Kitobni o'qish: «Игра Анук»

Shrift:

Akram El-Bahay

Anouks Spiel

* * *

Глава 1. Бессердечное желание

В канун дня рождения Анук пахло корицей. Точнее, коричными булочками-улитками. Этот запах для почти тринадцатилетней девочки был накрепко связан с атмосферой особенного дня – так же, как свечки, пирог и подарки. Почему-то именно в этом году сердце стучало сильнее обычного. Анук вроде бы уже не ребёнок, а чувствовала себя в этот благоухающий корицей день так, будто ей всего пять. Она знала заранее, какие подарки получит завтра (новенький смартфон и наушники), а всё-таки хотелось тайны, загадки, как если бы ей было неведомо, что там такое завтра будет лежать в её нарядных пакетах. Она уже как наяву слышала шуршание подарочной бумаги, вот она уже разрывает упаковку, а мама просит поберечь бумагу, её ведь можно использовать снова…

День в школе прошёл своим чередом, и даже математика пятым и шестым уроками не могла испортить радостного предвкушения праздника. Всё было просто превосходно. Апрель, солнце, синее небо – такое яркое, что глазам больно. В воздухе – весна, и настроение у Анук было такое же тёплое и радужное. Подходя к дому, она думала о том, какое же заветное желание загадать в день рождения.

Заветное желание было даже важнее коричного аромата. Анук каждый год в день рождения загадывала его. Это было самое тайное и искреннее, сокровенное желание, которое ни в какой пакетик не завернёшь, никакой ленточкой не завяжешь. С тех пор как Анук научилась писать, она записывала то, что загадала. Иные желания казались ей самой глупенькими, и она, конечно, никому никогда о них не рассказывала, даже маме с папой. Но без заветного желания день рождения – не праздник. Анук верила в волшебную силу этих желаний: они обязательно когда-нибудь да сбывались. Поэтому их надо загадывать по-настоящему, продуманно и от всего сердца. Тогда точно сбудутся. Пока ужасно хотелось пони, но ещё есть время перезагадать. В прошлом году они ведь действительно полетели все вместе – Анук и родители – в отпуск. После бесконечных поездок по побережью Северного моря Анук мечтала, наконец, куда-нибудь полететь. Года два это и было её заветным желанием – увидеть облака сверху. И вот они полетели в Америку.

Сбылось не только это. Дом с садом, винтовой лестницей и дорожкой, обсаженной кустами шиповника, Анук загадала ещё в восемь лет и нацарапала кривеньким детским почерком совершенно осознанно. Что бы такое загадать на этот раз?

Она открыла входную дверь и принюхалась. В доме витал аромат корвапуусти – финских коричных булочек-улиток! Анук знала рецепт наизусть, как и её мама. Шум на кухне как раз говорил о том, что мама пекла коричные улитки. И тут… дом с винтовой лестницей и большим садом наполнил детский крик. Радостное предвкушение Анук треснуло, как зеркало, упавшее на пол. Девочка поглядела наверх, на второй этаж.

Послышались шаги. Папа, который сегодня работал дома, уже спешил из кабинета.

– Я к ней поднимусь! – крикнул он. А затем взглянул вниз и увидел Анук: – О, привет, почти-именинница! – запыхавшись, произнёс он и помчался в спальню. – Майя проснулась!

Анук прошла в прихожую, закрыла за собой дверь и поставила школьный ранец под вешалкой. Майя. Младшая сестра. Уже шесть месяцев Анук делила с ней дом, время и внимание родителей. Из-за Майи пока нет смысла загадывать никаких новых путешествий на самолёте: стоило только посмотреть на папин весьма похудевший банковский счёт. Из-за Майи совершенно изменилась вся жизнь их семьи, некогда маленькой и тихой, а теперь вот…

Ну, есть, конечно, один плюс: мама всё время дома. И будет дома ещё по крайней мере год. Да и Майя… она миленькая… Чаще всего. И этого не отнимешь. И пахнет почти так же сладко, как коричные булочки. И на руках её таскать… здорово. Вот только почти всё то время, что родители и родня прежде проводили с Анук, теперь вдруг стали уделять Майе. Всем надо непременно эту Майю увидеть. Каждый ей что-нибудь должен принести. Все радуются, что бы Майя ни сделала. Все млеют от её гуления, как будто никогда не видали улыбки. Анук это страшно раздражало. Тогда она пугалась самой себя. А иногда (очень редко) Анук мечтала (вот как раз сейчас), как бы было здорово, если бы она опять могла остаться с родителями одна. Хотя бы на один день. Как раньше.

