Kitobni o'qish: «По вашим стопам, Великие»
I
Угасающее лето: жнивень месяц
Срединный край
– Как же. Ты. Бесишь! – прокатилось над лесной поляной, окруженной короткими, мшистыми елями.
Дело шло к вечеру. Ее возглас поднялся в глухое аспидное небо, на котором сегодня не выделялись даже облака. Холодный дождь накрапывал еще с ночи.
– Я только-то прошу подсказать с дорогой, – ответил на ходу Рэй, опустив бесполезную в этой глуши карту. – Ты ж сама нас в эти леса завела – c обеда блуждаем, нет бы по гостинцу шли.
– А ты понимаешь, что значит «не знаю»? Я триста лет не была в Срединном. Дороги лесами поросли, а гостинцы переместились.
– Так и не предлагала бы идти напрямик. Лиса! Неужто у тебя нет чувства направления?
– Я же не ясновидящая! Откуда могла знать, что по направлению явится овраг, непригодный для прохода лошадей?
Амадей посмеялся, наблюдая за ставшей столь привычной перепалкой этих двоих.
– Темнеет, уважаемые герои, – дипломатично обратился он, запрокинув голову к небу. Капюшон спал, а он взъерошил мокрые, соломенного цвета волосы – именно такой цвет обрели под ярким солнцем его в обыкновении каштановые пряди за время пути из Умиры до Девичьего Поля, а оттуда в Срединный край. – Давайте здесь привалимся? Смотрите, какая чистая полянка.
Но двое строптивых, шагающих впереди, дипломата даже не слышали.
– Давай-давай, попрекай девушку во плену! Может, еще прикажешь мне, аки верной собаке, пробежаться вокруг да поискать ориентиры?
– А от собаки и то больше проку, – буркнул Рэй.
– Вот Горицвет даже не знал, что это такое – заплутать в лесах. Уж он всегда знал, что делать и куда идти, – Сольвейг обиженно скрестила руки на груди поверх своей неизменной коричневой робы и отвернулась.
– Ага, знал. Отступник, что похищал вещи героев и убивал товарищей. Отличный пример для подражания.
– Он хотя бы не донимал меня бестолковыми вопросами.
– Зато продать тебя за серебро, как диковинного зверя, это ерунда, это он даже молодец.
– Сам-то, тоже мне расчудесный герой. Горе мне с таким спутником!
– Так и бродила б дальше со своим любимым героем. Или он тебя в итоге прогнал за ненадобностью?
Сольвейг впилась в спутника жгучим взглядом.
Пререкались двое каждый божий день. В долгой дороге оно даже и лучше: и себя взбодрить, и друзей повеселить, но оба знали незримые границы, за которыми наступали темы, которых касаться нельзя. И Рэй такую границу только что пересек, забравшись в таинственное прошлое подруги. Впрочем, тут между ними влезла Настя, велев никшнуть обоим!
Она схватила под узду лошадей – Чубу и Ворона, и объявила привал до утра. Когда стрелок посмел возразить, мол, еще и не стемнело, Настя отчитала его нездоровое рвение отдельно.
***
Амадей, восседая перед костром, взыскательно подбирал травы для вечернего чая. Группа, при отсутствии съестных припасов, могла иной раз остаться без ужина, но немыслимо было, чтобы Амадей в дороге не насобирал букет ароматных трав.
Рэй, глядя на него, только диву давался: сколько же белоснежных сорочек в его рюкзаке? Шесть недель в пути, если считать от Умиры, а этот щеголь изо дня в день в безукоризненно белой рубахе, и даже его песочного цвета дорожный кафтан особо не испачкался. Рэй с тоской глянул на свои вытянутые на коленках штаны, стоптанные сапоги с потрескавшейся кожей, до смерти уставший ватный жилет и бурую рубашку, что в начале путешествия тоже была светлой – этой уже и стирка не помогала.
Мелисса с Настей разбирали сумки и расседлывали лошадей. Лагерь строил Рэй. С приближением осени небеса темнели скорее день ото дня.
– А вроде в патриархальном обществе живем, – усмехнулся Амадей, приглядываясь к веточке тимьяна. – Мужчина у нас, конечно, главный. И, как глава, он спокойно принимает решения в соответствии с мнением женщины.
