Kitobni o'qish: «Костяк. Часть Первая.»

Старик сидел в яме у костра и время от времени подбрасывал в него щепочки, тихонько напевая в седые усы. Щепки были сухие, а костерок маленький и почти бездымный. Сама яма была изрядной и, если смотреть сверху, имела форму воронки, осыпавшейся и поросшей изнутри колючей травой. Ища убежища, старик накрыл её, насколько хватило, старой плащ-палаткой с выцветшими пятнами камуфляжа и стащил под этот полог своё нехитрое имущество. Теперь над костерком висел закопчённый котел, а в стороне, подальше от огня, притулились короткое двуствольное ружье и оплетенная берестой пластиковая баклажка, литров на пятнадцать, с прилаженными к ней лямками, так, чтобы можно было носить за спиной.

Когда вода в котелке забурлила, старик снял его, ухватив за дужку своей большой заскорузлой ладонью, давно уже не боявшейся ожогов, извлек из-за пазухи холщовый мешочек с тесемками и развязав, засыпал в кипяток душистую травяную смесь. Посудину при этом он бережно накрыл своей фуфайкой, пропахшей лесом, дымом и не мытым человеческим телом. Дав зелью какое-то время настояться, старик нацедил получившуюся бурду в мятую железную кружку и зажмурив глаза от удовольствия, собрался было отхлебнуть, но вдруг заерзал и нехотя отставил жестянку в сторону. Годы брали своё и организм настойчиво требовал облегчиться. Старик выполз наверх, огляделся и не заметив причин для тревоги побрел к ближайшим кустам. Гадить в яме он брезговал. За многие годы, проведенные в одиночестве в лесу, настоящим дикарем он так и не стал, в отличии от многих других бродяг.

Родился старик в городе, названия которого память не сохранила. Там же провел и детство. Он даже несколько лет учился в школе, поэтому умел читать и писать. Потом, когда ему исполнилось двенадцать, вместе со сверстниками пошел работать в шахту. Добывать руду. В шахте работали его отец и дядя, и все старшие братья. И дед его когда-то работал там. И кажется дед деда. И он тоже должен был изо дня в день вгрызаться в скудную породу, до тех пор, пока не закончатся силы, пока возраст или несчастный случай не превратят его в калеку-иждивенца. А там и до эвтаназии недалеко – немощные и увечные никому в городе не нужны. Но судьба распорядилась иначе.

В один из дней, когда гуси и утки, собравшиеся в озерах вокруг города, стали сниматься и улетать на юг, навстречу им по воздуху бесшумно выплыл стальной корабль, опустившись прямо на главной городской площади. Вышедшие из него высокие двуногие существа в массивных защитных костюмах рассредоточились в группы и стали устанавливать по периметру разномастное оборудование. Действовали они, не спеша и методично. Держались уверенно, как хозяева. Каковыми и являлись вот уже несколько веков на планете Земля.

Раньше корабль никогда в город не прилетал. Приезжали только огромные машины. Одни из них были на колесах (каждое величиной с десятилетнего ребенка), другие на гусеничном ходу. Некоторые были похожи на лодки, несшиеся с гулом прямо над землей, трава после них приминалась и скручивалась спиралями. Машины забирали сырье и привозили ящики. Большие. В них были редкие и очень важные для горожан штуки. Например, запчасти для механизмов. И медикаменты. А ещё «продовольственные пайки». Все это называлось жителями одним словом – «снабжение». Запчасти и медикаменты поступали на общественный склад, а пайки раздавались всем желающим – серые, спрессованные брикеты. Гадость была редкостная! И ели их только в неурожайный год. В остальное время город кое-как перебивался продукцией собственной сельхоззоны.

