Kitobni o'qish: «Мой (не)сносный сосед»

Глава 1

Иван

– Скажите, как вы относитесь к редким животным?

– Ну, я там не знаю про редких животных,

но у меня соседка по парадной – вот она редкая с**а…

(с) к/ф «День радио».

– Сколько мы с тобой вчера выпили, а? – дергаю за пятку развалившегося на ковре друга. То, что он уснул на полу, а я в постели в компании двух аппетитных брюнеток, скорее закономерность, чем сюрприз. Благо, Захар перестал обижаться на меня очень давно. Примерно, с нашей первой попойки на день первака в универе.

– Литра три-четыре, – товарищ запускает пятерню в волнистую светлую шевелюру и морщится. Видимо, в башке у него сейчас тоже обезьянки бьют в барабаны, а во рту самая что ни на есть пустыня Сахара.

Я тоже кривлюсь, потому что воды поблизости не наблюдается, а сопящая рядом то ли Катя, то ли Света почти намертво придавила меня ногой в черном кружевном чулке к кровати. Осторожно снимаю с себя чужую симпатичную конечность и так же аккуратно освобождаюсь от тонких пальцев с перламутровым маникюром, облюбовавших мою талию.

Ненадолго задерживаюсь взглядом на узкой полоске черной ткани, теряющейся между двух половинок округлых бедер, и прикрываю наготу пушистым темно-коричневым одеялом. Все-таки девчонка не настолько хороша, чтобы я нарушил свято лелеемое правило одной ночи.

С громким зевком я выбираюсь из постели и шлепаю на кухню, отчаянно надеясь найти спасающий от похмелья грейпфрутовый сок. Но кто-то успел меня опередить: полки холодильника девственно пусты, так что приходится довольствоваться водой из-под крана.

– Чувак, я хочу к этой Кате подкатить, ты не против? – спрашивает Захар, пока я засовываю голову под холодные струи и пытаюсь хоть немного протрезветь. Потому что в башке все так же гудит, а перед глазами плывет алкогольный туман.

– А почему я должен быть против? – вытираю лицо белым вафельным полотенцем и недоуменно смотрю на друга, до сих пор не въезжая в ситуацию.

– Ну ты ж вчера с ней зажигал.

– Да хоть обеих забирай, – и мне, конечно, приятно, что Лагутин чтит мужской кодекс чести, но продолжать знакомство с девушками, имена которых я даже не смог запомнить, вряд ли входит в мои планы.

В доме царит погром, пустые бутылки валяются на полу, а упаковка от пиццы каким-то волшебным образом перекочевала в ванную. На люстре висит сдувшийся воздушный шарик, из ботинка почему-то торчат маракасы, и я начинаю сомневаться, что мы с Захаром были в адеквате вчера.

Голова по-прежнему напоминает гудящий улей, координация движений возвращается медленно, так что я считаю за благо вызвать клининговую службу, так как сладко посапывающие в спальне крали вряд ли приучены к общественно полезному труду, а нас с другом банально жалко.

С чувством выполненного долга я растягиваюсь на диване и от нечего делать звоню Истоминой – моему любимому тирану и деспоту. Уверенному, что без ее присмотра я ограблю банк, сожгу костел и, в качестве вишенки на торте, взорву собственную квартиру.

– Саш, Лизу дай, – после непродолжительной возни в трубке раздается хриплый сонный голос явно ничего не соображающей Лизаветы. – У меня все в порядке. Жив, здоров и готов дальше раздражать вас с Волковым. Это вы всем салоном мой уход отмечали вчера?

– Филатов, честное слово, ты хуже выездной проверки от налоговой. Богом молю, стань нормальным человеком, перестань пить и найди себе девушку, – озвученная Лизкой просьба больше похожа на проклятие, и я считаю за благо отключиться, не дослушав подругу.

Как оказывается, очень вовремя, потому что у двери меня уже ждет мастер чистоты. Невысокая худая девчонка с огромными ярко-голубыми глазищами ожесточенно вдавливает кнопку звонка, отчего гул в моих ушах становится просто нестерпимым. Я отцепляю ее тонкие пальцы от орудия пыток и за запястье втягиваю в коридор, попутно отмечая, что вместо привычных желтых брюк и куртки на ней одет свободный джинсовый комбинезон. И если короткий серый топ, открывающий плоский загорелый живот – их новая униформа, то за это я совершенно точно готов поблагодарить менеджера по работе с персоналом.

