Kitobni o'qish: «Вечные узы»

Посвящается

прадедушке

Шогенову Хамзету Яхьяевичу

дедушкам

Шогенову Малилю Хамзетовичу

Афаунову Мазану Исмеловичу

бабушке

Афауновой Куржан Лукмановне

Часть 1

Забрезжил рассвет. Темное покрывало небесной глади, усыпанное россыпью звезд, уступало права предрассветным часам. Из мглы рождалось утро, принося с собой запахи весны. Гегемонию звонкой предрассветной тишины нарушали сельские петухи. Их голоса без приглашения влетали в окна жителей селения Каменномостское. Казалось, что они будят по утрам солнце. И вслед за пробуждением небесного светила начинала бурлить и жизнь сельских жителей, полная забот от рассвета до заката.

В ранний час хлопочут женщины. Они доят коров, делают сыр из молока утренней дойки, пекут хлеб для многодетной семьи. Тот, кто не ел домашний хлеб, запекаемый матерями и бабушками, кажется, и не знал вкуса лета и счастливого детства.

Молодая красивая женщина Женя переступила порог дома после утренней дойки, неся в руках парное молоко. Скоро ее семья начнет подготовку к приезду гостей 9 мая, чтобы вместе со всей страной праздновать пятнадцатилетие Великой Победы.

Отцы и матери, мужья и жены, сыны и дочери, братья и сестры, дети великой страны СССР в едином порыве в 1941 году встали на защиту своей Родины. Около семидесяти тысяч человек из Кабардино-Балкарской автономной советской социалистической республики ушли на фронт, более ста ее уроженцев приняли первый бой против фашистских захватчиков в Брестской крепости¹. Из жителей республики были сформированы 175-я, 337-я стрелковые, 115-я Кабардино-Балкарская кавалерийская дивизии. Промышленность и сельскохозяйственные предприятия, оздоровительные и иные учреждения направили все свои силы на борьбу с врагом. Жители республики разместили у себя тысячи эвакуированных. Когда германские войска начали наступление на Северный Кавказ в августе 1942 года, была проведена сложнейшая операция по эвакуации через горные перевалы на высоте 3375 метров 1500 человек, 70 тысяч голов скота, промышленного оборудования 15 предприятий. В годы оккупации с августа 1942 по январь 1943 года партизанские отряды изматывали и громили противника в тылу. Более сорока тысяч сынов и дочерей КБАССР не вернулись к своим родным с фронта, из восемьсот человек из селения Каменномостского, ушедших на войну, вернулось менее половины.

Счастливое семейство Шогеновых каждый год отмечает возвращение единственного сына Малиля с победой. Полгода с апреля по сентябрь 1942 года он был курсантом 83 стрелкового полка в с. Учебное Прохладненского района республики. По окончании учебы Малиль был направлен в 1142 стрелковый полк командиром стрелкового отделения в Крым. Будучи в разведке в Мелитопольской области на Украине в октябре 1943 года получил тяжелое ранение в живот, потерял сознание. Товарищи посчитали его убитым. Промозглой осенью тело Малиля припорошили листвой, ветками, рано выпавшим снегом, чтобы фашисты не смогли его увидеть. После возвращения с задания его товарищи обратились к командиру с просьбой разрешить им пойти за телом погибшего друга, чтобы перезахоронить. Командир-осетин дал свое согласие. И каково же было удивление солдат, когда они расчистили «могилу» и оказалось, что Малиль жив, но тяжело ранен! Его отнесли в медсанчасть и срочно прооперировали.

После ранения продолжил громить фашистов стрелком в танке. В сентябре 1944 года снова на Украине, но у города Станислав, танк Малиля подбили. Он получил тяжелое ранение в голову, был весь в крови, саже и без сознания. Его опять приняли за погибшего. Малиля вытащили из танка и положили с телами погибших солдат для захоронения в братской могиле. Но один из санитаров заметил, что Малиль едва заметно пошевелил пальцем руки. Он вновь оказался на операционном столе. После этого ранения Малиль долго восстанавливался.