Управляли машинами люди. Молчаливые, высокомерные, с командными голосами. Они редко снисходили до простых жителей города, да и сами горожане старались держаться от них подальше и тому же учили своих детей. Этих людей, управлявших машинами, называли СЕРВЫ. Говорили, что те всего лишь слуги, несмотря на всю свою надменность. Общались с сервами исключительно через трёх городских старшин, выбиравшихся раз в пять лет путем всеобщего голосования. Хочешь занять такую должность – выстави свою кандидатуру за сто дней до выборов и жди. Даже делать ничего не надо. Выберут, никуда не денутся. Место хоть и хлебное, да не завидное – старшинам приходилось не только руководить жизнью города, с его единственной шахтой и загибающейся сельскохозяйственной зоной, но и осуществлять весь процесс ОБМЕНА, от начала и до конца. Уже позже старик понял – обмен не был обменом в прямом смысле этого слова. Город платил дань. А «снабжение» – было всего лишь подачкой, необходимым минимумом, для того, чтобы изможденные человечки могли продолжить своё копошение.

На фоне горожан сервы казались представителями другого вида. Даже много лет спустя, встречаясь с ними, старик каждый раз думал – вот вроде всё тоже самое, две руки, две ноги, туловище, да голова. По бокам головы два уха, на лице два глаза. Издалека от местных не отличишь. Разве что ростом повыше, да пооткормленее. Но вот поближе подойдешь – и всё. Чужие они. Будто стеной отгорожены. И такая в них уверенность, такая сила скрыта… Недобрая. Но и не злая вроде. Просто безразличная. Сметут тебя с пути, как таракашку и даже не вспомнят потом. Потому и боялись их, сервов этих.

Но еще больше, чем сервов, жители города боялись их ХОЗЯЕВ.

И вот в тот самый день, когда старик был еще мальчиком, летающий корабль принес в своем чреве этих ужасающих существ. И были они, словно выходцы из потустороннего мира. И мало кто до этого видел их, но никто ни разу не усомнился в их существовании. И когда старшины осмелились узнать, чего хотят нежданные гости, жители города пришли в ужас, ибо сказано было, что пришло время городу отдать дань не только рудой, но и своими детьми. Самыми лучшими. Самыми сильными. Теми, кого отберут. А тот мальчик, что после стал стариком, находился в это время с отцом в шахте. И когда поднялись они на поверхность, отец сказал мальчику – Беги! Знал, что наказание будет суровым, но, тем не менее, сказал: – «Беги и никогда сюда не возвращайся. Ибо никто не знает, какая участь ждет тех, кого забрали. Но мир велик и может тебе повезет. Есть другие города и другие люди. Ищи место, где они живут не так как мы. Лучше, чем мы». И мальчик побежал. Он бежал и бежал. Пока не превратился в старика. И было ему теперь всего-то чуть больше сорока лет. Только вот годы лишений прибавили седины в волосах и морщин на обветренной коже. За эти годы побывал он во многих местах, нашел другие города и селения, людей, не похожих на его земляков и говоривших на малопонятных наречиях, но нигде, нигде, не было места, где жизнь была бы иной. Как бы не жили люди, чем бы ни занимались, они всегда платили дань и получали взамен «снабжение». А там, где этого не было, не было и людей, так как те, кто там обитал, людьми могли называться едва ли.

Существовали еще немногочисленные одиночки, бродяги, каким стал и он. Те, кто осел вблизи городов и промышлял дарами природы, обменивая их жителям поселений на одежду, боеприпасы и мелкие предметы быта. Некоторые из них охотились ради мяса, другие ради ценных шкур, кто-то ловил рыбу, собирал грибы, ягоды, орехи. Добывалось все, что могла дать вольному человеку Мать-земля, и чего так не хватало вечно занятым горожанам. Сам старик вот уже много лет как бортничал, отбирая мед у диких пчел. Была у него избушка, притаившаяся в поросших лесом холмах и несколько землянок с тайниками, разбросанных по большой территории, которую он считал своей. Неделю назад старик, накинул на плечи флягу с медом, взял ружье и оставшиеся патроны и направился для обмена в Плавильный-5. Это был небольшой город-завод, занимавшийся, как и следовало из названия, выплавкой металлов. И быть бы старику уже давно там, если б не событие, заставившееся сильно отклониться от маршрута и зайти на малознакомую территорию.

