Kitobni o'qish: «Дважды – не умирать»
Часть I
Глава 1
Морозным декабрьским утром группа молодых, коротко стриженых солдат остановилась возле контрольно-пропускного пункта воинской части № 7329. Со всех сторон территорию воинского городка окружал высокий кирпичный забор, архитектурой своей поразительно напоминавший кремлевскую стену. На слегка припорошенных снегом темно-зеленых железных воротах тускло краснели большие пятиконечные звезды.
– Перекурите пока, – сказал солдатам сопровождающий их офицер и, перехватив поудобнее ручку своего кожаного портфеля, исчез за тяжелой, звонко скрипнувшей на морозе дверью. Облако белого пара вырвалось из теплого помещения наружу.
Поеживаясь от холода, солдатики сбились в тесный круг перед входом. В новых, необмятых еще шинелях, в неразношенных, начищенных до зеркального блеска кирзовых сапогах… По всему видать – только-только с гражданки.
Неподалеку двое местных служивых очищали от снега деревянными лопатами тротуар. Увидев вновь прибывших, подошли.
– Закурить есть?
– Есть… – один из «молодых» скинул с плеч туго набитый армейский вещевой мешок и достал сигареты. – Угощайтесь.
Местные не торопясь, закурили.
– Откуда, пацаны?
– Из Казани.
– Семьсот тридцатый, отдельный?..
– Точно.
– У меня там земеля служит, – оживился местный. – Костя Велихов. Не знаете?
Солдаты неуверенно пожали плечами.
– Да откуда им знать? – вмешался второй. – Они же еще «молодые», а Костя – «дедушка».
Его напарник согласно кивнул и, затянувшись сигаретой, выпустил через ноздри белесый дым.
– А чего к нам, сюда?.. В командировку?
– Учиться… В сержантскую школу, – ответил за всех парень, что угощал сигаретами.
– О-о-о-о!.. – воскликнул местный. – Тогда я вам не завидую!.. Вы хоть знаете, куда попали?
– Это же «Дзержинка»! Слыхали? – его напарник обвел взглядом притихших «молодых». – Кто прошел через эту школу, тому не страшен Саласпилс…
– А что такое Салапспилс? – наивно поинтересовался кто-то из ребят.
– Не знаешь?.. Концлагерь во время Второй мировой войны.
Все засмеялись, оценив черный юмор.
– Ладно, бывайте, пацаны… Спасибо за сигареты, – местный пальцами загасил недокуренный «бычок» и сунул его за козырек солдатской ушанки. – Как звать-то тебя?
– Саша, – негромко произнес угощавший их «молодой», но тут же поправился. – Александр Урманов.
– А меня Роман Чижов… – служивый улыбнулся и протянул руку. – Из автороты мы… Еще увидимся.
Учебное подразделение, в котором предстояло проходить службу вновь прибывшим, располагалось в большом кирпичном здании. Под одной крышей с учебной ротой находились «школа снайперов», «школа радистов», «школа военных водителей»… И это не считая солдат линейной роты, с которой «сержантская школа» делила первый этаж.
Над центральным входом в казарму висел не успевший еще поблекнуть красочный транспарант: «Служба в спецчастях Внутренних Войск – уважаема и почетна!»
Продрогшие на зимнем холодном ветру солдаты в колонну по одному прошли сквозь двойные стеклянные двери с табличкой «Учебная рота» и выстроились в шеренгу на проходе. С двух сторон их окружали ряды двухъярусных коек. Постели были заправлены идеально: матрасы, туго обтянутые синими шерстяными одеялами напоминали огромные плитки шоколада; сверху на них лежали такие же «отформованные» белоснежные подушки. Сами кровати, тумбочки между ними и длинные ряды табуретов стоящие вдоль прохода, были выровнены по ниточке. Причем, буквально… Вновь прибывшие уже знали, как это делается. Берется толстая длинная нить, один конец которой прижимается к верхнему краю спинки первой в ряду кровати. А другой конец точно так же прижимается к спинке дальней… И по этой туго натянутой нити, как по шаблону, строго выравниваются все, стоящие в ряду кровати. Потом точно так же выравниваются подушки, тумбочки, табуретки. Получается идеально ровно. Как на картинке…
В расположении кроме новеньких не было никого. Только дежурный по роте – белобрысый коренастый сержант – с любопытством рассматривал их, опершись о подоконник. Заметив сопровождающего офицера, он быстро поправил красную нарукавную повязку и строевым шагом вышел навстречу.
