Kitobni o'qish: «Судьбой приказано спастись»

Любой человек, с младых ногтей до седин своих серебряных, в период своих жизненных неурядиц, а порою просто после тревожного сна, начинает искать успокоения, цепляться за приятные воспоминания. В такие моменты он особо ощущает своё одиночество, страх своими щупальцами закрадывается в самые тайные уголки человеческой души. Преодолевая самого себя, человек находит нужное состояние выздоровления от душевной тревоги и обретает надёжную опору для последующей жизни и судьбы.

Жизнь и судьба… Судьба и жизнь… Как не переставляй местами эти понятия, они всегда остаются неизменно рядом. Любой из нас когда-то начинает сетовать на судьбу и невольно разбирать по полочкам всю свою жизнь. И здесь уже не имеет значения – удалась она или нет. В любом случае, человек со временем приходит к заключению, что всё в этом мире ограничено и имеет своё начало и конец. Здесь неизбежно возникает вопрос, а зачем всё это, если всё равно… Извечный вопрос – «Зачем мы живём?» – всем нам знаком. И ответы на него обычно бывают самые разные.

Столь «философское» начало повествования, может быть, и смутит многих. Но со временем, думаю, простится. У кого не бывало в жизни случаев, когда сосед по купе вдруг открывает тебе свою душу. И тебе тоже хочется поделиться мыслями и рассказать ему интересные истории из своей жизни. Уверен, что в этот миг мы сравниваем свою судьбу с судьбой незнакомца. Такое сравнение даже полезно – увидев, как трудно живётся другим, ты улыбаешься и говоришь сам себе: «Не дрейфь, не так уж всё у меня плохо. Кому-то ещё хуже». И эти слова – будто путеводители в нашей жизни. Судьба, как метла «прочищает» нам дорожку, и нам остается только принимать её такой, какая она есть. Поэтому не стоит относиться к нашей истории с иронией. В жизни может быть всякое. Эстафета судеб и есть, наверное, спасательный двигатель для многих.

Часть I

Таёжные мифы

Пролог

Молния судьбы

Непогода для заплутавшего в таёжной глуши путника ставит его на грань жизни и смерти. А если в тайге его настигла гроза… Потоки обрушившейся с небес воды окончательно лишают человека ориентации, который и без грянувшего ливня потерял дорогу к дому. Чтобы спастись от двух стихий, дикого леса и разъярённого неба, нужен многолетний опыт жизни в тайге и вбитые на уровне рефлексов действия в любой ситуации, которые может преподнести Лес. Именно так, с большой буквы. Тайга – особый мир, со своим вековым укладом и своими жесткими, а порой и жестокими правилами выживания. Здесь нет указателей, нет красочных путеводителей, а про такие изыски современной цивилизации, как GPS-навигатор, да и просто интернет или сотовую связь, лучше и не вспоминать. Есть только ты и Лес. И главный в этом тандеме – не человек.

Святослав, или Свят, как его называли в другой теперь уже жизни, не был коренным таёжником, и естественные для попавшего в подобную ситуацию лесовика действия были ему просто неведомы. Поэтому он и сделал единственное, о чём кричал инстинкт самосохранения – стал искать хоть какое-то укрытие. Сначала ему приглянулась разлапистая ель, но свою ошибку Святослав понял очень быстро: брюки из плотной ткани и такая же куртка с капюшоном не спасали от пробивавшихся сквозь хвою холодных струй воды. На его счастье, неподалеку оказалось сломанное и с корнем вывернутое дерево, под которое он, как мог, прикрываясь от ливня, перебежал. Здесь было относительно сухо, от сбегающей в яму выворотня воды защищали сапоги, и можно было даже выпрямиться во весь рост и оценить буйство стихий, в центре которого он оказался. Увиденное не радовало. Ёжась от принесенной грозой прохлады, Святослав удручённо покачал головой – небо представляло собой черно-серый калейдоскоп из туч, как будто хаотично перемешиваемых чьей-то недоброй рукой.

