Kitobni o'qish: «Экспансия»
Мы столкнулись с феноменом, необъяснимым с точки зрения цивилизованного европейца – как могли эти славянские варвары, отринув Господа нашего, построить столь огромную, могучую и хозяйственно развитую державу?
Папа римский Каликст III 1168 год х. э.
Серия «Наши там» выпускается с 2010 года
© Авраменко А., Гетто В., 2017
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2017
© «Центрполиграф», 2017
Оформление художника Павла Ильина
Пролог
Шевелитесь, эй! Скоро немцы на слом вновь пойдут!
…Город пылал, обложенный войсками крестоносцев в плотное кольцо. Тридцать тысяч воинов, осенённых знаком Распятого, ждали утра, чтобы пойти на последний штурм, захватить невиданные доселе богатства, копимые еретиками сотни и тысячи лет. Каждый из отправившихся в поход по зову Святой матери Римской Церкви знал, что, победив язычников, обогатится так, как не снилось в самых радужных снах, и не столько вера, сколько жадность, неизмеримая и ненасытная, вела в бой саксов, даков, франков и прочие отбросы Европы. Святая земля далеко. И воины там умелы и злы. А здесь – лишь грязные славяне, земли которых так нужны переполненным народом странам, осенённым знаком Христа. И нужны рабы, чтобы возделывать захваченные земли, которые станут новыми графствами и баронствами, но самое главное – золото и драгоценные камни, которые спрятаны в месте, где варвары справляют свои недостойные шабаши, большом деревянном строении на вершине холма, к которому ведут лишь две дороги…
Фон Зикинген, младший сын барона, а потому не имеющий ни собственного замка, ни крепостных, глотнул из кожаной фляги удивительно вкусного напитка, захваченного им в сожжённой вместе с жителями деревне на той стороне пролива, потом зло посмотрел на подсвеченные пылающими домами высокие стены. Впрочем, теперь не такие уж и высокие – десятки требучетов непрерывно метали в них каменные глыбы, потихоньку выкрашивая из стены кладку. Зияют проломы, в которых блестят металлом копья защитников. Глупцы! Они надеются выжить в завтрашнем штурме?!
Баронет поднялся, поднёс руку к глазам – ему кажется, или там, в гавани, какое-то шевеление? Датский флот, поддерживающий крестоносцев, к величайшему сожалению, был полностью уничтожен. Пять тысяч славных воинов пало в той битве. Никто не вернулся на берег, и печальные песни звучат у каждого из костров, возле которых расположилось на отдых крестоносное воинство. Лишь расчёты камнемётных машин, сменяясь время от времени, непрерывно метают глыбы, которые подтаскивают пленники из эстов и прочих… жмуди и жумайтов. Впрочем, достаточно было казнить для острастки пару из них, чтобы эти грязные варвары заработали не на страх, а на совесть. Так что завтра Аркона, город несметных богатств, падёт, и Животворящий Крест осенит новые земли…
– Да быстрее же!