– Товарищ капитан, дежурный по роте сержант Лавров!
– Вольно, – остановил его офицер. – У себя?..
Капитан кивнул в сторону двери, с надписью «Канцелярия».
– Так точно, – вытянулся в струнку сержант.
Офицер вошел в кабинет командира роты. Солдаты замерли в ожидании.
– Слышь, Сань, – тихо произнес стоящий рядом с Урмановым паренек – А, может, зря мы сюда приехали?
– Раньше надо было думать. Теперь-то чего…
Сам Урманов ни в чем не сомневался. Он знал, что будет трудно, но его эти трудности не пугали. Он был готов ко всему… Еще в карантине, где только что призванная молодежь постигала азы военного дела, командир отделения сержант Мурыгин, с которым у него сложились неплохие отношения, сказал: «Хочешь увидеть настоящую службу – езжай в сержантскую школу. Будет хоть что на гражданке вспомнить» И Урманов решил – еду! Тем более что к службе он был готов: перворазрядник по боксу, охотник, хороший стрелок…
– Смирно! – неожиданно громко рявкнул дежурный по роте.
Из распахнутой двери вышли два капитана. Тот, что привез ребят и смуглый, подтянутый офицер – по всей видимости, командир учебной роты.
– Здравствуйте товарищи курсанты!
– Здра-а… Жела-а… Това-а… Капита-а-ан! – прозвучал в ответ нестройный хор.
– Моя фамилия Курбатов, – произнес, поправляя кожаную портупею офицер. – На ближайшие пол года – ваш непосредственный начальник и командир. С сегодняшнего дня все вы становитесь курсантами учебной роты. За время учебы вам предстоит не только самим стать хорошо подготовленными, грамотными воинами, но и научиться командовать отделением, взводом… В нашей сержантской школе вы овладеете приемами рукопашного боя, освоите все виды современного стрелкового оружия, изучите основы психологии, тактики, военной топографии… Но главное – станете настоящими мужчинами, способными принимать решения и нести ответственность не только за себя, но и за других.
Потом капитан дал команду вольно и приказал дежурному по роте заняться обустройством прибывших новичков.
Коренастый сержант Лавров выдал каждому постельное белье и указал, кто где будет спать. Койка Урманова оказалась по соседству с койкой Кольцова, а сверху, прямо над ним, на втором ярусе «прописался» Гвоздев. С обоими парнями Урманов познакомился еще на призывном пункте. И вот здесь тоже оказались вместе.
Снова было объявлено построение. Сержант с красной повязкой на рукаве довел до курсантов основы внутреннего распорядка.
– Все передвижения по территории части – либо в составе строя, либо бегом. Руки в карманах не держать, ничего в них не носить… Все взаимоотношения внутри подразделения и вне его – в соответствии с Уставом. Любой вопрос решается только через своего командира отделения. Ежедневный отбой тридцать секунд, подъем – сорок пять. И ни секунды больше. Кто не укладывается – вместо сна тренировка. Насчет формы… Никаких обменов между собой и особенно со старослужащими других подразделений. В чем приехали – в том должны и уехать. Исключение – сапоги. По окончании школы вам выдадут новые. Почему? Потому что обычно, к этому сроку они приходят в негодность. Изнашиваются до дыр.
Дежурный окинул глазами строй.
– Все ясно?
– Так то-о-о-чнн… – слабо прошелестело в ответ.
– Не понял, – выгнул грудь колесом сержант. – Ясно?
– Так точно! – бодро грянули курсанты.
– Ну, то-то же… – смягчился дежурный. – А теперь напра-а-аво! К ружпарку шагом марш!.. Будете принимать оружие.
В колонну по одному курсанты двинулись за ним. Стеклянная дверь, ведущая в оружейную комнату, распахнулась, и они увидели стройные ряды автоматов, стоящих внутри больших светло-серых ящиков. Возле каждого автомата в специальных нишах хранились магазины: три черных и один – оранжевый, парадный. Тут же были подсумки – для магазинов и гранат. Ниже, в отдельных ячейках торчали противогазы. А на самом верху, там, где крепились штык-ножи, белели узкие бумажные полоски с фамилиями хозяев. Некоторые были пустыми…
– С закрытыми глазами любой из вас должен протянуть руку и взять из пирамиды свой автомат. Именно свой, а не соседа… – уточнил сержант Лавров. – Внимательно изучите и запомните, где стоит ваше оружие. Это важно, потому что когда среди ночи вас поднимут по тревоге, времени думать о чем-либо не будет. В таких случаях все решает автоматизм.
