Kitobni o'qish: «Фридайвер в жизнь. Миллиард счастливых вдохов»

Предисловие

Фридайвинг – ныряние на глубину без акваланга, на одном вдохе. Набрал кислород в лёгкие и обнялся водой, всё плотнее и плотнее с каждым десятком метров. А там – глубина, страхи, темнота, давление… и бирюзовое благолепие. Смотря как воспринимать. Красота же в хеморецепторах смотрящего. Нырять глубоко и в своё удовольствие в жизнь, как и под воду, можно только в полном расслаблении и осознанном восприятии «здесь и сейчас».

Этот сборник совсем не про фридайвинг. Это взгляд снизу вверх, иногда с юмором – а как ещё по жизни можно расслабляться, без вреда для организма? Это взгляд на фобии и стрессы, с которыми мы погружаемся в жизнь, на клише и штампы, иногда с точки зрения окружающих нас предметов. Просто одна восьмимиллиардная точка зрения в четырёх совершенно разных частях. Главное, что их объединяет, – это история, от древних греков и до самых наших дней, а иногда прямо до светлого будущего. А ещё – контрасты. Контрасты стилей, жанров, эпох.

Часть первая – «Записки на манжетах белой футболки». В этих миниатюрах в социально-сетевом стиле нет драматургии, есть импринты эмоций, есть взгляд вокруг в жанре «камуфляжного» искусства Дональда Раста. Эта часть включает несколько подтем.

«Лирика на потолке» – созерцание в буквах. Человек делает вдох примерно каждые четыре секунды, это пятьсот миллионов вдохов в жизнь, с ними мы ныряем в жизнь. Здесь и про наши фобии, и про отношения, и про пороки. Если сложить две жизни – это уже миллиард вдохов на двоих. А миллиард счастливых вдохов лучше, чем вздохов.

Поэтому здесь много букв про Женщину, с большой – в хорошем смысле – буквы Ж.

«Байки из карантина» – короткие зарисовки про жизнь в карантине весной 2020-го. А что, в карантине тоже есть жизнь. Атмосфера весны и лета 2020-го была, мягко скажем, необычной. Что за вирус, что за летучая, что за… Ни взлететь, ни приземлиться. А если ситуацию поменять нет возможности, почему не поискать в ней хоть какую-то радость жизни? Повеселиться безопасно для окружающих и с полным уважением к Роспотребнадзору. Почитать что-нибудь интересное, посмотреть на мир под другим углом. Устроить вечеринку с друзьями или с Северным полюсом по зуму, наконец.

«История в пикселах» – несколько сюрреалистическая интерпретация разных исторических событий, с Древней Руси и до наших дней. Совсем не бесспорная трактовка, но когда история была бесспорной? Если кратко, то воспроизведение исторических эпизодов в современном технологическом контексте. Не без стёба.

Часть вторая – «Авоська юмора». Юмористические рассказы, где есть немного юмора и есть много нашего родного авось. Мне долго пришлось бороться с собой, прежде чем сделать страшное, запретное, неприемлемое – например, убить салат оливье под самый Новый год. Ещё полетать на самолёте, нырнуть глубоко под воду, помечтать и съездить в Крым. Везде есть жизнь, даже в русских народных сказках, если посмотреть на них под другим углом.

Часть третья – «Сниппет фантазии». А что, если существуют древние заклятия, превращающие людей в нечто странное? Если есть люди, которые никому не нужны? Если в будущем появится нейро-искусственный интеллект, который заменит нам общение? Если на Земле не всё было хорошо и можно было бы всё переписать?

Часть четвёртая – «Трудно быть серьёзным». Здесь несколько больших рассказов – социальная драма, поствоенный детективный триллер. Кто сказал, что судьба человека неактуальна в наше время инсты, ютьюба и телесериалов?

В общем, этот сборник состоит из контрастов: от ванильной романтики до ковидного нуара охлофобии¹, от коротких зарисовок до социальной драмы, от описания простых человеческих эмоций до смешения времён и культур.

«Литературный борщ», – скажет прозорливый критик и будет прав. На то он и критик, работа такая. А борщ кому-то нравится, кому-то – нет.

Carpe diem.

Тексты и смыслы иногда осознанно сложны.

Иногда просты. Много подтекстов.

Лирика, ирония, контрасты.

Иногда – импрессионизм в буквах.