По улицам горящего города бежали люди, собравшиеся в Арконе со всех окрестностей. Те, кто успел, бросив всё нажитое, добраться до каменных стен, защищающих город. Кто замешкался – был люто убит. Удар меча являлся высшей милостью со стороны воинов Триединого. Зачастую умирать приходилось страшно и мучительно – гореть заживо, корчиться от залитого в желудок через большой рог крутого кипятка, а то и бежать вокруг столба, наматывая на него собственные внутренности из распоротого живота…
Горожане и беженцы уже не ждали ничего, кроме смерти. Некоторые договаривались друг с другом помочь уйти на небо. Иные – шли на стены, чтобы хотя бы в смертный час дотянуться до врага, вцепиться зубами ему в горло. Мужчины, подростки, старики – все, кто мог держать в руках меч или копьё, натянуть лук. Но оставались ещё женщины и дети. Тысячи и тысячи тех, кто попадёт в руки озверевшим убийцам, своими муками будет тешить их нечеловеческую злобу и лютость…
И вдруг случилось чудо: под покровом глухой ночи в гавань Арконы вошли корабли. Невиданные, громадные, каких никогда не видели ни на Руяне, ни в прочих славянских землях. О двух великанских корпусах под треугольными парусами, с могучими воинами на палубах. Поначалу защитники града подумали, что это новые захватчики, и уже приготовились к отпору, понимая, что это конец, но знак Громовника на парусе, который различили самые зоркие, заставил расчёты камнемётных машин повременить, тем более что корабли стали поодаль полусгоревших причалов, чьи обугленные останки торчали гнилыми зубами из глади моря, не пытаясь высадить своих воинов. А затем от огромных судов отвалила лодочка с загнутыми носами, в которой четверо гребцов, стоя на колене, махали дружно широкими вёслами. Необычный кораблик с лёгким шорохом выскочил на песок, и воины враз выпрыгнули из него, стали в ряд странный – двое спереди, двое с тылу прикрывают. Доспех непривычный. Но на славянский лад. И сделан удивительно добротно.
Один из них голос подал. Правда, негромко, но властно:
– Кто старший в граде?
Чувствовалось, что речь славянская для воина привычна, да только некая чуждость ощущалась в его словах. То ли необычность говора, то ли наречие другое.
Из темноты вышли шестеро градских дружинников, и один из них, в посечённой кольчуге, устало спросил:
– А ты кто таков, чтобы старшего искать? И что за лодьи?
– Некогда мне лясы точить. Каждый час дорог тёмного времени. Мы из Славграда. Слышал?
Воин отрицательно покачал головой в островерхом шлеме. Неизвестный скривился:
– Тогда не тяни тура за хвост, а пошли кого-нибудь, пусть донесёт весть старшим – Славград на выручку пришёл. А мы пока тут подождём. – И демонстративно уселся на обломок бревна, скрестив руки на груди.
Старший из арконцев подумал, потом всё же решился, позвал знаком мальчишку, чьи любопытные глаза блестели в темноте, склонившись, прошептал ему на ухо несколько слов и уже хотел было отправить с вестью, да тут сидящий чужак вдруг бросил:
– Не перепутай, парень. Из Славграда мы. Так и скажи. А коли жрец не поверит, пусть сам сюда идёт. Доказательств у нас предостаточно. – И кивнул в сторону едва различимых и вблизи огромных корпусов…
Ждать, как ни странно, пришлось недолго. Как потом выяснилось, старший жрец, увидев вошедшие в гавань неизвестные корабли, сам поспешил на помощь тем, кто оставался охранять бухту от высадки десанта осенённых Триединым во главе храмовой дружины, в которой уже оставалось едва две трети воинов. Мальчишка-гонец попался навстречу спешащим на помощь бойцам и, запыхавшись, передал слова неизвестного. Жрец словно споткнулся, потом переспросил:
– Он сказал: из Славграда? – не веря услышанному, но мальчишка повторил именно это название…
…– Значит, вас две тысячи?
– Воинов две тысячи. Остальные – наряд корабельный. Ещё столько же. Сам видишь, корабли у нас не маленькие. – Неизвестный воин показал рукой назад.
Жрец перевёл взгляд на громадные лодьи, крашенные в чёрный цвет, чтобы было незаметнее, вздохнул:
– А их – тридцать тысяч. Не будет толку, коли вы головы сложите вместе с нами зря.
– Уверен, жрец?
Не было привычного Радомиру почтения во взгляде воина, не было и особого уважения. Просто обычное поведение младшего по возрасту перед старшим, но не как перед служителем Святовида. И почему – к сожалению, знал старший храмовый жрец… Знал…
– Всё равно вина наша перед Славградом безмерна. Да и перед всем племенем славянским тоже… Не примем мы помощи в ратном деле. Но коли можете, спасите детей и женщин, что в граде собрались. Примите на палубы. А мы уж постараемся смертью своей грехи тяжкие искупить. Перед народом нашим, перед землёй родимой…
Изменилось нечто в лице воина. Поднялся он с бревна, на котором сидел. Склонил впервые с уважением голову, с которой шелом снял.