Подошел старшина роты, прапорщик Гладченко, с толстым журналом учета оружия. Каждый из курсантов, принимая автомат, вписывал в журнал его номер и ставил в свободной графе свою подпись, тем самым принимая на себя всю ответственность и становясь полноправным хозяином оружия. Теперь на все время службы в подразделении этим автоматом мог пользоваться только он, и никто другой.
Когда все получили свои автоматы и заполнили узкие белые полоски вверху пирамиды, вписав туда свои фамилии, прапорщик Гладченко велел построиться в казарме на проходе.
Поставив перед собой табуретки, курсанты разобрали вверенное им оружие.
– Внимательно осмотрите еще раз на наличие дефектов, повреждений, – строго проинструктировал их прапорщик. – Если все в порядке – собираем и ставим обратно в пирамиду.
Урманов бережно перебрал детали разобранного автомата. Они были в ружейном масле, без каких-либо следов ржавчины или нагара. Очевидно, прежний владелец на совесть почистил оружие перед сдачей. Поршень затворной рамы сиял, донышко газовой каморы тоже блестело. В идеально чистом стволе в зеркальных бликах отражались только ровные спирали нарезных дорожек.
Урманов вложил затвор в затворную раму, надел возвратную пружину и вставил собранный механизм в ствольную коробку. Потом ловко вогнал на место черную металлическую крышку. Сделав контрольный спуск, он сухо щелкнул предохранителем, вернув его в исходное положение.
В карантине у него был другой автомат – старый АКМ, с деревянным прикладом. А здесь – новенький АКС – 74, с откидным. Удобный, легкий, блестящий. Такая изящная игрушка для настоящих мужчин… Держа в руках это совершенное творение военно-технического прогресса, Урманов испытал чувство легкого восторга. Как, наверное, и любой другой нормальный пацан его возраста, покоренный магической силой оружия.
К полудню в расположение вернулась с занятий учебная рота. В казарме сразу стало тесно. Вновь прибывшие невольно примолкли, с любопытством приглядываясь к своим будущим сослуживцам. Те, в свою очередь, тоже смотрели на новичков с интересом, где-то в глубине души ощущая некоторое превосходство – все-таки они здесь появились раньше.
– Сильно гоняют? – осторожно поинтересовался Кольцов у румяного щекастого паренька, присевшего на табурет неподалеку.
– Да пока не особо, – охотно поддержал тот разговор. – Мы сами вчера только приехали…
– С завтрашнего дня начнут, – уверенно произнес кто-то из стоящих неподалеку курсантов. – Специально вас ждали. Некоторые неделю уже здесь живут… Теперь все в сборе.
Урманов с волнением рассматривал сержантов. Всего их в учебном подразделении было пятеро. Одному из них он должен был кое-что передать.
Перед отъездом сержант Мурыгин подробно охарактеризовал каждого из них.