Кнопка, а именно так ее хочется называть, особенно на фоне моего двухметрового роста, полирует меня недовольным взглядом и не собирается приступать к уборке. Мое терпение быстро подходит к концу, тем более, что она неодобрительно кривит небольшие, но пухлые губы, обнаруживая пустые пачки из-под чипсов рядом с подошвой ее бело-розовых кед.

– Тик-так, тик-так, Кнопка, часики тикают, – тыкаю в воображаемый циферблат отсутствующих на руке часов и, представив не совсем рабочую картину, многозначительно ухмыляюсь: – за сверхурочные доплачивать не буду.

С невозмутимым лицом девушка перешагивает через пустую жестяную банку из-под колы и приближается ко мне, на секунду обдавая приятным персиковым ароматом. Ненадолго прикладывает ладошку к моему лбу и, сделав какой-то свой вывод, отшагивает обратно.

– Так я и думала. Диагноз ясен: больной, – эта выскочка стоит, высоко подняв острый подбородок, а за моей спиной раздается громкий, лошадиный ржач. На звук нашей перепалки Захар притопал из кухни и теперь нагло развлекается за мой счет.

– Слушай, вот это уже ни фига не смешно, – я силком впихиваю в ее руки цветастую щетку, по слогам растягивая свою следующую фразу: – знакомьтесь. Кнопка – это пипидастр, пипидастр – это Кнопка. И вместе вы надраите эту квартиру до блеска. Ферштейн?

– Стесняюсь спросить, – сейчас девушка выглядит вполне мило и даже глаза вниз опустила, прикрыв невыносимую синь частоколом из пушистых ресниц. – А ничего нигде не треснет?

– Треснет! Мое терпение и, может быть, твой комбинезон.

Я зря не прислушиваюсь к буквально-таки вопящей интуиции, которая сигнализирует о том, что где-то я совершил серьезный такой прокол. Потому что ровно через тридцать секунд Кнопка забирает у Захара огромную бадью с еще теплым кофе, оставляет в его ладонях щетку для пыли и выливает на меня пол-литра пахнущей жженым коричневой жидкости.

– Холодильник с моего коврика убери, придурок! Я домой зайти не могу, – и пока до меня доходит, что эта маленькая фурия никакая не уборщица, а новая соседка из квартиры напротив, девчонка с выразительным грохотом ставит пустую кружку на трюмо, оставляя грязные разводы на светлой поверхности.

По моему лбу катятся струи остывающего американо, злость волнами подкатывает к горлу, а чувство собственного достоинства где-то в глубокой заднице. Друг гогочет во весь голос, Кнопка звонко мелодично хихикает с ним в унисон, а апофеоза этому театру абсурда добавляет то ли Катя, то ли Света, выпершаяся в коридор в одной простыне.

– А что, мы на Майорку уже не летим, м?

Глава 2

Алена, за несколько часов

до описываемых событий

Если что-то и приводит в уныние мою семью, то это мои тюремные истории. Но мне ведь больше

некому их рассказывать.

(с) Роберт Дауни.

– Вась, по-моему, мы горим! – взволнованно кричит из гостиной мама, ну, а я несусь на кухню спасать курицу. Первым делом вытаскиваю страдалицу из печи, затем распахиваю настежь окно и взглядом дотошного инспектора изучаю слегка подпаленную шкурку. Пронесло!

– Отбой тревоги! – звонко командует Вероника, отчего даже мне хочется вытянуться по струнке, и своевременно останавливает Петьку, моего младшего брата и ее племянника в одном лице. Забирает из перемазанных грифелем пальцев огнетушитель и чуть слышно выдыхает: – какое счастье свалить из этого дурдома.

Через пару часов тетя Ника, с которой у нас разница всего-то пять лет, отправляется в туманный дождливый Санкт-Петербург, где ее ждет заботливый и обеспеченный жених. Ее же недавно приобретенная однушка на тринадцатом этаже переходит в мое безраздельное пользование, так что Вероникин энтузиазм по поводу отъезда передается и мне. Разбегается кровью по венам, заставляет мурлыкать «Я свободен» и пританцовывать на месте.