– Коли так решил, жрец, да будет с тобой благословение наших богов – Перуна-воителя и сына его, Маниту-сеятеля. Веди людей сюда. Всех заберём. Никого не оставим…
…– Шевелитесь! Давайте скорей!
Но никого подгонять не было нужды – все и так спешили, как могли. Ночное время летом короткое, а увидят воины Проклятого истинными, что уходит из цепких лап добыча – пойдут на штурм не раздумывая. И тогда…
– Чего застыла, жёнка? Кого ждёшь? Давай на борт! Бросай всё. Сама иди и дитя своё забери, бестолковая!
Стоящая у широкой сходни молодая женщина в богатой одежде вдруг бросилась навстречу спешащему к ней дружиннику из арконских, упала к нему на грудь, заплакала, а тот стал ласково гладить по голове её, ребёнка лет трёх-четырёх, которого та держала на руках, и Славградский ратник притих. Навеки ведь прощаются. Никогда больше не встретятся. Если в Ирии только…
…– Паруса – вздеть!
Хлопая прочной тканью, треугольные снасти вновь поползли на мачты. Флот Славграда покидал гавань Арконы, отказавшейся от военной помощи. Но зато на его палубах находилось почти пять тысяч женщин и детей. Ни один славянин мужского пола, кроме грудных и не умеющих ходить, град не оставил.
…1 июля 1168 года Аркона благословенная была полностью захвачена крестоносцами. Последние её защитники были заживо сожжены при обороне Храма Святовида. Последние девять человек. Во главе со старшим жрецом. Они погибли, не сдавшись. А захватчики, потеряв половину из собранных буллой папы тридцати тысяч воинов последней, третьей, волны, оказались ни с чем: они не нашли ни несметных богатств, собранных язычниками за поколения, ни даже рабов. Мирные жители бесследно исчезли. Кто-то пустил слух, что они сами утопились в море, чтобы не попасть в руки захватчиков. Пятьдесят тысяч желающих нажиться навсегда остались у стен Арконы благословенной, завалив своими телами рвы перед стенами и улицы города.
Но на широких палубах невиданных чёрных кораблей далеко в море сидели и стояли те, кто смог чудом спастись…
Глава 1
Богат и могуч Славград, столица державы славов, протянувшейся от Ледовитого моря до гор Зубчатых1, от океана Старого2 до Нового3. Почти миллион человек живёт в граде, раскинувшемся по обе стороны озера Предков4. Высится над ним детинец великий, в котором живут правители государства могучего, которому равного нет нигде. Как было принято с основания державы, два у славов князя. Один – военным делом занимается. Второй – хозяйством. На Совете державном оба равный голос имеют. Ни у кого из них предпочтения нет. Раз в год собираются те, кто занимается слободами, в коих всё хозяйство державное находится, на Сбор великий, в зал большой, где садятся за стол круглый и решают, что дальше народ делать будет, куда путь страны направить. Слободы те следующие: Рудничная, Кузнечная, Махинная, Военная, Корабельная, Хлебная, Животная, Товарная, Тягловая да Торговая.
Ну, чем Рудничная да Кузнечная и Хлебная занимаются, из названий ясно. Первые добывают да обрабатывают все минералы, что в земле находятся. Вторые – уже готовые металлы и минералы перерабатывают на своих кузнях больших. Ушли те времена, когда кузнецы в одиночку да с помощью пары подмастерьев всяк сам по себе ковал потребное общине и родовичам. Теперь кузни мастерские в зданиях огромных, каменных, специально выстроенных находятся. По тысяче и более человек работает в такой мастерской. И не машут тяжёлыми молотами здоровые молодцы – вода приводит в действие великанские махины, бьют по наковальням молоты в тысячи пудов весом, катают лист стальной на валках громадных. Ибо много железа, стали, меди да свинца и прочего держава и союзники её требуют каждый день, каждый час, каждый миг. Ни один одиночка не справится. Только община!
