Kitobni o'qish: «Штрафной удар сердца»

Shrift:

* * *

Несмотря на то что эта книга частично основана на реальных событиях, все ее персонажи вымышлены, а совпадения случайны.

Папе. Туда, в небеса

Пролог

Музыка, что доносится снаружи, не дает Елене покоя. Узнаваемая, но в то же самое время нет никакой возможности подпеть и как-то опознать, поскольку посторонние басы, что долбят в оконные стекла, обезличивают и мелодию, и исполнителя, точнее, исполнительницу. Где-то рядом с тренировочным центром стоит машина с открытыми окнами, откуда и доносится эта жуткая какофония звуков, убивающая нежную, трагическую музыку, которую так легко было вставить в программу. Елена все хочет спросить: что это такое? Но приятная мелодия обрывается, раздавленная бойким рэпом, совершенно безвкусным, тупым, прямолинейным, как отбойный молоток. Елена беспомощно оборачивается на подруг.

– Это бы взять на номер, но… – начинает она и смолкает.

Они валяются втроем, прямо на газоне, за крытым катком, где тренируются сами и где сейчас должна проходить тренировка команды хоккеистов. Если их тут увидят, то погонят вон с руганью: газон – предмет особой гордости местного флориста, нанятого за бешеные деньги. На вкус Елены ландшафт вокруг ледового дворца отвратительный, в духе начала двухтысячных, с непременными альпийскими горками, что напоминают могильные саркофаги, цветочными часами и мощенными плиткой дорожками. Часы сделали из петуний, часть из них при высадке не прижилась, поэтому циферблат зияет проплешинами. Только газон, изумрудно-зеленый, ровный, с редкими вкраплениями маргариток, радует глаз. Вдали небо наливается подозрительной синевой и пару раз огрызается беззвучными молниями. Душно до гула в висках, воздух начинает электризоваться, а ветер с севера все холоднее.

Ребята из хоккейной команды, мосластые, высокие, как молодые кони, подтягиваются ко входу, волоча с собой амуницию. Бо́льшая часть поглядывает на валяющихся девчонок с нескрываемым интересом. Кто-то отпускает пошлую шутку, и группка из трех парней начинает визгливо хохотать.

Елена поджимает губы. Таня опускает голову, а Алекс, напротив, поднимается, расправляет плечи, выставляя свой великолепный бюст, который перед тренировками приходится тщательно бинтовать. Гогот утихает, хотя можно было сразу догадаться, что валяться на газоне случайные люди не будут, а позволять себе пошлости в отношении коллег по сборной неспортивно и некрасиво. Но они все слишком молоды, поэтому ограничения и приличия еще не успевают затвердеть на подкорке.

– Придурки, – говорит Алекс. Не дождавшись от подруг одобрения, она потягивается и снова ложится.

– Я уже два дня хочу колы и шоколадного мороженого, – жалуется Алекс. – Аж в глазах темнеет. Вчера еле удержалась, чтобы не купить и не сожрать в два укуса. Намешала себе шоколадного протеина, пила и едва не плакала.

– Так купила бы, – лениво отвечает Елена. – Колу зеро, мороженое тоже есть без сахара. Чего так себя мучить?

– Тебе хорошо говорить, а у меня еще три кило лишних. На катке почти одышка. Хорошо еще, что мы одиночницы. Не представляю, как бы партнер меня выбрасывал. Я бы сносила бортики, как кегли в боулинге… Как вы, кстати, после вчерашнего?

Алекс бросает озабоченный взгляд на отдельно стоящее здание бассейна, где обычно тренируются пловцы, прыгуны в воду, а в свободные часы приходят поплавать и все остальные.

– Нормально, – пожимает плечами Елена.

Таня отвечает одновременно слабым голосом:

– Меня до сих пор мутит. Я вообще не пью пиво, а тут дала слабину. Это вы виноваты.

– Слабачка, – авторитетно констатирует Алекс, и все начинают смеяться, даже Таня.

Елена добавляет масла в огонь:

– Силком в тебя никто не лил.

– Да понятно, но не хотелось выглядеть пай-девочкой и выбиваться из толпы. Но прибухивать в ночи накануне тренировки – это неспортивно. Не хватало еще вылететь на отборе.