В какой-то момент взгляд жертвы непогоды зацепился за некую неправильность, которой в грозовом небе не должно было быть – наперекор ураганному ветру и клубящейся черноте, близко к земле, четко выдерживая направление, стремительно двигалась мигающая красная точка. Когда эта точка оказалась чуть выше уровня верхнего среза таёжной стены, глаза Святослава ослепила неправдоподобно близкая, яркая и почти осязаемо толстая молния, а небо над головой с диким грохотом разорвалось. Удар стихии был такой мощи, что путник, непроизвольно зажмурив глаза и закрыв руками уши, упал на колени. А когда, спустя несколько мгновений, снова взглянул в небо, то вместо красной точки увидел падающий в тайгу, постепенно угасающий огненный болид.

А дальше произошло такое, что много повидавший на своём веку, прошедший через далеко не каждому посильные испытания Свят прошептал: «О, Господи!..». И это не было фигурой речи: человек совершенно искренне обратился к Создателю.

Разум homo sapiens конца XX века просто отказывался воспринимать увиденное на привычном, доступном ему рациональном уровне. Небеса медленно прорезало сияние, имевшее форму вытянутой ладони. И память предков подсказывала лишённой мистике душе единственную аналогию – «божья длань». При этом Святослав, человек искренне верующий, лишённый новомодной мистики об НЛО и прочих «параллельных мирах», не чувствовал сошедшей свыше благодати, напротив, в груди поднималась неясная тревога, а в душе – чувство странной предопределенности, словно чудо это было явлено именно ему. Свят знал и верил, что просто так чудеса не являются, а на того, кто удостоился их, ложится, чаще всего, ответственность и груз тяжкий…

И ещё – свидетель происходящей в небе фантасмагории был абсолютно уверен, что сияющая ладонь бережно опускает что-то на землю. Ни тогда, ни позже он не смог объяснить себе, почему был убеждён в божественной природе видения, в его предопределенности, почему ни на секунду не усомнился, что этот знак свыше был предназначен именно ему, Святославу-Святу, человеку далеко не безгрешному…

Тем временем ладонь продолжала свой путь к земле, и на её светлой поверхности были четко различимы две крошечные тёмные тени, в которых можно было угадать силуэты людей, пристегнутых к самолётному креслу. И откуда-то точно Святослав знал, что сияющая длань опускает в тайгу мать, держащую на коленях ребёнка.

На нереальность происходящего накладывалось и то, что в последнее время Святослав часто думал о своих отношениях с матерью. Что за сила проникла в его душу, узрев сыновние переживания и столь мистическим образом послав таившийся в глубинах сердца образ?

Но в тот момент Святу было не до душевных терзаний и «вечных вопросов». Ладонь стала подниматься и таять, и он понял, что женщина и ребёнок уже на земле. Неведомая, не подчиненная его воле сила сорвала путника с места, и, несмотря на раздавшийся над тайгой гул и грохот, донёсшийся из места встречи неведомого явления с землей, он понёсся туда через ливень, не замечая хлеставших по лицу мокрых кустов и попадавшихся под ноги веток, корней и заполненных водой ям. Они ему странным образом не мешали, хотя в другое время преодолеть этот путь он вряд ли бы смог даже пешком и с оглядкой.

Сколько продолжалась эта безумная гонка, Свят сказать не мог, но выскочив к месту, откуда донёсся грохот, он понял, что мистика кончилась – его взору предстала картина эпицентра авиакатастрофы. Это было страшно, настолько страшно, что он во второй раз за последние минуты рухнул на колени. Но это уже не имело никакого отношения к Богу. Всё укладывалось в рамки рациональности, жестокой, но обыденной действительности. А ноги просто ослабели от нормального человеческого ужаса перед лицом пусть чужой, кошмарной, но столь близкой и реальной смерти. Закрыв лицо руками, Свят застонал. Несколько минут назад все эти люди, останки которых сейчас почти невозможно было опознать, были живы, несли свои невзгоды и радости, переживали расставания и ждали встречи… А сейчас по поляне были разбросаны лишь тлеющие обломки самолёта, ставшего на время их маленьким мирком, хаотично валялись вещи, некогда служившие этим людям. Рухнул и маленький мирок салона авиалайнера, рухнул для этих людей и весь мир.