Хлебная слобода за питание славов отвечает. В её ведении находятся бескрайние поля, раскинувшиеся на Великих степях, на горных террасах. Растут там пшеница, рожь, уота5, томаты, маис, и лён, и хлопок… Да разве перечислишь всё, что на тех полях произрастает? Устанешь пальцы загибать. Когда первые войны с племенами окончились, началась эра торговли. Двинулись в разные стороны караваны купеческие на турах и кораблях, искали людей разных, предлагали товары невиданные. Назад везли всё, что те взамен предложить могли. Так вот собирали полезные людям растения, высаживали, приучали к новым местам. И теперь стол любого слава в любое время года ломится от свежих фруктов и овощей, от мяса и хлеба, от каш и похлёбок, не говоря уж о напитках. И кава горячая, душу согревающая, и настой из листьев разных и трав сушёных, и сбитень горячий, и, конечно, квас ржаной, острый. Пристрастились меднокожие славы к напитку из-за моря. Наравне с трубкой, набитой добрым табаком, его любят.
Ну а что прочие слободы? Махинная – та новое изобретает да запускает в дело. С первой машины всё началось, Бренданом-ирландцем сделанной. Долго та трудилась, едва ли не сотню лет на первом руднике славов, потом с почётом сняли её с места да привезли в Славград, поставили перед детинцем наряду с конём деревянным долгогривым да мечом вострым булатным под навесом. Смотрите, люди племени славов и гости, – с этого держава великая началась! Вот и порешили первые князья-основатели создать двор для тех, у кого голова светлая да глаз острый. С той поры и ποявилась Махинная слобода. Много чего полезного выдумщики в дело ввели: и телеги появились великанские, которые по тысяче пудов груза везти могут, и махины, труд людской облегчающие, – доскотёрки, да молоты и станки, водой бегучей в работу приводимые, – их изобретение.
Военная и Корабельная слободы – армия и флот. Войско у славов большое. Но по населению если считать – совсем крохотное. Едва десять тысяч конных да столько же пеших, ну и крепкорукие. Так прозвали тех, кто махины боевые использует. А уж там всякого навыдумывано… Корабельная – та флотом заведует. Строит корабли, военные и торговые. Новые виды кораблей измышляет, пробует. И пешцы морские, наряд корабельный, в её подчинении, и заведения, в коих учат молодёжь морскому делу, – также к ней относятся.
Животная слобода скотиной домашней заведует. В её ведении стада градские и селений, фермы великанские, на которых молоко доят, всяк зверь лесной да домашний, а ещё – туры боевые и лошади рабочие и боевые. С тех десяти коней, подаренных дочери и зятю кипчакским ханом Бураем, пошли табуны невиданной допрежь выносливости и силы. И нет теперь равных коннице славов. И отрядам тяжёлой турьей кавалерии… Тут вообще дело страшное, когда несутся на тебя сотни могучих быков, в сталь шипастую закованные до кончика хвоста, воины на спинах их в доспехах непробиваемых, с копьями длинными, зубчатыми. Не устоять ни одной пехоте в мире против них. Лишь лучшие из лучших да ещё у кого талант к этому делу есть в таких войсках службу несут и гордятся этим.
Тягловая слобода – те дорогами да перевозками заведует. Доставить урожай уоты из града Пуэбло, столицы южных земель, в Рудничный град, столицу слободы тех, кто из земли богатства её достаёт, – да пожалуйста! И вот идут караваны огромные по мощённым камнем, ровным дорогам от одного места до другого. Вроде неспешно, а непрерывно. И днём и ночью. Меняют быков могучих, что великанские телеги тянут на каждой станции транспортной. Поменяли на свежих? И погонщиков сменили. Те уже обратный караван домой гонят. Удобно! Да ещё и дороги слобода строит. Те самые, каменные. Стройки такие тоже в её ведении.
