Kitobni o'qish: «Сказки старого леса. Книга 1. Испытание Верой»

Shrift:

Глава первая. Знакомство

– Вот скажи мне, милый мальчик…

Ваня вздрогнул от неожиданности. Как тут не вздрогнуть, когда посреди лесной чащи тебя окликает чей-то голос?

Повертев головой, он увидал странную старушку. Нет, на вид это была бабушка как бабушка: сухонькая, в обычных бесформенных старушечьих одеждах, с платочком на голове. Удивляла только её поза. Она стояла, отвернувшись от мальчика, задрав голову к небу. Опять же обычное дело: стоит себе бабушка посреди леса и глядит на небо. Ничего особенного, если не брать в расчёт, похожую на крючок, спину. С такой спиной удобно под ноги смотреть, а не небеса разглядывать.

– Вот скажи мне, милый мальчик, какого цвета облако над моей головой? – спросила бабка, не отрываясь от своего занятия.

Ваня поднял голову, закрыл ладошкой сначала левый, потом правый глаз, прищурился и, наконец, уверенно заявил:

– Словно варёный лук в супе.

– В каком супе?

– В гороховом, – затем он ещё раз посмотрел на небо и добавил: – солнце на закат, так что суп будет всё гороховей и гороховей.

– Хороший мальчик.

Старушка опустила взгляд и повернулась к Ване.

– Ух ты! – не смог сдержать возгласа тот, расплываясь в улыбке.

– Ты чего это? Насмехаться надо мной вздумал? – бабушка, грозно засопев, направилась к ребёнку. Но, подойдя совсем близко и в свой черёд разглядев его, тоже непроизвольно вскрикнула:

– Ух ты!

Так и стояли они какое-то время, молча рассматривая друг друга: улыбающийся мальчик и растерявшаяся старушка. Стояли и смотрели друг на друга, почти соприкасаясь… носами. Так как эти носы у них были во всех смыслах заметные. Загибающийся, уже знакомым крючком, с бородавкой, у бабушки и, хоть и без бородавки, но тоже выдающийся, у мальчика.

– Из какой деревни ты, говоришь? – спросила старушка.

– Из Пустоглазовки, – не переставая улыбаться, ответил Ваня.

– Не запоминаю я названий. Это в которой поп рыжий?

– Не-е… Рыжий поп в Семиречье.

– Это где кошки родятся с двумя хвостами?

– Не-е… Про кошек о Мамалыгинских рассказывают.

– Это там, где 20 лет назад невеста со свадьбы сбежала?

– А я не знаю, чего 20 лет назад было, – растерялся мальчик. – Мне всего 10.

– Не оправдывайся, а лучше сказывай, как вас в соседних деревнях величают.

– Лешаками кличут.

– Ага, понятно. Тогда тебе туда, – уверенно показала старушка, – к утру будешь у мамки.

– Не буду, – насупился Ваня. – Нету мамки, а к тётке гангрене ни за что не вернусь.

– Чего так? И что за имя такое ненашинское, Гангрена? Немка, что ль?

– Тётку Агафьей зовут. А гангреной, это лекарь городской ругался, когда к нам в деревню заезжал. Я при нём месяц болтался, тогда и запомнил слово иноземное.

– Так чего с тёткой Гангреной… тьфу, прости Господи, – бабка быстро перекрестилась, – с тёткой Агафьей-то чего? Бьёт, что ли?

– Не-а, не бьёт, – пробурчал мальчик.

– Так и буду из тебя слова тянуть, как корову из болота? Говори уже.

– Я горшок разбил, а она меня долгоносым растяпой обозвала.

– Так растяпа и есть. Как без горшка в хозяйстве? Горшок-то велик ли был? Небось, новый?

– Бабушка, – взмолился Ваня, – меня мальчишки на улице за нос дразнят, а тут она ещё. Ни за что не вернусь. Можно я у вас останусь? Даже если вы меня съедите.

– Чего сделаю?! Съем?! Такого костлявого? Боюсь, изжога замучает, – она с сомнением оглядела мальчика, обошла вокруг и уверенно добавила: – Тебя сейчас только на суп или, на худой случай, в холодец.

– Хоть в суп, хоть в холодец, хоть в окрошку. Лучше уж с Бабой Ягой, чем с ними.

