестно откуда вывернувшийся «варяг» Троепольский! Противный тип! Красавчик! Все девицы на кафедре хором в него влюбились, а, спрашивается, из–за чего? Подумаешь, греческий профиль! Маргариту раздражал его самодовольный тон. Он обращается с ней, аспиранткой, как с сопливой первокурсницей!

Она сердито отодвинула стул. Коридор, как нарочно, был полон скучающих подростков. Недоросли толкались группками, таращились, глупо хихикали. На кафедре каждую весну проводили день открытых дверей для будущих абитуриентов, приглашали выпускников соседних школ. Маргарита терпеть не могла эти ежегодные экскурсии. Миновав стайку расфуфыренных девчонок, она услышала за спиной сдавленный смешок. Ну разумеется, им не понравились её строгая причёска и костюм.

Маргарита влетела в комнату к Юлечке, окончательно расстроившись.

– Ой, Ритуся, а я уж хотела опять за тобой идти. Тебе какой – зелёный, чёрный? – обрадовалась Юля.

– Чёрный.

– Зелёный полезнее, – подала голос из–за дымящейся кружки библиотекарша Татьяна, – он давление снижает, во всех журналах пишут.

– Бушков и Фоменко тоже много чего пишут, – буркнула Маргарита.

– Не скажи. Между прочим, я и Валерию Санычу сколько раз говорила: пейте зелёный чай, в вашем возрасте чёрный не показан, а он только посмеивался. Ну, и что в результате?

– Ерунда, при чем тут чай? – рассердилась Маргарита. – Вы отлично знаете, что Киргизов не по здоровью ушёл! Его затравили, он просто устал бороться с нашей тупой бюрократией, со всеми этими интригами Мадридского двора!

– Это точно, – вздохнула Татьяна. – Жалко человека, вот уж кто не от мира сего был. Все о науке, все ради науки. Бессребреник, теперь таких не бывает.

– Да ладно, Татьян, Троепольский тоже очень даже ничего, – вскинулась Юлечка, – симпатичный, вежливый. Не то что некоторые – диссертации пишут, а девушку вперёд себя в дверях нипочём не пропустят. Если только в зубной кабинет, да и то по ошибке. А Троепольский ещё и талантливый, между прочим, такой молодой, а уже профессор!

Маргарита ощутила страшное желание стукнуть глупую девицу чайником, но сдержалась. Все–таки кафедра общей истории – это не Манежная площадь и даже не Гайд–парк, потасовки здесь не в моде. Маргарита изо всех сил укусила сухарик, рот моментально наполнился сладкой слюной. Увлёкшись работой, она сегодня так и не позавтракала.

– Да не сердись, Ритуся, все знают, что ты у Киргизова в любимицах ходила, – утешающе заметила Татьяна. – Ну и чего? Ты молодая, способная, тебя и Троепольский оценит. Никуда твоя карьера не убежит, не бойся.

Маргарита молча передёрнула плечами.

– А мне вот наплевать на карьеру, лишь бы человек был хороший, – вздохнула Юлечка и мечтательно улыбнулась. Она мигом представила себе, как Михаил Троепольский, галантно поддерживая под локоток, подводит её к своей серебристой «ауди». Наверное, они поедут сейчас в ресторан… или нет, лучше на концерт в джазовый клуб, интеллигентному человеку положено любить джазовую музыку.

Маргарите стало смешно, она даже злиться перестала. До чего же эта Юлечка глупая, слов нет.

– Ты к нему в паспорт не смотрела, вдруг он женат?

– Исключено. Женским голосом ему раза два всего и звонили, и сам он вечерами в кабинете сидит. Женатый домой бы спешил, а у него, видать, даже любовницы постоянной нету.

– Странно, однако, такой положительный, весь из себя, а не закольцован, – вставила Татьяна.

– Иди ты! – вспыхнула Юлечка. – Просто он ещё, как говорится, «не встретил её».

– «Её» – значит тебя?

– А хотя бы меня! – Юлечка схватила сухарик и с треском разломала напополам. – Я, между прочим, ничего невероятного не требую! Я хочу хорошую семью и детей! Вот!

– Берегись, – низким голосом пропела Татьяна. – А вдруг он не профессор, а Синяя Борода? Читаю я тут на днях племяннице сказку…

– Тьфу на вас! Зануды! – крикнула Юлечка и вскочила.