– Отдыхать иногда тоже надо, – назидательно говорит Алекс. – Тебе шел образ оторвы. А насчет отбора и волноваться не стоит. По-моему, нам не светит ничего, кроме скамейки запасных, даже если мы восемь раз подряд идеально выполним четверной аксель. А раз так, нечего трепать нервы. Жизнь не ограничивается одними тренировками.

Елена смотрит на Алекс и замечает пролетевшую тень на лице подруги, почти незаметную складку между бровей и дернувшиеся уголки губ. Бедняжка, ей и правда ничего не светит, скорее всего, это последний год, после которого с коньками придется попрощаться. Двадцать лет – возраст почти критичный, и, если до него добиться хороших результатов не удалось, дальше уже не получится, особенно при проблемах с дисциплиной и самоконтролем. А Алекс то и дело срывается, потом сидит на диетах, теряя время и силы. Для фигуристки в ней все стало «слишком». Она резко выросла, раздалась в бедрах, а аккуратный бюст вспух до почти устрашающих размеров. Ей все хуже удавались обязательные элементы, отчего Алекс приходила в отчаяние, а тренер уже готов был отказаться от нее. Таня тоже чует неладное и потому торопливо пытается разрядить обстановку.

– Конечно, надо отрываться. Только если мы сильно оторвемся, кто же нас потом пришьет?

Секундная пауза, а потом они начинают смеяться, нервически, почти с истерикой. Таня лежит на спине и дрыгает в воздухе ногами, Елена закрывает лицо руками, а Алекс гогочет, словно молодая гусыня. Напряжение, тяжелые мысли – все отступает перед молодой беззаботностью. И только где-то в глубине души еще тлеет крохотная червоточина неопределенности, смешанная со страхом и желанием что-то исправить, повернуть назад, туда, где еще была такая возможность.

Алекс вновь оглядывается на бассейн и даже приподнимается, щурясь и вглядываясь вдаль. Складка между ее бровей проступает все отчетливее.

– По-моему, там что-то происходит, – говорит она. Подруги оборачиваются на здание бассейна, где у дверей действительно начинается какая-то заполошная возня.

– Да, что-то есть, – соглашается Таня и испуганно добавляет: – Но это же не может быть?..

– Не мели ерунды, – обрывает Алекс. Ошалев от собственной смелости, Таня показывает ей средний палец. Подруги вновь хохочут, но смех быстро прерывается, поскольку каждой стало не по себе. Алекс решительно поднимается, отряхивает спортивные штаны и толстовку и, подхватив рюкзак, командует:

– Пошли, посмотрим.

Они торопливо пересекают газон, игнорируя тропинки и не думая, что, если их застукают за этим святотатством, головы точно не сносить. У дверей уже собралась небольшая толпа, а вахтер делает жалкую попытку остановить напирающих любопытствующих, но его попытки настолько неубедительны, что его просто сносят. На первом этаже пройти к цели уже невозможно, коридор перегорожен директором и охранником. Девушки, не сговариваясь, сворачивают на лестницу и бегут к вышкам. Двери на втором этаже не запирают, никому не приходит в голову выстроить охрану там. Алекс несется первой, Таня и Елена находятся в арьергарде, не отставая от своей предводительницы. Продираясь сквозь толпу, они вваливаются в распахнутые двери бассейна, принимая в лицо привычный удар влажного, смешанного с хлоркой воздуха. Они пробегают по коридору, сквозь душевые, раздевалки и выскакивают на втором этаже. Стеклянное ограждение не мешает видеть происходящее внизу.

Там, у самого края бассейна, лежит тело парня с раскинутыми в стороны руками. Его голова слегка свешивается с бортика, на безвольной шее острым углом торчит кадык. Багровая лужа расплывается по белой плитке, затекая в швы и расплываясь в прозрачной воде красным облаком. По безжизненной позе и вытянутым конечностям легко догадаться, что парень внизу окончательно и бесповоротно мертв.