– Значится, я, по-твоему, Баба Яга?

– А то кто? Я вас сразу признал. Бабушка, а нога у вас вся костяная? А ступа у вас есть?

– И ступа есть, и кость в ноге. Шёл бы ты домой, мальчик. Тут недавно дюжина Иванов-Царевичей проезжала, так, что я нонче сытая.

– Бабушка, – заканючил Ваня, – не гоните Христа ради. Я же вон какой полезный для вас буду: хошь – воды натаскать, хошь – дров нарубить.

Старушка с сомнением поглядела на худенькую фигурку мальчика.

– Не сомневайтесь, бабушка. Я жилистый. А как отъемся, так вы меня и слопаете, – выложил он, как ему казалось, самый веский довод.

Старушка ещё раз посмотрела на темнеющее небо.

– Переночуешь у меня, а там видно будет, куда тебя девать. Иди за мной, только след в след ступай, – пробурчала она, направляясь вглубь леса.

– Бабушка, бабушка, – поспешил за ней повеселевший Ваня, – а почему след в след? Чтобы на колдовство какое не наступить? Чтобы в ловушку волшебную не попасть?

Старушка остановилась и дождалась улыбающегося мальчика.

– Из какой деревни ты, говоришь?

– Из Пустоглазовки!

– То-то и оно, что из Пустоглазовки. Ногу свою подыми и посмотри, куда попал.

Ваня испуганно поднял ногу, но ничего не увидел, кроме маленького жёлтого цветочка. Старушка проворно наклонилась и расправила помятый цветок.

– Это Солныш, с весны за ним смотрела, как он рос и хорошел… пока не пришёл топотун из Пустоглазовки. Ступай за мной след в след.

Всю оставшуюся дорогу Ване было не до разговоров. Он аж губу прикусил от усердия, дабы опять не наступить на что-нибудь цветущее и растущее. «Это наверняка заколдованные дети, – думал он, – жёлтые и белые – девочки, красные и синие – мальчики. А я, растяпа длинноносая, их – ногами…»

Избушка выросла будто из ниоткуда. Вроде только-только шли и, кроме стены деревьев, ничего не было, и вдруг – дверь.

– Бабушка, а у вас кот чёрный есть? А филин?

– Нету у меня кота. И филина нету.

– Понимаю, – кивнул мальчик, – по делам важным улетел.

Старушка тяжело вздохнула и махнула рукой, то ли надоело спорить, то ли проходи, мол, в избу.

– Ничего руками не трогай, – строго сказала она, – сядь на лавку у окошка, а я пока завечерю чего-нибудь.

– Что ж я, маленький, что ли, али совсем без понятия? У вас ведь тут всё заколдовано.

Пока бабушка копошилась у печки, Ваня, спрятав, от греха подальше, руки за спину, рассматривал обстановку. Закопчённые стены, низкий потолок, два окна напротив друг друга, одно на восход, другое на закат, старенькая, чуть ли не на треть избы печка. В углу, похоже, икона, настолько потемневшая от старости, что разглядеть лик на ней нет никакой возможности. И вдоль стен пологи, а на них – всякие коробочки, туески, мешочки, много-много. Ясное дело, зелья всякие. А над потолком у печки травы какие-то сушатся. Стол да лавка, вот и всё убранство.

– Ой! – громко вскрикнул Ваня.

– Ты чего, шебутной? – оторвалась от своих дел старушка.

– Бабушка, вы же сказали, что кота нету.

– Так и есть. Нету у меня никакого кота.

– А кто ж тогда с печки смотрит? Домовой, что ль?

– Это кошка.

– А зовут её как?

– Так и зовут: Кошка. У меня и названия-то в голове не держатся, а уж имена и подавно.

– Здорово вы придумали. Вот захочет кто-нибудь коварно вашу Кошку подманить, все имена переберёт, а ни в жизнь не догадается.

– Это кто ж такой смельчак найдётся?

– Я не знаю. Мало ли врагов у Бабы Яги. Может быть, это даже сам Бабаягаед.

Старушка подошла к мальчику, повернула его лицо на свет, рассматривая глаза, затем потрогала лоб и обеспокоенно спросила:

– Давно по лесу бродишь? Ел ли какие грибы красивые али ягоды незнакомые?

