Kitobni o'qish: «Чужие»

Alan Dean Foster

ALIENSTM: The Official Movie Novelization

Печатается с разрешения издательства Titan Publishing Group Ltd.

www.titanbooks.com

Перевод с английского Александры Давыдовой, Дениса Приемышева и Алисы Тугушевой

Серия «Чужой против Хищника»

ТМ & © 1986, 2018 Twentieth Century Fox Film Corporation.

All Rights Reserved

* * *

I

Двое спали и видели сны.

Между ними не было существенной разницы, если не считать очевидных различий. Первый был крупнее второго, не слишком большого по размеру. Один относился к женскому полу, второй был рода мужского. Во рту первого острые зубы соседствовали с плоскими, что является явным признаком всеядности, челюсти второго предназначались исключительно для того, чтобы прокусывать и рвать. Оба относились к роду убийц, хотя вид первого научился сдерживать обусловленные генетикой порывы, а второй оставался совершенно диким.

В снах отличия выражались сильнее, чем во внешности. Женская особь спала тревожно. Недавние воспоминания об ужасах, которые невозможно себе представить, всплывали из подсознания и разрушали обычную безмятежность гиперсна. Она бы вертелась и металась, если бы не капсула, которая сдерживала, ограничивая движения. Капсула – и тот факт, что гиперсон сводил мускульную активность к минимуму. Так что вертеться приходилось лишь мысленно. Правда, она этого не сознавала. Во время гиперсна никто ничего не осознает. И все же время от времени, подобно тому, как сточные воды просачиваются на улицы города, в ее видения проникали темные, мерзкие образы. На время они заполняли сознание, и тогда женщина стонала, а ее сердце начинало биться чаще. Заметив подобную активность, компьютер, следящий за ней подобно электронному ангелу-хранителю, понижал температуру тела еще на градус и увеличивал дозу стабилизирующих препаратов.

Стоны прекращались. Спящая успокаивалась и снова обмякала на подушках. Кошмар после этого возвращался не сразу.

Лежавший рядом с ней маленький убийца подергивался, будто в ответ содроганиям более крупной спутницы, после чего тоже затихал. Он грезил о маленьких теплых тельцах, потоках горячей крови, утешении, какое дарит общество себе подобных, и о том, что оно наверняка придет снова. Каким-то образом он знал, что оба они проснутся вместе – или не проснутся вовсе.

Последнее его не беспокоило. Он обладал бо́льшим терпением, чем его напарница по гиперсну, и более реалистично оценивал свое положение во Вселенной. Он принимал сон и ожидание, зная, что, если и когда вернется сознание, он снова будет охотиться и убивать. А пока что он отдыхал.

Время проходит. Ужас остается.

* * *

В бесконечности космоса звезды – всего лишь песчинки. Белые карлики в нем едва сто́ят внимания. В подобной пустоте такой крошечный корабль, как спасательная шлюпка с исчезнувшего буксира «Ностромо», фактически не существовал. Он дрейфовал в великом Ничто, как свободный электрон, сорвавшийся с орбиты своего атома.

Но все-таки даже свободный электрон можно заметить, если на его пути встретится некто, оснащенный подходящими приборами. Так вышло, что курс спасательной шлюпки привел ее к знакомой звезде. Хотя и там ее не проглядели лишь по чистой удаче. Шлюпка прошла очень близко к другому кораблю. (В космосе «очень близким» считается все, что находится от тебя в пределах светового года.)

Итак, шлюпка появилась на краю экрана разведывательного поискового судна. Кое-кто из тех, кто заметил эту точку, предлагал не обращать на нее внимания. Они утверждали, что она слишком мала для корабля, и ее в принципе там не должно быть. К тому же, суда отвечают на запросы, а эта точка была молчалива, как мертвец. Вероятнее всего, она была блуждающим астероидом, беглым куском никеля и железа, который вознамерился повидать Вселенную. С корабля, как минимум, ревел бы на всех частотах в пределах досягаемости аварийный радиомаяк.

Но капитан поисковика оказался любопытным парнем. Легкое изменение курса дало бы шанс познакомиться с молчаливым странником поближе, а небольшие, но продуманные поправки в бухгалтерских документах оправдали бы крюк в глазах владельцев. Он отдал приказ, и компьютеры скорректировали курс.