Торговая слобода отвечает за купечество. Ищет новые рынки, неведомые доселе народы, с коими торговать можно. Осваивает новые места. Её корабли бороздят моря и океаны, ходят к лурам, в грады Ханства Великого, на всю великанскую тайгу от океана Нового до Каменного Лба раскинувшегося. Знают уже славы, что не новые то земли, на которых луры живут, – край материка Старого. Если по землям луров пройти насквозь, то за горами древними будет земля, на которой славы в древности, до Исхода великого, обитали.
И лишь Товарная слобода осталась у нас не описана. Ну да та всякой мелочью занимается. Изготавливает утварь домашнюю, приклад рабочий и строительный, словом, всё то, что в любом хозяйстве требуется. От иголок до ниток. Но основное её занятие – ткани. Льняные, шерстяные, хлопковые… Нашёлся злак чудесный, даёт вату мягкую, которую прясть можно не хуже шерсти и ткани из коей легки и приятны в ношении телу.
Так вот и живёт, богатеет государство славов. Прибавляется население с каждым днём, растут новые грады и селения, строятся мастерские и промыслы. Нет уже прежнего Совета племён. Все племена добровольно руку славов приняли. Дружескую, не господскую. Ибо куда лучше иметь твёрдую уверенность в завтрашнем дне, не зависеть от каприза богов и жить, познавая новое каждый миг своей жизни! Приходили целыми племенами – кто защиту искал, кто знания, кто силу. Никому славы не отказывали, лишь одно условие ставили: уважай ближнего своего. Ибо равен он тебе, несмотря на цвет кожи и рождение. И потому за пять сотен прошедших лет теперь одна на земле этой держава, единый народ, одно хозяйство. Даже диких кипчаков, коих пришлось спасать от мечей неведомого народа, в попытке спастись рванувших не в сторону славянских земель, а за Каменный Лоб, и тех у луров выкупили да сюда привезли.
Теперь кипчаки также живут у славов, растёт их народ не по дням, а по часам. Пасут они стада несметные туров, овец и прочей живности на самом полудне державы, став неким щитом между племенами дикого материка, перешейком узким соединяющимся с освоенным, и тем, на котором сама держава привольно раскинулась. Но дружат крепко с прочими народами и не ссорятся, считают себя хоть и кипчаками, но славами одновременно. Никого огнём и мечом под свою руку славы не загоняли. Дружбу получали торговлей да ласкою, добрым словом да умением. Потому и прекратились ныне войны, растёт население, процветают ремёсла. Сыт и доволен народ, богата и могуча держава.
… – Княже!
Распахнулись массивные створки красного дерева, и на пороге вырос юноша лет четырнадцати, склонил голову, приветствуя хозяина покоев. Мужчина, тридцати лет от роду, светловолосый, но с карими глазами, выдающими то, что в его роду была меднокожая прабабка, повернулся от открытого окна, выходящего во двор детинца, вопросительно взглянул на вошедшего. Глаза мужчины потеплели.
– Что такое, Дар?
Подросток молча подошёл, протянул князю небольшой кусочек тончайшего пергамента. Мужчина быстро пробежал его глазами, вздохнул:
– Значит, конец… Спасибо. Скажи там внизу, пусть седлают Ярого. Сейчас буду…
Юноша кивнул, вышел, закрыв за собой двери. Мужчина остался один, тяжело вздохнул: пала Аркона. Последняя связь с землёй предков оборвана. Впрочем, последнее время она становилась всё тоньше и тоньше. Когда новое славянское государство росло и богатело, Руян и земли под его рукой беднели и уменьшались. Пять сотен лет назад совершили жрецы Святовида страшное предательство и измену Славянским землям, заперев богов, оберегающих племя своё, в небесных чертогах. И обрадовался Трёхликий, Проклятый истинными, стал набирать силу, дав невиданные возможности своим слугам. Быстро появились новые государства на Старом материке, разбогатели, стали многолюдными. Плодились верящие в Распятого, словно кролики дикие. Проклятому нужна была сила, чтобы окончательно стереть славян с лица земли, подчинить их землю, заставить веровать в себя, уничтожить богов племени. И он этого добился. Из жадности да зависти совершили жрецы неискупимое предательство. Потому и нет больше Арконы благословенной, стёрта с лика Руяна она. Лишь пять тысяч беженцев доставил флот под командованием младшего брата его, Добрыни. И теперь славы и государство их сами по себе. Где-то скрываются ещё истинные славяне, верующие в изначальных богов, да только с каждым днём их всё меньше и меньше.