Сейчас

Было невыносимо душно. Я оттянул ворот рубашки и подул на грудь, но легче стало лишь на какую-то долю секунды. Спина была абсолютно мокрой, ткань прилипала к коже, мне казалось, что от меня разит потом, как от лошади. Вдвойне невыносимее было то, что рядом, в шаговой доступности, синела поверхность тепловатой воды, так и маня к себе: мол, брось, Стас, и ты, и я знаем, чего ты хочешь на самом деле. И я бы прыгнул, честное слово, скинув с себя одежду и обувь. Мешали разве что две вещи: работа и свеженький труп, кровь с разбитой головы которого текла в воду.

Еще час назад, приехав на вызов, я подумал, что это будет не просто очередное дело, а какая-то муть, где все запутается с самого начала, начнут совать палки в колеса, в итоге оно закончится висяком. Первично осмотрев тело парня, я лишь вздохнул. Дело не просто пованивало, а смердело со страшной силой.

Я знал это лицо с закатившимися голубыми глазами, один из которых налился кровью и выглядел особенно жутко. Но даже смерть не сумела обезобразить парня так, чтобы он выглядел неприглядно.

Убитым оказался самый юный нападающий сборной «Стальные волки» Антон Романов, восходящая звезда, рекламное лицо нескольких демократичных брендов, подающий надежды и все такое… На Романова делали ставки, прогнозировали блестящее будущее, поскольку на льду этот парень творил настоящие чудеса, гоняя на свои «гагах», как локомотив на рельсах, быстро и неотвратимо, и горе было тем, кто попадался ему на пути. Двадцатилетний, не оперившийся птенец, сносил настоящих мамонтов, после чего лупил в десятку как из пушки. Ходили разговоры, что Романова вот-вот перекупят, но разговоры скисли после целой серии сокрушительных поражений «Волков», на поверку оказавшимися не такими уж и стальными.

Романов лежал на белом, подогретом кафеле бог знает сколько времени, в одних только плавках. Одежду, сложенную прямо на скамье неаккуратной кучкой, я нашел в раздевалке, там же, засунутый в довольно грязный кроссовок, был и «яблочный» телефон, который я безуспешно попытался разблокировать, а в результате просто отдал его на откуп эксперту. Во втором кроссовке я нашел ключи от машины, невольно удивившись, что Романов оставлял эти вещи не в карманах. Забрал ключи и пошел осматривать машину.

В салоне ничего интересного не нашлось. Машину словно вылизали, она хищно сверкала лаком, явно недавно побывав на мойке. Под передним пассажирским сиденьем я нашел крупный, заметно подвявший лепесток цветка, скорее всего, розы. Я аккуратно подцепил его и положил в пакет. Багажник тоже не порадовал – ничего лишнего, даже запаски нет. Я запер машину и вернулся в бассейн.

Агата Лебедева из Следственного комитета приехала последней. В помещение бассейна она вошла прямо с улицы, не сняв плаща, о чем наверняка быстро пожалела, но виду не подала. Отхлебнув из бумажного стаканчика кофе, явно купленного в местном автомате, она встала над трупом и без особого интереса поглядела на лицо. С ее видавших виды демисезонных берцев уже натекла грязная лужа, но Лебедева плевать на это хотела и проигнорировала укоризненный взгляд эксперта, которому и без того битый час пришлось возиться в сырости. Я же глядел на нее с любопытством: узнала она покойника или нет? И поняла ли, что, если мы по горячим следам не возьмем убийцу, нам придется отбрехиваться от Спортивного комитета, тренеров, депутатов, прессы, блогеров, возмущенной общественности, которой до всего есть дело.

Я подошел и поздоровался. Агата сунула мне стаканчик с недопитым кофе, словно я был официантом. Я огляделся по сторонам и, не найдя ничего лучше, поставил его на мокрый пол.

– Стас, – сказала Агата.

– Агата, – ответил я.

Со стороны это наверняка выглядело совершенно по-идиотски. Впрочем, с Лебедевой не бывает просто, а мне, хотя я на пять или шесть лет моложе ее, приходилось постоянно подыгрывать. У Лебедевой был сложный характер, работать с ней не любили. Я представлял редкое исключение. Следаком она была толковым, а на ее фанаберии мне плевать. Не ладили с ней, поскольку она всем и каждому, включая собственное начальство, демонстрировала, что по сравнению с ней они – идиоты и не стоят кончика ногтя на ее мизинце. С людьми она частенько разговаривала через губу, будто делая одолжение. Удивительно, что ее все еще терпели и не выгнали за какую-нибудь оплошность. В нашей работе без косяков не бывает, и Агата не была исключением. Но ее почему-то терпели. Я нечасто работал с ней и особых проблем не испытывал. Может, потому что она особо не удостаивала меня вниманием.