Из госпиталя получил направление на обучение в танковое училище, стал командиром среднего танка 26-го танкового полка. В августе 1945 года танки полка грузили на железнодорожные составы, чтобы направить на войну с Японией, но Квантунская армия капитулировала и окончилась Вторая мировая война. После Победы Малиля направили в Псков, где он обучал молодых танкистов.

Он был в числе тех советских солдат, с которыми встречался маршал Ворошилов. За проявленное мужество получил боевые награды, в том числе «За отвагу», «За боевые заслуги», орденом Отечественной войны II степени. Малиль дважды был похоронен и дважды вернулся с того света².

Домочадцы не устают слушать рассказ его отца Хамзета о том, как он провожал сына в июле 1942 на фронт, как узнал Малиля в шеренгах многочисленных солдат в одинаковой форме и пилотках, находясь на расстоянии около ста метров, и как в фигуре одинокого путника, направляющегося в сторону с. Каменномостское, узнал сына, возвращающегося домой после демобилизации в 1946 году. Другой легендой семьи является рассказ Хамзета о том, как цыганка, глядя в тревожные глаза отца, провожающего сына на фронт, сказала, что его сын обязательно вернется с войны, и это предсказание он хранил в сердце³.

Помнят и то, как в годы оккупации селения Каменномостское семья Хамзета укрывала в своем доме двух красноармейцев и о том, как его сестра Фатима спасла их и всю семью от неминуемого расстрела.

Летней ночью 1942 года в дом Хамзета постучались. Открыв дверь, он увидел двух красноармейцев. Это были наши солдаты, отставшие от советских частей, отступавших на Северный Кавказ. Солдат приняли, обогрели, переодели в одежду ушедшего на фронт сына и спрятали у себя. Они оказались земляками-кабардинцами. Вскоре Каменномостское заняли немецкие и румынские войска. Однажды, никому ничего не сказав, красноармейцы покинули приютившую их семью. Они решили пробираться то ли к своей родне, то ли к партизанам. Солдаты перелезли через забор в конце сада и отправились в путь. Но им не удалось уйти далеко, в конце села их обнаружил и задержал немецко-румынский патруль. По их требованию ребята направились в дом, откуда держали путь.

Вскоре патрульные, сопровождаемые злобным лаем собаки, оказались во дворе Шогеновых. В этот момент главы семейства Хамзета не было дома, а члены семьи, состоящие из женщин и детей, вышли из дома на шум. Немецкий офицер орал и жестикулировал, указывая на пойманных ребят. Тетя Фатима не растерялась и быстро сообразила что надо делать. Она уверенно направилась к красноармейцам, движением руки отстранила немецкого офицера, дернула солдатиков к себе и прижала к бедрам. Парни, словно маленькие испуганные мальчики, прижались к ней, обхватили словно родную мать. Не дав фашистам опомниться, не дожидаясь, когда патрульные начнут задавать вопросы, тетя Фатима стала жестикулировать, рыдать и причитать: «Это мои дети, мои, не отдам!» Резким движением она прилюдно разорвала свою кофточку и обнажила грудь. Поддерживая ладонями и указывая ею на солдатиков, продолжала причитать: «Это мои дети! Это мои сыновья! Это моя кровинушка! Это я взрастила их!» Хотя патрульные не знали кабардинского языка, но ее жесты они поняли и ушли восвояси, уверенные, что только родная мать может так отчаянно и самоотверженно защищать своих сыновей⁴.

Племянник Хамзета, сын его брата Ибрагима Абдулкерим⁵ с первых дней ушёл на фронт добровольцем, составе 115 кавалерийской дивизии громил врага. После ранения был демобилизован. Фронтовик стал тружеником тыла, с земляками восстановили и запустили сармаковский маслосырзавод.

Жена Абдулкерима Кудас, вместе с матерями, женами, дочерьми и сестрами защитников Родины ковала победу в тылу. Семнадцатилетняя девушка трудилась в маслосырзаводе в высокогорном урочище Екипцоко. Труженицы спускали с горных пастбищ приготовленные сыры и отправляли продукцию на фронт, после войны восстанавливали производство, продолжили выпуск продукции.