После того как Владимир-предатель окрестил Киев и пошёл огнём и мечом по землям славянским, сжигая идолов, разоряя капища и молитвенные места, убивая без разбора старого и малого, скоморохов, гусельников, всех тех, кто людей словом ободрял, стали чахнуть племена, слабеть. Высасывал их силу Трёхликий неуёмно, делясь малой толикой с франками и даками, саксами и германцами, и именно потому стали те цари и короли набирать силу свою, захватывать исподволь, ничем не брезгуя, исконные земли лютичей и пруссов, полабов и венедов. А с полудня да с восхода пришли на славянские земли новые напасти – тысячи тысяч кочевников нового племени, хазарами и печенегами прозывающиеся, уничтожающие народ и города с селениями без всякой жалости и пощады. Горели нивы, пылали города, тысячами люди убивались без всякой жалости лишь за то, что возделывают они землю, за светлые волосы, за глаза голубые да ноги ровные. Сотни уводились в полон и исчезали бесследно, и полнились рабские торжища в Аравии, Персии, подсчитывали барыши константинопольские купцы. Вроде бы и окрепла Русь, как теперь славянские земли стали называть, да толку? В сяк князь под себя гребёт, соседа норовит обидеть. Сам за себя лишь стоит. Варяги и нурманы с севера подступают, тоже знак Распятого несут, славян в рабство обращают. Теперь лишь страна славов единственной осталась, где Триглав воли не имеет и куда ему путь пока заказан…
Всё это князь обдумал, сбегая по лестнице на крыльцо детинца, возле которого уже бил копытом могучий вороной. Легко, не касаясь стремени, взлетел в седло, вперёд выехал воин с княжеским символом, коротко в рог прогудел, и рванулся десяток охраны следом за всадником на вороном коне по мощёному двору, к воротам открытым.
Улицы Славграда были многолюдны, как обычно, но завидев реющий над кавалькадой бунчук алого цвета, жители и приезжие спешили расступиться, давая проехать спешащим всадникам. Подковы лёгкие, из металла особого, искры рассыпают, гривы полощут, хвосты развеваются у коней. Плащи багряные из ткани льняной, плотной колышутся от скорости. Красив князь воинский Ратибор и холост. И потому краснеют девушки и молодки, глядя на сильного мужчину в доспехе ратном лёгком, гордо сидящего на коне неслыханной красы. Силён он на диво, добр к людям и уважением пользуется за разумность и рассудочность. Да и двор его богат, так что замуж за такого выйти – счастье невиданное обрести. Вот и думайте теперь, отцы невест, как бы молодца такого под венец со своей дочерью отвести…
Через два часа выехали за городские стены, добавили ходу – до Торжка, как первый град, основанный на Старом океане, назвали, сутки пути. Спешить надо. Завтра должны корабли Добрыни пристать, привезти людей. Хлебнули те горя. Обогреть каждого нужно, пристроить, обучить порядкам да обычаям нашим. А самое главное – пусть тайники6, потомки Крута-ясновидца, что души людские видеть могут и читать, проверят каждого. Коли есть душа у беженца – принять. Ну а коли подсыл…
Дёрнулись губы князя в зловещей улыбке.