Из множества размётанных по опаленной таёжной поляне предметов, Свят непроизвольно подобрал одну из чуть обгоревших книг, и вздрогнул: это был «Уголовный кодекс». Опять мистика, звоночек из прошлого? Он даже горько улыбнулся, но зачем-то сунул томик в карман. Можно ли было тогда предположить, что этим почти машинальным движением он определил судьбу человека?

Видеть картину страшной разрухи было невыносимо, и Святослав уже собрался уходить с места трагедии. Помочь никому и ничем он не мог, а тело и душу буквально рвало на части от боли, а главное – от безжалостной нелепости произошедшего. Кому и чем мешали пассажиры мирного лайнера? Кто и за что с легкостью смахнул их с неба?

Вдруг сквозь треск догорающих кустов и пощёлкивания остывающего металла ему послышались звуки, похожие на плач ребёнка. Галлюцинации, навеянные небесным видением? Свят прислушался. Нет, не померещилось, на некотором расстоянии от эпицентра взрыва, там, где уже начинался живой лес, действительно плакал ребёнок. Перед глазами встала «божья длань», и мужчина не мог не пойти туда, словно услышал тот самый предназначенный ему зов.

По мере приближения, звук раздавался всё отчетливее. Вскоре нашёлся и его источник – на одном из деревьев, достаточно высоко от земли, зацепившись одеждой за ветку, висел малыш. На вид – не более чем годовалый. Под деревом лежало кресло, в котором сидела не подававшая никаких признаков жизни женщина. «Видимо, его мать», – подумал Святослав, вспомнив вторую тень на ладони. Не раздумывая ни секунды, он полез на дерево. Никаких сомнений в правильности своего решения, в необходимости с риском для жизни цепляться за тонкие сучья, которые едва выдерживали его вес, он не испытывал. Это было чем-то похоже на его безумный бег через грозовую тайгу, только тогда неведомая сила влекла его вперед, а теперь – вверх.

Преодолев высокую часть ствола, и пробравшись через сплетение веток, Свят смог дотянуться до ребёнка, и вскоре малыш оказался под его курткой, в относительном тепле – большего уюта он предоставить малютке пока не мог.

Мужчина, как умел, качал ребёнка, пытался шептать ему какие-то ласковые слова, уже не обращая внимания на оставшийся за спиной ужас. И вдруг замер, словно пригвожденный к месту ледяным предчувствием.

Такое с ним не раз бывало в минуты крайней опасности. Святослав медленно повернулся, обводя взглядом выжженную поляну, останки людей, разбросанные вещи и догорающие обломки самолёта. Живых здесь не было, а всё, что могло рвануть или заполыхать, уже взорвалось и сгорело. Тайга не поддалась техногенной жути, сотворенной человеком, пожар не распространился дальше места падения самолёта. Да и дождь помог, прикрыв собой девственный лес. Мёртвых же Свят давно не боялся, сам успел покойником побывать.

Однако опасность таилась вне места крушения: из кустов, обрамлявших место катастрофы, на него внимательно смотрели два светящихся глаза. С некоторым трудом сбросив с себя этот гипнотический взгляд, человек разглядел и его обладателя – странное волосатое существо огромного роста. В этот момент Свят готов был в третий раз упасть на колени, – от охватившего его первобытного животного страха.

Существо сделало шаг в направлении мужчины и ребёнка, подняло голову к небу и громко произнесло с оттенком удивления: «У-во-о! У-во-о!». А затем развернулось и стало уходить прочь, продолжая повторять эти странные звуки. Святослав остался один, с ребёнком на руках. Страх понемногу отступал, но чувство иррациональности происходящего и какой-то тяжёлой, как в кошмарном сне, тревоги, человека не покидало.