– Ален, впусти гостей, пожалуйста, – мамин голос отвлекает от заманчивых мыслей о новоселье и прелестях самостоятельной жизни, и я иду исполнять обязанности хозяйки нашего буйного, но достаточно дружного дурдома.

Отпираю дверь и неимоверным усилием воли удерживаю улыбку на лице, потому что Галина Васильевна мне явно не рада. Ей-богу, Ленин на буржуазию и то приветливее смотрел, чем она – на мою несчастную тушку.

– Всем мыть руки и за стол, – в прихожую очень вовремя вплывает Вероника, приобнимает меня за плечи и выпроваживает в зал с тихим шепотом «расслабься, это всего лишь обед».

Через пять минут мы все рассаживаемся за круглым столом, раскладываем по тарелкам мамину фирменную «Селедку под шубой» и от всей души нахваливаем ее кулинарные таланты. После чего мне приходится стойко выдерживать пятнадцатиминутную хвалебную оду в честь дочери маминой подруги и делать вид, что тема диссертации сестры волнует меня чуть больше глобального потепления. Хреново быть эдаким гадким утенком в семье, по ошибке затесавшимся в стаю к белым лебедям. Вон, даже Петьку хвалит учитель в художественной школе, а я в универе второй раз восстанавливаюсь.

– За что там твою Аленку из вуза отчислили? – давит на больное соседка, а я невольно задумываюсь, за что она меня так невзлюбила? Может, за тот случай, когда я ее Машеньке песок на голову высыпала? Так, ведерко игрушечное было, небольшое. И, вообще, нечего было у меня лопатку отбирать.

– За покушение на убийство сына ректора, – бодро рапортую я, заставляя Петьку с Никой тихо хихикать, а Галину Васильевну – обалдевать от шока.

Привыкшая к моим выкрутасам мама обреченно воздевает глаза к потолку, я же, не испытывая ни малейших угрызений совести, перекладываю на тарелку большой кусок «Наполеона» и борюсь с желанием совершенно по-детски показать обществу язык.

– А Машеньке должность в «Газпроме» предложили, – соседка возвращается к теме, о которой может говорить вечно, ну, а мой мозг временно отключается, пока рот сам выдает.

– Уборщицы?

Осуждающе-злобное «Елена-а-а» сливается с грустным «Ва-а-ась», а я отказываюсь пристыженно краснеть и раскаиваться. Наливаю стакан воды и заботливо передаю его закашлявшейся Галине Васильевне, заговорщически подмигиваю давящемуся смехом Петру и тянусь за дополнительной порцией торта. Не парясь о лишних калориях, потому что ни на бедрах, ни на животе они у меня не откладываются. Видимо, сразу перерабатываются в чистую энергию и не дают спокойно сидеть на месте.

– Васька-Васька, – укоризненно качает головой мама и, поправив выбившийся из идеальной укладки каштановый локон, произносит с неподдельной тревогой: – как с твоим характером с кем-то ужиться?

– А я не собираюсь ни с кем уживаться. По крайней мере, в ближайший год точно, спасибо тете Нике, – легкомысленно пожимаю плечами и, разделавшись с десертом, встаю из-за стола.

Целую маму в висок и топаю в коридор, шнуровать любимые кеды. Подбираю с пола черный рюкзак с изображением приплясывающего единорога и разглядываю в зеркале довольное отражение. Игнорирую несущееся вслед «когда всем скромность и мозги раздавали, твоя дочь в очереди за сарказмом стояла» и предвкушаю, какие занавески повешу в перешедшей в мои владения кухне.

Новое место обитания встречает довольно-таки просторным холлом, ярким освещением и тучной консьержкой образца восьмидесятых. Колорита суровой женщине добавляют угольно-черные толстые брови, торчащие из волнистых каштановых с проседью волос бигуди и звучащие из радиоприемника «Белые розы».

– Здравствуйте, меня зовут Алена Васильева, – свечусь от распирающего меня счастья и кладу на стойку плитку молочного шоколада, налаживая связи на будущее. – На тринадцатом буду жить.