– Итак, что тут у нас? – начала она и нагнулась к покойнику. – Мне показалось, или я его где-то видела?

Я пояснил, и Агата чуть заметно помрачнела. Видимо, уже прикинула геморрой, который нам светил. Такое убийство не скрыть, не удивлюсь, если пресс-секретарь МВД уже поднят с постели и отбивается от нападок прессы. Фото с телом Романова уже в соцсетях, причем в весьма неплохом качестве. Контролировать кучу молодежи с мобильниками невозможно, тем более что то ли от безалаберности, то ли от испуга, доступ к телу перекрыли не сразу. Проснувшийся с утра город уже гудит.

– Поплавать пришел, а потом его по голове долбанули или о бортик приложился? – осведомилась Агата. Эксперт Жора Милованов, толстый, красный от духоты, аккуратно повернул голову покойника и продемонстрировал рану, которую было плохо видно из-за длинных мокрых волос.

– Это точно не о бортик. Удар тупым предметом четырехугольной формы, что-то вроде молотка. Ударили справа с большой силой, после чего, судя по следам, подтащили к краю и опустили голову под воду. Вскроем, посмотрю, есть ли в легких вода, возможно, он после удара еще дышал. Судя по отсутствию следов борьбы, он не сопротивлялся. Ребята поискали, но возможного орудия не нашли. Может, где на дне лежит, сверху не видно, придется воду спускать.

– Под каким углом был удар? – спросил я. Милованов поднялся с кряхтением, развернул меня спиной, поднял руку с воображаемым молотком и резко опустил. По моей спине пронесся холодок. Несмотря на то что в руке у Жоры ничего не было, я вздрогнул. Удовлетворенный Милованов вновь опустился на колени.

– Вот сюда ему попали, – пояснил Жора. – Парень был практически ростом со Стаса, так что убийца немного ниже, но точно я вам вряд ли скажу даже после вскрытия. Ну разве что он явно правша.

Агата нависла над экспертом и грызла колпачок ручки, а потом ткнула ею в сбитые костяшки на руках мертвеца.

– А это что?

– Да, я это тоже отметил, – согласился Милованов. – Но следы застарелые, им дня три-четыре. Вообще на теле много синяков, но, учитывая, что он занимался хоккеем, это не удивляет. Правда, следы на руках говорят, скорее, о драке. А еще у него синяки на скуле примерно того же периода. Может, конечно, он их на тренировке получил, но… Впрочем, к смерти это отношение не имеет.

– Подтащили к краю, макнули в воду, а потом вытащили? – уточнил я. Милованов кивнул.

– А зачем вообще вытаскивали? Во сколько его нашли? – нетерпеливо прервала Агата. – Он что же, пришел сюда с раннего утра?

– Ну, сложно сказать, тут вскрытие покажет, но я бы сказал, что он тут лежит еще с ночи. Вода теплая, пол с подогревом, надо разбираться. Но навскидку – между часом ночи и пятью утра. Еще мне почудился запах пива. Нашел высохшие лужи, судя по всему, тут была какая-то вечеринка. Пиво точно пили.

– Интересно, – протянула Агата. – И что это за ночной заплыв? Да еще с пивом… Он вообще входил в тренировки? Почему ночью? Я всегда считала, что у спортсменов режим. Кто-то уже разговаривал с его тренером?

– Он едет, – ответил я. – Тут еще такой момент: тренер еще и его отчим. Мать в отъезде, поправляет здоровье где-то за границей, или в командировке, не в курсе, но ей уже сообщили.

Агата скривилась, недолго подумала, отошла к своему одиноко стоящему и уже слегка размокшему стаканчику с кофе, подняла и сделала щедрый глоток. Коричневые капли упали прямо на ее берцы. Поставив стаканчик обратно, она вернулась ко мне.