– Мы никого не боимся! Правда ведь? – успокаивающе сказал он то ли малышу, то ли себе, – Нас же теперь двое!

На самом деле их было уже трое, неразрывно связанных небесной дланью…

Глава 1

По имени Уво

Руки привычно и терпеливо мяли глину. В десятый, сотый раз они делали, казалось бы, одну и ту же работу. Это не было каким-либо ремеслом – пальцы, которые трудно было назвать человеческими, творили. По неспешным и неуклюжим движениям этих рук, по осторожным касаниям пальцев, делавшим углубления в глине, было понятно, что работа близка к завершению. Но опять это была лишь работа. Она приносила удовлетворение, радость созидания, несмотря на то, что от начала и до конца осуществлялась в условиях таёжной, дикой пещеры. Желанный, любимый образ вновь ускользал. А это был образ мамы…

Он лепил её молодой, какой она ему запомнилась: как и все люди, он бережно хранил эти воспоминания в душе, пребывая в привычных мечтаниях о возвращении в годы детства. Это желание ваять образ вечно молодой мамы служило ему спасением и защищало от одиночества.

В углу пещеры стояло много похожих друг на друга скульптур, но ни одна не могла вернуть их автору ощущения детства – самой счастливой и беззаботной поры его жизни. И в своём творчестве, в этих бесконечных попытках вызвать из куска глины живое и родное лицо, наполнить свое творение душой самого дорогого, да что там, единственного близкого человека, скульптор пока не преуспел.

Да, мать того, кто раз за разом ваял одно и то же лицо, была самой обычной женщиной. Чего никак нельзя сказать о её сыне. На первый взгляд это огромное, с ног до головы заросшее густым волосом существо напоминало человекообразную обезьяну. Однако, если бы кому-нибудь удалось понаблюдать за этой «обезьяной» достаточно долгое время, он бы непременно заметил, что человеческого в этом существе гораздо больше, чем в любом примате. Не только внешне, – как раз здесь отличия от Homo Sapiens были очевидны, чего стоила только бурая шерсть и сверкающие в темноте глаза! Но вся моторика, плавность и несуетливость движений, их осмысленность и целенаправленность просто кричали о том, что перед нами – существо хоть и неизвестное, незнакомое, но, как минимум, разумное. Да и черты лица никак не могли принадлежать обезьяне, сколь бы близкой она ни была к человеку.

При взгляде на одинокого скульптора сразу возникали мысли о «реликтовом гоминиде», существе таинственном и полумифическом. В разных частях света его называют по-разному – йети, бигфут, алмысты. С определенной периодичностью появляются различные «свидетельства очевидцев», фотографии загадочных следов и даже снимки и телесъемки этих таинственных существ. В итоге всё это оказывается или ошибкой, или искусным монтажом, или намеренной подделкой. Никто и никогда не предъявил свету «снежного человека». Но живущие во многих уголках земли люди, не ученые и исследователи, а простые обитатели малодоступных предгорий или диких лесов, уверены, что «снежный человек» живёт рядом с ними, более того, воспринимают такое соседство как должное. Но и они так никогда и не смогли показать назойливым «исследователям скрытых тайн» и просто азартным искателям сенсаций живого реликтового гоминида. Как не смогли бы показать и нашего героя, тем более, что сам он к известности вовсе не стремился.

Тем не менее, он был. Снежный или совсем не снежный, но человек, рождённый обычной земной женщиной. Что явилось причиной его появления на свет, останется, скорее всего, никогда не разгаданной тайной. Совсем незамеченным рождение такого, если хотите, монстра, остаться не могло, и слухи по округе ходили самые разные. Ни подтвердить, ни опровергнуть их никто не мог. Возможно, если принять во внимание, что йети и алмысты прочно живут в сознании людей, то можно допустить, что иногда, крайне редко, человеческий геном дает сбой, и при зачатии жизни из неведомых глубин генетической памяти, записанной в спиралях ДНК, всплывает то самое «утерянное звено эволюции», промежуточная ступень между неандертальцем и кроманьонцем. Между тем, кто человеком в нашем понимании, ещё не был, и тем, кто как-то сразу стал современным Homo Sapiens.