Часть первая
Записки на манжетах белой футболки

Лирика на потолке

Кашалот и фобии

Полтора миллиарда кубических километров Мирового океана переливались на солнце и растворялись в полную черноту несколькими километрами ниже. Опалесцирующая водная масса всё плотней обнимала Землю, задумчиво подмигивала голубой бирюзой космосу и облакам, игралась климатом, континентами и атмосферными осадками. Ну а как ещё развлекаться четыре миллиарда лет? Погодой да новыми видами. Каждый из них боролся за своё физиологическое счастье как мог, неосознанно поедая тех, кого можно было. А кого нельзя было – те ели остальных.

Кашалот вплыл в фауну пару десятков миллионов лет назад, чувствовал себя молодым и полным сил. Плескался в меридиональных течениях, по-военному строго несущихся на юга или севера, удивлялся зональным, которые несанкционированно выражали свою гражданскую водную позицию, растекаясь по широтам. В составе организованных групп охотился на кальмаров, инстинктивно гордился своими достижениями – нырять на пару-тройку километров, мало спать, много есть. Кислород запасал не только в лёгких, но и в мышцах, за счёт чего и мог нырять часа на полтора, не то что остальные млекопитающие. Не боялся кессонной болезни, научившись растворять пузырьки азота в плазме крови. Да и вообще практически ничего не боялся. До последнего времени.

Пару миллионов лет назад в колыбели эволюции и естественного отбора, как и завещал недавно великий Дарвин, появился на свет человек. Всегда был энергичен, выстраивая свой быт сначала в пещерах, потом в пентхаусах, карабкался сперва по пирамиде Хеопса, а потом – Маслоу. Забравшись на четвёртый уровень, особенно бодро взялся за покорение всего, что движется и покоряется. Навоевался хоть и не вдоволь, но вполне, уже без мировых. Научный прогресс объял, в космос взлетел, научился дарить цветы, конфеты, а также радость искусства, литературы и пластической хирургии. Только кое-что так и не смог покорить – фобии. В очередной попытке с ними совладать нырнул в Мировой океан с чем мама родила – с одним вдохом. Нырял всё глубже и настойчивей. Так они и встретились – кашалот и страхи.

Номинальный по всем биологическим параметрам хозяин Мирового океана посмотрел в глаза ещё более номинального по международному праву хозяина всея природы и близлежащего космоса. И начался между ними разговор. Непростой и без предисловий.

– Ну что ж, говори, раз пришёл. Чего хотел-то? – буркнул мысленно кашалот.

– Всего достиг. А страхи всё равно есть. Хотелось бы порешать, – посмотрел в глаза кашалоту человек, не без чувства собственного достоинства, хотя и с лёгким сожалением за всё взорванное за последний век и с явной гордостью за умение чётко ставить цели.

Тут кашалот лукаво мысленно улыбнулся. Умеет ли на самом деле улыбаться кашалот – останется за скобками. Наверно, умеет. Иначе как?

– Ну ты даёшь, молодёжь, – иронично завибрировали в ответ все тридцать тонн. – Ты себе как это представляешь? Ты хотя бы считал, сколько у тебя фобий? «Вики» смотрел? Историю давно читал?

– Охлофобия, гелотофобия… – начал было перечислять человек, демонстрируя подмученную в своё время матчасть, но вовремя спохватился.

Во-первых, только науке известных фобий более тысячи, и пора бы уже придумать, как называется боязнь перечня фобий, а во-вторых, понял, что речь здесь не об этом. Всё-таки не зря он вершина эволюции. Человек покачал слегка головой из стороны в сторону – немного расслабить шею, снизить потребление кислорода и подумать. Хотя думать под водой вредно – тоже кислород нужно тратить. Скорее, осознать.

– Да страшно мне над тобой смеяться. И ты тут – один. Без этих фобий, – кашалот по-человечески задумчиво взглянул на человека. – Так что с историей?

– Историю давно не читал. Вернее, не вчитывался. Времени не хватает. Работа, соцсети, стрессы сплошные… – признался человек кашалоту. Или сам себе?

– Вот-вот, одна стриктуфобия. Ты даже по поводу возможного стресса стрессуешь. Ну какого коралла? – пожевал ультразвук кашалот.

– Да метаболизм его знает. Ну правда, не знаю я.

Откровенность гомо сапиенса кашалоту приглянулась.

Он же млекопитающее прямое, да и страхам не чужд, хоть и крупный. Сам не раз пугался, когда нежность кабеля за щупальца кальмарихи принимал. Такого наслушался…

– Слушай, я же кашалот. Просто большой. Ты что от меня хочешь услышать? – фыркнул кашалот.