Он был на полпути, когда, проходя по гряде, между деревьями, увидел, как с запада на восток небо пересек корабль. Такой же, как тот, много лет назад. Корабль дергался, как рыба, пойманная на крючок, и издавал почти неслышимый ухом, но, тем не менее, жуткий гул, от которого хотелось упасть и вжаться в землю. Потом корабль пропал из виду, но звук еще долго преследовал старика, заставляя бежать без оглядки, инстинктивно выбирая дорогу, лишь бы поскорей избавиться от припадка сверхъестественного, панического ужаса. Так он и оказался сначала среди развалин, уже поглощенных лесом, а затем вышел на древнюю дорогу, с растрескавшимся покрытием. Старик определил, что забрался слишком далеко на юг, но повторить в обратном направлении пройденный путь уже не мог. Да и не хотел. Несколько дней он шел вдоль дороги, под прикрытием деревьев, надеясь, что она выведет к какому-нибудь поселению. Однако дорога уводила всё дальше и дальше на запад, а признаков жилья всё не было. У старика закончились еда и патроны, поэтому питался он теперь только медом из фляги и всякой мелкой живностью, которую удавалось поймать. Сегодня, например, он позавтракал птенцами маленькой певчей птицы, свившей гнездо в зарослях ивы, а на обед у него были грибы, змея и пара лягушек. Тем не менее, старик двигался почти без остановок, изредка делая в укромных местах короткие привалы на сон и отдых, и в результате нашел очередное убежище в этой воронке, откуда и приспичило ему выйти по нужде.

Оправившись, он снова огляделся. Что-то было не так. Уже у самой ямы, когда оставалось только сползти вниз, старик вдруг всё понял. Внутренним необъяснимым чутьем осознал – его убьют! Убьют прямо сейчас! Но он был отчаянным стариком. И рука сама потянулась за голенище к длинному обоюдоострому ножу.

Обернуться старик уже не успел. Тело в обносках неестественно выгнулось назад, будто пытаясь достать затылком стопы ног, из носа и рта хлынула кровь, а помутившиеся глаза разом выскочили из орбит. Когда всё закончилось, мешок из мяса и переломанных костей рухнул в яму, сбив плащ-палатку и засыпав костёр.

Метрах в двадцати, из-за поваленного дерева, лежавшего со стороны дороги, поднялся человек, пристально следивший за стариком последние полчаса. Куртка на нем сразу же изменила цвет с темно-бурого на темно-зеленый с коричневыми вкраплениями различной интенсивности. Человек был коренастым мужчиной, с длинными, сильными руками и крупной, покрытой шрамами короткостриженой головой. Проверив прибор, закреплённый на предплечье правой руки, он развернулся, и, не оглядываясь, скрылся в лесу.

***

– Шаруп, скажи, а ты бы хотел дойти до той башни?

Спросивший это молодой парень, невольно забежал вперед своего чуть более взрослого спутника и как ребенок старался заглянуть ему в лицо.

– По мне, так это скорее была не башня, а пирамида. Без вершины. Такие называют усечёнными.

– Ну, какая разница, главное, что ЭТО было просто огромным! Я никогда не видел таких больших построек! Вот бы туда попасть, да?

– Слушай, приятель, я вот лично вообще не уверен в том, что эта штука рукотворная. Мне даже думается теперь, что это был просто огромный холм посреди леса. Может скала.

– Нет, Шаруп! Это не мог быть холм! Слишком он какой-то, ээээ… Правильный! Ты же видел своими глазами! И сам сказал – пирамида, которая это, усечённая! Ну, не может же одна такая гора ни с того ни с сего стоять посреди леса! Я думаю, что именно про эту штуку рассказывал нам «дальняк»!