Выехали к Торжку рано утром, когда первые лучи Ярила океан бескрайний осветили, заиграли на волнах безбрежных искрами драгоценными. Поднёс к глазам трубу дальнозоркую – нет, не видать ещё парусов корабельных. Значит, время есть ещё. Можно и отдохнуть, и посмотреть, как готовятся к приёмке новых гостей…
Пустил Ярого шагом – пусть остынет конь добрый. Теперь уж спешить некуда. Жеребец понял заботу, мотнул головой, всхрапнул ласково. У стены, окружающей город, встретила стража – здесь службу несут на совесть. Не только торговый это город, но и место, где весь флот боевой славов обитает. Место, где строят корабли, мастера живут, на верфях работающие, воины, что в наряде боевом службу несут, и те, кто управляет кораблями. Князя увидели – поприветствовали, как равного. Все ведь воины.
По ещё спящему граду едет князь со своими воинами, искры так и летят из-под копыт, цокот раздаётся конский лёгкий, когда едет небольшая кавалькада по мощённым камнем, чисто выметенным улицам вдоль домов богатых. Славы бедно не живут. Этим всё сказано…
Приехали на пристань. Там уже встречают. Тайники на причалах, куда корабли пристанут, возвращающиеся из похода, уже цепью стоят, чтобы ни один из приезжих не прошмыгнул мимо их взгляда зоркого. Оно вообще-то не страшно, если пустая оболочка явится вместо человека. Но нечего таким среди чистых людей делать. Будет пустота внутри несчастного точить и точить человека, лишать его сна и здоровья, зависть и злобу плодить-разжигать к окружающим его. И начнёт он стремительно чернеть, становиться тем, кто высасывает силу людскую да Трёхликому отдаёт, приманивать начнёт Проклятого на эти земли. Так что лучше уж сразу такого… в поруб7, а там и либо голову с плеч, либо позорной казни через удавление предать…
Ратибор спрыгнул с Ярого, устало пошатнулся вперёд, выпрямился. Ноги гудят чуть. Последнее время ездил мало, потерял сноровку немного. Пора отдых брать да в лагерях воинских силу потешить. Слишком много за пергаментами сидели… К нему уже спешил старший пристани, склонил голову, приветствуя, качнулись перья металлические, его шелом украшающие, – воин тот из меднокожих происхождением. У них обычай такой – на шеломы венки из стальных перьев ставить. За каждого сражённого – перо. Орлов-то на всех не наберёшься… Улыбнулся старший, руку к груди приложил:
– Здрав будь, князь Ратибор!
– И ты будь здрав, Анджиги, храбрый воин!
Обнялись, и сразу же князь за дело взялся: всё ли готово к прибытию кораблей, к приёмке беженцев? Старший доложил, что все на местах, собраны повозки. В городе в специальном лагере, который построили, когда корабли на Аркону пошли, уже всё тоже сделано. Занимаются всем определённые люди. Топят и бани для помывки, и пищу для людей кухари варят. Одежда тоже со складов выдана, и списки составлены тех, кто принимать новичков будет. Все они извещены, согласие дали.
Сработала махина державная без задержек и промахов, словно припиленные друг к другу любовно шестерни молота механического. Теперь осталось только дождаться, пока корабли пристанут да сходни сбросят. Сразу станут телеги для пассажиров подавать, грузить на них людей, везти в место для сбора. Там отмоют их, накормят, оденут. Кому надо – жрецы помогут, изгонят лихоманку или иную болезнь из тела человеческого. А когда сорок дней пройдёт – соберутся те, кто пригреют новых людей, заберут их из общего места да повезут туда, где отныне новый дом будет для приезжего человека.
– Кавы, княже? Известят нас, когда паруса появятся?
Улыбнулся Ратибор:
– Не откажусь.
Знает слабость князя старший пристани, потому и предложил. Напиток из жёлтых плодов дерева, что никогда не роняет своих листьев, греющий душу и сердце, заставляющий лучше работать голову. А когда в него каменный мёд кладут да молоком тура заправят, – ничего вкуснее нет! И ароматный запах уже дразнит ноздри.