– Можно к вам, девушки? Не помешал? О, у вас небольшой диспут?

Все трое обернулись разом. У дверей с круглой коробкой в руках стоял улыбающийся повод раздора, профессор Троепольский собственной персоной.

– О! Нет, мы просто так… Чай пили, – пролепетала Юлечка и поспешно села.

– Чай? Так это же замечательно, – Троепольский улыбнулся, сверкнув безупречными, как у голливудской звезды, зубами. – В таком случае я попал кстати. Угощайтесь!

С этими словами он водрузил коробку на стол и ловко поднял крышку.

Татьяна и Юлечка всплеснули руками. Перед ними был торт–суфле, украшенный цветными желейными розами.

– Но, собственно, чему обязаны? – подняла брови Маргарита. – У вас что, день рождения?

– Лучше! Гораздо лучше! – глаза Троепольского демонически блеснули. – Я добился окончательного разрешения на раскопки Вежецкого городища! Начинаем формировать экспедицию! Я сегодня богат и счастлив, и всех угощаю! Кстати, Маргарита, я сейчас был у вас в кабинете и совершенно случайно взглянул на экран монитора. Вы разве занимаетесь арабскими хрониками?

Маргарита слегка покраснела. Вот бестолковая дурёха, не сообразила закрыть документ!

– Не совсем. Моя диссертация – по проблемам славянской демонологии, а арабами я просто… интересуюсь. Попутно.

– Исключительно интересная парадигма… – Профессор оглянулся, подвинул себе стул и без приглашения сел к столу.

Встрепенувшаяся Юлечка выхватила из шкафа пыльный стакан и помчалась его ополаскивать. Татьяна, сосредоточенно хмурясь, кромсала на ровные дольки торт.

– Что вам интересно в этой парадигме? – хмуро поинтересовалась Маргарита.

– Дело в том, что я сам арабист и меня исключительно занимают контакты арабов с поволжскими племенами. Особенно с булгарами и славянами. Собственно, ради этого я и перевёлся в ваш университет. Правда, найти какие–либо следы этих контактов на Вежецком городище весьма проблематично, но будем надеяться! Но в данный момент я не о том…

Он заговорщицки наклонился к Маргарите:

– У меня в столе сейчас лежит любопытнейший документ. Копия старой арабской хроники, посвящена путешествию некоего Абд Фараджа в царства тюрок, булгар и славян. Документ, разумеется, имеет традиционный для арабских источников сказочный характер, но отдельные реалии…

– Какие… реалии?

– Я с удовольствием покажу вам. Честно говоря, совершенно не ожидал встретить здесь, в этом скромном университете, единомышленницу!

*******

От пергамента исходил отвратительный запах гари и сырости одновременно, как будто кто–то бросил в огонь выдранный с корнем пучок травы. Голова закружилась, выцветшие строчки арабского письма поплыли перед глазами. Маргарита поспешно отодвинулась.

– Да… потрясающе. Он очень древний?

– Приблизительно середина X века, я полагаю.

Тёмные глаза Троепольского прожигали насквозь. Маргарита поёжилась и торопливо сказала:

– Дело в том, что мне раньше не приходилось держать в руках такие… подлинники. Я работала с переводными текстами, видите ли.

От взгляда профессора у неё начали гореть уши, захотелось срочно очутиться подальше от кабинета и мирно попивать чай с тортиком в компании Татьяны и Юлечки. Насколько проще было рядом с профессором Киргизовым, пожилым, рассеянным и до предела тактичным человеком… И зачем только она сунулась, рядовая аспирантка, разве у неё могут быть общие интересы с заведующим кафедрой? Почему Троепольский так на неё смотрит? Что ему не понравилось? Она что–то не так сказала?

– А-а, вот в чем дело! – профессор, как бы поняв все, что хотел, отвёл жгучий взгляд. – Да, действительно, когда впервые касаешься документа такой древности, это потрясает. Потом уже ощущение стирается, привычка, знаете ли. Так что я вам даже завидую.

«Странно, неужели он не чувствует тревожного запаха, от которого перехватывает дыхание и крутит желудок? А может, дело не в манускрипте, может, я просто тортика переела? Говорят, если много сладкого натощак, давление резко падает… Нет, ерунда».