Рослый парнище с лицом подростка 15-17 лет, готов был расплакаться. Это казалось странным учитывая, что имел он завидное атлетическое телосложение, а в руке сжимал огромный тесак, которым небрежно отсекал преграждающие дорогу ветки, а цепкую колючку, достающую до пояса, сносил, не глядя, целыми кустами. Надо сказать, что оба спутника только что продрались сквозь густые лесные заросли на относительный простор и позади них с востока на запад тянулась теперь узкая просека. Помимо детского безбородого лица, с которого смотрели очень выразительные карие глаза, он походил на подростка еще и взъерошенными черными волосами, которые вихрились в разные стороны. Его компаньон, названный Шарупом, тоже имел примечательный вид – молодому человеку было около 25 лет, он имел почти двухметровый рост, был ширококостен, но сухопар. Так же примечательными в нем были такие же, как и у первого, карие глаза, полное отсутствие растительности на лице и короткие пепельные волосы, того насыщенного дымчатого цвета, какой бывает только у кошек. Несмотря на отсутствие на лице даже щетины, он инфантильным не выглядел, возможно, благодаря чуть угловатым чертам лица и крупному прямому носу. Оба были одеты в длинные черные куртки из плотного материала, такие же штаны, и своеобразного вида обувь, с высокими и узкими, как чулки голенищами. Старший, тащил на плечах набитый доверху рюкзак, оружия у него не было.

– Адор, дружище, неужели ты поверил в россказни того «дальняка»? Да мало ли баек могут рассказать такие бродяги как он?! Ты просто не часто их встречал, поэтому не знаешь, какие врали эти «дальние».

– Ну, знаешь!

Тип с детским лицом, которого звали Адор, прямо закипел от возмущения.

– Это я мало встречал «дальняков»?! И это говоришь мне ты, «ближний», который вообще большую часть времени проводит среди рокан? Да ты кроме их «муравейника» вообще ничего в жизни не видал!

– Ха! Ничего подобного. Ты думаешь, где чаще всего можно встретить «дальняков», кроме как на «точках»? Только в «муравейнике». А куда бы еще им прибывать для отчета? Где они берут свое снаряжение? Где получают указания?

– Ну не знаю, только никто из тех «дальняков», которых знавал я, вралем не был! Может они и любят травить порой байки, да все эти байки от правдивых историй начало ведут. Знаешь, сколько «дальняки» за свою жизнь успевают повидать?

– Не знаю. Да и не думаю, что жизнь у них такая уж длинная, что бы много можно было успеть повидать. Зато я знаю, что сам ты, не так уж и давно «включился», зато умничаешь, будто кучу циклов прожил.

Адор понимал, что его друг прав. Но прав только отчасти. Действительно, немногим из тех, кого они называли «дальняками», удавалось дожить до старости. «Дальняк» – было прозвищем сервов входивших в специальные отряды, занимавшиеся разведкой (любой, от военной до геологической) и дежурством на «точках» – технических пунктах, удаленных от основных баз – «муравейников». А еще именно «дальнякам» было поручено разъезжать по всему свету на огромных машинах, собирая дань с дикарей. Поэтому-то жизнь их была нелегкой и полной опасностей. Зато, по мнению Адора, гораздо интереснее, чему у него – «середняка» и даже, пожалуй, интереснее, чем у «ближнего», каковым являлся Шаруп.

– А еще, Шаруп-Всезнайка, можешь обижаться, но думаю, нам не помешала бы сейчас помощь кого-нибудь из «дальняков». Вторые сутки ведешь нас неизвестно куда!

– Известно – огрызнулся Шаруп. Мы идем туда, откуда прилетели – на запад. Потому, что где-то там находится наш «муравейник». А где другие базы и как до них добраться, ни я, ни ты не знаем. И единственный «дальняк» который мог бы нам помочь, лежит сейчас мертвый возле разбитого парома. Так что хватит мечтать о том, чего нет. Хочешь добраться домой – приготовь свой яйцеруб (при этом он кивнул на тесак в руках Адора), впереди снова дебри непролазные…