Когда они приблизились к странному объекту, стало понятно, что капитан принял верное решение: астероид оказался спасательной шлюпкой.

Она не проявляла признаков жизни, не отвечала на вежливые запросы. Не горели и ходовые огни. Однако судно умерло не окончательно: подобно телу в холодную погоду, оно отключило оболочку, чтобы защитить нечто жизненно важное глубоко внутри.

Капитан выбрал для высадки на дрейфующее суденышко троих человек.

Более крупный корабль скользнул вплотную к «Нарциссу» мягко, словно орел к выпавшему перу. Металл коснулся металла. Выдвинулись захваты. По обоим кораблям прокатились звуки стыковки.

Три члена абордажной партии в скафандрах вошли в шлюз. С собой они несли фонари и прочее оборудование. Воздух представлял собой слишком большую ценность, чтобы выбрасывать его в вакуум, поэтому они терпеливо ждали, пока корабль его не всосет. Только после этого внешний люк отъехал в сторону.

При первом взгляде на шлюпку они испытали разочарование: через иллюминаторы не было видно ни внутренних огней, ни движения. Дверь не отреагировала на внешнее управление: ее заклинило изнутри. После того, как мужчины убедились в том, что в кабине шлюпки нет воздуха, они предоставили работать с дверью роботу-сварщику. Во тьме ярко вспыхнули факелы, которые впились в металл с двух сторон. Языки пламени встретились в нижней точке. Двое мужчин обхватили третьего, и тот ногой вбил вырезанный кусок внутрь шлюпки.

Путь был открыт.

Внутри оказалось темно и спокойно, как в могиле. По полу змеился обрывок кабеля, его порванный, истрепанный кончик доходил почти до внешней двери. Ближе к кокпиту виднелся какой-то слабый свет. Команда двинулась в ту сторону.

Знакомый купол капсулы гиперсна светился изнутри. Прежде, чем подойти к ней, незваные гости обменялись взглядами. Двое склонились над толстым стеклом прозрачного саркофага. Третий, держась позади, изучал показания приборов и комментировал вслух:

– Внутри есть давление. Вероятно, корпус и системы в порядке. Кажется, ничего не сломано, просто выключилось для сбережения энергии. Давление в капсуле стабильное. И питание тоже идет, хотя я готов поспорить, что батареи почти сдохли. Поглядите, какие тусклые индикаторы. Вы когда-нибудь видели такие капсулы?

– Конец двадцатых, – мужчина наклонился ближе к стеклу и тихо добавил: – Красотка.

– Скажешь тоже, – в голосе его напарника звучало разочарование. – Огни жизнеобеспечения все зеленые, значит, она жива. Плакала наша награда за спасение имущества, парни.

Еще один исследователь удивленно взмахнул руками:

– Эй, там с ней еще что-то есть. Не человек. Кажется, оно тоже живое. Видно плохо, оно частично скрыто ее волосами. Оранжевое.

– Оранжевое? – главный из трио растолкал остальных и прижался лицевой пластиной шлема к прозрачной преграде. – Что бы там ни было, у него когти.

– Эй, – мужчина толкнул своего напарника локтем, – а может, это инопланетный организм? Это обеспечит нам хоть сколько-нибудь баксов.

Именно в этот момент Рипли слегка повернулась. Несколько прядей волос упали с подушки, открывая прижавшееся к ней существо. Главный выпрямился и с отвращением покачал головой:

– Не повезло. Это всего лишь кот.

* * *

Звуки причиняли боль. О попытках открыть глаза и говорить не стоило. Глотка казалась антрацитовой трещиной в более легкой пемзе черепа: черная, сухая, с легким смолистым привкусом. Язык свободно болтался в давно забытом пространстве. Она попыталась вспомнить, как это – говорить. Приоткрыла губы. Из легких рванулся воздух. Давно стоявшие без дела живые меха тоже болели от напряжения. Усердная совместная работа губ, языка, нёба и легких принесла пусть скромный, но результат. В пространство комнаты уплыло единственное слово:

– Пить.