Ветошь или кусок веревки скручивали, пропитывали маслом и делали фитили для ламп. При таком скудном освещении доили коров, делали масло, сыр, сметану. Женщины косили траву и заготавливали сено, сеяли и убирали урожай. В зимнюю стужу топорами прорубали лёд на реке, грузили глыбы на телеги и везли домой. Когда нужно было место для хранения продуктов, складывали куски льда и строили ледник, а если нужна была чистая питьевая вода, то растапливали лед.

Помимо этого у Кудас было особое задание. Девушка часто до конца войны проделывала долгий и трудный пеший путь из Каменномостского в Пятигорск, относя в районный центр данные со сводками. Она шла по так называемой змеиной дороге («блэ гъуэгу»), которая проходила по холмам и полям протяженностью около 40 километров в одну сторону.

Рассказы о вкладе родственников в Великую Победу Шогеновы хранят и передают из поколения в поколение.

***

На Кавказе многодетные семьи – частое явление. Не стала исключением и семья Хамзета, у которого три дочери и сын. Семьи Малиля и Лялюси живут в Каменномостском, дочь Чазибан замужем в соседнем Сармаково. Только вот Фуся с семьей живет далеко – в Черкесске. Все дети и внуки, дальние и близкие родственники, соседи, друзья и коллеги собираются каждый год 9 мая в доме дедушки Хамзета и бабушки Куци.

Накануне праздника 9 Мая у главы семейства Хамзета ответственное задание: проверить уроки и занять детей, чтобы они не мешали взрослым, занятым подготовкой приема гостей.

– Дети, как учеба в школе? Весна и первые теплые денечки – не повод увиливать от домашнего задания. Какими отметками порадуете? – обратился он к внукам.

– Пятерками и четверками порадуем!

– Хорошо вам, вы в школу ходите, учитесь. Я бы хоть сейчас за парту сел, уж больно люблю учиться. А хотите, расскажу, как я грамоте выучился? Я ведь до революции родился. В нашем селе жил когда-то писарь, только он один грамоту знал. Он писал односельчанам письма или бумаги казенные. За это ему платили деньги. Однажды я его попросил: «Дружище, я тебе денег дам сколько хочешь или живность какую отдам. Не пожалею. Научи грамоте. Уж больно интересно». Писарь мне отказал, сказал, мол, «без куска хлеба оставишь меня». Говорил я ему, что на его работу не зарюсь, да и не к лицу мне и не надо мне письма строчить, у меня и без этого дел хватает. Писарь мне отказал, не захотел обучить. А я не сдался!

– Дедушка, а что ты сделал?

– Я взял денежные купюры, разложил их на столе. Понял, что нужно сопоставлять звуки и буквы. Слово «рубль» выписал и запомнил, что звук «р» пишется так-то, звук «у» пишется так-то, звук «б» пишется так-то и так разобрал алфавит, букварь приобрел и так сам все выучил.

Дети были в восторге от сообразительности дедушки.

– Вы сделали домашние задания? – обратился он к внукам.

Дети ответили утвердительно, только старшему внуку оставалось выучить отрывок из произведения «Слово о полку Игореве».

– Азреталий, а ты знаешь, что там говорится об адыгском князе Ридаде?

– Об адыгском князе Ридаде? – переспросил он удивленно. – Нет, не знаю.

– Мне мой отец Яхья рассказывал, а ему его отец Увжуко, а тому его отец Пшунетл, что в далекой древности нас называли касогами⁶ и зихами⁷.

– Дада, но мы же адыги, – удивился Мухамед.

– Внучек, это мы сами себя адыгами называем. В те стародавние времена нас так называли другие народы. А все потому, что наш адыгский язык, наши звуки гортанные на «неадыгское ухо» трудно ложатся. Народы, нас окружавшие, слышат наши слова и интерпретируют по-своему. Наверняка, наши предки говорили: «Дэ ды адыгэ, дэ ды «къуэшэгъу», а слышали нас как касог.

– И что же значит «къуэшэгъу», дада? – спросил Замир.

– Братья-адыги, объединенные клятвой, или братский союз⁸.

– А зихи как понять?