Шагая позади Адора, с тяжелой ношей за плечами, он уже давно начал чувствовать усталость. Но признаваться в этом не хотел. Даже себе. Шаруп спешил. Вперед его гнал страх перед неизвестностью. Трусом Шаруп конечно же не был. Но здесь, вне стен «муравейника», предоставленный лишь самому себе, лишенный связи с роканами, он чувствовал себя потерянным. Маленьким и никчемным. Вокруг простирался огромный мир, а он мало что знал об этом мире и плохо себе представлял, как в нем выжить. Пока что в походе его союзниками были молодость, отличное здоровье и хорошая физическая подготовка. Но долго ли всё это можно противопоставлять отсутствию опыта? После аварии парома, когда из девяти сервов, только им двоим и повезло остаться в живых, Шаруп, как и положено, по инструкции, пытался подать сигнал бедствия. Но ни аварийный маяк парома, ни их с Адором индивидуальные браслеты, не желали работать. Вся аппаратура словно в один миг перегорела. Хотя нет. Браслеты померкли еще при взлете. Смотреть на потухший браслет было особенно страшно. Это как лишиться одного из органов. Или поводка. Не важно. Раньше Шаруп всегда знал, что его жизнь, как и жизнь любого серва, подчинена правилам рокан. Можно сказать, что роканы и были для всех сервов правилами. Они определяли, что серв должен делать – когда он должен работать, когда есть, когда спать, куда ему можно ходить, а куда нельзя. Мир рокан, был и миром сервов. Роканы и сервы – часть одного организма. Роканы – разум, сервы – послушное тело. Не может жить тело без головы, не может серв существовать без рокана.

В сотый раз Шаруп подумал – угораздило же их попасть на этот проклятущий паром! Вот что значит шататься по «муравейнику» без дела… К хорошему это никогда не приведет. Выдалось у него чуток свободного времени, вот и решил найти своего нового приятеля Адора, порасспросить, как тому живется. Так вдвоем и попались на глаза офицеру рокану. Был тот офицер какой-то бешенный. Приказал им и еще семерым сервам, набранным, похоже, прямо с улицы, из числа подвернувшихся под руку, притащить со склада на борт парома тяжеленный контейнер с защитой класса «1.1». А когда они занесли контейнер и закрепили на центральной палубе, мембрана шлюза вдруг свернулась, и паром стартовал с такой скоростью, что от перегрузки даже здоровяк Адор на миг потерял сознание. Правда, очнувшись первым, Адор все равно продолжал сидеть и ждать, когда еще кто-то придет в себя и скажет, что ему делать. Новенькие – все такие. Ничего. Уже стал соображать, как не каждый опытный серв соображает. А еще через полцикла – цикл, включится на полную. Это тоже правило. Сам-то Шаруп включился очень давно. Наверное, он тогда был совсем ребенком. Сколько помнил себя, столько и жил в «муравейнике». Сначала с «середняками», потом за проявленные расторопность и сообразительность, был переведен в «ближние». Стал «рукой» рокана Энки. А Энка, хоть и был фигурой небольшой (не в плане роста конечно, ростом он как раз был поболее Шарупа), однако имел среди рокан значительное влияние, вес, так сказать. Потому и Шаруп среди сервов тоже был не последним парнем. Так что очнувшись на пароме, он первым набрался наглости и осмелился открыть шлюз в кабину игиги – тех рокан, что управляют полётом. Только в ней никого не оказалось. Ну, это и не удивительно было. Паромы часто летали самостоятельно, сами знали, где их ждут. Непонятно только, почему сервам не дали сойти. Какая была необходимость отправлять их вместе с грузом в неизвестность? Очнувшись, сервы несколько часов послушно ждали, когда им поступят дальнейшие указания, но браслеты «молчали». И тогда заговорил «дальняк», невесть как затесавшийся в эту компанию.

***

Абза дождался, когда Нам поравняется с ним, после чего тихо поднялся с земли и встал у него за спиной. Только тогда Нам почувствовал его присутствие и быстро обернулся.

– Ты стареешь, мой добрый друг Нам.

– Я еще в приличной форме. Особенно для своих лет.

– И поэтому чуть не наступил на меня, пройдя в трех шагах?

– Это правда. Ты всегда был мастером маскировки. Никогда не понимал, как это тебе удаётся, при твоих-то габаритах.

– Ты и сам знаешь ответ.