«Главное к Левину в отделение не попасть, – наставлял он Урманова. – Выделистый слишком. Любит порисоваться, себя показать. Тяжело с ним будет… Что еще? Призывался из Свердловска, год отслужил. Вспыльчивый, злопамятный, может подставить… Ты сразу его узнаешь – длинный такой, худой, в черных погонах. Почему в черных? Он отделением «СГ» командует…«СГ» – это сопровождение грузов. У них там своя специфика. Но, с другой стороны, если в «СГ» попадешь, потом служба будет – не бей лежачего. Все время в командировках. Неделю в части побыл – и опять вперед, в дорогу. Всю страну объездишь, где только не побываешь. Романтика. И от начальства опять же далеко… Командир второго отделения – сержант Бадмаев, бурят, кличка «Киргиз». Он родом с Алтая. Службист, очень дотошный, может цепляться по мелочам. Но, в целом, парень нормальный. Если не борзеть, жить можно… К тому же он отслужил всего пол года. Нашего выпуска. Поэтому свое место знает, старается держаться в тени… Вася Лавров. Командир третьего отделения. Простой деревенский парень, с Вологодчины. До призыва работал трактористом. Слегка тугодум, без чувства юмора, но дело свое знает. При случае может на что-то глаза закрыть, чтобы только не заморачиваться. Бесконфликтный. Но иногда, бывает, шлея под хвост попадет. Особенно, когда начальство взгреет. В роте имеет определенный вес, поскольку год уже отслужил… Командир четвертого отделения – младший сержант Тюрин, из Липецка. Тоже нашего, весеннего призыва. Острый на язык, но, в принципе, не злой. Звезд с неба не хватает, способностями особыми не отмечен. В «учебке» остался только потому, что голос хороший имеет. Ротный запевала… Ну, а самый авторитетный из сержантов – это, конечно, Джафарыч. Заместитель командира взвода, старший сержант Гуссейнов. Строгий, но справедливый. Призывался из Дагестана. Ваш выпуск для него последний. Как только вы получите сержантские звания, он уйдет на дембель… Кстати, передашь ему от меня посылку».
Сержанты учебной роты сидели на заправленных кроватях. Вообще, подобное было строго запрещено, но на сержантов это не распространялось.
Урманов подошел к ним и сразу понял, кто есть кто. Так подробно описал их Мурыгин.
– Товарищ старший сержант, – приложив ладонь к козырьку ушанки и преодолев внезапную робость, произнес Урманов. – Разрешите обратиться.
Гуссейнов вопросительно посмотрел на него, приподняв удивленно густые черные брови. В темно-карих бездонных глазах сверкнула искорка доброжелательного любопытства. В этот момент он показался Урманову похожим на большого мудрого ворона.
– Сержант Мурыгин велел вам передать, – Урманов протянул ему туго перетянутый крепким шнуром сверток.
Гуссейнов бережно принял его, и вновь изучающее взглянул на курсанта. Словно хотел понять, почему именно ему было доверено столь ответственное поручение.
– А вы с ним чем-то похожи, – неожиданно заметил старший сержант.
– Так точно, – улыбнулся Урманов, – Нас там даже братьями называли.
Вытащив из-за пояса у дежурного штык-нож, Гуссейнов одним движением надорвал шнур, стягивающий пакет и зашелестел плотной бумагой.
– Что там, Джафарыч, – полюбопытствовал сержант Левин, нетерпеливо заглядывая ему через плечо.
– Фибра, – ответил Гуссейнов. – Молодец, Мурыгин, не забыл… Теперь есть чем парадку украсить. И вам еще с Лавровым на дембель останется.
В пакете лежали аккуратно нарезанные полоски жесткого пластика, разного цвета и толщины. Урманов знал, для чего это нужно. В войсках была традиция украшать дембельский парадный мундир. Искусно нарезанную фибру подкладывали под нарукавные шевроны, под нагрудные значки, вставляли в погоны. В результате парадка дембеля напоминала произведение искусства. Любая деталь на мундире была идеально ровной, в обрамлении белоснежного или другого цвета кантика, и солдат в таком виде выглядел истинным франтом.
– Спасибо, курсант, – сказал Гуссейнов, – Вернешься в часть, передай Мурыгину, что Джафарович его помнит. И уважает, за то, что слово держит.
Он говорил сипловатым, слегка надтреснутым голосом, почти без акцента, свойственного кавказцам. Только яркая характерная внешность выдавала в нем человека южных кровей.
– Разрешите идти? – лихо щелкнул каблуками Урманов, довольный выполненным поручением.
– Иди, – ободряюще кивнул старший сержант.
Все это время курсанты с любопытством наблюдали за разговором. Должно быть думали: «Во, дает! Не успел приехать, а уже блат с начальством завел» Но сам Урманов и не помышлял искать здесь какую-либо выгоду. Он просто сделал то, о чем его попросили.
Дежурный по роте сержант Лавров объявил общее построение. Четыре отделения выстроились в проходе. Вновь прибывшие встали особняком.
Новичков распределили по отделениям. Урманов попал во второе – к сержанту Бадмаеву.
В каждом отделении было по двенадцать человек, не считая сержанта. Сверяясь по списку, командиры отделений ознакомились с пополнением и расставили личный состав, с учетом вновь прибывших, строго по росту.