– Вы чего, бабушка, со мной как с маленьким. Мне же 10 годков уже. Да я, если хотите, и до заморозков могу по лесу бродить. Лес, он же добрый: и накормит, и напоит, а уж спится в нём мягче, чем дома на лавке.

– Вот потому и кличут вас соседи «лешаками». Из твоей деревни, почитай, ни один мужик в лесу не сгинул.

– А я думал, потому что стричься не любят, ходят косматые, на леших похожи.

– И это тоже, – согласилась старушка, снова отходя к печке.

– Ой, мыши! – вдруг вскрикнул Ваня.

– Вот егоза, – заворчала старушка, чуть не опрокинув чугунок, – ну откель здесь мыши? Кошка всех споймала, давно в лес за ними бегает.

– Да вон же она, вон, – мальчик показывал пальцем на середину избы.

Там действительно спокойно сидел и умывался мышонок. Бабушка глянула на него через плечо и опять продолжила готовить:

– Какие же это тебе мыши? Это же Мышь. Зовут его так. Глянь, там, на окошке, корешки для него положены. Сунь ему, только один, а то знаю я его, снова всё за раз схрумкает.

– Так он ваш?

– Не-е, я животных не держу. Мне нельзя.

– А как же тогда? А Мышь, а Кошка?

– Кошка сама по себе, приблудная. И Мыша этого она завела.

– Бабушка, почему ж вам-то животных нельзя держать? – Ваня протянул к Мышу руку с корешком. – Вон как хорошо с коровой-то в хозяйстве или опять же с козой. И молочко, и сметанка.

– Ну, летом я ещё смогу отбрехаться. А вот как посреди зимы заглянут ко мне во двор волки голодные? Тут и растолкуй им на пустой желудок про молочко, про сметанку.

В это время Мышь, косолапя, подошёл к протянутой руке, довольно быстро съел угощение, затем сел на задние лапки и издал тоненький писк. Кошка появилась словно из воздуха. Осторожно взяла Мыша за шиворот и одним прыжком взлетела с ним обратно на печку.

– А чего вам волки, бабушка! Вы – бах! – Ваня махнул рукой. – Одного – в пень. Бах! – другого – в камень.

– За что же это? За то, что он волком родился? За то, что деток надо кормить? Этак весь лес можно в пеньки да каменья перевести.

– Бабушка, а вы меня звериному языку обучите? Чтоб я хошь с медведем, хошь с белкой поговорить смог.

– Поговорить?! С медведём?! Да ты совсем спятил, что ль? И о чём ты с ним толковать собрался?

– Ну-у… – Задумчиво протянул мальчик, – сначала, понятно, поздороваюсь, затем скажу, как меня величают. Дальше спрошу его, как детки, как малинка в этом году, уродилась ли?..

Бабушка (впервые с их встречи) улыбнулась.

– Я даже имя ему придумал, – тем временем увлечённо продолжал Ваня, – давайте назовём его Медведь.

– Имя хорошее, спору нет. Только вот тебе первый урок. Если встретишь медведя в лесу, то не шевелись. Стой себе и слушай внимательно. Он тебе сам всё скажет. И имя ему не ты станешь придумывать, а он тебе. И коли назовёт тебя, может Ваней, может Шишкой еловой, может Мухомором с дыркой, значит, так тому и быть. Даже головой мотнуть не смей, стой и слушай. И белку слушай, и волка.

– Бабушка, а с кем же тогда поговорить-то можно?

– Да ни с кем. Ишь, выдумал, где это видано, чтобы человек со зверьми разговаривал?

– Бабушка, вы сами давеча говорили, чтобы слушал я их.

– Слушать и беседу вести – это две разницы великие. Любой зверь тебе при встрече перво-наперво скажет чего-нибудь. Поначалу слышать научись, а уж затем сам балаболить на ихнем пробуй.

– Запутали вы меня, бабушка, то, говорите, нету такого случая, чтобы человек со зверьём разговоры вёл, то, мол, научись слушать – научишься и толковать на зверином.

– Так и есть. Станешь понимать зверя, почитай ты уже и не человек вовсе.

– Мудрёно, всё у вас, бабушка. Вы бы мне лучше, как Мышу, корешок какой дали, я враз и начну зверей понимать. Али нет у вас?

– Как не быть? Только вот ведь какая незадача с уменьями этими: сколько силёнок приложишь, столь пользы и получишь. Завтра к вечеру пойдёшь до кустиков и выйдет из тебя корешок, а за ним и умение твоё. На ложку хотенья насыпь мешок терпенья.

– Ой, бабушка, как у вас тут здорово всё. Интересно-то как. Вы не подумайте чего, я вона какой терпеливый. Давеча на Пасху мне тётка леденец с базара привезла, так он у меня аж до вечера улежал.

– До самого вечера, не брешешь? – снова улыбнулась старушка. – Я бы точно не дотерпела.

– Как есть, бабушка, – закивал Ваня, – до самого. Правда, – он виновато опустил голову – лизнул я его два разика, да и тётка возвернулась с базара уже за полдень.

Старушка тем временем достала из печки небольшой чугунок и поставила его на стол. Затем выудила откуда-то старую деревянную ложку, вытерла её об подол, положила рядом с чугунком.

– Что это, бабушка?

Ваня боязливо заглянул в дымящуюся посудину.

– А если скажу: жабы печёные али змеи кручёные, станешь есть?

– Что я, басурманин какой? Разве ж можно от угощения отказываться? Небось, хозяйка старалась, хлопотала, а я нос воротить? Жабы так жабы, – с этими словами Ваня зачерпнул ложку и, закрыв глаза, смело отправил её в рот.

– Хлеба бы тебе, да нету, – старушка села напротив, наблюдая, как быстро пустеет чугунок.

– Ничего, бабушка, я не голодный, – жадно поедал варево мальчик, – а жабы, оказывается, по вкусу грибы белые напоминают, только вкуснее.

– Ты смотри, не вздумай их сам варить.

– Отчего же, бабушка? У нас подобного добра навалом.

– Тут это… заговор знать надо… и жабы должны быть непростые. Только те, которые сами в лукошко запрыгнули.

– А если, бабушка, я всё ж попробую такую вкуснотищу дома сварганить?

– Надоел ты мне, – старушка забрала со стола пустой чугунок, вместе с три раза облизанной ложкой, – если сваришь из обычных жаб, да без слов правильных, так сразу и бородавка на носу вскочит.

– Как у вас? – Ваня испугано закрыл нос ладошкой.

– Да поболее. Я то – почитай, всего одно словечко и позабыла.

– Ой, бабушка. Как же вы так недоглядели? Наверняка по молодости… Мне тётка говаривала: «У молодых всё скоро, да не споро». Это, наверное, когда вам ещё первых ста лет не было?

– Как раз накануне. Совсем стемнело, бери тулупчик в углу да стели на лавку. Спать будем.

– А чего это вы делаете? – удивился Ваня, наблюдая, как старушка раскладывает растения на окошках.

– Вот этой травке, чтобы в силу войти, надо сперва на луну насмотреться. А этой вот, – показала она на засушенный цветочек на противоположном окне, – напротив – первый луч солнечный надобен. Пока солнышко ещё мягонькое, да заспанное. Вот встань пораньше, да погляди, как они встретятся.

– Бабушка, – зевая и устраиваясь поудобней, спросил мальчик, – а почему вы меня не съели?

– Да как же есть-то, коли у тебя такой нос.

– Пожалели, выходит?

Старушка долго не отвечала.

– У деда моего был такой же. И у деда деда. Да и у меня…

– Бабушка, – осенило Ваню, – так может статься, что и вы мне бабушка… ну, то есть пра, пра, пра…

– Спи давай, малахольный, – строго перебила она его.

– Да как же спать-то после такого, – не унимался мальчик, – да как же…

– Спи, сказала. А то в лягушку превращу.

– Не превратите, побоитесь.

– Чегой-то?

– А у меня бабушка – Баба Яга.

Перед тем как окончательно погрузиться в сон, мальчик явственно услышал смешок Кошки.

Утро выдалось погодистым. Ваня потянулся во всю длину лавки, открыл глаза и тут, вспомнив, где заснул, быстро соскочил на ноги. Всё, кроме старушки, было на месте: тёмная избушка, большущая печка, на ней Кошка в обнимку с Мышем. Посреди стола стояла кружка с какой-то настойкой. «Всяко, для меня, – подумал мальчик, немного пригубив. – Вкусненько, земляничкой отдаёт». Допив до конца, Ваня решил заняться по хозяйству. И себе дело, и бабушке подмога, и повод везде залезть из любопытства.

Уже почти в полдень, когда он, лёжа на животе посреди небольшой полянки за домом, рассматривал крохотные фиолетовые цветочки, сзади раздался голос:

– Это Бусики. Если их засушить да затем подсыпать в еду, то мёрзнуть весь день не будешь. Если настоять в воде на печке две недели, да выпить, да намазать место на теле обожжённое, то даже следа не останется. Если просто пучок на заготовленных дровах оставить, то снег ли, дождь ли, а те дрова с первой искры займутся.

– Какие чудные, бабушка, – Ваня не отрывался взглядом от цветов. – Значит, они с теплом управляются.

– Любят они тепло. И оно их любит. Растут токмо посреди полянок, чтобы всё время солнце видеть. И цветут без дождя. Пока Бусик цветёт, дождя не будет.

– А что за название такое – Бусики? Ни разу не слышал.

– Как вижу, так и прозываю. И ты в башке своей кудрявой не имя держи, а сам цветок. Они же, словно люди, вроде и похожи, а все разные. Смотри, сколько их тут. Какой выберешь?

– Не знаю, бабушка. Ровно бусинки одинаковые рассыпаны.

– То-то и оно, а ты примечай получше. Какие склонились, из тех сила уже уходит. Какие с лепесточками неровными, те сейчас собой больше заняты. На которых букашек всяких много, тем тоже пока что не до тебя.

– Нашёл, бабушка! – обрадовался Ваня. – Вона какой красавец прямо на солнце смотрит, – мальчик потянулся, чтобы сорвать цветок.

– Куда лезешь? – строго остановила его старушка, – ну, нашёл ты его и что? Ему, может, интересней тут остаться, чем с тобой идти.

– Как же, бабушка, – опешил Ваня, – как же я узнаю-то?

– Вот глупый какой. Так его и спроси! Да не просто спроси, а выкажи уважение. Расскажи обязательно, что делать с ним надумал, зачем нужен он тебе. Растения, они же в большинстве добрые и не в меру любопытные. А если нет потребности достойной, то чего и тревожить их.

Мальчик убрал протянутую руку от цветка.

– Значит, бабушка, с ними, как со зверьми разговаривать надо?

– Наоборот. Зверей слушать учись. А с растениями сам говори побольше.

Ваня поднялся на ноги.

– Всё-всё запомню. Ух и жизнь волшебная начинается. Я буду по хозяйству стараться, а вы меня колдовству обучать. Вы, бабушка, со мной построже, если что, то и тумака поддайте…

– Ты домой сегодня отправишься, – оборвала его старушка

Ваня растерянно заоглядывался и вдруг тихонько заплакал.

– Не гоните, бабушка, Христа ради! Если стесняю вас, так я могу и в лесочке ночевать, а приходить когда разрешите. И кормить меня не надо. Не гоните, бабушка…

Слёзы ручьём текли по немытому лицу мальчика. Старушка долго смотрела на ревущего ребёнка, затем тяжело вздохнула, подошла и отвесила звонкий подзатыльник. Ваня вмиг перестал хныкать.

– Сам просил тумаков не жалеть. Ступай за мной в избу.

В доме бабка усадила притихшего мальчика за стол.

– Слушай меня внимательно, – начала она, – всё, что велю, выполнишь в точности. Первым делом направляйся до дома. Там тебя уже ищут. По лесу ходят – аукают, а назавтра, глядишь, и соседние деревни подтянутся. Так что поспешай. Вот это, – старушка положила на стол небольшой кожаный мешочек с завязками, – деньги. Не то чтоб деньги, а так – старые колечки серебряные да монетки золотые. Мне они без надобности. А ты их потрать правильно. Закупи продуктов, какие не портятся. Муки али крупы, сам разберёшься. Сделай схрон в лесу, подальше от дома, поближе к чаще. Туда всё и стаскай потихоньку. Как закончишь, насыпь вот этой травки вокруг, – с этими словами бабушка поставила на стол второй мешочек, – это чтоб зверь дикий ничего не тронул. После того, дней так через десять, жди гостей.