Профессор бережно поднял пергамент и, любуясь, поднёс ближе к глазам.

– Насколько я понял, арабским вы не владеете?

Маргарита молча затрясла головой.

– В таком случае посмотрите перевод… Вот, к примеру, любопытный отрывок…

Троепольский убрал пергамент в папку с замочком, к остальным листам, повернул ключик и раскрыл перед Маргаритой обычную общую тетрадь в линеечку. Она покорно опустила глаза, но, пробежав пару абзацев, вздрогнула и застыла.

– В чем дело? Вас что–то смущает в переводе? Конечно, он сделан на скорую руку, но за точность я отвечаю.

– Нет, – Маргарита облизнула губы, – просто мне показалось… может быть, я ошибаюсь… Этот Абд Фадлан…

– Фарадж.

– Ну да, Абд Фарадж. Он описывает места, похожие… словом, вы считаете, что он побывал на Вежецком городище? Вот почему вы пробили эту дополнительную экспедицию?!

– Ну да, я же вам уже говорил, что меня интересуют контакты с арабами. Вежецкое, судя по всему, типичное славянское городище и годится не хуже любого другого. И расположено практически на берегу, на самом пути из арабов в варяги, – слегка удивился профессор. – Но почему вы решили, на основе каких данных сделали вывод, что здесь описано Вежецкое городище?

Маргарита смутилась.

– У меня там раньше бабушка жила, двоюродная. Хотя, с другой стороны… нет, я глупая, конечно. Мне просто подумалось, а вообще–то на Волге все места похожи, тем более я там и была–то один раз в первом классе. Извините, профессор.

– Что вы, не извиняйтесь. Это даже очень любопытно, знаете ли… – Троепольский быстро сделал несколько шагов по кабинету, наткнулся на стену раз, другой. – Кстати, я пока не определился окончательно с составом экспедиции. Один мэнээс у меня уже есть, отличный юноша, на будущий год в аспирантуру собирается. Копать будут наши лицеисты, так что снимать студентов с археологической практики на дьяковском городище не придётся. Словом, дело только за кандидатурой второго мэнээс. Вы?

Маргарита смотрела на Троепольского во все глаза. Девицы были правы, он и вправду чертовски красив. Как он шагает по кабинету – словно мечется по тесной клетке бенгальский тигр. Такой же сильный, ловкий, уверенный… отыскал бесценнейший манускрипт и даже не думает, какое великое дело совершил! Какие дьявольские перспективы открываются! Настоящий учёный.

– Я бы могла поехать вторым мэнээс, – прошептала Маргарита, не узнавая собственного голоса.

*******

Хлопотливый день стремительно катился к финалу. Подняв утомлённые глаза от списка соискателей губернаторской премии «Одарённым студентам», Михаил Троепольский обнаружил, что на часах почти девять, за узким окном кабинета сумерки, а в банке с растворимым кофе ничего не осталось. На всякий случай он потряс банку, но в подставленную кружку упало лишь несколько бурых крупинок. Ничего не поделаешь, придётся тащиться в магазин, выбираться из берлоги, как он в шутку именовал эту забитую историческими артефактами каморку. Положенный ему по статусу кабинет на втором этаже, светлый и почти комфортабельный, Михаил сразу невзлюбил и, если была возможность, старался работать в «берлоге».

– Михаил Вадимыч, ключики сдавать будете? – окликнула его на выходе вахтёрша Ираида Петровна, во весь рот зевавшая над журналом мод.

– Нет, я в магазин на минутку, сегодня ещё поработаю.

На улице пахло молодой листвой, вдоль тротуара зажглись фонари. К остановке только что подкатил автобус, мимо профессора к нему пробежало несколько запоздавших студентов. Михаил быстро купил в ближайшем магазинчике кофе и заторопился обратно, хотелось ещё успеть повозиться с арабским документом. Во дворе корпуса было уже совсем темно, только светились окна библиотеки и одно узкое на первом этаже – в его «берлоге». Уходя, он забыл погасить свет.

Зато в коридоре половина ламп не горела – бдительная Ираида Петровна, как обычно, экономит казённое электричество. В упавшей на корпус тишине слышно было, как где–то в недрах опустевшего здания гремит вёдрами уборщица.

Михаил уже минуту ковырял ключом в скважине, но замок не поддавался. Да что же это такое? С досады поддал дверь плечом и едва не упал внутрь – дверь неожиданно распахнулась. Забыл запереть? Он шагнул в кабинет, нашарил на стене выключатель и замер с поднятой рукой. Пять минут назад свет в кабинете горел, почему же теперь?..

Внутри словно оборвалась и рассыпалась снежная глыба. Он бешено ударил по выключателю и ринулся к столу. Верхний ящик слегка приоткрыт… нет, этого не может быть, просто не может… руки шарили, не находя, и Михаилу казалось, что воздух в берлоге сгустился и не проходит в лёгкие. Сейчас с ним будет удар…

Пальцы ухватили жёсткий кожаный угол, профессор Троепольский, отдуваясь, рухнул на стул. Папка с манускриптом оказалась на месте, вон и ключик торчит в замочке. Он не мог вспомнить, вынимал он этот ключ или нет… внутри папки листы рукописи, один, другой… все на месте.

Михаил выпил подряд три кружки кофе и только тогда смог думать хладнокровно.

Кто–то проник в кабинет и хотел взять – что? Ничего ценного, представляющего не научный, а коммерческий интерес, в коллекциях нет. Верхняя Волга – это не Алтай и не Украина, скифского золота здесь не бывает. Он обвёл взглядом набитые стеллажи. Нет, исключено. Значит, что же – манускрипт?

Но кто и, главное, зачем? Он показывал документ аспирантке Маргарите, но вряд ли девица способна распознать его абсолютную уникальность. Тем более все сотрудницы кафедры разбежались по домам ещё часа полтора назад. Неужели кто–то ещё догадывается…

Михаил одёрнул себя. Глупости. Папка на месте, документ цел.

А что, если в кабинет никто не входил? Дверь он мог действительно просто не запереть, а свет… свет, наверное, выключила уборщица, заглянула и выключила.

Михаил вскочил, не выпуская драгоценную папку, быстро прошагал по коридору к стеклянной будочке вахты.

– Ираида Петровна, вы случайно не обратили внимания, никто из сотрудников сейчас из корпуса не выходил?

– Да все уж дома давно, кому проходить–то? Вы у нас один до полуночи трудитесь.

– Может быть, кто–то с кафедры правоведения?

– Нет, никто не проходил.

– Да как же, Ир, а Татьяна–то Леонтьевна? – подала голос уборщица Зина, протиравшая застеклённый стенд с объявлениями. – Минут десять, как ушла.

– Библиотекарша? Но ведь библиотека у нас до восьми?

– Точно, вот голова моя садовая, а я и забыла, – спохватилась вахтёрша. – Проходила Татьяна, ещё ругалась, мол, студенты в семестре не учатся, а перед сессией откуда чего берётся. Никак, говорит, не могла их из библиотеки вытолкать, все просились ещё позаниматься.

– А что за студенты были?

– Да я‑то толком не поглядела, пробежали мимо какие–то ребята, вот после вас сразу, трое или четверо. Да вы завтра у Татьяны спросите, она наверняка их знает. А в чем дело–то?

– Да нет, пустяки. Спасибо, Ираида Петровна.

Он вернулся в кабинет в глубокой задумчивости. Настроение улетучилось, поработать здесь сегодня вряд ли уже получится. Пора собираться домой. Рассеянно выровнял бумаги на столе, и только сейчас заметил, будто что–то внезапно кольнуло: список губернаторских стипендиатов, который должен лежать сверху, оказался в середине пухлой стопки папок с документами. Интуиция не обманула, в бумагах кто–то рылся. Ну что ж…прискорбно, но не смертельно, кто предупреждён, тот защищён. А может, неизвестного визитёра интересовал именно наградной список?

Профессору даже смешно стало от этой мысли. Вон как все, оказывается, просто. И тем не менее…

Повторять ошибки не стоит. Не класть все яйца в одну корзину, запереть документ в домашнем сейфе и брать с собой в университет по частям, по мере надобности. Лучше было бы просто сделать фотокопию, но это невозможно. У фотокопии не будет той ауры подлинной древности, от одного ощущения которой холодеют кончики пальцев и невозможное становится достижимым.