– В сто пятидесятой? – дождавшись моего утвердительного кивка, вахтерша как-то подозрительно округляет зеленые глаза и совсем не радужно выдает: – храни тебя Бог, деточка.

– Пусть лучше хранит моих соседей, – бормочу вполголоса, направляясь к лифту и зачем-то рисуя в воображении вчерашний поход в деканат, который наш долговязый рыжеволосый староста заполнит надолго. Запишет в фиолетового цвета дневник, а потом с содроганием будет рассказывать о нем внукам.

Мысленно я уже разбираю перевезенные накануне сумки, развешиваю немногочисленные платья в шкаф, складываю на полку майки со смешными принтами и дурацкими надписями и иду заваривать привезенный тете Нике каким-то знакомым настоящий китайский чай. Но суровая реальность со всего маху бьет под дых и заставляет спуститься с небес на землю и гадать, что делать с перекрывшим проход в мою квартиру холодильником.

Мучить чужой дверной звонок приходится долго, и я уже почти успеваю отчаяться, думая, что хозяин либо уехал на работу, либо спит таким беспробудным сном, что его не поднимешь фанфарами. Однако спустя пять минут моих терзаний на пороге появляется лохматый, заспанный, но все-таки симпатичный парень. Его слегка волнистые темно-каштановые волосы топорщатся в разные стороны, светло-карие глаза щурятся от яркого света, а под белой помятой футболкой перекатываются литые мускулы. И я даже пискнуть не успеваю, как эта помесь неандертальца с зомби затаскивает меня внутрь.

Бардак в прихожей царит адский: на полу валяются пустые бутылки и упаковки из-под чипсов, на зеркале в углу почему-то висит сомбреро, а выглядывающие из ботинок сорок пятого размера маракасы прямо-таки кричат о неадекватности их владельца, судя по всему, принявшему меня за мастера чистоты.

– Короче, Кнопка – это пипидастр, пипидастр – это Кнопка. И вместе вы надраите эту квартиру до блеска. Ферштейн? – брюнет явно не понимает, что только что подписал себе приговор, а у меня к горлу разом подкатывает вся усталость прошедшего дня вместе с накопившимся негодованием.

– Стесняюсь спросить, а ничего нигде не треснет? – вкладываю в голос всю нежность, на которую я только способна, и даю этому смертнику последний шанс, которым он не пользуется и со смачным грохотом забивает гвоздь в крышку своего гроба.

– Треснет! Мое терпение и, может быть, твой комбинезон.

Торжествующую улыбку с красивого лица я смываю очень быстро, позаимствовав бадью с кофе у выпершегося поглазеть на это представление блондина. Выливаю на голову соседа пол литра божественного напитка, отставляю пустую посудину на трюмо и, скрестив руки на груди, ору.

– Холодильник с моего коврика убери, придурок! Я домой зайти не могу, – как ни странно, от выплеска эмоций становится легче. И я вновь обретаю способность трезво оценивать окружающую обстановку и начинаю просчитывать пути к отступлению, потому что глаза опешившего от такой наглости парня опасно темнеют и начинают прожигать в районе моего лба дыру. И я боюсь, что принять в качестве жертвы закутанную в простыню фифу, вещающую что-то о Майорке, двухметровый австралопитек не согласится. Упс.

Глава 3

Иван

Сколько страсти в отношениях соседей!

Одни заливают, другие стучат по батарее,

третьи подслушивают, случайно.

Если бы  Шекспир жил в хрущёвке,

он написал бы ещё много великих трагедий.

(с) «Следствие вели…».

Кофе постепенно засыхает и превращается в бурые сладкие потеки на моем лбу, а я делаю вот уже пятый глубокий вдох, который ни фига не помогает успокоиться. Все так же громко ржет Захар, по-прежнему ничего не понимает изображающая древнегреческого полководца то ли Катя, то ли Света, по нервам бьют отсчитывающие секунды настенные часы. Мрак.

– Может, тебе валерьяночки? – с неподдельным состраданием интересуется Кнопка, обрывая и без того ослабшие поводья самоконтроля, и у меня падает планка.