Урманов всегда считал себя достаточно высоким, но тут, в строю, со своими ста восьмидесятью сантиметрами, оказался лишь в центре. Ребята в учебной роте подобрались все, как один – рослые и крепкие. У многих спортивные разряды.
Сержант Бадмаев раскрыл записную книжку.
– Кольцов.
– Я.
– Каким видом спорта занимался на гражданке?
– Биатлоном… Второй взрослый разряд.
Бадмаев сделал пометку в своей книжке.
– Гвоздев.
– Я.
– Спортсмен?
– Никак нет.
– Плохо, – разочарованно цокнул языком сержант.
– Зато я бляху могу согнуть. Руками.
– Врешь.
– Честно.
– А ну, покажи?..
Гвоздев расстегнул поясной солдатский ремень с медной бляхой, обмотал ее на один раз матово блеснувшей полоской ремня, и, обхватив ладонями, что есть силы сдавил на уровне живота… Лицо его побурело, щеки надулись и затряслись, губы свернулись в трубочку, глаза налились кровью.
Все вокруг напряженно замерли в ожидании.
– Фух-х! – выдохнул наконец Гвоздев. – Вот, смотрите.
Он откинул черную ленту ремня, и перед любопытствующими взорами предстала солдатская бляха. Она была действительно погнута.
– Ты смотри, блин! Надо же!.. – сержант Лавров озадаченно почесал коротко остриженный затылок. – Чего только тебе, Киргиз, старшина скажет. Испортил курсант имущество.
– Да вы не волнуйтесь, – успокоил их Гвоздев. – Я сейчас все исправлю.
Он так же быстро обмотал на раз кожаным ремнем погнутую бляху и, положив на табурет, с силой долбанул по ней огромным кулаком.
– Все, выпрямилась! – глаза у Гвоздева сияли.
– Ты смотри, это… Поосторожней с имуществом, – Лавров поправил сбившуюся повязку и отошел к своему отделению. Бадмаев потрясенно молчал.
– Ну, ты даешь, курсант, – наконец медленно выговорил он, сощурив узкие глаза и обнажив в улыбке белые крепкие зубы. – Я такого еще не видел… Где на гражданке работал? Не в цирке?
– Нет… На заводе «Красная кузница», в Архангельске.
Эпизод с бляхой развеселил всю учебную роту. Курсанты, особенно новички, почувствовали себя свободнее.
Сержант Бадмаев снова раскрыл свою записную книжку.
– Урманов.
– Я.
– Ты чем занимался?
– Боксом, товарищ сержант. Первый разряд у меня.
– Боксом? – командир отделения с интересом взглянул на курсанта. – Это серьезно… А сам откуда?
– С Архангельской области.
– Земляк, значит, с этим циркачом?
– Так точно. И Кольцов тоже… Мы все вместе призывались.
Когда знакомство с новичками было закончено, командир отделения дал команду: «Разойдись!» Курсанты медленно разбрелись по сторонам.
– Отставить!
Курсанты вернулись в строй.
– Товарищи курсанты! – возмутился Бадмаев. – Это не выполнение команды «Разойдись». Это вообще не понятно, что такое… Вы должны разлетаться, как осколки гранаты! Вот как надо выполнять эту команду! Ясно?
– Так точно!
– Р-р-разойдись!..
Курсанты брызнули в стороны, едва не сбив с ног самого сержанта. Тот довольно прищурился… Видно было, что такое выполнение команды ему по душе.
Вечером, с девяти до десяти, у курсантов было свободное время. В этот час перед отбоем они могли заняться своими личными делами: написать письмо домой, подшить себе подворотничок, посмотреть по телевизору программу «Время» или почитать книжку.
В центре казармы, прямо на центральном проходе стоял большой железный турник. Несколько курсантов, скинув куртки, по очереди демонстрировали на нем свои способности, выполняя упражнения: «выход силы», «склепка», «подъем с переворотом»… А самый отчаянный даже «солнышко» несколько раз крутанул.
Урманов смотрел на них с уважением и легкой завистью. Сам он с этим гимнастическим снарядом был, что называется, «на вы». Конечно, необходимый минимум, достаточный для оценки «хорошо» он выполнял. Но чтобы вот так легко порхать – это ему было не дано. Хотя вроде и развит физически, и лишнего весу ни грамма, а вот поди ж ты… Сам для себя он объяснял это так – кость тяжелая. Зато когда дело касалось единоборств – это была его стихия. Здесь он ощущал себя как рыба в воде. И предвкушая будущий триумф, с нетерпением ожидал начала занятий по рукопашному бою.