Расположились на балконе дома, где живёт старший пристани. До самих причалов – пешком если, не успеешь до ста досчитать. И вид на вход в бухту отличный, сразу заметят, когда паруса появятся. Пили каву, угощались пирожками с яблоками и варёной ягодой черникой, хорошо, ещё не наступил полдень и жары особой нет. Да обдувает ветерок лёгкий с моря. Расслабился князь, отдыхает. Как же хорошо, когда выдаётся такое спокойное мгновение отдыха!.. Вели неспешные беседы. Рассказывал старший новости, о том, что в последние дни происходило, делился радостями: младший брат его водимую привёл намедни. Знатную свадьбу сыграли, веселились от души. Жена из рода кипчаков. Красивые дети будут у них. Князь порадовался тоже счастью молодых. Взял на заметку прислать подарок молодожёнам.
Воины, что его сопровождали, пониже устроились, тоже пьют напитки, отдыхают. Девы, что на пристани Анджиги трудятся, так и вьются возле них, глазки строят. А ведь красавицы – одна к одной! Эх, точно, скоро ещё свадьбы будут…
Гулко ударило било на вершине горы, у подножия которой раскинулся привольно Торжок, и полетела весть от одного сигнальщика к другому, вызванивая сообщение боем условным. Прислушался князь:
– На горизонте наши корабли. Двадцать стягов. Чёрных нет.
Отлегло на душе – мало ли какую заразу неведомую с беженцами могли на борт принять. Уходили ведь наверняка в спешке. До проверки ли было. Да и как отказывать тем, для кого палуба двулодника славов единственная надежда ни жизнь? Допил не спеша вкусный напиток, встал со своего места, поблагодарил воина за хлебосольство. Тот ответил, потом кликнул девиц, велел прибрать за гостями и, уже суровея лицом, внутренне собираясь, поспешил за князем, шагающим широким шагом к пристани, куда должны были пришвартоваться корабли флота.
Могучие корабли заходили лихо! Наряды их явно хвастались перед князем, который обязательно должен был их встретить из такого похода. Громадные корпуса высились на добрый десяток саженей над водой, почти не кренясь совершали сложные манёвры. И вместе с тем – без суеты, делая своё дело чётко и умело. Двулодник воеводы похода замер у пристани первым, бросил канаты, которые подхватили подвязчики, обматывая толстые тросы из пальмового волокна, не гниющего в воде, вокруг каменных столбов. Взвизгнули обшитые толстыми шкурами подушки, призванные защитить деревянные борта от соприкосновения с каменной кладкой причалов. Послышались дружные крики причальных, что подтягивали при помощи брендановых махин корабли – по канату с кормы и носа каждого корабля цеплялись к ней, и, поднатужившись, мужи подтаскивали корабли вплотную к причалу. Ещё несколько мгновений – и вот уже толстая сходня падает на камень причала, тут же прикрепляемая к положенному месту, и на её ступеньки ступает Добрыня…
Подошёл поближе, потом порывисто шагнул вперёд, руки простёр навстречу – обнялись крепко братья. Рады оба встрече – два месяца не был младший князь у родных берегов, бороздил моря, до этого ни разу не хоженные и знакомые ему лишь по свиткам древних корабельщиков.
Лишь особо доверенные, да малым числом, ведали путь к отчим землям, но сам Добрыня до нынешнего года к Руяну не плавал ни разу…
– Как сходил?
Посуровел взгляд у воеводы, словно тень прокатилась по лицу его. Ответил глухо:
– Страшное творится на родной земле, брат. Ну да о том тебе лучше с беженцами побеседовать.
– Потом с ними говорить будем, сейчас пусть выгружаются. А мы – пойдём. Через два дня Совет соберётся. Пришлось вот… У нас тоже проблемы появились. И немалые. Так что – одно к одному, брат.
– Да… Беда одна не ходит. – Опустились плечи у воина, но тут же вновь голова поднялась, улыбка озарила лицо. – Да только слав беде не поддаётся…
– А мечом её, подлую, между глаз! – подхватил поговорку, известную каждому, брат.