– Свидетели? – кратко осведомилась она и завертела головой, разыскивая камеры. Обнаружив их под потолком, она слегка приободрилась, но совершенно зря, поскольку я поспешил ее разочаровать.

– Ни одного. Во всяком случае, никто не признался. И на камерах пусто.

– Как это?

– Так это. Камеры во всем комплексе отключили в двадцать два десять и до сего момента не включили. Ключи от серверной только у начальника охраны, и он божится, что никому их не давал. На пульте тоже не спохватились. Сторож клянется, что внутрь никого не пускал, но от него перегарищем несет за версту. Думаю, он спал и ничего не видел или врет. По его словам, он каждые два часа делал обход здания, но я в это не особо верю. В подсобке мятый лежак, в урне бутылка портвейна. Но напротив банк и бизнес-центр, я проверил, там минимум три камеры выходят на здание. С банком договориться полюбовно вряд ли получится, запрос нужен будет, а в бизнес-центр я сходил. Человечка нет на месте, но предварительно мне разрешили посмотреть.

– Потом доложишь, – сказала Агата. – Запрос на изъятие я сделаю, но пока они там зашевелятся, нас с дерьмом сожрут. Больше всего меня сейчас интересует, почему наш покойник оказался в бассейне среди ночи. На какую-то бытовую ссору это не похоже. Камеры выключили, по голове долбанули молотком. Кто ходит в бассейн с молотком? Ты бы не удивился, если бы на встречу с тобой человек пришел с молотком? Да еще и повернулся спиной?

Я пожал плечами.

– Если это кто-то из знакомых, то, даже увидев у него в руке молоток, я бы не убежал. Так что, либо это был тот, кого Романов не боялся…

– Либо молоток появился позже, – добавила Агата и посмотрела на меня с интересом. – И это точно не какая-то случайность. Молоток убийца принес с собой и унес, если, конечно, не бросил где-то в незаметном месте, которое мы прозевали. Романова явно шли убивать. Но почему сюда? Проще было выследить его на улице. Это очень сложная и странная схема, а я не люблю сложных схем. Слишком много вводных. Кто-то должен был знать, что он явится в бассейн, разденется, аккуратно сложит одежду… А потом отвернется и получит по башке молотком. Жил с родителями или снимал?

– Во всяком случае, по прописке за ним числится отдельная квартира. Пока не в курсе, находился ли он там постоянно.

– Проверь. Но где-то он жил и вряд ли делал из этого секрет. Проще было выследить его у дома, ударить, сымитировать ограбление. А тут… Это же спорткомплекс, а не проходной двор.

Если еще час назад ее голос просто источал ханжеское высокомерие, то теперь она забыла, что должна демонстрировать превосходство, и разговаривала вполне по-человечески. Я вспомнил про лепесток розы и продемонстрировал его Лебедевой. Она поднесла пакетик с уликой к свету и криво усмехнулась.

– Кажется, у нас объявилась дама сердца. Или же он решил с ней порвать. Прошерсти соцсети, если отчим, конечно, не в курсе его личной жизни и не выложит всю подноготную.

Я кивнул и, забирая лепесток, спросил:

– Почему ты решила, что он мог порвать со своей девушкой?

– Желтые цветы влюбленные редко дарят. Примета плохая. К расставанию, – снисходительно, как маленькому, пояснила Агата. Высокомерие вновь вернулось, и на этот раз я подавил в себе надежду, что нам удастся друг другу понравиться.

* * *

Агата не стала дожидаться, пока я распахну перед ней тяжелую деревянную дверь приемной директора спорткомплекса. Кафель был настолько скользким, что я едва не упал, – вовремя схватился за дверную ручку и втиснулся в приемную следом за Агатой, которая влетела туда стремительным болидом. Внутри нас встретила холеная брюнетка с ненатуральными губами и бюстом, такая тоненькая, что талия и соломенные ручки-ножки, казалось, переломятся от любого ветерка. На нас она взирала с плохо скрываемым ужасом. Я ее понимал. В упорядоченном беззаботном мире образовалась брешь, которую не залатать простыми отговорками. Брюнетка сделала жалкую попытку не пустить нас в директорский кабинет, но Агата, оставляя грязные пятна на ковре, пронеслась мимо и ввалилась туда без стука и приглашения. Я улыбнулся брюнетке, но она не ответила, сдвинула брови и подняла трубку.