– Просто поговорить. Выпустить пар. И фобии. Развелось тут, психологов не хватает на каждую, – человеку уже хотелось дышать, хотя кислорода ещё хватало. За человека говорили его страхи. В глубине всё становится на свои места, когда дышать хочется, а над тобой сто метров. – Ты вот как борешься со страхами?

– Да никак. Просто внутрь себя смотрю. В глубь. Там всё понятно. Либо выплывешь, либо нет.

Диалог длился минут десять. Столько человек может под водой пробыть на одном вдохе. Технически. А на самом деле – несколько тысяч лет. Время быстро летит. Вода плотнее обняла Землю, посмотрела бирюзой в космос, затем посмотрела внутрь, вглубь, в зрачки вулканов, континентов, тектонических плит. Потом просто обняла Землю плотнее.

Фридайвер в жизнь

Есть такое лёгкое и комфортное хобби – нырять без акваланга. Фридайвинг, если по-русски. В океане. Неглубоко. Новозеландцы же вообще без северной башни. Один из них – Уильям Трубридж – так и сделал. Перекрестился и нырнул в свободное погружение на сто двадцать четыре метра. В хорошем месте – на Багамах. И Алексей Молчанов вдохнул – и на сто тридцать.

Я тоже нырнул как-то.

В жизнь.

Первые два метра шли легко. Бирюза вверху светит родителями за ручку. Детский садик накрывает кислородным куполом манной каши и овсянки. Шкафчик свой, с жирафом. Шея длинная, с тёплыми пятнами по дереву. Шершавая. Без заноз пока. Утренники зимней свежести бумажных снежинок. Серый волк из картона, зубы мягкие. Усато-полосатые матрасы детёнышей тигровых акул плавают вокруг.

Следующие три метра – розовым бантиком на линейке с шариками первого сентября. Дышал в основном мелом, чернилами на пальцах и старательным букварём в начале строки линейной тетрадки. Потом первые шалости свежестью только что окрашенной парты вдохнулись. Ручка Bic из прозрачного пластика, как трубка аквалангиста, смешным кислородом в щёку школьника через парту осьминогом из обслюнявленного комка промокашки плюнула. И не раз. И в ответ скомканная медуза прилетела.

Ещё три метра средних классов проплыли подмигиванием записок одноклассниц и чёрно-белой формы, крестиком замеленной метелями декабря тряпкой в доску учительнице спиной к классу. Плавно пролетели, никто не помнит.

Старшие классы стали глубже: правилом буравчика в водоворот учебника физики, баскетбольным мячом в физкультуру. Ещё метра на три. Кислород плещется в крови. Не понимает, куда ему впитываться. Скачет, как скакалка во дворе, футбольный мяч пинает грядущей глубиной.

Выпускной ещё как минимум метр сплавал. С вином тайком, уже не первыми поцелуями поверхности океана на ярких плакатах на стенке ярко-пляжного загара. Песком экзаменов на школьный аттестат упав.

Несколько метров вуза плеснули безудержным весельем шпаргалок и лекций в маску. Тогда ещё обычную, без всяких уровней защиты и с манту на страже. С картами мира на столе преферанса во дворе. С пулей чернилами, а не имейлами.

Дальше началась лёгкая, управляемая через резюме паника будущих работодателей. Что с этим дипломом делать? В какую стопку его засунуть, даже если красный? Начались спорадические движения пузырьков звонков. Куда всё-таки плыть – вниз по плану или непонятно?

Сомнения рассеялись на следующих десяти метрах закатами и рассветами «Экселя» в мышку кликом. Пришлось руками раздвигать плотные массы воды, чтобы вплыть в рабочий график и в похвалу начальника.

Затем пошли волны глубоких отношений с рыбками и акулками. Они же тоже по-разному плавают. То вверх зубками, то вниз хвостиками в ветер. Но самая главная линия плавника всё равно оказалась под рукой. Крепко в руках держалась сначала. Мелкие рыбки стайкой плыли рядом. Ненадолго. Потом расплылись, но всегда рядом.

На сороковых метрах началось самое интересное. Кислород наконец-то понял, как кровь сатурацией насыщать. Как гемоглобином положить на гипоксию. Нежностью эритроцитов раствориться в плазме крови. А далее – вопрос. Обратно или дальше – в глубину? Без акваланга и ласт. Да ещё кашалоты вокруг.

Ну, тут только каждый сам себе ответ может дать.

Я – дальше.