По понятным причинам, такие существа выживают крайне редко. В древности их по-простому могли уничтожать, заодно с родителями, обвиненными, в зависимости от эпохи, и в связях со злыми духами, и в намеренной ереси и колдовстве. И тогда – или удар каменного топора, или скала в Спарте, или костёр инквизиции…

Тем же, кто по разным причинам выжил, предписана была участь ещё более горькая – одиночество человека среди людей. Одиночество физическое, когда ты вынужден, в силу своей пугающей внешности, скрываться от людей, и ещё более страшное – одиночество разума, оторванного, изолированного от социума.

Но вести какую-то жизнь, просто питаться, таким людям необходимо. Как бы далеко от людей им не приходилось селиться, они волей-неволей вынуждены соприкасаться с цивилизацией, оставлять следы. И тогда вновь начинают ползти слухи об очередном «снежном человеке»…

Такова была и судьба нашего героя. Она просто не могла быть другой. Его будущую мать подобрали в тайге. Ее сочли умалишённой, можно сказать, юродивой, и потому никому она была не нужна. Но девушку все же подобрали, приютили, сделали помощницей по дому. А в один далеко не прекрасный день у таёжной скиталицы родился волосатый мальчик, который рос не по возрасту быстро. Это не могло не вызвать повышенного, мягко говоря, внимания окружающих, и вскоре мать с сыном исчезли.

Память о необычной матери и её ещё более необычном сыне сохранилась, обросла легендами, но фактом было то, что с тех пор их никто и никогда не видел. Слухи ходили разные, в том числе, и о том, что мама и сын спрятались в какой-то норе. Большинство же склонялось к самому простому, продиктованному жизненным опытом выводу: женщине с младенцем в тайге не выжить. Однако всё повернулось совсем по-другому…

И свидетельством этому был здоровенный волосатый парень, который сидел на плотно сплетенной из гибких веток конструкции, слабо напоминающей то ли табурет, то ли скамейку. За его спиной находилось небольшое отверстие в природной стене пещеры, выходящее наружу к текущей ниже реке, толщиной примерно около метра и диаметром приблизительно с полметра, форма которого с внутренней стороны напоминала воронку, которая постепенно расширялась в сторону внутреннего пространства пещеры и свет, исходящий из отверстия такой формы мог охватывать большую площадь, нежели отверстие в виде вытянутого цилиндра. Это своеобразное подобие окна помогало обитателю пещеры лучше видеть всё, что его окружает. С левой же стороны этого отверстия находился выход из пещеры, который посторонний наблюдатель вряд ли смог бы увидеть с внешней стороны.

Природа позаботилась о том, чтобы пещера, находящаяся в гористой местности, в глухом ущелье, была практически недоступна. Горные речки и ручьи собирались здесь воедино, чтобы устремиться вниз, образуя водопад. Именно он оберегал вход в пещеру от всякого постороннего взгляда. Сколько ни вглядывайся, увидишь лишь сплошную обрывистую стену и поток бурлящей воды, падающей с высоты в полсотни метров.

Водопад и прячет вход: чтобы попасть внутрь, надо шагнуть туда, где вода может запросто раздавить человека. А там, за ревущей водной преградой прячется неправильной формы щель, высотой около двух и шириной чуть более полуметра через которое и можно попасть в убежище отшельника. Чтобы приблизиться к этому потаённому входу, надо выждать момент, когда мощный поток временно ослабевает, и тогда, приникнув к стене, можно попасть внутрь пещеры, что требует немалых усилий. Чтобы попасть к этой щели-входу надо подняться на выступ, образующий небольшую площадку, на которую забраться не так то легко из-за гладкости стены высотой более полутора метров. И даже преодоление этого препятствия ещё не означает, что цель достигнута. Открывающийся взгляду при входе в проём щели длинный и запутанный туннель, уходящий в темноту, пугает. Хочется остановиться, вернуться, убежать – такой жуткий, пронизывающий холодом мрак и неизвестность ждут впереди.

