Kitobni o'qish: «Верлибры на скалах»

Shrift:

Торговец временем

«До своего камня рукой подать…»

До своего камня рукой подать
вот он
До своей звезды мне надо дойти
А то зачем я здесь

Не для того же чтоб взять и вернуться
откуда пришёл

Тогда зачем мне жизнь и зачем она
Создателю

До своей звезды мне надо дойти
шаг за шагом
ступень за ступенью
вот они
солнце
луна
молния
ветер
облако
гора
птица
радуга
дерево
травинка
тишина

До своей звезды мне надо дойти –
а то зачем я здесь
SOS. XXI в.

Как же давно одряхлели наши слова
Что помоложе – и тем
шестой десяток веков

Древнее «дай»
сильней молодого «возьми»
«мой» старше чем «твой»
«дубина» раньше «любви»
«война» раньше «мира» возникла

Подслеповаты они
да и слышат неважно
и память всё больше шалит…
вот потому всё труднее
общий язык нам найти
мысль донести друг до друга
SOS!
Новые бросьте слова
Иначе в трясину затянут
«дай»
«мой»
«дубина»
«война»

«Почему-то хочу…»

Почему-то хочу
лист опавший поднять
пусть он и не доллар

и упавшую с неба звезду –
хоть и не бриллиант

птенца
что из гнёздышка выпал –
пусть пока что не песню

Хочется камень пустить –
чтоб запрыгал он
как лягушонок
по солнечной глади воды

Значит
я не хочу
лебедю шею свернуть
снять шкуру с медведя
раздавить муравья
бесцельно палить в облака
убегать от дождя
от темноты
прятаться под фонарём –
больше уже не боюсь

Тень

Тень моя
что при мне была неотлучно
за то, что я не давал
одной ей и шагу ступить
вдруг на меня осерчала –
взяла да ушла

Если заметите вы
одиноко бредущую тень
ей передайте
прощенья прошу
что долго её обижал
жду чтоб вернулась назад

Выйти из дома теперь
ночью только и можно
или в самую хмарь

Вы же без тени увидев меня
сразу святым назовёте
а я обманщиком быть не хочу

Или что хуже
полиции в руки попасть
Тут же возьмут под арест
Инопланетный шпион

Потом объясняй им
с паспортом в руках
что ты гражданин РФ
и живёшь по адресу
360000 КБР г Нальчик
и что ты писатель
автор 20 книг
и что тебя читают
даже во Франции

Эй люди добрые
Тень помогите найти
Кто я без тени
что

Солнце

Куда ни глянешь –
везде часы
Часы на башнях
часы на столбах
часы на стенах
часы на руках
часы в карманах
и на вокзалах
станциях
аэропортах
космодромах…

Где только нет
этих часов
Часы стучащие
бьющие и
звенящие
говорящие
даже немые –
только и делают
что
погоняют нас
упавших
подхлёстывают камчой

Девочка в школу бежит
так что «зебры» не видит

ревёт сирена –
доктор к больному летит

женщина – на работу
не то – турникет предаст

Все куда-то спешат
под грозный бой курантов
и под хихиканье часиков
нагло корчащих рожи
круглые сутки

Куда ни глянешь –
везде часы
Как бы их все истребить
избавиться от кошмара
только…
заря же без них не займётся
(петухов-то давно отменили)
машинист опоздает на рейс
Как дворник начнёт подметать
Как взлетит самолёт

Кто позовёт нас за стол
Или уложит в постель

Мы же не древние люди
которым было достаточно
одного только солнца

Надпись на камне в уничтоженном ауле Курму

В сорок четвёртом в ауле Курму
было девятнадцать дворов…

Из двух парней
что ушли на фронт
в Первую мировую
живым вернулся один.

В двадцать первом в Гражданскую
погиб один человек

В тридцатый – тридцать пятый годы
раскулачены две семьи
и сосланы в Узбекистан

В тридцать седьмом – тридцать восьмом –
репрессированы четыре человека
двое из них расстреляны

В сорок первом – на Вторую мировую –
ушли шестнадцать мужчин
живыми вернулись восемь
Трое из них умерли позже
от полученных ран

Восьмого марта сорок четвёртого
курмучане
были сосланы всем аулом

Старого больного Махая
офицер не велел
грузить в машину
так тот на месте и остался

А слепую старушку
истошно кричавшую
Аллахом прошу
не бросайте! – пристрелил

Её звали Нана
Она осталась
непогребённой

В Казахстане
в кишлаке Бек-Тобе
куда они попали всем аулом
на девятнадцать дворов
вырыли сорок одну могилу

Аулу Курму
теперь
никакая война не страшна

«Всё от мира чего-то хотим…»

Всё от мира чего-то хотим
чтоб трава бы в росе
камень незыблем
солнце струило добро
дождь подснежником пах
и музыка звёзд бы звучала

Что же взамен
Ничего

Сердцем траву отогрей
камню душу отдай
солнцу – прохладу
дождь с улыбкой встречай
звёзды – с надеждой

Всё от мира чего-то хотим…

Что же взамен
Ничего

«По усталым дорогам…»

По усталым дорогам –
инвалиды
уже без иллюзий

По изувеченным улицам –
голодные дети

По утихшим дворам –
брошенные старики

По сожжённым полям –
неродящие бабы

Над остывшей золой
звон пустых казанов

Год окончания войны –
он впереди
или это мучает память меня

«Зима. Ночь. Дерево в фоторамке окна…»

Зима. Ночь. Дерево в фоторамке окна.

На ветке один листок и ледяное лицо луны.

На нём – с мёртвым взглядом – пустое гнездо.

Весна. Ночь. Дерево в фоторамке окна –

Всё в цвету. На ветке улыбка луны –
гнездо распустилось бутоном.

Лето. Ночь. Дерево в фоторамке окна.

Средь кудрявой листвы сверкают от счастья
круглые щёки луны.
Между ними гнездо песню жизни поёт.

Осень. Ночь. Дерево в фоторамке окна.

Среди облетающих веток лицо измождённой луны.

Стынет пустое гнездо.

«Ветер только и видишь…»

Ветер только и видишь
когда он завернётся в пыль
только тогда и заметны
его могучие плечи

Суровый
или робкий и ласковый
осторожный
как дикая кошка

Я люблю ветер

Люблю его нежность
и буйство когда
взвихряет озёрную гладь
рвёт зонтик
из рук у девчонки
бесстыдно задирает
ей юбку

Когда плещется в волнах
альпийского луга
или с гиканьем гонит
стаи дождей

Интересно
что он чувствует
играя с шуршащим листом
в кошки-мышки
когда ловит его

когда вдруг отпускает
и цапает снова

Ветер ведь листья не ест…

«Сегодня мы…»

Сегодня мы
Соседа-старика,
Как семя,
В землю опустили.

«По птицам скучает…»

по птицам скучает
дерево

по листьям скучает
ветер

волна
скучает по берегу

земля
скучает по небу

луг скучает
по пчёлам

радуга – по малышне

фонтаном
на землю брызнула

потому зацветает дерево

потому у ветра
прорезается голос

потому-то взлетают
волны
на мощных
и лёгких крыльях
потому и ветер
заводит песнь
стрýны ливней перебирая

потому и трава проклюнулась
из земли
уютного семечка и смеётся

сверкает радуга
раскрывая свои объятья

посмотри
журавлиный клин летит –
это юг скучает по северу

«На ладонь ко мне…»

На ладонь ко мне
птица спустилась.
«Стань таким же, –
она попросила. –
Ведь душа твоя,
знаю, крылата,
а в глазах твоих –
отсвет небесный».
Отказался.
Крылатость мечтаний
не оспорил,
но вот утвержденье,
что глаза у меня голубые,
счёл насмешкой.

Она улетела.

«Знаешь, странно, –
сказала в тот вечер
мне любимая. –
Я замечаю,
что порою из глаз твоих карих
синий свет
излучается вдруг».

«Человек боявшийся всего…»

Человек
боявшийся всего
уйдя в зонт
по самые плечи
шёл в осеннюю морось
с моря
печальной тенью

Грустное его отражение
подрагивало на витринах
он шёл с моря
в который раз не сумев
бросить в пасть
разъярённым волнам
голову свою никудышную

Боявшийся
воспитательницы
в детском саду
учителя в школе
профессора в институте
начальника на работе
жены дома
соседа во дворе
крепкого слова на улице
даже ласкового взгляда –
печальной тенью стал

Вдруг в толпе
идущей ему навстречу
он увидел тёщу

Сперва исчезло его отражение
потом –
и он сам

С тех пор
его никто не видел

На том месте где он исчез
под зонтиком
съёжившиеся от страха
нашли его вещи

«Голая мёрзнет яблоня…»

Голая мёрзнет яблоня

Ловят антенны-веточки
шёпот Вселенной

Не владея
языком Звёзд
смогла бы опять расцвести

«Камень хотел бы…»

Камень хотел бы
стать птицей –
и упасть
через десять лет

Камень хотел бы
деревом стать
чтобы рухнуть
лет через сто

Камень хотел бы
стать и рекой –
пересохнуть
через тысячу лет

Но ни птицей
ни деревом
ему не бывать
не бывать ему и рекой

Камень сам –
время
сжатое в точку

Что там?

Над нами шумят
деревья
а выше деревьев –
птицы
а выше над птицами –
тучи
а выше за тучами –
звёзды

А что там ещё
за ними
за синей скорлупкой неба –
что

Граница жизни
ничто и только

Тьма без просвета
А может хуже

Что там,
скажи, за очами
За синими звёзд очами
за белыми звёзд очами
за алыми звёзд очами
за жёлтыми звёзд очами
что смотрят на нас
летней ночью
таинственно так мерцая
Кто сможет на это ответить

Кто скажет
что за очами
За вышитым пологом неба –
что

Не тот ли
кто их срывает
кто в ярости их срывает
чтоб с неба
швырнуть на землю

Земля тебя ждёт

Земля тебя ждёт
лелеет – во чреве матери уже
принимает тебя
как великое чудо, как дар

Качает твою колыбель
поёт первую песню
поднимает тебя с четверенек
ободряет на первый шаг

Лишь она с тобою всегда –
и если взлетишь высоко
и если падаешь больно

Когда ты впервые влюбишься
она утрёт твои слёзы
и доблестью душу наполнит
когда защищаешь свой дом

Хранит твою кровь в тюльпанах
хранит в гвоздиках и розах

Лишь она всегда тебя любит –
даже если обласкан миром
даже если мать отвернётся
даже если отец и мать
и брат и сестра откажутся от тебя

Лишь она и будет
беречь твою старость
и ждать тебя
чтоб на исходе жизни
по-матерински обнять

«Свесив ноги…»

свесив ноги
с края обрыва
задумчивый
ветер грустит

шелест не слышен листвы
и облака неподвижны
волны сгладили плеск
пыль улеглась на дороге

свесив ноги
с края обрыва ветер сидит
думает грустную думу

– рву вековые деревья
с корнями
не прихоти ради
пусть увидят меня

ввысь вздымаю волну
окрыляя грозное море –
нет, не видят меня
видят
лишь пенные волны
да корни
павших деревьев…

замер мир
без движенья
не шелохнётся
трава

свесив ноги
с края обрыва
грустит
задумчивый ветер

«Над городом дождь…»

Над городом дождь
а люди бегут
будто с неба
падают камни

Над городом дождь
а люди бегут
будто это – ах! –
рой пчелиный

Над городом дождь
машины ворчат
деревья мокры
до нитки

Над городом дождь
над городом дождь
куда вы
постойте, люди!

Ведь можно
его обидеть…

«Старик и на человека-то…»

Старик и на человека-то
не похож
на голове торчком
вздыбленный клок волос
в зловонном рту –
последний огромный зуб

Он на скамейке сидит
песню поёт под гармонь
ветхую, как он сам

Слов и не разобрать
птичками ввысь
не летят
будто плевки об асфальт
шлёпаются у ног

Старик поёт
и летят
на дно потёртой фуражки
со сломанным козырьком
монеты
со звоном пуль
его пощадивших когда-то

А после как и всегда
старик налижется вдрызг
задрыхнет
обняв гармонь –
куча старого хлама

И на его простом
порченном войной
порченном жизнью лице
будет улыбка блуждать –
единственное добро
что у него осталось

Москва, Курский вокзал,

1974