Это Амадей к тому, что Настя привалами распоряжается, понял Рэй. Он кивнул устало, обухом топора забивая в землю прутик для навеса от осадков. Дожди, кажется, вовсе не прекращались с момента, как герои пересекли границу между Северо-Восточным и Срединным.
– Как себя чувствуешь? Каждую ночь ворочаешься. Так и мучают кошмары? – спросил Амадей Рэя, пока девушек не было рядом.
Стрелок молча раскинул брезент и стянул его веревками над одним из спальников.
– Прости, если лезу не в свое дело. Соль порой вредничает, но сегодня ты напрасно на нее взъелся.
– Да не взъелся я, – выдохнул с тоской Рэй, бросив на подругу виноватый взгляд.
Та сидела поодаль, обхватив коленки, и наблюдала за квелым движением на поверхности муравейника, что готовился к холодам. Чуть ниже, под ее робой, мерно гулял пышный лисий хвост, который она уже и не прятала.
– Пусть я навязываюсь, но скажу еще раз. Мы все верим в тебя, бездарный герой, – сказал Амадей, всматриваясь в неохотно взошедший огонек, что заблестел наконец-то под влажным хворостом. – В то, что ты и правда приведешь нас на север в поисках истинного предназначения героев. Поверь и ты в нас.
– Спасибо, дружище. Просто, – Рэй всё не сводил взгляда со спины подруги, – переживаю за нее. Но ты уже сделал больше, чем я вправе был просить.
– И видимо, недостаточно, раз ты так и не можешь рассказать мне о причине своих треволнений. Ваши с Сольвейг души связаны печатью Святобора уже полгода. Но именно сейчас ты обеспокоился тем, что можешь ее потерять. Разве не ты обещал даровать ей свободу от своей души? Ты ведь ушел из Стяготы в поисках вещей Великих Героев как раз для того.
– Так и было.
– Тогда в чём проблема? Всё-таки не хочешь, чтобы она тебя оставила? – лукаво сыграл глазами Амадей. – Почему бы не сказать ей об этом? Глядишь, окажется, что северная лиса не такая уж ледяная.
– Есть обстоятельства, которые вне нашей власти, – задумчиво ответил Рэй. Да и как такое объяснишь
Амадей сказал еще что-то, но Рэй уже не слушал. Не мог он пересилить этот черный страх, что поселился в груди после повторного визита в дом ведьмы, что стоит на поляне кошмарных снов. Ведьмы, которая теперь, после нескольких лун и после сотни верст пути, потребовала плату. Духа северной лисы, обитающего в сердце героя, нужно отдать – таково страшное требование ведьмы.
***
Под пасмурным небом сумерки побороли остатки дня удивительно быстро. Лучник, сидя перед костром, возился с растянувшейся лошадиной подпругой, давно требовавшей замены.
– Соль, передай вон тот нож.
Та сидела рядышком от стрелка, расчесывая щучьим гребешком свои рыжие космы, которые за лето отросли, став еще длиннее и дичее.
– Сам возьми, – буркнула она.
– Почему тебе так трудно быть нормальным человеком?
– Сто раз говорила, я только наполовину человек. Меньше ожидаешь – меньше разочаровываешься. Я не обязана соответствовать твоим представлениям.
Настроения спорить не было. Стрелок поднялся сам и взял короткий кустарный нож. Сольвейг пристально проследила за его движениями и, когда он сел, обидчиво добавила:
– И я ненавижу трогать железо. Мог бы уже запомнить.
– Да, Соль. Прости.
– На дураков обиды нет, – хмыкнула она, надменно вздернув носик. Знакомый жест лисьего великодушия, обозначающий обнуление обид и перемирие.
Амадей с Мелиссой сидели на спальнике неподалеку. Они как раз закончили партию в алжасу, которую бессмертная, конечно, проиграла.
– Ну как ты это делаешь, демонюка в белой рубашке?! А ты точно не применял на мне талант, заставляя проигрывать снова и снова?
Амадей и не напрягался. Во время игры большая часть его внимания была нацелена на перья василиска, доставшиеся в наследство от Ярослава. Волшебные перышки были цветами: от сочно-желтого до багряно-красного, да еще переливчатые – загляденье, какие красивые. Длинные и очень упругие, они явно таили в себе секрет. Еще в подсумке были огненная железа и высушенная печень; Ярослав старательно распотрошил летуна. Амадею эти останки прямо-таки сна не давали, да он так и не смог измыслить, на что их можно применить.