В пещеру можно попасть и другим путём. В месте, где берег реки чуть уклоняется, образуя каменистую плешь, поросшую кустарником, можно, если знать, что искать, обнаружить нору. Оказавшись в ней, попадаешь в тиски каменной тесноты, ледяное дыхание которой давит, излучает угрозу: кажется, что малейшее движение вызовет обвал, и тесный лаз навсегда закроется. По этому длинному, узкому и неудобному проходу нужно суметь проползти более ста метров, прежде чем попадешь в один из гротов. Зимой в пещеру можно попасть только этим крайне неудобным и опасным путем: водопад замерзает, образуя неприступную ледяную стену.

Однако природа переменчива, а иногда и заботлива. Преодолев все трудности и попав в грот, обнаруживаешь, что он представляет собой идеальное убежище: здесь можно не просто укрыться от нежелательного чужого взгляда и спастись от непогоды, здесь можно жить. Температура воздуха здесь всегда постоянна: чуть более пятнадцати градусов тепла. В гроте слышен шум ручейка, вода которого вполне годится для питья, кроме того, круглый год тоже сохраняет одинаковую температуру, то есть служит для горной полости своеобразным климат-контролем. Кроме того, эта прошедшая сквозь бесчисленные природные фильтры вода богата минералами и даже целебна.

Разбушевавшаяся в тайге стихия не оставила в стороне даже укрытый глубоко в скале грот – вой ветра, раскаты грома и отблески молний проникали и сюда. Это беспокоило сидящего спиной к «окну» пещеры «снежного человека» и мешало ему предаваться привычному занятию. Свет в гроте стал похож не на луч фонарика, а на работу электросварки или мерцание стробоскопа – частые мертвенные вспышки, многократно отражаясь от пола и стен пещеры, не давали сосредоточиться, внушали тревогу. Почувствовав, что снаружи творится что-то невероятное, доселе им невиданное, обитатель грота встал и направился к «окну». По его неспешным, но уверенным шагам и движениям было видно, что живёт он здесь давно, и каждый уголок пещеры знаком ему той внутренней памятью, с которой городской житель, не раздумывая, находит в утреннем полусне путь из спальни в ванную.

Покидать своё убежище ненастной ночью для нашего «йети» было делом привычным. Он твёрдо помнил наказ мамы – выходить в тайгу только ночью и только в непогоду, ведь именно в такую пору ни один человек не осмелится появиться в лесу. Он помнил всё: как они убежали от людей, как нашли это жилище, как в пещере мама обнимала его и с нежностью прижимала к себе. Он помнил, как здесь она часто ему объясняла, почему они должны были скрыться: чтобы его, рождённого не похожим на всех, не обижали и не травили, или, того хуже – не изловили и не измывались по злобе и на потеху.

Люди слабы, и именно в ненастные тёмные ночи их особенно обуревает подсознательный страх. А значит, можно ходить по тайге без опасения быть замеченным. Зверей обитатель пещеры не боялся, ему были страшны люди.