Между ее губ скользнуло что-то гладкое и прохладное. Ощущение влаги ошеломляло, а воспоминание почти заставило ее выплюнуть трубку с водой. В иное время в ином месте подобное вторжение предваряло бы чрезвычайно необычную и омерзительную кончину. Но по этой трубке текла только вода – в сопровождении спокойного голоса:

– Не заглатывайте. Тяните понемножку.

Она повиновалась, хотя часть разума вопила, требуя втягивать живительную влагу как можно быстрее. Как ни странно, она не чувствовала себя обезвоженной, просто ужасно хотелось пить.

– Хорошо, – сипло прошептала она. – Есть что-нибудь посущественнее?

– Слишком рано, – ответил голос.

– Черта с два. Как насчет фруктового сока?

– Лимонная кислота будет драть горло, – голос помедлил, раздумывая, потом сказал: – Попробуйте вот это.

Снова в рот скользнула сверкающая металлическая трубочка. Рипли с удовольствием потянула жидкость. В горло полился подслащенный холодный чай, утоляя и жажду, и первые позывы голода. Трубку убрали, стоило Рипли сказать, что она выпила достаточно. Уши атаковал новый звук: трель какой-то экзотической птицы.

Слух и вкус вернулись, настала очередь зрения. Открыв глаза, она увидела чистый тропический лес. Деревья возносили к небесам кустистые зеленые кроны. Яркие переливчатые крылатые создания с гулом перелетали с ветки на ветку. Птицы ныряли вниз в попытках поймать насекомых, снова набирали высоту, и длинные хвостовые перья тянулись следом, как инверсионные следы самолетов. Из гнезда в пне карликовой фиги выглянул кетцаль¹ и уставился на нее.

Пышно цвели орхидеи, а жуки носились среди листьев и упавших веток, как живые драгоценности. Рипли заметила, как появился и тут же метнулся обратно в подлесок агути². Качаясь на крепком суку, обезьяна-ревун тихо гудела над своим детенышем. «Слишком много нагрузки на органы чувств». Рипли закрыла глаза, отсекая щебечущее изобилие жизни.

Позже – спустя час? на следующий день? – посреди массивных корней большого дерева появилась трещина. Потом разрез. Он увеличился, стирая тело скачущей мармозетки³. Из бреши появилась женщина и закрыла ее за собой, сомкнув бескровную рану на дереве и животном. Женщина коснулась спрятанного переключателя, и тропический лес исчез.

Картинка была очень хороша, но теперь, когда ее выключили, Рипли увидела набор медицинского оборудования, прежде скрытый за проекцией леса.

Сразу слева от нее располагался медробот, который так заботливо ответил на просьбы Рипли сначала о воде, а потом о холодном чае. Машина неподвижно висела на стене, зная все, что происходит внутри ее тела, готовая изменить подачу лекарств, предоставить еду и питье или позвать человека в случае необходимости.

Женщина улыбнулась пациентке и при помощи пульта, закрепленного на нагрудном кармане, подняла изголовье постели Рипли. На белой униформе выделялась яркая эмблема старшего медицинского техника. Рипли настороженно наблюдала, не в силах понять, искренна улыбка женщины, или это просто профессиональная привычка. Голос техника звучал приятно и с врачебной заботливостью, но не чрезмерно приветливо:

– Действие успокоительного заканчивается. Я считаю, в нем нет больше необходимости. Вы меня понимаете?

Рипли кивнула. Медтех окинула пациентку оценивающим взглядом и, казалось, приняла некое решение.

– Давайте попробуем кое-что новенькое. Почему бы мне не открыть окно?

– Сдаюсь. В самом деле, почему?

Уголки губ чуть опустились, но улыбка тут же засияла снова. Значит, отрепетированная и профессиональная. Не от чистого сердца. Да и откуда такой взяться? Медтех не знала Рипли, и Рипли не знала ее. Ну, и пусть. Женщина направила пульт на стену напротив изножья кровати.

– Берегите глаза.

«Вот уж нелогично звучит», – подумала Рипли. Тем не менее, она прищурилась, готовясь к предполагаемому сиянию. Раздалось тихое жужжание, и стенная панель уползла в потолок. Комнату залил яркий свет. Несмотря на смягчающие фильтры, для истощенного организма Рипли он все равно стал потрясением.

За окном простиралась безбрежная пустота. Слева несколько модульных конструкций Узловой станции образовывали кольцо: пластиковые ячейки были составлены вместе, как детские кубики. Снизу высовывались несколько антенн связи. Но главенствовал в этой картине яркий изгиб Земли. Африка казалась коричневым пятном с белой каймой: она купалась в океанской синеве. Сахару венчала сапфировая корона Средиземного моря.

Рипли уже все это видела, сначала в школе, а потом лично. Это зрелище не слишком ее потрясло. Скорее, она просто радовалась тому, что все осталось по-прежнему. Недавние воспоминания наводили на подозрение, что все могло исчезнуть. Что кошмар был реальным, а теплый притягательный шар – лишь издевательская иллюзия. Знакомый, уютный вид за окном успокаивал, заглушал страхи, как вытертый плюшевый мишка. Сцену завершал унылый шар Луны, бегущий на заднем фоне, подобно бродячему восклицательному знаку. Планетарная система как способ придать уверенности.

– И как мы себя сегодня чувствуем?

Рипли почувствовала, что медтех не просто отпускает дежурные замечания. Ей важны были ответы пациентки.

– Кошмарно, – раньше Рипли не раз доводилось слышать, что у нее приятный, необычный голос. Со временем он должен был к ней вернуться. А пока что ни одна часть ее тела не работала с полной отдачей. Эллен задумалась, будет ли когда-нибудь иначе, потому что она сильно отличалась от того человека, каким была прежде. Та Рипли вышла в обычный грузовой рейс на ныне исчезнувшем корабле. А вернулась и теперь лежала в больничной постели, глядя на медсестру, уже другая Рипли.

– Просто кошмарно? – нужно было отдать медтеху должное. Эту женщину непросто сбить с толку. – По крайней мере, это лучше, чем вчера. Я бы сказала, что «кошмарно» – это существенное улучшение по сравнению с «омерзительно».

Рипли зажмурилась, потом медленно открыла глаза. Земля все еще висела за окном. Время, которое до того совершенно ее не заботило, внезапно снова обрело значительность.

– Как давно я на Узловой?

– Всего лишь несколько дней, – женщина не переставала улыбаться.

– По ощущениям – дольше.

Медтех отвернулась, и Рипли задумалась, не сочла ли та краткое замечание скучным или тревожным.

– Вы в состоянии принять посетителя?

– У меня есть выбор?

– Разумеется. Вы – пациент. Не считая врачей, вы знаете себя лучше всех. Если вы хотите, чтобы вас оставили в покое, то так и будет.

Рипли пожала плечами, немного удивившись тому, что ее мышцы способны на такой жест:

– Я достаточно времени провела в одиночестве. К черту. Кто это?

Медтех подошла к двери.

– На самом деле, их там двое.

Рипли видела, что на ее губах снова появилась улыбка. Из-за двери появился мужчина, который что-то нес. Человека этого Рипли не знала, зато ей был знаком его толстый, оранжевый, скучающий груз.

– Джонс! – Рипли выпрямилась без помощи изголовья.

Мужчина с облегчением передал ей огромного кота, и Рипли прижала животное к груди.

– Иди ко мне, Джонси, уродливый ты старый лось, милый мой комок пуха!

Кот смиренно, с присущим его виду достоинством сносил это обычное для людей постыдное проявление чувств. Подобное терпение свойственно кошкам в общении с человеческими существами. Любой внеземной наблюдатель, ставший свидетелем этой сцены, ни на миг не усомнился бы в том, которое из существ на кровати более разумно.

Мужчина, который принес добрую оранжевую весть, подтащил к кровати кресло и спокойно ждал, пока Рипли обратит на него внимание. Ему было за тридцать, он обладал приятной, не особенно эффектной внешностью и носил ничем не примечательный деловой костюм. Улыбка его выглядела не более – или не менее – настоящей, чем у медтеха, хотя времени для практики у него было больше.

Наконец Рипли кивнула в знак того, что заметила его присутствие, но продолжила разговаривать с котом. Посетитель понял: если он хочет, чтобы его перестали считать простым курьером, нужно заговорить первым.

– Милая комната, – сказал он не слишком искренне.

«Он выглядит как сельский паренек, но говорит иначе», – подумала Рипли.

Мужчина пододвинул кресло еще ближе.

– Меня зовут Бёрк. Картер Бёрк. Работаю на Компанию, но, не считая этого, я нормальный парень. Рад видеть, что вам лучше, – последняя фраза, по крайней мере, прозвучала искренне.

– Кто сказал, что мне лучше? – Рипли поглаживала Джонса, а тот довольно урчал и рассыпал по стерильной кровати шерсть.

– Ваши врачи и машины. Мне дали понять, что слабость и дезориентация скоро пройдут, хотя, на мой взгляд, вы не выглядите особенно дезориентированной. Побочные эффекты необычайно долгого гиперсна, или что-то в этом роде. Биология никогда не входила в число моих любимых предметов. Мне всегда лучше давались цифры, формулы и фигуры. Например, ваша, – он кивнул на простыню, которой была накрыта Рипли, – отлично пережила все неурядицы.

– Надеюсь, что я выгляжу лучше, чем себя чувствую, потому что по ощущениям я словно внутри египетской мумии. Вы сказали: «необычайно долгий гиперсон». Сколько прошло времени? Они, – Рипли кивнула на медтеха, – ничего мне не говорят.

– Ну, возможно, вам пока что не стоит об этом беспокоиться, – Бёрк говорил успокаивающим, отеческим тоном.

Рипли схватила его за руку. Скорость движения и сила пальцев, очевидно, стали для Бёрка сюрпризом.

– Нет. Я пришла в себя и больше не нуждаюсь в том, чтобы со мной нянчились. Сколько?

Бёрк посмотрел на медтеха. Та пожала плечами и отвернулась, занявшись какой-то малопонятной путаницей из диодов и проводов. Снова посмотрев на лежавшую в кровати женщину и поймав ее взгляд, Бёрк понял, что не может отвести глаз.

– Ладно. Это не входит в мои обязанности, но я чувствую, что вы достаточно окрепли, чтобы это выдержать. Пятьдесят семь лет.

Число обрушилось на нее, как кувалда. Как пятьдесят семь кувалд. Сильнее, чем пробуждение, сильнее, чем первый взгляд на родную планету. Рипли опустилась на матрас. Казалось, что из нее выпустили воздух. Внезапно искусственная гравитация показалась втрое сильнее земной и вдавила ее в кровать. Наполненная воздухом подушка вздулась вокруг головы – обволакивая, угрожая задушить. Медтех бросила взгляд на тревожные сигнальные датчики, но те молчали.

Пятьдесят семь лет. Она спала больше полувека. Друзья постарели и умерли, родные повзрослели и угасли, мир, который она оставила, трансформировался черт знает во что.

Сменялись правительства. Изобретения выходили на рынок, устаревали и забывались. Никто и никогда не переживал больше тридцати пяти лет в гиперсне – системы капсул не справлялись с поддержанием жизни. Она, Рипли, едва выжила. Она раздвинула пределы того, что считалось возможным физиологически, и только ради того, чтобы понять, что пережила саму жизнь.

– Пятьдесят семь!

– Вас пронесло прямо через основные системы, – сказал Бёрк. – Маячок умер. Чистая удача, что команда дальнего поиска поймала вас, когда… – Рипли внезапно побледнела, и он осекся. – С вами все в порядке?

Глаза Рипли были широко раскрыты. Она кашлянула раз, потом другой, сильнее. Почувствовала, как что-то давит на грудь… непонимание на лице сменилось зарождающимся ужасом. Бёрк попытался дать ей стакан воды с тумбочки, но Рипли ударила его по руке. Стакан упал и разбился. Джонс с воплем спрыгнул на пол и зашипел, шерсть его стояла дыбом. Царапая когтями пластиковый пол, кот бросился прочь от кровати. Рипли схватилась за грудь. Начались конвульсии, и она выгнулась. Казалось, Рипли задыхается.

Медтех кричала в интерком:

– Код синий в четыре-пятнадцать! Код синий, четыре-один-пять!

Когда пациентка начала биться на кровати, они с Бёрком схватили ее за плечи, прижимая к матрасу. В комнату ворвались доктор и еще два техника.

Такого не могло случиться. Просто не могло!

– Нет. Не-еееееееееет!

Рипли билась, а медтехи пытались закрепить ремнями ее руки и ноги. Покрывала полетели на пол. Удар ноги отбросил одного медтеха, следующий пробил дыру в бессмысленном стеклянном глазе робота-наблюдателя. Джонс смотрел на свою хозяйку из-под шкафа и шипел.

– Держите ее! – кричал доктор. – Дыхательную трубку, немедленно! И пятнадцать кубиков…

Внезапно простыню окрасило изнутри алым, и ткань начала вздыматься, словно под ней стремилось вверх что-то незримое. Потрясенные, доктор с техниками подались назад. А ткань продолжала подниматься.

Рипли отчетливо видела, как простыня скользнула в сторону. Медтех потеряла сознание, а доктор издавал странные задыхающиеся звуки. Из развороченной груди спасенной появился безглазый зубастый червь. Существо медленно поворачивалось, пока усеянный зубами рот не оказался всего в нескольких десятках сантиметров от лица носителя. И тогда оно пронзительно завизжало. Этот крик заглушил все человеческие звуки. Он заполнил слух Рипли, перегрузил онемевший разум, отдавался эхом, заставлял вибрировать все ее существо, пока она не…

…села в постели с криком. Рипли была одна в темной госпитальной комнате. Светились разными цветами насекомоподобные точки диодов. Судорожно схватившись за грудь, Рипли пыталась вновь обрести дыхание, выбитое кошмаром. Ее тело было целым: ребра, мускулы, сухожилия, связки – все было на месте и работало, как должно. Никакой безумный монстр не рвался из ее груди, не происходило мерзкого рождения. Рипли судорожно вертела головой, оглядывая комнату. Ничто не таилось на полу, ничто не пряталось за шкафами, выжидая, пока она утратит бдительность. Только бесшумные машины следили за ее состоянием, а удобная кровать исполняла их инструкции. По коже Рипли, несмотря на приятную прохладу, ручьями струился пот.

Рипли все так же прижимала кулак к груди, словно ей необходимо было это постоянное свидетельство того, что тело осталось целым. Засветился установленный над кроватью монитор, и она дернулась. С экрана на Рипли с беспокойством смотрела пожилая женщина – ночной медтех. Участие на ее лице было искренним, а не просто профессиональным.

– Снова дурные сны? Хотите принять снотворное?

Манипулятор с жужжанием завис слева от руки Рипли. Та взглянула на него с неприязнью.

– Нет. Я уже достаточно спала.

– Хорошо. Вам виднее. Если измените решение, просто нажмите кнопку вызова у кровати.

Медтех прервала связь, и экран погас.

Рипли медленно откинулась на поднявшееся изголовье и коснулась одной из множества кнопок, встроенных в тумбочку. И снова экран, который закрывал дальнюю стену, убрался в потолок. Она вновь смотрела наружу. За куском Узловой станции, разукрашенной яркими огнями, виднелась окутанная ночной пеленой Земля. Клочья облаков скрывали булавочные головки далеких огней. Жители городов пребывали в блаженном неведении о жестокости безразличного космоса.

Что-то вспрыгнуло на постель рядом с ней, но на этот раз Рипли не вздрогнула. Это существо было знакомым и настойчивым, и Рипли крепко прижала его к себе, игнорируя обычный протестующий мяв.

– Все хорошо, Джонс. Мы выбрались, мы в безопасности. Прости, что я тебя напугала. Теперь все будет хорошо. Все будет хорошо.

Конечно, будет. Не считая того, что ей придется снова учиться спать.

Через тополиную рощу пробивались лучи света. За деревьями виднелся луг, по зелени которого брызгами раскинулись яркие островки колокольчиков, маргариток и флоксов. У дерева прыгала малиновка, охотясь за насекомыми. Птица не замечала сильного, мускулистого хищника, который не сводил с нее глаз. Малиновка повернулась хвостом, и хищник прыгнул.

Джонс врезался в проекцию птицы. Добыча ему не досталась, а изображение малиновки, даже не дрогнув, продолжило радостно охотиться за нарисованными насекомыми. Тряся головой, кот отошел от стены. Рипли села на скамейку, наблюдая за игрой Джонса.

– Глупый кот. Ты так и не научился распознавать проекции?

Хотя, наверное, не стоило так строго судить Джонса. За последние пятьдесят семь лет качество изображений улучшилось. Все стало лучше за последние пятьдесят семь лет.

За исключением ее самой и Джонса.

Внутренний дворик отгораживали от остальной станции стеклянные двери. Качественная картинка североамериканского смешанного леса оттенялась растениями в горшках и вялой травой под ногами. Проекция выглядела более реальной, чем живые растения, зато последние хотя бы по-настоящему пахли.

Рипли наклонилась к одному из горшков. Земля, влага и растущие штуки.

«О капусте и королях⁴, – мрачно подумала она. – Полная чушь».

Ей хотелось выбраться с Узловой станции. Земля виднелась искусительно близко, и Рипли с нетерпением ждала момента, когда между ней и жуткой пустотой космоса раскинется голубое небо.

Двойные двери разошлись в стороны, пропуская во дворик Картера Бёрка. На миг Рипли увидела в нем мужчину, а не просто функционера Компании. Возможно, это можно было считать признаком возвращения к норме. Правда, ее влечение несколько нивелировал тот факт, что на момент обреченного рейса «Ностромо» до рождения Бёрка оставалось еще два десятилетия. Хотя это не должно было иметь значения. Физически они были примерно одного возраста.

С лица Бёрка не сходила приветливая улыбка.

– Извини. Все утро ношусь, как белка в колесе, только-только вырвался.

Рипли никогда не любила пустых разговоров, а теперь жизнь более чем когда-либо казалась ей слишком ценной, чтобы спускать минуты на бессмысленную болтовню. Почему люди не могут просто сказать, что им нужно, вместо того, чтобы по пять минут плясать вокруг да около?

– Они еще не нашли мою дочь?

Бёрк замялся:

– Ну, я хотел подождать с этим до завершения дознания.

– Я ждала пятьдесят семь лет. У меня закончилось терпение. Подыграй мне.

Бёрк кивнул, положил на скамейку кейс, откинул крышку и начал рыться внутри. Спустя минуту он достал несколько листов тонкого пластика.

– Она?..

Бёрк начал читать:

– Аманда Рипли-Макларен. Полагаю, это фамилия мужа. Шестьдесят шесть лет… на момент смерти. Это случилось два года назад. Здесь полное жизнеописание. Ничего особенного или примечательного. Обычная приятная жизнь, как у большинства людей. Мне очень жаль, – он передал Рипли листы и посмотрел ей в глаза. – Приношу свои соболезнования.

Рипли рассматривала голографическое изображение, встроенное в один из листов. Полная бледная женщина на седьмом десятке могла сойти за чью угодно тетушку. В лице не было ничего узнаваемого, никакого сходства, которое бросалось бы в глаза. Рипли никак не могла соотнести эту пожилую женщину с воспоминанием о маленькой девочке, которую оставила.

– Эми, – прошептала она.

Пока Рипли, не отрываясь, смотрела на голограмму, Бёрк, в руках у которого оставалось еще несколько листков, молча читал.

– Рак. Хм. Люди так и не смогли одолеть все его разновидности. Тело кремировали. Прах погребен в хранилище Вестлейк, Литл Шут, Висконсин. Детей не было.

Рипли смотрела за плечо Бёрка, на проекцию леса, но видела не его, а незримый пейзаж прошлого.

– Я обещала, что вернусь домой к ее дню рождения. К одиннадцатилетию. Эту дату я точно пропустила, – она снова посмотрела на голограмму. – Что ж, к тому времени она уже научилась ни на грамм не верить моим обещаниям. По крайней мере, тем, которые зависели от расписания полетов.