Спатифиллум женского счастья

Навеяло долгим разговором с непосредственными, как роса, эмоциями и энергичной, как Балаковская АЭС, искренностью в тёплой компании друзей. В редкие подснежники на московском асфальте карантинных встреч. Про важное. Про счастье. Женское.

Как обычно, я задумался. Дурацкая привычка, всё пытаюсь избавиться. Пока не смог. Восемьдесят пять миллиардов нейронов не позволяют.

Есть такой цветок, спатифиллум (Spathiphyllum). Прозван «женским счастьем». Род Спатифиллум включает около сорока видов многолетних вечнозелёных растений. А счастье для каждой разное.

Как триллион звёзд галактики Андромеды.

Нет шаблона или алгоритма. Как в big data. Даже бинарные деревья, только если скандинавские, не всегда подходят, тем более если сортировкой пузырьков через хеш-таблицы². Пойди разберись в этих восьмистах миллионах солнечных масс³ порывов, импульсов, импетусов.

Есть же стандартные рекомендации растениеводов. Ну например.

Полив очень важен.

Объятиями горячего ветра в ушко, поцелуями чаек в океаны глаз. Просто вовремя шлёпнуть каплями дождя по крыше. Кисть художником в руках подержать. Ситец погладить, чтобы не мялся. Анну Каренину приятным томом Толстого улыбнуть, чтобы не прыгала куда не надо и в метро в карантин не канала, хоть и с книгой. Вронского альтер эгом укорить. Сказать: «Лёха, ну ты же не Джеймс Бонд, замужних постоянно книжнить, хоть и граф. Да отпусти ты Анну, зайди уже в тиндерное княжество».

Ещё нужно правильное освещение.

Выключить синий телик, оторваться от жёлтого пива и пенной газеты. Включить глаза и просто посмотреть, как Дональд Раст, на мир вокруг – зеленью деревьев, шумом пум и весом панд. В Марианскую впадину зрачками упасть, чтобы кашалоты не смогли донырнуть. Врубить кольцевой ускоритель синхротрон MAX IV лучом нежности⁴. Просто лампочку вкрутить, если сгорела. Свечу романтично зажечь, даже если спираль не пашет, или поднять жаворонка за жабры и сирень с утра нарвать.

Третий научный ботанический совет – поддерживать среднюю температуру.

И в чём сложность? Поддерживать, обняв, ту, что рядом? А не винный бокал? В эфиопский Даллол, самое жаркое место на земле, где средняя температура 34,4, если не сгонять в обнимку, то хотя бы в экран кликнуть носом и рассказать, что есть такое. У человека же средняя – 36,6. Это всё равно больше. Тимбукту ткнуть Сахарой в утренний кофе. С салфеткой вместо манускрипта на блюдечке. Чтобы чёрных пятен не осталось. Мыть-то посуду – кому? Посуду, кстати, тоже можно нежно потереть иногда, чтобы не копилась.

Согласен, есть, конечно, спатифиллум ложновидный. Который счастлив только горами пакетов из ЦУМа или «Хэрродз». Ну ок, будет этих пакетов в восемь с половиной километров высотой, с Канченджангу, и что? Эльбрус нервно закурит от зависти в инстаграме? Да летал он гордыми вершинами на горизонт.

Всё равно спатифиллум счастлив кислородом и солнечным светом в хлорофилл, а не пластиком.

Женщина – сердце Вселенной

Деньги, дорогие игрушки, газетчина… В суете мирской не всегда отдаём должное важному – Женщине. Здесь только про Неё.

Светлую, как праздник Святой Троицы. Задумчивую, как звёздный свод над Мон-Мегантиком. Заповедник тёмного неба. Лучше всего видно ночью. Может и изгибом кометы сверкнуть лукаво. Всплакнуть метеоритным дождём, когда звёзды не обнимают лучами. Или метеорит бросить в землю. Кратер оставить. Если диваном к планете прилип.

Близкую, как воздух. Иногда холодную, как Эверест. Если в свежий снег не одел. Нужную, как вода. Глубокую, как Марианская впадина. Бездна эмоций Челленджера⁵. Всегда бросает вызов. Попробуй не принять, уткнувшись пивом в телик. Или не удивить, как в первый раз. Утонешь рано или поздно. Останешься на дне без дыхания. Превратится всё в амфипода⁶. Улетит пухом в течение.