Подойдя близко к отверстию, служащим ему «окном» пещеры, он несколько раз простонал, а потом, повернув голову в сторону своих скульптурных творений, находящихся рядом с так называемой «спальней», где лежали рядом останки его мамы, негромко произнёс: «По-за-лэй… Мэ-на… Ма-ма… Йа-бэз-тэба-жъы-ву… Нэ-жъы-ву». Но в полном безмолвии пещеры он не услышал голоса единственного дорогого ему человека и направился в сторону выхода. С каждым шагом, приближающим его к выходу, всё отчётливее и громче стал слышаться шум водопада…

Шаг под водопад – и одинокий таёжный сын оказался уже в другом, полном опасностей пространстве. Здесь он увидел воочию, как сильно, неистово сегодня разгневалось небо! В какой-то момент ему пришлось даже ухватиться за дерево, чтобы не быть сброшенным ветром вниз…

«У-во-о!» – произнес-провыл «снежный человек». Он издавал такие звуки в состоянии любого эмоционального потрясения. И это сочетание звуков после неоднократного повторения ему так понравилось своей простотой и в то же время ёмкостью, что он стал считать их способом обращения к своей маме в стремлении передать ей своё состояние, и чем-то вроде своего прозвища. Тем более что такое сочетание звуков вполне объяснимо: когда в раннем детстве малыш начинает произносить первые звуки, то, заметив что-то новое и удивительное, вытягивает губки трубочкой и протяжно гудит: «У-у-у…». Позже, когда приходит узнавание предмета или явления, появляется второй звук: «О-о-о…», или «Во-о-о…». Так чем Уво хуже других имён?

Собственно, речь для Уво не была необходимостью, ведь разговаривать ему довелось только с мамой, а она всегда понимала сына, и со словами, и без слов – ей достаточно было его взгляда. Но мама умерла совсем молодой…

Ночь… Тайга… Ураганный ветер буквально громил всё кругом, предупреждая всё живое о необходимости укрыться. Небо всё больше заволакивало тучами. Казалось, ещё мгновение и наступит полный мрак. Даже тучи прекратили свою небесную пляску. И вдруг на миг установилась пугающая тишина, а вслед за этим небо разодрала огромная молния. Казалось, взорвалось и загорелось само небо, но своим необычным, недоступным людям острым взглядом Уво увидел, что взорвалась и тайга. Не так уж и далеко по таёжным меркам от его убежища полыхал каким-то неестественным, не природным пламенем довольно большой участок того, что совсем недавно было девственным, нехоженым лесом. Впрочем, струи могучего ливня быстро сбивали пламя.

Лес вокруг своего «дома» Уво знал наизусть, поэтому добрался до места странного пожара кратчайшим путем. Увиденное потрясло его. Здесь были люди. Много людей. Но опасаться их уже не стоило – все они были мертвы… На выжженной поляне было разбросано и множество вещей, о назначении которых лесной затворник не знал, и даже догадываться не мог, он попросту никогда не видел вблизи «плодов цивилизации». И хотя на летящие по небу серебристые стрелы Уво обращал внимание не раз, но воспринимал их как одно из природных явлений. Его разум просто не мог связать инверсионный след не с обычным облаком, а с творением человеческих рук; а сверкающий наконечник этого облака – с машиной, несущей в своем чреве десятки, а то и сотни людей. Для построения такой логической цепочки у Уво не было ни фактов, ни знаний.

Неожиданно его внимание привлекло движение. По пепелищу двигался ЖИВОЙ человек. А это была прямая опасность – так говорила мама. Уво скрылся в густых кустах, но не убежал, – как и всякому разумному существу, ему было свойственно любопытство. Перед его взглядом находилось столько нового, что оно пересилило даже впитанный с младенчества запрет. Впрочем, живой человек его не замечал, и сам, казалось, находился в глубокой растерянности. Более того, Уво чувствовал, что «живой» сильно испуган. И страх его был совсем другим. Человек был в ужасе от свершившегося на таёжной поляне, в то время как Уво боялся только самого этого человека.

Неожиданно чуткий слух лесного жителя уловил звук, который он мгновенно классифицировал как жалобу детёныша. Но откуда здесь взяться детёнышу, всё зверьё попряталось от необычайно сильной грозы.