– Знаю. Зато я сразу почувствовал, когда ты вырос у меня за спиной, хотя и не слышал тебя. И я точно знал, что это именно ты. Любой другой уже расстался бы с жизнью.

– Не льсти себе. Я сам предупредил тебя о том, что это я, а никто иной. Мне не хотелось, чтобы ты стал размахивать бичом во все стороны. Это не безопасно.

– Не тебе Абза бояться бича.

– Я имел в виду, что это было бы небезопасно для тебя.

Нам усмехнулся. От кривой усмешки все лицо пробороздила сеть морщин, и даже шрамы на голове, казалось стали чуть глубже.

– Да. Ты прав. И я рад тебя видеть.

– Я тоже рад. А, впрочем… Не знаю. Мне всегда было трудно разобраться в своих чувствах. Наверно мне было приятно вспоминать наши с тобой былые приключения.

– Пусть хотя бы так. Тебе и мне есть что вспомнить.

– Может для этого и выдастся время. И кстати – «Тебе не попадались сегодня птицы?»

Услышав первую половину пароля, Нам на секунду задумался, что-то взвешивая, а потом, будто приняв решение, ответил отзывом:

– «Птиц не видел. Думаю, что поохотиться нынче не удастся».

Абза рассмеялся.

– А знаешь Нам, я удивлен.

– Чему? Ты не предполагал, что я встану на сторону «Верных»?

– Я вообще не предполагал, что они станут посвящать в свои затеи такое количество сервов. Разве что будут использовать втёмную. Но вот так, открыто… Это слишком даже для них.

– Не огорчайся Абза. Возможно, мой случай единичный. Но я удивлен, что и ты с ними. Мне казалось, что ты в глубине души всегда мечтал сбежать вместе с роканами.

– Всё меняется. И не придумывай себе, старый ты прохиндей, что за годы совместных странствий ты изучил меня больше, чем я сам тебе позволил. Лучше ответь, как обстоят дела на маршруте?

– Обстановка сложная. Я вскрыл здешний пост, отследил с него паром и сопровождал до точки передачи. Потом что-то пошло не так. Он стал менять курс, и я его потерял. Это было два суточных цикла назад. Не уверен, что паром прибыл в место назначения. И не знаю, успел ли его отследить следующий агент. Мы сохраняем молчание, согласно приказу. Хочу наведаться к нему лично – на здешнем посту есть патрульный колёсник.

– Не нужно ни к кому наведываться, Нам. Я и есть «следующий агент». И я тоже засёк паром, как раз двое суток назад. Вёл я его не долго. Зато догадываюсь, куда он пропал.

– Не томи Абза, что произошло?

– Похоже, паром пошел на аварийную посадку. Он был повреждён. Минут за десять до того, я засек мощный импульс. Источник установить не удалось. Но энергии вполне бы хватило для вывода из строя блока главного двигателя.

– Значит, «Бегуны» вышли на след. Откуда они могли достать паром?

– Судя по всему, ударили с земли, с близкого расстояния.

– Значит, их люди тоже отслеживают маршрут.

– Значит так. И ещё – около полусуток назад я засёк импульс с той стороны, откуда идёшь ты, мой старый друг. Совсем слабый импульс. Подходит для бича.

– Да. После того, как прошёл паром, система засекла присутствие человека в тридцати километрах от поста. Одного человека. Я проверил.

– Ты сошёл с маршрута? Без приказа?!

– У меня не было выбора. Паром я всё равно уже упустил, а человек мог оказаться сервом и их агентом.

– И?

– Не подтвердилось. Это был дикий. Старый совсем. Но очень осторожный. Шёл со стороны Больших развалин. Кстати, у меня есть информация, что парни из «Мантикоры» оборудовали там нелегальный пост.

– Допросил?

– Нет. Не было необходимости – просто старый дикарь.

– Глупая самоуверенность. Я думал, что отучил тебя от неё. А ты осматривал труп? Измерил уровень излучения? Что у него было при себе?

– Абза, говорю тебе, это был просто старик! Поверь моему опыту. Он не представлял для нас никакого интереса. И он не мог быть причастен к операции. Ни с одной из сторон. Да, я не стал рыться в его барахле, но утверждаю – самым опасным, что он имел, был незаряженный дробовик!

– Тогда зачем ты его убил?

Нам снова усмехнулся.

– Не все уроки забыты, мастер Абза. Помниться мой учитель как-то сказал: – «Если не хочешь, чтобы черви жрали твой труп, сделай так, чтобы это был не твой труп!». Ну или что-то в этом роде.

На это Абза только покачал головой.

– Ты явно был не из лучших учеников… Даже мои слова переврал так, что они напрочь лишились какого-либо смысла.

– Тебе виднее. Я не силён в болтовне. Скажи лучше, что нужно делать и я сделаю.

Ничего не ответив, Абза присел на корточки. Взгляд его стал рассеянным, словно у засыпающего, мышцы лица расслабились. Он даже начал раскачиваться из стороны в сторону, будто в любой момент мог действительно упасть и сладко захрапеть. Потом зрачки вдруг снова резко сфокусировались, маятник тела остановился и Абза жёстким голосом произнёс:

– Что делать? Вернуться к тому месту, где ты прихлопнул этого бедолагу.

– Да ты что, совсем не доверяешь моему чутью?! – возмутился было Нам, но Абза только зыркнул на него своими тёмными глубокими глазами, заставив замолчать.

– Я не доверяю твоему интеллекту. Ты сказал, что старик пришел со стороны Больших развалин?

– Да.

– А где ты потерял объект?

– На выходе из зоны «Предварительная». Но это…

– Это ничего не значит. Он изменил маршрут.

– Искал место для аварийной посадки…

– Додумался? Когда я засёк наш паром, он уже был подбит и трясся как лист на ветру, но продолжал двигаться прямиком в сторону зоны «Прима». А потом резко ушёл на юго-запад.

– Сношать твою ж мать!

Теперь уже усмехнулся Абза. Усмешка вышла кривая, недобрая, от чего лицо с крупными правильными чертами могло стать похожим на злую маску, если бы не глаза. В них продолжали плясать весёлые саркастические смешинки. Поправив на лысой голове обтягивающую шапку, и, посмотрев на Нама с высоты своего более чем двухметрового роста, гигант хлопнул своего низкорослого товарища по плечу:

– Пошли. Придется, как в старые времена взять руководство в свои руки. И кстати – тебе бы точно не понравилась моя мать.

***

Этана-Думузи, Первый по старшинству из Семёрки, стоял в командном отсеке и нервно втягивал чистый воздух. Воздух, отличающийся по составу от воздуха этой проклятой планеты так же, как пресная вода отличается от морской. В центре зала полимерный экран транслировал короткий фильм, смонтированный из записей камер наблюдения и Этана-Думузи пересматривал его снова, снова и снова и никак не мог остановиться, хотя знал уже наизусть. – Вот рокан в защитном коконе с маркировкой офицера-«грифона» ведёт с десяток сервов к складским помещениям. Дальше сам склад, прямоугольное здание, сложенное из гигантских камней разной формы, но подогнанных так, что между ними не протиснуть и волос. Вход в склад затянут мембраной. Мембрана послушно раскрывается при приближении рокана. По его указанию сервы выносят из склада несколько контейнеров. Этана-Думузи знает эти контейнеры. В них упаковывают продукты и детали примитивных машин, подготовленные к отправке дикарям. Затем они вытаскивают ещё один контейнер, по виду мало отличающийся от остальных, но опытный взгляд Этана-Думумзи сразу определяет в нем модель «1.1» – с повышенной степенью защиты содержимого. Всякую ерунду в таких не держат, слишком много он жрёт энергии. Сервы в сопровождении рокана тащат контейнер к дальнему краю взлетной площадки, где стоит одинокий паром.

«Один из первых, которые были введены в эксплуатацию, ещё ТАМ» – думает Этана-Думузи. Подачка для колонии, старьё, давно отслужившее свой срок, бывшее развалюхой с самого начала. С начала «новой жизни». Со времени прохода в «НОРУ». Много циклов паром стоял на самом краю взлётной площадки, ожидая, когда с него демонтируют оставшееся оборудование. Донар органов для тех, кого ещё можно спасти.

Но вот сервы заносят контейнер внутрь парома, и вскоре тот стартует. Сервы так и не покинули его. Ускорение, с которым взлетел паром, способно было убить любого дикаря, если бы он оказался внутри. Но сервы крепкие ребята. Лучшее, из того, что можно найти. Или сделать. В это время к рокану оставшемуся на взлетной площадке присоединяется ещё один, с маркировкой техника. В руках у него странного вида приспособление, за спиной ранец. Ба! Да это же импульсный сварочник! Но что с ним сделали? Модифицировали? Словно в подтверждение мыслей Этана-Думузи, техник направил сварочник на другой паром. Совсем новый паром. Из последней доставленной партии. Вырвавшийся импульс был невидим, но Этана-Думузи знал, какой мощности энергия была выпущена на свободу. Ему показалось даже, что паром дрогнул, как раненое животное. Хотя этого конечно быть не могло. Затем техник и рокан с маркировкой «грифон» прошли на другой конец взлетного поля и так же методично вывели из строя два оставшихся парома. Люк одного из них открылся, мембрана сползла, и оттуда шатаясь выбрался оглушённый игиги. Сделав несколько шагов, он упал и больше не шевелился. В кадре замелькали удирающие врассыпную сервы, затем появился отряд «грифонов». Разделившись на две группы, «грифоны» вышли на взлетное поле. Вот вырвавшийся из сварочника импульс разметал первую группу, некрасиво выгибая и ломая тела. Вторая группа рассредоточилась и залегла. Их бичи на таком расстоянии были бесполезны. Два рокана со сварочником стали отступать под прикрытие выведенных из строя паромов. «На что они надеялись?» – думал Этана-Думузи. – «Далеко им всё равно было не уйти. Смертники. Идиоты». Потом он смотрел, как огромный каменный блок рухнул прямо на отступавших. Когда улеглась пыль, стало ясно, что оба погребены под несколькими тоннами базальта. Этана-Думузи уже знал, что это было делом рук Пятого Думузи. Думузи-строителя. Его имя было – Балих. В молодости Балих своими руками сложил большую часть их «муравейника». Третьего по счету после начала колонизации. И Балих был настоящий виртуоз по части обращения с гравитацией, благодаря чему гигантские многотонные глыбы перемещались по воздуху, как пушинки и послушно занимали свое место в мегалитической кладке. Фильм заканчивался на том, как из-под огромного камня, снова послушно взмывшего вверх, извлекли два тела. Рокан в легком коконе техника, естественно погиб. Ранец с батареей, висевший на спине, впечатало в его внутренности. Второму повезло больше. Кокон «грифона» смягчил даже такой страшный удар.

Руководитель диверсии был ещё жив. Когда его внесли в медицинский блок и с трудом сняли повреждённый шлем, спешно прибывший туда Этана-Думузи оторопел. Он увидел, кто все это время скрывался в коконе офицера-«грифона». Это был САМ Энка. Энка Хранитель Инструмента.

***

Обрыв тянулся насколько хватало глаз – одной стороной уходил на север, другой скрывался точнёхонько на юге. Внизу неспешно катилась река. А за рекой раскинулись до горизонта нескончаемые заливные луга и лишь совсем далеко, на западе, сквозь дымку, была видна зеркальная гладь огромного пресноводного моря. По краю обрыва, среди деревьев, двигались две чёрные человеческие фигуры. Они шли на север.

– Эта круча кончится когда-нибудь, или нам придётся учиться летать? А? Я, например, мало похож на птичку. Да и ты кажется не похож, мастер Шаруп!

– Не знаю… Не знаю, Адор! Похоже она тянется до самого края сущего. Нужно нам было стяжки забрать, которыми крепился контейнер – связали бы вместе и спустились прямо по стене. Но я даже не подумал об этом! Дурак самонадеянный…