Однажды, зимнею порою, Тянулась ночь по тишине И очи сонной пеленою Не покрывала только мне. Я был бессонницей размучен, Глаза смежал и открывал, — Вдруг слышу: «Будь благополучен!» — Мне дух невидимый сказал. Кто здесь? – могильное молчанье. Забилось сердце у меня; Но я, свой ужас отженя, Свое услышал восклицанье: «Зачем ты здесь?» – я закричал, Желая странность эту сведать. «Твою судьбу тебе поведать, — Мне дух уныло провещал. — Ты будешь жить без наслажденья, Чтоб приносить его другим; Но и за то без сожаленья Ты будешь ими же гоним. Тебе стороннего участья Не дан врачующий бальзам; Но все малейшие несчастья Ты живо вычувствуешь сам. Ты будешь истину с укором И петь и молвить там и тут, И люди общим приговором Тебя невеждой нарекут. За ум насмешливый врагами Тебя судьба обременит, Но и с немногими друзьями Она тебя разъединит. Среди рассеяния света Ты будешь думать об одном; Попросишь помощи, совета — Тебя попотчуют вином. Ты для людского наученья Все муки должен испытать; Но, чтобы радость описать, Тебе дано воображенье. Ты станешь холоден и тверд, Отвергнешь светские забавы, — И скажут: „Он несносно горд, Он ищет странностями славы!“ Любить ты будешь горячо — Тебя отринут хладнокровно За то, что юное плечо Без знака доблести чиновной. И будет жизнь твоя тобой В уединеньи проводима, И ты ж, растерзанный толпой, В ней прослывешь за нелюдима. Ты посмеянье обретешь, Не обретая состраданья, И в раннем возрасте умрешь, Воспев глупцам свои страданья. Вот всё, что ждет тебя вдали: Так изрекли судьбы уставы; Но ты все бедствия земли Снесешь и вытерпишь – для славы!»
Умолк мой дух, и я спросил: «Но где же слава, дух могучий?» Он, улетая, заключил: «Твои дела и век грядущий!..»
Противоположность
Когда в восторге обожанья Держу я гения труды И дум и звуков сочетанья И вдохновения следы Глазами жадно пробегаю, Тогда без следующих слов Я мысль поэта постигаю, Дивясь гармонии стихов. Ни напряженного искусства И ни труда не вижу в них, Но будто собственные чувства Мне выражает каждый стих. Как будто эти ощущенья Я испытал в забытом сне, И дар такого ж вдохновенья Таился, кажется, во мне; В воображение порою Рвался неясною мечтою, И вдруг в творении чужом Предстал пред очи так нежданно, Как идеал мой, бывший сном, В чертах лица моей желанной. Я рад, но что-то в сердце… Пусть Предаст, что в нем, мой вздох невольный: Соревнованье или грусть Души, собою недовольной. И лишь пройдет восторга миг, Я говорю: скажи мне, гений, Как ты добился вдохновений, Как выраженья ты достиг? Я рвусь, я жажду знать, тоскуя, Чем тайны собственной души, В досуг отшельничьей тиши, В сознаньи вымучить могу я? Как цепкой мыслью их схватить. Обрисовать в словах удачных, И эту горечь истин мрачных Гармоньей слога усладить? Скажи, скажи мне, жрец-учитель, Какою силой ты мучитель И ты ж лелеятель сердец?..
На вопль моленья наконец Ко мне слетает чуждый гений, И я дрожу от наставлений.
Но если вялые стихи, Живые чётки рифм и точек, Пытают душу за грехи Всей пустотой бессвязных строчек; Когда в наборе грозных строф, Фаланг бессильной уж идеи, Литературные пигмеи Громят мой ум всем громом слов; Иль хочет добренький бездушник Уверить всех, что он поет, Когда лишь точит он, баклушник, Истертым киот И пялит в раму романтизма Свои альбомные мечты, Смесь откровений эгоизма И фраз глубокой темноты, — Я говорю тогда: тебе ли Жезлом пророка жечь сердца! Не зароятся в колыбели Рои фантазий мудреца. В твоей груди не клокотала Геенна огненных страстей И, исстонавшаяся, в ней Душа, варясь, не хохотала. Ты не был горд самим собой, Не испытал уничиженья; Ни за какие наслажденья Не шел бороться ты с судьбой. Не выбрав цели ни малейшей, Хоть низость ползала твоя, Не тряс ты цепью бытия Пред спесью низости знатнейшей. Горячка чувств тебе смешна И в сне ума непостижимо, Как сердцу пылкому тошна Холодность черни недвижимой. Ты, так, не видишь, почему Содом неправд не рай уму, Содом с богатствами, честями И с их наивными глупцами! Ты не поймешь, – и где понять Ушам бродящего арфиста Ужасный грех – не чисто взять! И раздражительность артиста. А смеешь брать, простой раб нужд, Шарманщик в пиршествах порока, И тон идей, которых чужд, И арфу вольного пророка!..
Я негодую. Но едва Иссякнет ток негодованья, Во мне уж грусть самосознанья. Куда я сам стремлюсь? – Молва Грозит и мне перстом молчанья! И, может быть, уже давно Меня такою же тирадой Убил другой иль – всё равно, — Не тронув, сжег своей пощадой. И я, творец простой чухи, Я точно так же сам ничтожен, Как тот, кому мои стихи Придут по мысли – факт возможен!.. Я вижу, вижу: я ль не прав? Я ль пустозвучен в изложеньи?.. Но горд и мнителен мой нрав — И я грущу в уничиженьи.