По поведению человека на поляне Уво понял, что тот тоже слышит эту жалобу. И идет к её источнику, лезет на дерево и снимает детеныша. Только тут Уво понял, что это ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ребёнок. Воспоминания детства захлестнули его. Он помнил, как мама заботилась о нём, и как он нуждался в этой заботе. Забыв про страх, отшельник вышел на поляну и сделал несколько шагов к человеку, державшему ребёнка на руках. И всё, что он, находясь в глубоком потрясении, смог произнести, было: «У-во-о! У-во-о!». В этом стоне были и удивление, и жалость, и предложение помощи. Но человек на поляне, и это Уво отчетливо понял, смертельно испугался – теперь уже его, Уво. Это было непонятно, страшно, непереносимо. Всплыл и подхлестнул и собственный страх, а также чувство вины: он нарушил запрет, его увидели! И с тем же криком «У-во-о…», выражающим отчаяние от того, что он не выполнил просьбу мамы не показываться никогда на глаза людям, но в то же время и радостное удивление тому, что мама была права, когда говорила о посланцах с неба, обитатель пещеры бросился прочь.

Удалясь на безопасное расстояние, Уво остановился и прислушался к себе. Дождь почти стих, лес издавал лишь привычные послегрозовые звуки. Присутствия живого человека он тоже больше не ощущал. Любопытство и ещё какое-то, ранее неведомое, но какое-то более значимое чувство влекло его обратно, на пожарище. Как будто там он оставил частичку самого себя. Раньше сходные с этим чувством ощущения приходили к нему только тогда, когда он вспоминал маму, когда пытался в глине передать её образ.

Не силясь противиться, Уво вернулся на место трагедии. Там все было по-прежнему. Дождь сбил остатки огня, оставив напоказ мёртвые тела и разбросанные повсюду вещи. И чуждым казался здесь живой человек, прижимавший к себе ребёнка. Тот был явно растерян, но следы страха от встречи с ним почти прошли. Уво чувствовал, что теперь все внимание человека было приковано к ребёнку.

А Святослав тем временем опустился на ближайший пень. Его по-прежнему слегка потряхивало, но больше о того, что давали о себе знать ночная прохлада и сырость после ливня. Он вытащил из внутреннего кармана фляжку с травяным настоем, рецепт которого когда-то давно подсказал один пожилой заключённый. Следуя рецепту снадобья, в банку надо уложить измельчённые листья тимьяна и мать-и-мачехи, залить их мёдом и около месяца настаивать в темном, прохладном месте. После этого на паровой бане разогревать около получаса и процедить. Этот настой очень хорошо помогает от простуды и лечит кашель. Он даже в остывшем виде сохраняет свои целебные свойства. При первых признаках недомогания, Святослав всегда сразу пил заранее заготовленное снадобье.

Вот и сейчас, сделав пару глотков, он решил дать немного настоя найденному младенцу, надеясь, что это поможет малышу избежать простуды. Ведь нельзя допустить, чтобы этот мальчуган, столько всего переживший за свою короткую жизнь, ещё и заболел!

– Знаешь что, друг мой, – улыбнувшись, сказал он ребёнку, – давай-ка и ты со мной глотни, а то захвораешь. А потом можешь поспать.

Младенец в ответ зевнул и задрожал от холода. Святослав буквально влил ему в рот глоток целебного зелья. Малыш недовольно заплакал. Здраво решив, что тот голоден, Свят достал из кармана сухарь, тщательно пережевал его, и полученную кашицу положил малышу в рот.

– Вот это другое дело! А теперь давай спи и ничего не бойся, гость ты мой дорогой, – успокоил он младенца, с особой нежностью прижав его к груди.

Пора было уходить из этого страшного места. Напоследок Свят посмотрел в сторону погибшей женщины, и в последних отсветах догорающего пламени заметил возле неё раскрытую сумочку, где лежали какие-то бумаги и косметика. Мужчина закрыл сумочку и взял её с собой. Лицо женщины было покойно и чисто, будто и не мертва она была, а лишь заснула. Он накрыл её валяющимся рядом куском жести и тихо произнёс, будто обращаясь к её душе, витающей рядом с бездыханным телом: