Kitobni o'qish: «Солдат удалый, везде бывалый»

Shrift:

Ну, где же, спрашивается, солдатам сказки-то рассказывать? Да пожалуй – где придётся! Такая уж солдатская доля. И в походе, и в окопе, и у костра на привале, и в дозоре, и на койке в лазарете, и даже при затяжном прыжке с парашютом. Вот и получаются сказки-то длинные-предлинные, а то и совсем коротенькие.

Солдат, известно, шилом бреется, дымом греется. Где коза прошла, там и он пройдёт.

У солдата на всё ответ есть. И куда ни попал – всюду ему дом. Солдатская голова, как под дождичком трава. Недаром в песне поётся: солдатушки – бравы ребятушки!

В бою-то он скор, да сказывает неторопливо. Так, что каждому слову – почёт и уважение.

Негоже спешить. Быстрее пули всё равно не скажешь. А коли прервёт злодейка, найдётся, будьте уверены, другой рассказчик – продолжит не хуже, на свой манер. И непременно со счастливым концом.

Да, батюшки и матушки, солдат – человек казённый. Он и на том свете служит. В раю в барабан бьёт, чтобы ангелы не дремали. А в аду костяным кулаком чертей гоняет-учит уму разуму.

Как говорится, солдат промеж неба на земле – Богу свеча, государю слуга. Если он близко, кланяйся ему низко…

Семён – юнош малый, да солдат удалый (долгая походная сказка)

Некоторое царство, вроде государства, кое-как расположилось. Куда ни глянь сплошь болота, трясины непролазные. И дороги, понятное дело, в этом царстве, вроде государстве, все кривы да окольны, все сплошь в буераках, ухабинах.

Кто в столицу едет, тому, если удача, три года пути. Ну, а другой раз так заплутаешь, что и за десять лет не обернёшься. Бывало, выезжали молодые мужики, а возвращались стариками – жёны их еле признавали.

Вот и вернулся один такой бедолага в свою деревню. Глядит – хозяйка-то его уже померла, а дети повыросли. Двое ещё при нём народились – Иван да Василий. А третий, младший, совсем незнакомый. Эдакий, как бы сказать, малый юнош по имени Семён.

Погоревал бедолага, порадовался. Проснулся на другое утро, а в голове вдруг развесёлая мысль – проложить через топи и болота дорогу с тремя мостами калиновыми, чтобы пешему по ней не более месяца пути, а конному и недели хватало.

Взялись за работу всей семьёй, и так споро дело пошло, будто давно поджидало. Соскучилось дело, и само теперь поторапливало.

Вытянулась дорога ровная да прямая, как оглобля, с тремя мостами выгнутыми, точно коромысла. Не только что проехать, а и просто со стороны любо-дорого поглядеть.

Двинулся народ из конца в конец по новой-то столбовой дороженьке. А отец наказал братьям послушать, о чём путники толкуют. Спору нет – интересно!

Сидит старший Иван под первым калиновым мостом. Василий – под вторым. Ну, а малый юнош Семён – под третьим, самым гнутым. Не просто слушает, а кашу варит, проезжих угощает.

Всякий пеший или конный похваливает строителей. А для них каждое доброе слово – уже награда! И столько их было сказано, что души у братьев веселились, как малые дети на ярмарке.

К ночи прохожих поубавилось. Хотел было Иван домой бежать, как заслышал тихие шаги и такую дивную речь:

– Эх, что за мост! Чудный мост! Любое желание исполню для того, кто его строил…

Тут-то Иван и выглянул из-под моста. Видит – ветхий мужичок, кривоватый, вроде серпа, а лицом светел и длинная борода серебрится.

– Будь здоров, батюшка! – говорит Иван. – Это шутка или ты взаправду – о желании-то?

– Какие шутки! – усмехается мужичок в бороду. – Только загадывай…

– Вот бы мне денег, чтоб на целый век хватило!

– Ну, пустяки, – и достаёт, откуда ни возьмись, лопату. – Где ни копнёшь, братец, всюду тебе золото явится…

Так оно и получилось. Пока шёл Иван домой, выкопал дюжину канав, и в каждой неминуемо – по пуду золотых червонцев. Всю ночь собирал.

А ветхий мужичок взошёл тем временем на второй мост и прояснел лицом пуще прежнего:

– Ах, какой мост!!! Сам под ноги стелется! Вот бы встретить того, кто его возвёл! Любое желание исполню!

Брат Василий уж дремал, а тут, конечно, пробудился, выскочил из оврага.

– Неужто, батюшка, любое? – продирает глаза.

– Да не сомневайся!

– Вот кабы хлеба мне на целый век!

Мужичок протягивает пригоршню зёрен:

– Посеешь, братец, и хватит урожая не только тебе, но внукам-правнукам твоим.

И верно. У самого дома Василий обронил три зёрнышка, так на утро поднялось целое поле спелой пшеницы.

Ну, а ветхий мужичок свой путь меряет. К третьему мосту – самому высокому – подошёл. Глядит, не налюбуется, и сияет, словно месяц в ночи:

– Ну, волшебный мост! Круче радуги! По такому-то легче лёгкого на небо взойти!

Увидал младшего брата Семёна и говорит:

– Проси, малый юнош, чего пожелаешь, – всё для тебя исполню!

Семён совсем недолго подумал:

– Хотел бы в солдаты – государю служить верой и правдой…

– Э-э, братец! Хорошо, сказывают, в солдатах, да что-то мало охотников, – покачал мужичок серебряной бородой. – Дадут тебе три деньги в день, куда хочешь, туда день! Солдат горемыка, хуже лапотного лыка! А жизнь солдатская – весёлое горе да горькое веселье!

– Это как раз по мне, – отвечает Семён.

– Будь по-твоему, малый юнош! – говорит мужичок. – Да только прими от меня три гостинца. Первый, он таков: через голову кувырнёшься – станешь зайцем. А второй, он другой: оземь ударишься – превратишься в оленя. И третий на свой лад: свистни, как умеешь, – будешь птичкой быстрокрылой. На службе-то всё сгодится!

Сказал он так, поднялся на мост, а с него прямёхонько – в небо. Устроился по-хозяйски среди звёзд. Старый месяц, тоненький серп – на самом исходе, перед новолунием, – а ещё подмаргивает Семёну.

Вернулся малый юнош домой под утро. Кругом тучные хлеба колышутся. Дверь отворил – из горницы золото посыпалось.

– Сказывай, какие у тебя новости? – спрашивает отец нетерпеливо.

– А новость у меня одна, – говорит Семён. – Такая новость, что иду в солдаты!

– Эх, дурья твоя башка! – огорчился бедолага-отец. – Где это видано, такие желания загадывать?! И без желания за милую душу забреют! Замечаю, что не мой ты сын, не моих кровей, раз такой глупый! Иди, куда знаешь, отрезанный ты ломоть…

Вздохнул Семён, перекрестил отца с братьями да и отправился по прямой дороге, через три моста, в самую столицу. Долго ли, а скорее – коротко – привели его ноги к царскому дворцу, к садовой ограде.

Bepul matn qismi tugad.