Бёрк кивнул, пытаясь придать лицу сочувствующее выражение. Это давалось ему нелегко даже при нормальных обстоятельствах, не говоря уже об этом утре. По крайней мере, ему хватило такта промолчать вместо того, чтобы пробормотать какую-нибудь вежливую бессмыслицу.

– Знаешь, всегда кажется, что сумеешь как-то загладить вину, – Рипли сделала глубокий вздох. – Но теперь у меня этого не получится. Никогда.

И тогда, с большим запозданием, она заплакала. Опоздав на пятьдесят семь лет. Рипли сидела на скамейке и тихо всхлипывала. Слово «одиночество» только что обрело новую грань.

Наконец Бёрк успокаивающе похлопал ее по плечу. Такое проявление эмоций причиняло ему неловкость, и он изо всех сил старался этого не показать.

– Слушания начнутся в девять тридцать. Тебе не стоит опаздывать. Это создаст дурное впечатление.

Рипли кивнула и встала.

– Джонс. Джонси, иди сюда.

Кот с мяуканьем подошел к ней и позволил взять себя на руки. Рипли неловко вытерла глаза.

– Мне нужно переодеться. Это быстро.

Она потерлась носом о кошачью спину. Джонс перенес этот возмутительный поступок без единого звука.

– Хочешь, провожу до комнаты?

– Конечно. Почему бы и нет?

Бёрк двинулся к коридору, и двери разошлись в стороны, выпуская их из садика.

– Ты знаешь, кот – это нечто вроде особой привилегии. Домашние животные на Узловую не допускаются.

– Джонс – не домашнее животное, – Рипли почесала кота за ушами. – Он – выживший.

Как Рипли и обещала, она управилась быстро. Оставалось еще полно времени. Бёрк предпочел дожидаться ее у дверей, занявшись собственными отчетами, и перемена оказалась поразительной. Не было больше ни бледной восковой кожи, ни горького выражение лица, походка обрела уверенность.

«Решимость, – гадал Бёрк, пока они шли к главному коридору, – или просто умелый макияж?»

Оба молчали, пока не подошли к подуровню, на котором находился зал заседаний. Наконец Бёрк заговорил:

– Что ты им скажешь?

– А что тут еще говорить, кроме того, что уже сказано? Ты читал мои показания. Они полные и точные. Никаких приукрашиваний – в них не было нужды.

– Послушай, я тебе верю, но там собрались тяжеловесы. И все они будут искать дыры в твоем рассказе. Там будут федералы, Межзвездная торговая комиссия, колониальная администрация, ребята из страховой…

– Я поняла.

– Просто расскажи им, что случилось. Главное – сохраняй спокойствие и не поддавайся эмоциям.

«Конечно, – подумала Рипли. – Все мои друзья, товарищи по команде и родственники мертвы, я потеряла пятьдесят семь лет жизни во сне. Сохранять спокойствие и не поддаваться эмоциям. Само собой».

Несмотря на твердое намерение последовать этому совету, к полудню Рипли никак нельзя было назвать спокойной и собранной. Повторы одних и тех же вопросов, все те же идиотские обсуждения предоставленных ею фактов, обстоятельное изучение мелких деталей при игнорировании главного – все вместе это злило Рипли и приводило в отчаяние.

Пока она отвечала суровым членам комиссии, большой экран за ее спиной показывал фотографии и досье. Рипли была рада, что этого не видит: там мелькали лица команды «Ностромо». Паркер с идиотской ухмылкой на лице. Спокойный и скучающий Бретт. Там были лица и Кейна, и Ламберт. Предатель Эш, чье бездушное лицо оживляла фальшивая запрограммированная благонамеренность. Даллас…

Даллас. Лучше оставить фотографию за спиной, как и воспоминания. Наконец она не выдержала.

– У вас что, уши забиты? Мы сидим тут три часа. Сколько раз мне еще пересказывать одно и то же? Если вы думаете, что на суахили прозвучит лучше, достаньте мне переводчика, и будет вам суахили. Я бы рассказала по-японски, но практики давно не было. И терпения у меня тоже больше нет. Сколько вашему коллективному разуму нужно времени, чтобы принять решение?