Ветреную, как морской бриз. Дует тёплым. Меняет слегка направление. Только не дважды в день. Может запросто превратиться в северную бору. Обрушится на побережье сорокаградусным перепадом температур. Особенно если Боря – или кто там – не те сорок градусов опять понял. Надёжную, как скала Сигирия. Всегда поддержит, даже когда не за что. Такая же неприступная, но может подумать – чувствами. Если найдёшь подход – тогда держись лёгкими за кислород.

Хрупкую, как стекло. Сильную, как сталь. Верную, как лебеди. Озорную, как Локи. Красивую, как глубоко ввысь кудряшками голубое небо. Над прозрачно-бирюзовым морем. Солнцем может посмотреть через облака. Матной скалкой погладить любя. Коли поздно пришёл. И с весёлым бумажником. Или разгневаться, как Великий шторм 1703-го года. Если не в ту волну нырнёшь, не подумав.

Стройную, как сосна в хвойной поволоке. Нежную, как пух одуванчика в летний ветер. Ласковую, как солнце по коже мурашками баунтиняшного песка. Шумную, как Ниагарский водопад с пятидесяти трёх метров вниз, зажмурившись. Тихую, как простор Великой степи от Восточной Европы до Тихого океана. Горячую, как Везувий в 79-м году. Но может и города стереть с лица земли. Если цветами вовремя не поцеловать.

Яркую, как золото бликами солнца в вечернем платье. Грустную, как плачущий дождь в летний полдень. Весёлую, как пузырьки шампанского вниз-вверх глазками. Смеющуюся, как горизонт широкой улыбкой. Строгую, как серый костюм. Безудержную, как морская волна. Спокойную, как гладь Ладожского озера в сонный вечер. Сладкую, как белый пушистый котик на мемах. Хочется тискать. Обнимать за плечи пиджаком в прохладный вечер.

Сексуальную, как загорелые изгибы нежно-песочного Пляжа любви, спрятанного внутри скалы на необитаемом острове в Мексике. Загадочную, как Сфинкс. Может и съесть. А может и борщом накормить. Если загадку разгадал. Лучше не раз.

Любящую, как медведица медвежат. Большая Медведица всеми своими семью звёздами. Хоть и граничит с Драконом на севере и Гончими Псами на востоке, своих медвежат никому не отдаст. Никогда. Всеми тысячью двумястами восьмьюдесятью градусами накроет и защитит.

Всегда заботливую, как правительства всего мира. Льва и Малого Льва в любом настроении накормит. Даже Жирафа на северо-западе. Международный астрономический союз Большую Медведицу назвал двадцативосьмиугольным неправильным многоугольником. Ботаники. Да правильный он.

Она просто всегда разная. Всё зависит от нас, обстоятельств и ветра.

Дочь. Жена. Мама.

С сердцем размером с Вселенную. Сердце Вселенной.

Любим.

Ода шампанскому хулиганскому

Задумался я как-то в карантин, на бокал шампанского глядя. Волшебные, теперь ещё и карантинные пузырьки исторически пронизывают тонкими нитями стратосферу. Мурашками щекочут облака. Стремятся всегда ввысь – к небу и солнцу. За что и любим.

Берутся ниоткуда, как энергия вечного двигателя, уходят в хорошее и рысью – в офигительное настроение. Щекочут ауру объятиями. Шепчут эндорфинами на ушко. Гладят нёбо вязью. Сплетаются в предвкушении. Прижимают к себе здесь и сейчас.

Прямо в космос бросают завитки кудряшек рядом. Звёздами подмигивают тёплым снизу. Лучиками зрачков лукаво улыбаются в самую нежность. Тонкой ножкой перемигиваются с пальчиками. Закручиваются восьмёркой в бесконечность Вселенной. Хотя бы до утра.

Волнами пробегают по телу с пяток до сердца. Наполняют морской прохладой, каплями росы скользя запотело. Жаром холода плавятся. Накатывают пеной прибоя океанов. Касаются глубины жарким течением.

Отражаются бокалом в глазах ярким светом хрусталика. Шумом близкой компании обнимают кровь. Похлопывают по плечам пробкой. Свежестью воздуха в сосновой роще падают сверху в лёгкие.

Переполняются мыслями в завтра. Гулом города гладят перепонки нейронами. Изгиба стекла отражением целуют закатом вечер. Грустью проблеска рассвета смотрят во вчера. Раскалённым горизонтом обнимают близких, что не с нами рядом.

Задумался я как-то в карантин, на бокал шампанского глядя. Долго созерцал, очень по тёплым встречам с друзьями скучая. Бывает. Мы же люди. С горячим сердцем. И иногда холодными, хулиганскими пузырьками.