Чуть в стороне, опершись локтем о спинку кровати, со скучающим видом наблюдал за гимнастами дежурный по роте сержант Лавров. Мимо него, бочком, попытался проскользнуть к своей тумбочке курсант Панчук, но не рассчитал габаритов.
– Куда прешь, боец? – строго поинтересовался Лавров.
– Можно? – Панчук сделал неопределенный жест. – Можно я …
– Можно козу на лозу, да и то с разрешения! – энергично парировал сержант. – Чтобы я этого слова больше не слышал. Нет его в Уставе… Разрешите! Вот как надо обращаться, понял?
– Так точно!
– Ну, чего встал?
– Разрешите пройти, товарищ сержант! – вытянулся в струнку Панчук.
– Проходи, салага, – милостиво разрешил Лавров. – Наберут детей в армию…
А в это время в другом конце казармы сержанты развлекались с пополнением. Младший сержант Тюрин, едва сдерживая смех, в который уже раз командовал:
– Сержант Шкулев! Ко мне!
И вчерашний деревенский парень Гена Шкулев, высокий, широкоплечий детина, смешно раскачиваясь из стороны в сторону, нелепо расставив по сторонам руки и выпятив грудь, стремительно делал очередную попытку подойти к нему строевым.
Сержанты, глядя на Шкулева, покатывались со смеху. А Тюрин, комментируя его неловкие движения, только подливал масла в огонь.
– Он подошел ко мне походкой пеликана,
Достал визитку из жилетного кармана…
Смеялись не только сержанты. Курсанты тоже хохотали от души. Да и сам Шкулев, зараженной этой бациллой всеобщего веселья, улыбался, не в силах оставаться серьезным.
Урманов, решив перекурить перед отбоем, повернулся к Кольцову, чтобы позвать его с собой. Но неожиданно наткнулся на странный, отсутствующий взгляд. Солдатская куртка с недошитым подворотничком лежала у него на коленях.
– Эй! – помахал Урманов ладонью перед его лицом. – Не спи, замерзнешь.
Кольцов опустил голову и длинно, прерывисто вздохнул.
– Знаешь, – тихо сказал он. – Мне жена сейчас вспомнилась… Так ясно. Словно видел живьем… И запах волос, и тепло ее тела сквозь ночную рубашку. И голос… Такой нежный, родной…
Обычно сдержанный и суровый Кольцов был неузнаваем. Мягкий свет падал ему на лицо, сглаживая грубые, резкие черты. Слегка приплюснутый, перебитый в драке нос и твердый волевой подбородок, темные тонкие брови в разлет и глубокая резкая складка у рта – вся эта мужественная, агрессивная оболочка словно поблекла, отступила на задний план, уступив место идущему откуда-то изнутри легкому и нежному сиянию. Похоже, он и сам не ожидал от себя такого.
– Видимо, правда, – негромко произнес Кольцов, – чтобы понять истинную цену чего-либо, надо этого лишиться. Хотя бы на время…
Урманов не знал, что ответить. Ему было отчего-то неловко.
– Давно женат? – спросил он, чтобы не молчать.
– Почти год… – вздохнул Кольцов, взглянув на него просветленными, кроткими глазами. – Она у меня учительница. Русский язык и литература. Мы с ней столько стихов вместе прочитали.
Кольцов задумался на секунду и вполголоса, ни к кому не обращаясь, произнес:
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял, приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел –
Катиться дальше вниз.
Кольцов читал плавно, напевно, помогая себе при этом рукой, словно вплетая в невидимое кружево простые, понятные всем слова, которые вдруг становились другими – волшебными, незнакомыми, легкими… И какое-то светлое, неясное чувство рождалось в душе; и было радостно и в то же время – чего-то жаль; хотелось одновременно смеяться и плакать, любить и ненавидеть, и жить долго-долго, может быть – вечно…
Подошли те, кто оказался поблизости. И непонятно, чего больше было в их глазах – недоумения или любопытства. Но Кольцов, как будто и не замечал никого вокруг.
– Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму –
Куда несет нас рок событий.