– Тут тоже такая же языковая сложность. Зих – человек. Вот, скажем мы слово «человек» – «ц1ыху», а не адыг, которому эти все звуки сложно расслышать и повторить, облегчая себе задачу, произносит «зих».

– А как же слово «черкес»?

– Одни говорят, что нас черкесами в пятнадцатом веке татары назвали, что на их тюркском наречии означает «пресекающий путь», так как пресекали татарским войскам неоднократно дорогу. Но наш адыгский просветитель Шора Ногмов говорит, что, несмотря на то, что это слово производят кто от персидского, кто от татарского, нас древние греки называли керкетами⁹.

История адыгского народа началась тысячи лет тому назад¹⁰. Одним из предводителей адыгского народа был князь Ридада¹¹. У него были братья Темрюк, Тамбий, Кабард, Шогеныпш. Некоторое время братья Кабард и Шогеныпш жили у села Альтуд, но потом поменяли свое место жительства – перебрались в Дыгулыбгуей. Позже у них родились сыновья Дыгулубгу, Азамат, Шужей, Лашин. Потомки Кабарда и Шогеныпша позже разъехались по таким землям, как Нартан, Дыгулыбгуей, Альтуд, Лачинкай. У Шогеныпша родился сын Болотоко, который со временем перебрался в Крым¹².

– Дада, но как связаны Ридада и «Слова о полку Игореве»? – вернулся к своему домашнему заданию Азреталий.

– Сбегай за книгой, а я потом расскажу.

Вскоре внук вернулся с учебником и стал читать отрывок.

Пристало ли нам, братья,

начать старыми словами

печальные повести о походе Игоревом,

Игоря Святославича?

Пусть начнется же песнь эта

по былям нашего времени,

а не по замышлению Бояна.

Ибо Боян вещий,

если хотел кому песнь воспеть,

то растекался мыслию по древу,

серым волком по земле,

сизым орлом под облаками.

Вспоминал он, как говорил,

первых времен усобицы.

Тогда напускал десять соколов

на стаю лебедей,

и какую лебедь настигали –

та первой и пела песнь

старому Ярославу,

храброму Мстиславу,

что зарезал Редедю

пред полками касожскими…

– Дада, Ределю убили? – спросила расстроенная Фатима.

– Да, внученька. По сказанию из адыгской летописи, Ридада не пожалел свою жизнь за адыгский народ.

Хамзет провел мозолистыми руками по седым усам и начал повествование.

– Скоро будет тысяча лет, как это случилось. Народная память через сказания¹³ сохранила память о нем. У медали две стороны, и у этой истории две версии. По одной, адыги отправились¹⁴ на Тамтаракай, как называли те земли адыги, по другой тмутараканский¹⁵ князь Мстислав пришел к касогам, когда Ридада был князем. Ридада вышел навстречу к нему со своим войском. Оглядел адыгский рыцарь свои и вражеский войска. Людей было видимо-невидимо. Обводя взглядом своих воинов, князь думал об их семьях, детях, большом горе, что придет на адыгскую землю, если их отцы, мужья и братья погибнут. Ридада слыл самым сильным воином среди адыгов. Он принял решение самому выйти на поле и одной борцовской схваткой решить исход битвы¹⁶. Отправил к Мстиславу переговорщиков Лаурсена¹⁷ и Кербека¹⁸. Ридада предложил тмутараканскому князю прислать достойного воина для поединка. Мстислав не стал никого искать, принял вызов Редеди. С этой вестью гонцы вернулись к Ридаде. Адыгский князь вскочил на коня и в сопровождении боевых друзей Лаурсена, Кербека и сына Сантемира направился к месту схватки. Мстислав тоже выехал навстречу с Севастием и Ростиславом.

Две группы всадников встретились и посмотрели друг другу в глаза.

«Нам незачем губить свою дружину, единоборством, честной схваткой без оружия решим исход сражения, – сказал Ридада. – Если ты одолеешь меня, все мое станет твоим – дружина, семья, земля; если я одолею тебя, то все твое возьму себе».