– Пойми же, – пожал плечами Амадей. – Смысл алжасу не в том, чтобы захватить поле противника, пусть это и заявлено как условие победы. Вообще, эта игра пришла из Великого Халифата. А знаешь, что значит слово «алжасу» на языке этой страны? – улыбнулся Амадей, игриво воткнув перо в волосы Мелиссы.
– Нет, – она вынула ярко-оранжевое перо, без интереса осмотрела и швырнула в кучку к остальным. – И не хочу.
– С языка южной империи, – всё равно продолжил знаток, – «алжасус» означает шпион. На доске ты контролируешь не отряд преданных долгу рыцарей, а четырех шпионов, стремясь по пути завербовать шпионов противника. Потому смотреть нужно не только за тем, куда могут пойти вражеские фигуры, но куда пойдут собственные, коли обернутся против тебя.
– Дурацкая игра! – поднялась Мелисса. – Я спать. Ты ведь опять спозаранку начнешь посудой бренчать?
– Всё для тебя, – с ехидством поклонился Амадей.
Мелисса наклонилась, чмокнула его в губы и отправилась к спальнику. Амадей на поцелуй ответил, но потом, продолжая сосредоточенно глядеть на останки василиска, крепко и тревожно задумался – уже вовсе не о перьях.
«С чего это у нас такие нежности?» – вот какая мысль с прохладцей скользнула по сердцу. Ему-то казалось, что они с Мелиссой лишь раз от разу приятно проводят вечера да согреваются в одном спальнике непогожими ночами. Уж не по Тихомиру ль затосковала бессмертная красавица? В общем, нужно поразмыслить.
Тем временем Рэй, набравшись смелости, решился обсудить проблему кошмаров с Сольвейг. Он хлопнул по коленям и поднялся. Глаза его растерянно пробежали по биваку:
– А где?..
– Извини, Рэй, кажется, Сольвейг ушла в лес несколько минут назад, – пояснил Амадей. – Она любит ночные прогулки, вряд ли вернется раньше утра.
Стрелок опустил голову:
– Да, конечно. Ты подежуришь первым?
– Хоть всю ночь, если это позволит тебе выспаться, – оправляя окклюдер, ответил Амадей.
Ворона прошлепала маслено блестящими крыльями, усаживаясь на пухлую еловую ветку. Не мигая, она внимательно оглядела бивак, так и оставшись наблюдателем.
– Пс, Настя, – шепнул Амадей, перехватив девушку на пути к спальнику. Он привлек ее поближе и шепнул на ухо.
Выслушав, Журавлик не без тревоги глянула на стрелка, что закутался в одеяло, отвернувшись от костра.
– Амадей, я не стану навязываться. Сам понимаешь, Рэй и Сольвейг… – она неопределенно обернулась в сторону почерневшего леса.
– Сольвейг, как видишь, здесь нет. Лисичку, похоже, не больно-то заботит рассудок нашего героя. Мелиссу я ему не присоветую, а моя близость ему вряд ли будет приятна. Не прошу ни о чём непристойном, просто побудь с ним. Мне кажется, Рэй спит спокойнее, когда ты рядом.
Настя выдохнула, готовясь согласиться с рациональностью товарища, однако в последний момент одернула себя и вернула на Амадея решительный взгляд:
– Не недооценивай нашего стрелка, он намного сильнее, чем ты думаешь. Если сам не попросил, значит, всё под контролем.
***
Ночью Рэй сидел возле костра. Черная ворона на ветви так и высверкивала то одним глазом, то другим. Тишина. Лес молчалив. Звезд на небе нет.
Голод вдруг разыгрался так, что живот до боли свело. И правда, чего б не перекусить? Он выгреб кучку красных углей, поставил на них походную сковороду, бросил кусок сала. Аппетитно зашкварчало. Тюкнул куриное яйцо о камешек. Вот странность. Не разбилось. Он стукнул чуть сильнее, потом еще раз, вложившись в удар, – появилась трещинка. Надавил большими пальцами, но упрямое яйцо ни в какую не хотело раскрываться, прямо заколдованное.