Я не знаю, почему так неадекватно реагирую на присутствие незнакомки, но задетое пострадавшее самолюбие требует кровавого отмщения. И я срываюсь с места, намереваясь слегка придушить бесящую все мое существо соседку. Девчонка, не будь дурой, начинает стратегическое отступление, ловко перепрыгивает через встречающийся у нее на пути мусор, подхватывает с тумбочки нелепый рюкзак с кривым, как будто издевающимся надо мной единорогом и пробкой выскакивает из квартиры.

Я же, напротив, мешкаюсь, путаюсь в своих же ногах и спотыкаюсь о чертов коврик, который Лагутин зачем-то припер из клуба. А дальше все как в замедленной съемке, в лучших традициях тупых американских комедий. Пав жертвой собственного невезения и неуклюжести, я отрываюсь от пола, пролетаю прихожую и с грацией бегемота приземляюсь на холодный кафель, ударяясь лбом обо что-то металлическое. Больно, блин.

– Отбегался? – теперь уже без тени сочувствия спрашивает Кнопка, присаживаясь на корточки, и с любопытством изучает мою рану. Пальцы у нее проворные, гибкие. – Обработать надо.

– Не надо, – бурчу из природной вредности и нежелания еще больше влипать в это персиковое недоразумение. Это ее еще чаем поить придется в качестве благодарности.

Но девчонке плевать на мои размышления и планы. Она встает сама и осторожно тянет меня за ладонь.

– Поднимайся, хватит из себя Роналду изображать.

Подкол засчитан. Пять очков Гриффиндору за любовь к футболу.

В общем, уже через минуту я сижу в коридоре прямо на трюмо, а Кнопка с сосредоточенным видом копается у себя в рюкзаке, пока Захар украдкой рассматривает миниатюрную фигурку моей не в меру энергичной медсестры. И мне почему-то хочется отвесить другу подзатыльник.

– И часто ты людей калечишь? – киваю на перекочевавшие в руки девчонки перекись водорода и вату и никак не ожидаю услышать звонкое.

– Чаще, чем хотелось бы.

Кнопка оттесняет Лагутина в сторону и наклоняется надо мной, обдавая ароматом вкусных духов и мятной свежестью, щекочущей ноздри. И я крепче стискиваю зубы, потому что то ли от удара, то ли от оставшегося похмелья, то ли от странной близости начинает кружиться голова. Неправильно все это.

Заботливые пальцы аккуратно порхают по моей царапине, из которой все еще сочится кровь, старательно обрабатывают кожу вокруг раны и мешают сосредоточиться на чем-то, кроме противного жжения.

– Как звать-то тебя, болезный, – девчонка отстраняется, окидывая внимательным взором результат своего труда, и довольно кивает.

– Филатов Иван. Можно просто Ваня, – смотрю в огромные голубые глаза и внезапно понимаю, что я уже не против и чая с кокосовым печеньем, и кофе с коньяком. Осталось только поскорее одеть Катю и Свету и спровадить их на такси куда им там надо. И я уже начинаю строить в отношении Кнопки грандиозные наполеоновские планы, когда она выпрямляется и картинно складывает руки на груди.

– А меня – Алена Васильева. И я очень надеюсь, что мы с тобой больше не встретимся.

Неприглядная действительность бьет обухом по черепу, и пару секунд я тупо моргаю. Потому что проще поверить в сотрясение мозга и отказавшие органы слуха, чем в то, что мое природное обаяние дало осечку. Я даже засовываю палец в ухо, пытаясь его прочистить, но ровным счетом ничего не меняется.

– Иван, ты, конечно, контуженный и все такое, но коробку с прохода уберите, а, – катастрофа в джинсовом комбинезоне нагло топчется по остаткам моего достоинства, а я ничего не могу ей противопоставить. Остроты испарились вместе с сарказмом, находчивость также канула в лету. Видимо, удар был сильнее, чем я предполагал.

Вдвоем с Захаром мы перетаскиваем в прихожую купленный для мамы холодильник, который завтра должна забрать занимающаяся грузоперевозками фирма. После чего я иду на кухню и наливаю в стакан теплой водопроводной воды, пока перед глазами стоят острые выпирающие ключицы. Ни грудью Памелы, ни бедрами Дженнифер, ни чем-то еще примечательным новая соседка не обладает, но по какой-то неведомой моему разуму причине ее внешность западает в память. В отличие от облика сиамских близнецов Кати и Светы, которых я до сих пор путаю.