– Каких? – не удержался от вопроса Ваня, до того заворожённо слушавший с открытым ртом.

– Родственник к вам случайно заглянет… очень дальний. И попросит отпустить тебя на лето к нему погостить. Поможешь ему тётку уговорить.

– А ну как она не поверит про родственника?

– За это не беспокойся. Как увидит, сразу поверит. Спиридон его зовут. Я ему весточку пошлю. Хоть и далеко живёт, а к тому времени как раз поспеет.

– Как же, бабушка, он за родственника-то сойдёт?

– Нос у него длиннее моего. Если на лавку рядом сядете, даже Фома неверующий не усомнится. После всего собери, что надобно тебе, в дорогу дальнюю и приходи сюда. Понял ли?

– Как не понять, бабушка. Всё как есть исполню в точности. И снеди такой заготовлю, что побалую вас от души.

– Эх, милой, что заготовишь, то сам и сопеть станешь, а у меня давно ни зубов, ни надобности в еде нет.

– Разве ж так бывает?

– Ты утром настой травяной выпил? Теперь, почитай, пару дней есть не захочешь.

– Волшебство, бабушка?

– Травы сильные. Я-то привычная, уж и не помню, сколько лет на одних отварах и настоях, тебе же ещё расти надобно. А как расти-то без хлебушка?

– Точно волшебство… – восхищённо смотрел на старушку Ваня.

– Скучать-то не станешь по тётке в лесу дремучем?

– Тут? Скучать? Да у меня за всю жизнь столько интересного не было, как сегодня за один денёк.

– А ну не обманывай бабушку. Я всё вижу. Говори, что гложет?

– Сестреницу жалко, дочку тёткину. Только со мной и играла в последнее время. Ещё с прошлой осени застудилась видно, уж так она кашляет, так кашляет, что мамка её и на улицу не пускает. И лекарь городской смотрел, и знахарки местные, а только всё хуже и хуже ей.

– Ну-ка покажи, как кашляет, – старушка тихонько покашляла в кулачок. – Так?

– Не, бабушка, во как, – и Ваня старательно изобразил глубокий надрывный кашель. – Только ещё и с хрипотцой.

– А рукой в это время за что держится?

– Вроде к груди прикладывает… точно: к груди.

– Бледная ли?

– Как мельник наш за работой.

– Понятно, – старушка немного пошебуршала на полках и вскорости выставила на стол рядом с мешочками берестяной туесок, – Вот этот сбор травяной настоите на воде ключевой. Смотри, не перепутай, вода обязательно должна быть ключевой, а не колодезной. Утром натощак пару глотков и вечером перед сном столько же. Начнёте в полнолуние, не раньше, не позже. Через неделю в баню сводите и прямо там грудь и спину вот этим намажете, – поставила она второй туесок. – Как легче станет, так можно кормить начинать, а пока настой пить будет, чтоб постилась, словно на чистый понедельник, только хлеб и воду можно.

– Запомню, бабушка. А что тётке сказать?

– Скажешь: пока по лесу бродил, уснул, и видение тебе было. Мол, мамка во сне приходила… нет, врать без нужды не след. Говори: бабка во сне приходила и наказала, как сделать. А когда проснулся, то и травки стоят и дорога домой видна. Поверит?

– Как не поверить, если без малого так всё и было.

– Ступай тогда. Двигай на солнце. Как упрёшься в болотце, огибай его с правой руки. Дальше всё время вверх по холму. Найдёшь зимнюю сторожку охотников, а от неё уж и тропинку видать.

Старушка сложила поклажу в запылённую наплечную котомку и вывела мальчика на улицу.

– Побегай. Коли поторопишься, то должен поспеть к ночи.

– Бабушка, – Ваня обнял старушку, уткнулся в неё и, всхлипывая носом, спросил, – а ну как не дойдёт весточка ваша до Спиридона и не дождусь я родственника моего?

– Ты не беспокойся даже, – старушка погладила мальчика по голове, – Баба Яга я или кто? Враз Мыша переколдую, да к тебе отправлю. Побегай, не тревожь бабушку.