Голод опять заскреб изнутри. Рэй навалился уж всеми силами – яйцо разломилось пополам, до крови порезав пальцы неправдоподобно острой скорлупой, и на сковородку, которая каким-то образом уже раскалилась докрасна, вывалился, вместо желтка, такой же мягкий, кроваво-красный глаз.
Черный зрачок на красной склере вытаращился в героя, оглушительно стрекоча на раскаленной сковородке! Так громко, что захотелось заткнуть уши. А глаз шипел и трещал. Он звал. И они услышали. Вдали, в черной чащобе опять послышался леденящий вой. Бежать!
И так очередная, нескончаемо долгая, полная кошмарами ночь принялась терзать рассудок героя.
Искаженные тени кошмарных существ без устали преследовали беглеца: то гнали на измор по глухим лесам, то стремились утянуть на дно сырых топей, то пускали блуждать по странным избам без окон, бессмысленные коридоры которых тянулись на вёрсты, не зная выхода. Тут приходилось таиться. Порой по нескольку минут он стоял недвижимо в тёмном закутке, пока рядом, по скрипучим, деревянным половицами цокали копыта и скребли когти. Они искали. Он знал, что найдут.
А после того, как жидкая тьма опять настигла и проглотила целиком, Рэй нашел себя в совсем тёмном, тесном месте. И стеклянный шарик на шее – заветное желание ведьмы, – что всякий раз являлся во снах в форме амулета, был тут как тут. Лишь этот волшебный предмет согревал грудь стрелка, пока остальное тело обдавало сырым холодом.
Он подрагивал, лежа спиной на влажной древесине. Поднял руку – ладонь уперлась в колючий, низкий потолок. «Опять гробу заперла».
Плохо было и то, что кошмары становились длиннее и изощреннее с каждой ночью. Сама его душа будто бы подплывала всё ближе к навному изменению. Всё сложнее становилось отличать кошмары от реальности. Всякий раз заставляли они задуматься, доведется ли ему увидеть рассвет. Он не слышал жутких и складных напевов старухи, как то происходило при личных встречах ранее, однако строчки из ее погребальных песенок сами собой всплывали в памяти.
«Баю-бай да люли, вот и на погост снесли,
Баю-бай, крепко спи, нет пути из-под земли».
Стрелок ударил по доскам, но те отдались твердью. Меж щелями сочились холодные капли. Он уперся коленями и руками в крышку, та с трудом поддалась, сразу осыпав землей. Глубоко.
В дальней части этого закопанного гроба заскребло, словно бы кто-то подбирался ближе, царапая ногтями по трухлявой древесине.
Только двинул ногой, как нечто ухватило ее да с такой силой, что лодыжка заныла от боли. Страх, который невозможно контролировать в этих снах, вновь заметался в сознании. Непроглядная тьма перед глазами пучилась и стрекотала, словно бы тот самый глаз всё еще шкворчал на сковородке где-то рядом. Герой отчаянно отбивался, но нечто неумолимо приближалось; скудное пространство наполнилось гнилостным смрадом.
Из земли под спиной вынырнули ледяные руки и схватили стрелка под запястья. В черной, внезапно оглохшей темноте, над самым лицом протянулся сиплый выдох. И только тьма, что царила на глубине, позволяла не видеть это нечто и благодаря тому сохранить рассудок.
Резкий, беспощадный крик опять вырвал из сна!
Вздрогнув, стрелок очнулся на ночной поляне геройского бивака. К таким пробуждениям он уже привык, не новый фокус, но сердце всё равно колотилось одичало. Дождь уже иссох. Рэй приподнялся, взглянув на безнадежно угасшие угли костра. Ах беспечный Амадей! Опять уснул на посту.
Рэй сильно потер лицо замерзшими пальцами. «Я больше не могу», – с дрожью взмолился усталый разум, но почти тут же поверх закрытых глаз пролетел скоп волшебных искр – свидетельство безупречной работы таланта Амадея, которым тот воспользовался несколько дней назад. «Что бы ни случилось и как бы плохо тебе ни было – не отдавай Сольвейг», – прозвучали в слова, которые Рэй сам приказал себе внушить, когда герои покидали Девичье Поле.
«Не отдам».
Он поднялся, мельком оглядев бивак: товарищи спали на своих местах, спальник лисы пустовал, как и всегда.
Да вот тут оказалось, что кошмар вовсе не завершился! Стрелок понял это, как только ощутил тепло на груди. Он поднял руку, и под ладонь попал горячий стеклянный шарик – внутри дремал белый лисенок. Шарика не существовало в Яви, он являлся только во снах, безошибочно их отличая.
Незабвенная ворона вдруг каркнула раскатисто и свирепо, и омерзительный скрип далекой, несмазанной дверки прилетел из глухого леса. Да, на сегодня кошмары еще не закончились.
Рэй быстро осмотрел вещи. Хотя лагерь и выглядел точно таким, как его оставили перед сном, но лук и стрелы исчезли, меч тоже, и даже кустарного ножа не нашлось – всё Яга попрятала. Точнее, не допустила в свой сон. «Что ж вы, потусторонние гады, так железа боитесь?» Будить товарищей бесполезно: их в этом сне нет, а спящие тела – лишь декорация. Лучник поднялся и, понимая, что не имеет возможности выйти из наваждения, быстрым шагом покинул лагерь.
Плотные лапы елей своей волей раздвигались перед героем, пока тот ступал по влажному лесному ковру. Не прошло и нескольких минут, как он оказался в поросшем репейником поле, окруженном гигантскими, древними елями. Впереди незабвенная избушка без окон.
Ему до смерти хотелось прекратить это всё, сбежать прочь, куда угодно, лишь бы никогда больше не видеть этой тихой опушки, не слышать скрипа этой дверки. Да только неправильно он до сих пор воспринимал природу этого чудовища. Ведьма не жила рядом с Берестой, ведьма не жила в окрестностях Девичьего Поля или в Срединном крае, куда недавно прибыли герои, ее нигде не было больше или меньше, а потому беги хоть на край света, но сомкни глаз, и да помогут тебе боги в том, чтобы сохранить рассудок.
Рэй набрался смелости, хотя и понимал, что, сколько ни запасай – не хватит. Прошел по поляне, раздвигая палки репейника.
Тут слуха коснулось короткое ржание. Что-то новенькое. Подле избы стоял конь. Да не простой, а высокороднейших кровей! Богатая, белая грива спадала до могучей, широкой груди и в окружающем сумраке испускала блеклое, жемчужное сияние. Рэй приблизился к жеребцу, а тот стоял пригорюнившись.
Скакун, снаряженный в дорогую узду с пряжками из чистого серебра и доброе седло из нежнейшей кожи, стоял подготовленный возле ветхой избы. Он глянул на Рэя умными, ясно-голубыми глазами. Шею его опоясывала толстая, тянущая к земле цепь, словно бы целиком сотворенная изо льда. Он потянулся к герою мордой – видно, давно он тут стоит один одинешенек, истосковался. Рэй провел рукой по прохладной белой шкуре, коснулся ледяных звеньев, погладил шею, в ответ на что конь тихонько фыркнул и притопнул массивным копытом, подкованным серебряной подковой.
«Гости к нашей старухе пожаловали? Да гостевых скакунов на цепь не садят».
– Что-то ты худ, дружище. Прости, мне нечем тебя угостить.
Герой собрался уйти, а конь опять фыркнул и сделал шаг следом, со звоном натянув цепь.
– Ты чего? – Рэй снова погладил морду. – Одиноко тебе тут? – спросил он и прочел ясный ответ в больших, влажных глазах. – Ты прости, дружок, не смогу тебе помочь. Бездарный я, видишь? Себя спасти не могу.
Оставив коня, Рэй дернул скрипучую дверь. В сенях не менялось ничего: налево – пристрой, заваленный барахлом с незапамятных времен, направо – массивная дубовая дверь, что открывается не по весу легко и тихо. Вошел. Опять низкий потолок, вынуждающий пригибаться. Несколько шагов по узкому коридору. Комнатенка, освещенная единственной лучиной, а под ней – безобидная, худая старушка, укрытая несколькими слоями шали.
Стрелок ожидал очередной складный стишок про погост и его собственное погребение и даже духом к тому подготовился. Однако силуэт молча глядел на него из-под шали.
Рэй сделал пару шагов.
– Твои издевательства не помогут обрести желаемое, – решился начать он. – Продолжай сколько угодно, Сольвейг я не отдам.
– Сказка от начала начинается, – миролюбиво заскрипел силуэт, – да до конца читается. Быть по-сказанному, как по-писаному.
– Но не было сказано, что я отдам изгнанного духа тебе.
– Ох, белый свет не околица, а пустая речь не пословица. Сколько путей, сколько дорог? Куда ей податься, куда ж ей деваться? Прошла повороты, прошла отвороты, одна дорожка ей осталась. Здесь ей конец… сам положил.
Рэй до крови закусил губу, надеясь проснуться от боли, но старуха и не думала выпускать из кошмара.
– Три слова, – изрекла она. – Три слова силу обретают. Отвязанный дух да силен. Укрощенный дух да слаб. Изгнанный дух, лишенный почвы, да слугой станет!
«Дитя да слугой станет!» – хором возопили десятки половиц.
– Стоило бы мне прочесть третий стих, ты бы сразу поймала ее, – с ненавистью сказал Рэй.
«Вор!» – взорвались громом бревна в стенах и угрожающе побрели друг на друга, уменьшая и без того неширокое пространство комнаты.
За кем правда – тот и силен. Так верил Рэй. Но тут грязный холодок пробежал по груди: а правды-то на его стороне нет. Он, герой, что стремится следовать трем добродетелям, дарованным Правой Башней, не имеет за спиной главного! Не обманула его старуха. Не затуманила разум дурным зельем или злым наговором. Все условия были названы: «Лиса за лошадку». Быть по-сказанному как по-писанному. При первой же встрече старуха раскрыла, что появившийся подле Бересты зверь и есть дитя Святобора, рассказала способ его изгнания, как того и просил Рэй. Ему – сила для изгнания духа, ведьме – результат его трудов. Честь по чести.
Стрелок выдохнул:
– Пусть вор. Пусть я стану худшим из героев и навсегда отрекусь от честности – первой добродетели героев. Пусть и ты будешь до конца дней преследовать меня в кошмарах. Я не отдам дорогую мне душу.
Старуха молчала. Рэй Остролист понимал, что ведьма неизмеримо сильнее него. Но, помимо этого, она умела ждать. О, века научили ее этому. Быть по-сказанному как по-писанному. Договор всегда исполняется!
И откуда-то издали, словно даже из-за пределов комнаты, послышался тонкий, прерывистый смех. Он усиливался и усиливался с каждой секундой и постепенно перерос в леденящий хохот.
– Каково живется, таково и спится, – громким до рези голосом предрекла она, а грязная, битая посуда на столе сразу отозвалась десятком детских голосков: «Каково спится, таково и живется».
– Разговор окончен, – изрек стрелок, развернувшись в сторону дубовой двери, которую оставил открытой.
Та захлопнулась, громыхнув!
– Сивка-бурка, вещая каурка, – ударили в спину слова. – Быть по сказанному. Хороша ль тебе станет?
Стрелок обернулся, страшась понять значение этих слов.
– Пять росточков. Один умер, горе – вода, другой зачах, помрет – не беда, третий завянет, не решен еще рок, а коли помрет – будет урок. Остролист! – обратилась вдруг она. – Ответь, как живется на земле? Собаки ли лают? Волки ли воют? Чада ли плачут? Долго ли? Коротко ли? Скоро ль закат? Наступит восход?
Стрелок покачал головой, потихоньку привыкая к говору лиха.
– Закат? Уж не о вестниках ли ты? Говорят, неодолимый то враг.
– Коль по-здешнему скроен, и один в поле воин. Было б чем бороться, а ворог уж найдется. Сивка-бурка вещая каурка, – вторила старуха.
До сих пор с улицы не проникало ни звука, но тут послышалось раздалось ржание коня, что ожидал у входа. Ожидал своего нового хозяина.
Несколько секунд по комнате витала сухая, томительная тишина. Лихо в старой шали предоставило герою достаточно времени, чтобы всё обдумать, все условия договора были раскрыты и понятны: лиса за лошадку.
И вдруг прозвучал смех – на этот раз героя. Он обернулся, бесстрашно вглядевшись в слепую черноту под ее шалью.
– Никчемное. Глупое ты существо, достойное лишь сострадания. Думаешь, я лису… друга отдам в обмен на лошадь? – разведя руками, спросил он, и в этот раз даже навет Амадея не проявил себя, ибо говорил он от собственного сердца. – Не видать тебе Сольвейг.
Едва герой закончил смелую фразу, как скудное пламя лучины опало, погрузив в кромешную тьму всю избу разом. В комнате задрожало колющее слух костяное бренчание, и дикий хоровод костей ринулся от места, где сидела старуха!
Герой с разгона ударил плечом в дубовое полотно двери, однако то стояло скалой. Ворох костей навалился со спины, и острые осколки вонзились в тело! Стрелок вскрикнул, сжался от пронзающей боли, а железная рука пала на горло! Сухие пальцы десятков рук драли одежду в клочья, до крови царапали грудь, стремясь добраться до стеклянного шарика на тончайшей нитке.
– Пять рос-точ-ков! Хи-хи-хи! – заходясь диким хохотом, вопила старуха. – По ком же?! – вопросил голос из черноты. – По ком пробил колокол?!
Еще несколько костяных обломков воткнулись в тело немилосердно. Он ухватил ледяную руку, что мертвецкой хваткой сдавливала шею, но и близко не имел сил, чтобы одолеть чудовище. Невмоготу стало вдохнуть. Секунды истекали, а жизнь медленно оставляла тело. Одна из мечущихся ладоней схватилась за шарик на груди, потянула с такой страшной силой! Ниточка, что толщиной была равна волосу, струной впилась в шею, но не лопнула.
Тело слабло, и вскоре даже грохот древних костей и чернота избы исчезли. И прозвучало напутственно:
– Каково спится, таково и живется.
***
Кто-то еще удерживал его за плечи. Не избавившись от дурного сна, он так и отбивался от десятков рук, высвобождаясь из хватки. И наконец звонкая пощечина вмиг разогнала все химеры!
– Прекрати же дергаться! – прокричал знакомый голос. – Ты как в лесу оказался?!
Репейники и крапива высились вокруг, хмурое утро неохотно серело. Верхом на герое, уперев руки ему в грудь, сидела рыжеволосая девушка в коричневом балахоне. Летнее путешествие по Северо-Восточному краю немного выжгло насыщенный цвет ее ярко-каштановых волос, осветлив и сделав их медно-золотистыми. Напряженные, сочно-карие глаза сосредоточенно глядели сверху.
Он тревожно похлопал по груди в поисках стеклянного амулета, что сопровождал исключительно сны, а когда не нашел, то приподнялся и обнял ее, настоящую, во всю силу! «Сольвейг».
Прижался к ее плечу, вдохнув знакомый, теплый аромат, наполненный хвоей, орехом и фруктами.
– Да что с тобой происходит, чурбан ты бестолковый? – участливо спросила она.
– Прости, – прошептал он, приводя в порядок спутанные кошмаром мысли.
Сольвейг вдруг отстранила:
– Рэй! Зачем из лагеря ушел в ночь? Вымок насквозь, – она взяла его ладонь, – и руки ледяные. Что с тобой творится все эти недели?
А он всё не мог вернуться. Радостно было вновь оказаться в Яви, но бренчание старых костей всё еще доносилось издали, обещая, что уже будущей ночью кошмар продолжится.
– Прости.
– Да за что?! – грозно крикнула Сольвейг, схватив теперь за грудки. – И так знаю, что ты бездарный герой. Давно смирилась, знаешь ли. Что тебя мучает?! – глаза ее горели, но словно бы не ненавистью, а жгучей обидой.
– Оно… – всё не решался связать слова Рэй, – оно хочет забрать тебя.
– Откуда порез на шее? Погоди, да ты весь в крови! Что случилось сегодня ночью? Впрочем, нет, – задумалась она, – не сегодня, а еще там, на Девичьем Поле. Ты же, чурбан, умудрился вляпаться в еще одно проклятье, да? Признавайся!
Рэй молчал.
– Оно хочет забрать меня? Ты так сказал? – спросила она, на этот раз холодно. Затем поднялась на ноги и отшагнула: – Это не проклятье. О ком ты?
Рэй не без усилия поднялся следом, одолевая боль от ранений, полученных во сне. Наяву они оказались не столь глубоки, однако тут и там одежда напитывалась свежей кровью. Он взглянул в ее красивые, напряженные глаза.
– Это существо. Перед тем как мы с тобой встретились в лесной пещере, оно раскрыло мне стихи против зверя, что завелся возле трудового поместья Береста.
Сольвейг сложила руки на груди. Затем прищурилась, будто выискивая что-то в его виноватом взгляде.
– Стихи? А я-то всё думала, откуда у тебя, бездарного героя, вдруг появилась сила аж на то, чтобы оторвать от земли меня, древнего, двухвостого духа. Думала, всё-таки геройская сила в тебе всколыхнулась.
Стрелок рассказал, как всё случилось. Как во время охоты с Ярославом он, в своем дурном сне, очутился на опушке леса, еще даже не понимая, что это сон. Как вошел в избу без окон, где поведал живущей там старушке о звере. Как это таинственное существо напело слова для наговора, которые сами собой отразились в следующее утро на страницах дневника. И по мере рассказа лицо Сольвейг медленно опускалось и бледнело.
Она с опустошенным взглядом покачала головой:
– А ты даже не понимаешь, что сделал. Те стихи, в них не было ни капли твоей собственной силы. Любой человек, прочитавший их, ни коим образом бы не повлиял на меня. Колдунья не давала тебе в распоряжение никаких сил, а использовала тебя, как обыкновенного икотку, носителя сплетенного заранее заклинания. Она с твоего же согласия попросту наложила заклятье прямо на тебя. Потому-то тебе и удалось оторвать от земли невезучую двухвостую лису.
Сольвейг отвела взгляд в сторону и горько произнесла:
– Ты… отдал меня ей, даже того не ведая.
– Но я не успел завершить чтение третьего наговора. Оттого она и не смогла захватить тебя, – тут же объяснился Рэй, впрочем, понимая, сколь малодушны эти оправдания.
– А я будто нарочно скрылась от нее в твоей душе. Как иронично, – улыбнулась Сольвейг. – Получается, наша с тобой встреча – это и правда нелепая случайность.
Тут Сольвейг подняла такой взгляд, что в груди у стрелка похолодело:
– Встреча, которая и не должна была состояться. И сейчас, спустя столько времени, ты решил рассказать? Ты не понял? Я принадлежала этому существу с самого начала. С начала нашего глупого, бессмысленного похода, целью которого ты объявил мое освобождение.
– Сольвейг…
– Хватит! – строго ответила она, – звать меня этим именем. Оно не мое. И не твое.
Герой затаил дыхание. Пусть заслуженно, но слова эти ранили сильнее, чем раны, полученные в кошмаре.
– Из-за этого ты не можешь уснуть ночами? Лихо преследовало тебя всё это время. Со дня, как мы покинули Девичье Поле. А ты всё молчал.
– Но я не отдам…
– По́лно, – вздернула она ладонь. – Изба без окон перед высоким лесом? Шаль, скрывающая лицо? Если это существо то, о ком я думаю, у тебя просто нет шансов выстоять. Продолжишь сопротивляться, и она по кусочку уничтожит твой разум. Коли сама Яга чего-то пожелала да имеет на то договор, она получит это, рано или поздно. И никакие человеческие силы ее не остановят. То, что ты видишь ночами, это даже не твои сны, а ее. Ты стоишь здесь. А душа твоя блуждает по черному лесу в преддвериях Нави.
«Неотпетая душа вышла да гулять пошла.
В заколдованном лесу кто ее найдет одну?» – вспомнились когда-то бессвязные наветы.
Рэй собирался возразить, но Сольвейг опередила:
– Она уже предприняла что-то еще? Кошмары страшны, но против упрямцев вроде тебя она может пойти и на более жестокие меры.
– Предложила мне коня.
– Хм-м? – вскинула брови Сольвейг и улыбнулась. – Тогда можешь гордиться собою. Смело считай, что ты вышел победителем из вашего с ней уговора. Да будет тебе известно: кони – легендарное сокровище Яги. Лишь у Гертрангера, Великого Героя мастера красноречия, был такой. Даже не представляю, как ему удался уговор со старухой. Не гадай, Рэй Остролист, тебе предложили выгодный обмен. Сделай, как велит Яга.
– Всё-то у тебя просто. Хочешь, чтобы я отдал тебя этому чудовищу?