– До встречи в «Ройал», мальчики, – в мысли о сытном обеде вклинивается надоедливое щебетание, и я невольно оборачиваюсь и чуть не слепну от блеска безвкусных платьев, больше похожих на пояса от ревматизма. Приветливо улыбаюсь и старательно корчу из себя джентльмена, который никогда не скажет даме, что ее макияж поплыл и сама она – как Пьеро из знаменитого мультфильма.

– Я в «Ройал» ни ногой, – лихорадочно крестится Лагутин после ухода немного помятых цыпочек и пытается найти что-нибудь съедобное. Правда, быстро разочаровывается, обнаружив на пустых полках холодильника последнюю баночку йогурта, в которой процветает зародившаяся пару дней назад цивилизация.

– Саранча, – глубоко шумно выдыхаю, медленно вдыхаю и звоню в доставку, подчиняясь зову изголодавшегося по нормальной пище желудка.

В «Чернила» мы попадаем затемно, уничтожив пару порций солянки, сет горячих ролов и запив все это насыщенным облепиховым чаем. Минуем извивающуюся ленту очереди и направляемся прямиком к черному входу, где дежурит приятель Захара. Ловим на себе восхищенно-завистливые взгляды, купаемся в чужом липком внимании и исчезаем внутри, попутно отцепив от рукавов кожаной куртки парочку навязчивых то ли студенток, то ли школьниц, которые никак не тянут на восемнадцать.

– Что тебе принести, красавчик? – в паре метров от подсвеченного диско шаром танцпола меня ловит упакованная в черные кожаные брюки официантка. Многообещающе скользит пальцами по моей груди, томно улыбается и пытается замаскировать взмахом пушистых ресниц наглый порочный взгляд.

– Виски с колой, – я останавливаю ее ладонь на полпути к щеке, изучаю бордовое кружево лифа, виднеющееся в глубоком треугольном вырезе, и, поставив зрелищу твердую «пятерку», добавляю: – и секс на пляже. Себе.

– Нам нельзя, – девица купает меня в фальшивом стеснении, которое может обмануть разве что девятиклассника, и через пять минут подсаживается к нам с Захаром на диван, обеими руками обнимая фужер с красно-желтой жидкостью. Медленно подцепляет дольку апельсина и отправляет оранжевое солнце в рот, облизывая накрашенные яркой помадой губы.

Как-то незаметно с виски мы переходим на самбуку, палим высокоградусный алкоголь и тушим загоревшийся буклетик с рекламой. Громко смеемся, отпускаем пошлые шутки, перекрикивая гремящую из колонок музыку. И, в общем-то, все идет хорошо ровно до того момента, как черт не дергает меня спросить.

– Как тебя зовут, солнышко?

– Лена.

Я резко отодвигаюсь на другой край дивана, прекрасно осознавая, что сейчас кажусь идиотом и Лагутину, и официантке, еще пару секунд назад млевшей под прикосновениями моих пальцев. Но стойкая ассоциация с проклятой соседкой на корню обрубает желание переводить новое знакомство в горизонтальную плоскость.

Так что я вливаю в себя еще три коктейля и без сожалений отчаливаю домой, прихватив заодно и Захара. На автомате скидываю кроссовки в угол и падаю лицом прямо в подушку, не раздеваясь. Друг приземляется рядом и через каких-то секунд пять оглашает спальню богатырским храпом, я же планирую продрыхнуть до позднего обеда и никак не рассчитываю проснуться от телефонного звонка в полвосьмого.

– Филатов, это ни разу не смешно! – высокий голос Кнопки ввинчивается в уши, стучит молотком по черепной коробке, и я хочу согласиться, что последний выпуск «Камеди» полный отстой, но меня грубо перебивают резким: – ты охренел?!

Я не удивляюсь, откуда у истеричной девчонки взялся мой номер. Только сонно потягиваюсь и переворачиваюсь на другой бок, намереваясь порекомендовать ей психотерапевта, к которому меня грозилась отправить Истомина. А потом вспоминаю, что мы с товарищем учудили по возвращении из клуба пару часов назад…