В кабинете, среди полок, где красовались различные кубки, было тихо, словно на кладбище. На стене портрет президента, в центре большой тяжелый стол в форме буквы «Т», за которым в кожаном кресле сидела женщина с холеным, перетянутом пластикой лицом. Она поднялась нам навстречу.

– Лебедева, Следственный комитет, – сухо сказала Агата, отодвинула от стола массивный стул, швырнула на стол папку и села без приглашения. – Капитан Фомин. Госпожа Торадзе, давайте побеседуем о произошедшем.

– Очень… приятно, – ответила директриса хорошо поставленным голосом. – Насколько это вообще возможно в этой ситуации.

Руки нам она не протянула, мы тоже не подумали сделать это. Она вновь опустилась в свое кресло. Я сел напротив Агаты, которая открыла папку и приготовилась записывать. Я с любопытством посмотрел на хозяйку комплекса. Имя Софико Левановны Торадзе было хорошо известно всем, кроме разве что Агаты, которая спортом не интересовалась совершенно.

Торадзе, жена долларового миллиардера, бывшая фигуристка, давно перешедшая в тренерский состав, после удачного замужества не бросила пестовать молодые таланты, – выбивала под их надобности деньги, площадки, моталась с ними на чемпионаты и Олимпиады. Весь этот спорткомплекс был построен под нее за большие государственные деньги, хотя захоти Торадзе – она бы сделала это и за свой счет, причем гораздо быстрее. Со стройкой было связано много скандалов, кого-то даже посадили за растраты. Поговаривали, что отмыто было несколько миллионов, причем не рублей, и сама Торадзе тоже неплохо на этом наварилась, но никому не удалось прижать стальную леди, хотя, надо сказать, и команды такой не было. Торадзе было хорошо за шестьдесят, но выглядела она моложе благодаря операциям и косметике. Внушительная женщина с плотной, хорошо насиженной в директорских креслах фигурой. Я не особенно разбираюсь в женском шмотье, но костюм на директрисе явно стоил больше моей зарплаты за пару месяцев. В ушах хищно сверкали бриллианты, на шее на тонкой цепочке висел еще один камушек, стоимость которого я не мог определить даже приблизительно. Рядом с такой дамой любая почувствует себя ущербной. Агата делала вид, что ее это нисколько не колышет. Кажется, довольно успешно.

– Что вам известно о происшествии? – резко спросила она. На лице Торадзе появилось странное выражение, будто она пыталась изобразить приличествующую случаю скорбь, но получались только злость и досада.

– Только то, что мне сообщили. Утром меня тут не было, я даже ехать сюда не планировала. У меня были назначены две встречи, которые пришлось отменить. Но когда такое… Мне позвонили, и я приехала.

– Кто позвонил? – спросил я. Торадзе поморщилась.

– Какая разница? Кажется, кто-то с вахты.

Она схватила телефон, нашла в нем список вызовов и раздраженно продемонстрировала мне номер – действительно городской. Я обратил внимание, что с самого утра Торадзе звонили с разных номеров, включая и не фигурировавшие в записной книжке телефоны. Представляю, сколько раз ей уже пришлось объяснять, что произошло.

– Госпожа Торадзе, как могло получиться, что в вашем спорткомплексе убивают вашего спортсмена? – негромко, но подчеркивая каждое «ваш», осведомилась Агата. – Да еще среди ночи, когда нормальные люди спят?

– Вы намекаете, что я лично должна была стоять на вахте? – ледяным тоном поинтересовалась Торадзе.

– Я имею в виду, что время для тренировок было выбрано крайне странно. Хоккеисты часто тренируются в бассейне, да еще по ночам?

Торадзе чуть заметно пожала плечами, вынула из стола какой-то листок и протянула нам.

– Такое бывает. Особенно перед чемпионатом. Очень многие тренируются допоздна, график согласуют, чтобы не создавать толкотни, но для меня и самой загадка, что делал этот бедный мальчик в бассейне. Как видите, по графику никаких ночных тренировок вчера не было.

– А хоккеисты вообще плавают в бассейне?

– Я не знаю. Это надо с их тренером разговаривать, я не вмешиваюсь в процесс тренировок хоккейной команды. Если бы вы спросили про моих девочек-фигуристок, я бы сказала.

– А ваши девочки плавают?

– Редко. Можно сказать, нет. Плавание им не поможет сделать тройной тулуп. Разве что оно важно для правильного дыхания, но они же не первогодки, которые не могут правильно дышать. Что до хоккеистов, то… Мне кажется, они не бронировали бассейн никогда. Не помню, чтобы фамилия их тренера фигурировала в графике, но могу ошибаться. Бассейн чаще используют пловцы. Их тренировка завершилась в двадцать тридцать, потом пришли уборщики.

– А кто-то из ваших спортсменов мог пойти туда и позаниматься, скажем так, в частном порядке, не записываясь? – спросил я.

– Исключено, – резко возразила Торадзе. – Мы же не какая-то там шарашкина контора. Если спортсмену нужен бассейн, он может им воспользоваться в удобное время. В конце концов, там может быть спущена вода, может проходить дезинфекция. Есть график тренировок, есть дни, когда можно прийти и поплавать. Мы не запрещаем это делать нашим ребятам, для них же создавались все условия, но там всегда есть персонал, спасатели. И это никогда не происходило по ночам.

– И тем не менее Антон Романов оказался там среди ночи, оставил одежду в раздевалке, а потом был убит, – ехидно припечатала Агата. – Странно, вы не находите?

Козырь с выключенными камерами она решила пока приберечь. Торадзе выслушала ее с каменным лицом, вяло передернула плечами, будто замерзла и сказала с невероятной усталостью в голосе:

– Я же вас не удивлю, что везде есть человеческий фактор. Было бы глупо отрицать факт убийства, если труп лежит. И раз он в бассейне, значит, как-то там оказался. У меня совершенно раскалывается голова, но мне кажется весьма сомнительным вариантом, что мальчика туда принесли. А раз так, он пришел туда своими ногами. Я не знаю… Ну, посмотрите по камерам…

– А кто имеет доступ к вашей серверной? – спросила Агата. Торадзе дернула бровями, будто не поняла вопроса, а затем ответила:

– Я. Начальник охраны. А что?

– Вахтер?

– Нет, на вахте нет ключа, к тому же вахтер сидит в главном корпусе и просто делает обход. А что?

– Камеры в бассейне не работали. Их выключили вечером. Они и сейчас не работают.

Вот теперь ее проняло, да так, что слегка перекосило. Торадзе потянулась к телефону, а потом отдернула руку, будто телефон был ядовитой змеей. Я подумал, что начальнику охраны сегодня достанется на орехи.

– Этого быть не может, – сказала она, но голос слегка тренькнул, как битое стекло.

– Еще как может, – ехидно сказала Агата. – У вас какой-то бардак под носом, уважаемая Софико Левановна. Камеры выключены, в помещении посторонние. Вы храните здесь крупные суммы денег?

– Да откуда, что вы, сейчас же все онлайн. А в кассе денег нет, билеты на соревнования еще не продаются, – рассеянно отмахнулась Торадзе, а потом в ее глазах мелькнул ужас. – Погодите, погодите…

Она сорвалась, подбежала к шкафу, распахнула его и потянулась к дверце небольшого сейфа, намереваясь набрать код. И тут она глухо вскрикнула, схватившись за горло. Мы соскочили с места.

Дверца была приоткрыта. Отстранив Торадзе, Агата ручкой подцепила дверцу сейфа и распахнула, обнаружив внутри металлического хранилища какие-то документы, конверты и другую бумажную ерунду. Взгляд Торадзе был совершенно безумным, но она быстро справилась, и только дергающееся горло показывало, как она взволнована.

– У вас что-то пропало? – спросила Агата и тут же резко остановила Торадзе, порывающуюся забраться руками в сейф. – Нет, нет, трогать ничего не надо…

– Деньги, – глухо ответил Торадзе. – Но это ерунда, там было всего миллиона два или около того. Но главное – драгоценности. Я была накануне на приеме, ночевать осталась в отеле, а потом приехала прямо сюда. Чтобы не таскаться всюду в бриллиантах, оставила их здесь и все забывала забрать.

Я подумал, что тоже хотел бы небрежно говорить про свои сбережения «всего два миллиона». Дело начинало не просто дурно пахнуть: оно воняло изо всех сил. Выключенные во всем спорткомплексе камеры, украденные бриллианты и труп хоккеиста.

– Нужно собрать всех сотрудников, – скомандовала Агата. – Софико Левановна, у вас тут нехорошая очень ситуация. Нам необходимо срочно побеседовать с теми, кто имел доступ к бассейну, вашему кабинету и серверной, включая бывших сотрудников.

Торадзе бросила на Агату заполошный взгляд.

– Да-да, конечно, только… Нельзя ли сделать это как-то… по-тихому?

Агата подняла брови. Торадзе на мгновение смутилась и торопливо объяснила:

– Я все понимаю, следственные действия, но нам сейчас совершенно не нужна огласка. Понимаете, мы подали заявку на грант. Президентский, если быть точнее, и там очень большая конкуренция. Кандидатов прямо под лупой рассматривают, за малейшее нарушение выкинут из списков. А нам никак нельзя проиграть. Если узнают, что у нас убийство, да еще и ограбление…

– Вы хотите, чтобы мы промолчали? – спросила Агата.

Торадзе раздраженно махнула рукой.

– Да ничего я от вас не хочу, не на вашем уровне решают такие дела. Я соберу сотрудников и сообщу вам.

Она поднялась, показывая, что аудиенция завершена. Я тоже встал. Агата из вредности посидела еще, а потом нехотя поднялась и, не прощаясь, вышла из кабинета. Секретарь в приемной смотрела на нас вытаращенными глазами, а затем вздрогнула, подняла трубку телефона и пулей влетела в кабинет директрисы. Агата хмыкнула и вышла, я последовал за ней.

– Старая дура, – зло сказала Агата. – У нее под носом убили парня, брюлики из сейфа вынесли, и все, что ее волнует, – как бы решить по-тихому, будто это можно замять. Мне кажется, как только мы выйдем наружу, нас растерзают журналисты. А ей насрать на мертвого парня, главное, чтобы не трепали ее доброе имя. Не дай бог, борзописцы напишут плохо об ее спорткомплексе, тогда плакали президентские денежки… Что думаешь?

– Ограбление. Романов оказался свидетелем, – предположил я.

Агата покачала головой.

– Кабинет Торадзе в другом корпусе. Окна в бассейне высоко. Он не мог ничего увидеть.

– А с вышки? – спросил я. – Надо посмотреть, не видно ли с вышек окон кабинета. Если дело было ночью, Романов мог забраться на вышку и увидеть ограбление. Убийца заметил его…

– Как? – усмехнулась Агата. – В бассейне на стеклах зеркальная тонировка… Но проверить не мешает. Может, Романов узнал убийцу и позвонил ему? Скорее бы технари разблокировали телефон.

Едва она это произнесла, как зазвонил ее собственный мобильник. Агата поднесла трубку к уху, а затем махнула мне:

– Идем, там тренер приехал. Может, он знает, как его хоккеист оказался в пустом бассейне.

* * *

Тренер, он же отчим Антона Романова Сергей Андреевич Востриков, оказался невысоким мужчиной с ранней сединой, масляными глазами на лице дамского угодника и на удивление маленькими ладошками с нервно подергивающимися пальцами. Пасынку, поставь их рядом, он бы в пупок дышал. Удивительно, как этот хоббит мог вообще управляться с двадцатью двумя мужиками из команды и даже привести их к каким-то результатам. Обрабатывать его мы решили вдвоем, и, судя по быстрому взгляду Агаты, ей Востриков не понравился так же сильно, как и мне. На тренера он походил мало, скорее на альфонса. Я видел его на матчах, которые транслировались на местных каналах, и в паре репортажей, где Востриков просто сочился уверенностью, хотя результаты игр были весьма посредственные. Сейчас он выглядел понурым и растерянным, плечи опустились, лицо сползло в скорбной гримасе.