Ридада спешился, снял свой меч, клинки, ножи и протянул их Кербеку. Мстислав спешился вслед за ним, снял свое оружие и протянул Севастию.

Солнце было в зените, когда богатыри сошлись в схватке. Войска стояли молча и смотрели на противоборство своих вождей. Лишь пение птиц и шум воды слышались в округе. Поединок продолжалась долго, и два борца никак не могли одолеть друг друга.

«Тмутараканский князь, дай мне слово, – обратился Ридада к Мстиславу, – если ты одолеешь меня, не тронешь мой народ, нога твоя не коснется земли моей, ни один всадник не сделает и шаг в сторону моего войска, не прольется ни одна капля крови моего народа, не тронешь ты семьи моей!»

«Даю тебе слово, князь!» – ответил Мстислав.

Схватка все не завершалась. Вдруг Ридада споткнулся. Он потерял равновесие на долю секунды. Этим мгновением воспользовался Мстислав, он вонзил нож в могучую грудь адыгского князя. Мстислав, нарушив уговор, спрятал в голенище нож.

Ослабевшим голосом Ридада обратился к Мстиславу:

«Во имя Всевышнего, прошу тебя, ты слово дал… Не трогай мой народ и землю мою… И тогда крикну я, что победил ты меня».

Со слезами на глазах сын положил свою голову на грудь отцу.

«Сантемир, сынок, не забывай меня никогда! Глаза не видят, когда сердце слепо… Крепись… Я сделал все, что мог. Я постарался сохранить жизни тысяч людей и их свободу. Брату своему Тамирбеку всю правду расскажи. С умом оберегайте Родину, как и подобает адыгскому мужчине. О матери позаботьтесь».

И встал Мстислав на колени перед Ридадой…

«Я сожалею… Гордый адыг, ты слышишь меня? Я не трону твой народ, слово данное сдержу. Сыновей твоих выращу как своих».

Из последних сил встал на ноги Ридада. Сын помог ему подняться. Окинул взором друзей, войско, небо.

«Он победил!» – крикнул им и рухнул на землю, в последний раз вдохнув глубоко воздух¹⁹.

После той схватки у адыгского народа появились мудрые пословицы:

Умереть достойно – это удел мужественных (или герой умирает однажды, трус – сто раз)²⁰.

Честь дороже жизни²¹.

Трусы к победам не идут²².

Биться до конца, жизнь отдать, но сохранить честь²³.

Врага пожалеть – самому быть раненым²⁴.

Сердце не почует – глаз не увидит²⁵.

Умному и намека достаточно²⁶.

Не бей первым, если драка неизбежна – отвечай как следует²⁷.

– Дада, такая грустная история!

– Да, встречаются в жизни коварные и благородные поступки, – отозвался Хамзет.

– Дада, а Шогеныпш, он наш родственник? – спросила внучка Фатима.

– Нет, он нам не родственник. У нас другие корни. Много сотен лет тому назад жил такой греческий император и звали его Юстиниан, правил он в Византийской империи. Его у нас звали Юстином или Юстуком. Воинственные адыги помогли Юстиниану одолеть его врагов – племена готов. После той победы император начал прилагать усилия, чтобы наши праотцы в веру его христианскую перешли. Адыги предложение приняли. Вот тогда из Византийской империи стали на Кавказ священников и епископов отправлять. Священников называли на русский манер «шогень»²⁸ или «шеуджэн»²⁹ на адыгский, а епископов – шехник. Один шогень-шеуджэн оказался в Осетии, через некоторое время он перебрался в Черкесию. И было у него четыре сына. Сказывали, что три сына были очень высокого роста. А четвертый сын был немножко ниже своих братьев, за что его и прозвали «маленький шогень». Три сына стали Шогеновыми, а четвертый сын – Шогенцуковым³⁰.

Маленький первоклассник Замир подошел к дедушке со словами: «Дедушка, а я не знаю, что такое христианин. Я еще маленький. Меня только в октябрята приняли».

Хамзет посмеялся от души, погладил внука по голове и ответил:

– Дети мои, в жизни люди – октябрята, пионеры, комсомольцы, врачи, учителя, шахтеры. Но перед Богом все мы, адыги – мусульмане.

– А я знаю, дедушка, что это значит, – сказал Азреталий. Повернувшись к братьям, сказал: – Дедушка пять раз в день моет руки, лицо, голову, ноги, расстилает коврик и молится.

Часть 2

Сейчас я вам поведаю другую историю. Она о том, как однажды адыг-христианин мусульманином стал. Случилось это давным-давно, но не в тридевятом царстве, тридесятом государстве, а на полуострове Крым. В те далекие времена там жили и правили греки и генуэзцы. Одна половина была греческой³¹, вторая половина генуэзской³². Но между ними оставался спорный участок земли, над которой они не могли поделить власть. Чтобы уладить эти споры, они пригласили третью силу – адыгов³³. Им доверили управление и защиту этой земли. На территории Крыма стали появляться не только военные всадники, но и адыгские аулы, общины. Адыги стали родниться как с генуэзцами, так и с греками. И однажды племянник главного князя Мануил Гаврас женился на дочери адыгского князя Керти-Бея Хатуко по имени Анна Черкешенка. У них родился сын Александр³⁴, который стал правителем княжества Феодоро из династии Гаврасов.

Через две недели после того, как Александр взошел на престол (31 мая 1475 г.), нагрянул к нему огромный турецкий флот³⁵.

У последнего князя княжества Феодоро был двоюродный брат – черкес по имени Амурбий³⁶, сын князя Болотоко. Братья были внешне похожи друг на друга. Александр отправил к брату гонца с просьбой о помощи. На подмогу приехали адыгские витязи во главе с Амурбием в шлемах и панцирях³⁷.

По крепости палили из пушек беспощадно, защитники выдержали семь штурмов. Не помогала артиллерия туркам. Осада продолжалась полгода. И понял турецкий паша, что без хитрости ему не победить. Он решил создать видимость, будто снимает осаду города. Он отвел главную часть войска, а для осады оставил меньшую. Ахмед-паша ходил с грустным и понурым видом, будто расстроен тем, что вынужден отступить, потому что не может взять крепость. Оборонявшиеся в крепости, увидев, что осталось мало турок, решили выйти за крепостные стены. Турки сделали вид, что испугались и побежали, вовлекая в ловушку бежавших за ними защитников города. Но в этот момент появилось все османское войско, собравшееся в один мощный кулак. Защитникам отрезали пути к отступлению к стенам города Мангупа. Вскоре турки ворвались в город.

Видя, что дело плохо, Амурбий предложил Александру через тайный лаз вывести женщин, детей и стариков из крепости.

– Нет, Амурбий, я не уйду из крепости! И не проси! – ответил он брату.

– Ты должен! Я выдам себя за тебя и продолжу битву, чтобы дать вам возможность как можно дальше уйти.

– Нет!

– Подумай о несчастных женщинах и детях! Ты их князь! Позаботься о них! У нас остается очень мало времени и провизии! – настаивал Амурбий.

– Сейчас надо на городские стены. Об этом не может быть и речи, – ответил Александр и ушел.

Тем временем Амурбий отправился в укрытие, где прятали женщин и детей, и сказал им готовиться к тому, что ночью их выведут из крепости.

Наступила ночь. Александр был ранен.

– Вот видишь, ты не помощник нам теперь. Возьми верных людей и уходи. Женщины и дети уже готовы.

Братья посмотрели друг другу в глаза и крепко обнялись, понимая, что, может быть, видятся в последний раз³⁸.

Амурбию принесли одежду брата, он спешно переоделся.

Вдвоем они направились к секретному выходу, где ждали женщины и дети. Как же присутствовавшие были удивлены, когда они увидели, что два Александра направляются к ним. Они знали, что Амурбий и Александр похожи друг на друга, но Амурбий всегда ходил в черкеске³⁹ и поэтому люди не путали их. Но теперь они увидели двух братьев в одинаковой одежде и отличить их было трудно.

Александр выбрал нескольких воинов, чтобы они сопровождали стариков, женщин и детей. Все прощались без слов, крепко обнимая друг друга. В тишине крымской ночи группа вошла в секретный лаз…

Еще неделю шли бои. Амурбий надеялся, что группа ушла далеко, и они скоро будут в безопасности.

Турецкая артиллерия пробила брешь в стене города, и янычары ворвались в город Мангуп. Амурбий стоял на крепостной стене, когда прилетело ядро. Взрывной волной его сбросило со стены. Будучи без сознания, он попал в плен. Турецкий Гедык-Ахмет-паша принял его за князя Феодоро Александра и отправил к турецкому султану как пленника.

Амурбия и оставшихся в живых защитников крепости повели к кораблям. Воинов определили к гребцам на галерах. Амурбий попытался сбежать. Его поймали, связали руки, закрыли в трюме корабля и приставили охрану. Огромный турецкий флот отчалил от берегов Таврики.

Амурбий много лет жил в княжестве Феодоро, дружил с греками, венецианцами, крымскими татарами, поэтому знал несколько языков. Ему не составило труда разговорить своего охранника-венецианца. От него узнал, что три года тому назад венецианский корабль был атакован в водах Средиземного моря, и мужччина оказался в плену у турков. Охранник принял ислам, женился и остался жить в Османской империи.

Под надзором венецианца Амурбию предстояло провести время в душной каморке до того, когда корабль причалит к стамбульскому берегу. Ночью под храп венецианца узник вспоминал своих родителей.

Отец часто любил повторять фразу: «Сегодня сделал доброе дело, значит – прожил день не зря», а Амурбий считал: «Я узнал что-то новое и мой день прожит не зря». У отца не только сердце было добрым, даже руки были добрыми! Они не были похожи на мозолистые руки труженика или покрытые шрамами руки воина. У отца были особые руки, сильные и одновременно источавшие добро. Амурбий лежал и думал что, наверное, Всевышний выбирал пророков из таких людей, как его отец. Матушка была под стать отцу – добрейшей души человек с красивым голосом. Когда она укладывала спать братьев или сестру, напевала разные песенки. Заслышав пение матушки, прохожие останавливались и продолжали свой путь только тогда, когда она заканчивала пение.

Амурбию было двадцать два года, и в будущее он смотрел с тревогой. Может, через два дня его уже не будет в живых, а может, сохранят жизнь, но он уже не будет свободным человеком. К своему огромному стыду лишь в ночной духоте арестантского трюма Амурбий, сын князя Болотоко, впервые задумался о рабстве. Еще вчера он был вольным, мечтал о славе, но скоро из пленника может стать рабом, которого как вещь могут продать, покалечить или даже убить. Только тогда, когда потерял свободу, задумался о великой беде и несправедливости в мире, каким является рабство! Удивительно, что человек, считавший себя венцом божественного творения, додумался до такой мерзости, как рабство, думал он. Человеческая жизнь ничего не стоит и не значит, как песчинка в пустыне. И эту песчинку никому не жаль…

«Не буду отчаиваться! Я сбегу! Обязательно сбегу и вернусь домой! Чтобы сбежать, нужны будут силы. Я должен заснуть», – думал молодой черкес.

В эту душную летнюю ночь он представил, что положил свою голову на колени матушки, как она гладит его, как набирает в ладонь холодную воду и освежает его лицо. Казалось, что он ощутил освежающую прохладу на измученном лице, и Амурбий заснул под шум волн.

В Стамбул корабли вошли торжественно. За ними наблюдал падишах. Везде развевались османские флаги. Впереди торжественной процессии волочили перевернутые кресты, иконы и флаги павшего княжества Феодоро, обозначая османскую победу. Днём палили из пушек, а ночью устроили торжества с фейерверками, обозначая победу.

Защитников крепости Мангуп бросили в тюрьму. Темница оказалась такой ужасной, что каюта в душном трюме корабля показалась Амурбию царской палатой. Через несколько дней султан прислал за ним людей. Амурбий обрадовался. Он понял, что его двоюродный брат Александр с группой женщин, детей и стариков спаслись! Он не сомневался, что если бы их поймали, то в Стамбуле стало об этом известно и султан бы его к себе не вызвал. Амурбий пошел с сопровождающими на встречу к османскому падишаху.

Он шел по узким улочкам города, который некогда назывался Константинополь… Вдыхал ароматы цветов, смотрел на зеленые кроны деревьев и думал, что больше их не увидит, как не увидит солнце и голубое небо.

Окружающие на него смотрели с любопытством и сочувствием. Многие их тех, кто на него глядел, сами когда-то были свободными людьми, но их государства пали под натиском османского ятагана. Осиротевшие мальчики из покоренных стран стали грозными воинами-янычарами; девушки пополнили османский гарем. Амурбий шел с гордо поднятой головой в своем мятом одеянии, весь в пыли и крови. «Жаль, что я не в моей черкеске», – думал он, ощущая дискомфорт в непривычной одежде брата.

Скоро он предстал перед Мехмедом-Фатихом II – завоевателем Константинополя. Падишаху было всего 33 года, многие государства Европы лежали у его ног. Чувство всесилия и могущества его слегка опьяняло. Султан начал строительство дворцового комплекса Топкапы.

Пройдя многочисленные залы, охранников, дворцовые двери, распахнулись последние, и Амурбий в сопровождении янычар предстал перед властелином.

«Не склоню колени», – не успел подумать Амурбий, как янычары заломили ему руки и опустили на колени перед султаном.

– Мне рассказали, что ты храбро сражался, – сказал он.

Переводчик перевел.

Амурбий молчал.

– Если бы я оказался твоим пленником, то ты бы, князь, меня казнил. Я же предлагаю тебе стать моим вассалом, как крымские ханы. Но чтобы стать вассалом, ты должен принять ислам⁴⁰. Мне нужны верноподданные, но в подданство без единой веры я не верю. Если ты согласен, то обретешь свободу и родину, – ему перевели слова падишаха.

Черкесский витязь понимал турецкую речь, но продолжал хранить молчание. Он думал над услышанным: «Меня похвалил и если приму его условия, то освободит… Но что я знаю об этой религии? Только то, что муэдзин пел с минарета, оповещая о наступлении времени намаза, призывая людей в мечеть. Еще давно, в детстве, я видел сны, где звучал певучий голос муэдзина». Он просыпался и в ночной тишине все продолжал слышать странную песню, звенящую только в его ухе. Вспомнил это песнопение, когда оказался в Стамбуле пленником. Он тогда понял, что Всевышнему было угодно, чтобы он оказался в Стамбуле, но очень надеялся, что ему так же угодно вернуть его к своим родным. «Приму мусульманство и тогда не останусь ли вечным турецким пленником, как тот венецианец, сопровождавший меня? Тогда я точно никогда не смогу увидеть и обнять матушку, отца и своих родных…»

В нем проснулось упрямство и на татарском ответил султану:

– Я не предам христианскую религию. С ней родился и с ней умру.

– А ты хитер! Оказывается, ты мой язык знаешь?! Молодец! Тогда в придачу я тебя еще и женю! Сам красавицу выберу!

– Нет… – ответил Амурбий.

– Ты спешишь умереть? Хорошо. Сейчас тебе организуем похороны, – с усмешкой произнес султан и небрежно махнул кистью руки, давая знак, чтобы Амурбия вывели. Тотчас он позвал к себе помощника и дал указания.

Янычары подняли Амурбия с колен, вывели из покоев султана, и группа направилась к выходу. Его вели, заломив руки, но он не чувствовал ни боли, ни неудобства. Он думал о родителях, которых более не увидит никогда… «И почему же я такой упрямый? Вот она – моя глупая гордыня!» – ругал сам себя. Шел и полагал, что выведут из дворца и где-нибудь сразу отрубят голову. Боковым зрением узнал дорогу. «Значит, казнь будет в тюрьме», – решил он.

Его довели до тюрьмы, но повели не в камеру… У арестанта учащалось сердцебиение. Вскоре показалось и маленькое пространство, где приводили в исполнение смертный приговор … Стояла плаха…

«Если бы не знал что это такое, то плаху принял бы за пенек», – подумал приговоренный. Ему казалось, что сердце бьется не только в грудной клетке, оно вырвалось из груди и стучало в ушах.