Анук тут же отогнала эту мысль и отправилась на кухню, где мама как раз растапливала шоколад для любимого пирога старшей дочери. Анук уселась на стул и, умело балансируя на задних ножках, рассказала, как прошёл её день. А стоило матери отвернуться, тайком съела улитку с корицей. Потом поужинали всей семьёй (Анук подумала, что ужин мог бы быть и пороскошней). И стали ждать.

Вечер тянулся бесконечно. Анук родилась ровно в ноль часов и одну минуту. Было бы здорово родиться в немного более удобное время. Или наоборот, в совсем неудачный час – и тогда праздник начинался бы уже заранее и к положенному времени был в разгаре. А в случае Анук главное было – не уснуть. Она уже около часа лежала у себя в кровати и, видимо, успела задремать, когда услышала тихие голоса родителей.

– Давай её укроем. День рождения отметим утром, – произнесла мама.

На Анук навалилась свинцовая усталость, ей совсем не хотелось просыпаться. Но она решила не поддаваться, слова «день рождения» действовали как стакан лимонада с сахаром, да что там – как целых два.

– Я не сплю, – сказала она, но зевнула и сама над собой засмеялась.

Папа поставил на пол поднос с шоколадным пирогом. На нём горели тринадцать свечей. А рядом папа положил маленький свёрток. Остальные подарки будут с утра, да ещё и родственники принесут. Но этот свёрток Анук могла распаковать уже сейчас. Это тоже была традиция. Как и коричные булочки-улитки.

– Ещё пятнадцать секунд, – напомнила мама, взглянув на наручные часы.

«Господи, – подумала Анук, – наручные часы, кто сегодня ещё их носит?»

– Десять, – считала мама, не отрываясь от циферблата.

Анук вздохнула. Свечки мерцали. Пирог благоухал. Что ещё надо для счастья? Ну, хорошо, разве что вот этот свёрточек в подарочной упаковке.

– Ещё пять секунд, – объявила мама.

Родители стали считать оставшиеся секунды, как перед стартом ракеты:

– Три! Два!

Сердце Анук стучало в такт.

– Один!

Детский крик.

Майя.

Мама вздохнула и виновато улыбнулась:

– С днём рождения! – Она крепко поцеловала Анук в лоб и побежала в спальню.

– Твоя сестра тоже тебя поздравляет, – безуспешно попытался пошутить папа.

Анук молча кивнула и вздохнула. Почему Майя решила заорать именно сейчас? Родители и так всё время скачут вокруг неё, но сейчас-то – время Анук! Как раньше. Как же это бесит! Всё только для этой Майи! Но сегодня не её день рождения! Неужели надо всё испортить? Это несправедливо!

– С днём рождения! – продолжал папа. – Вот, это тебе!

Анук опять вздохнула и стала развязывать ленту на свёртке.

Папа засмеялся: он знал, о чём Анук сейчас подумала.

– Не рви бумагу, она ещё может пригодиться!

Обычно это говорила мама.

Анук криво улыбнулась. Что же ей подарили? Книжку? С пёстрой обложкой, яркой, изящно украшенной. Анук полистала. Страницы были пусты.

– Для особенных мыслей и возвышенных фраз, – объяснил отец.

Дневник, записная книжка для собственных мыслей. Неплохо! Эти страницы прямо-таки ждали, чтобы на них что-нибудь написали. Для Анук это пара пустяков. Не считая чтения, её любимое занятие – писать истории. Выдумывать и записывать сказки. Иногда эти сказки умещались в одну фразу или заканчивались, не успев начаться. Но обычно Анук доводила свои истории до конца (правда, конечно, никому никогда не показывала). Анук записывала все свои идеи. На чём угодно: на клейких стикерах, на почтовых конвертах, на кассовых чеках – неважно. И хранила их в обувной коробке. Но такая книжечка – лучше. Куда лучше.

– Спасибо, – поблагодарила Анук, стараясь не зевнуть.

Снова накатила усталость. Очень быстро. Папа отрезал два куска пирога и один протянул имениннице. Анук засыпала на ходу и с трудом могла жевать. Мама безуспешно пыталась успокоить Майю.

– Ну, тогда доброй ночи, спи сладко до утра, – пожелал папа, когда оба доели свои куски, – завтра у тебя насыщенный день, подросток ты наш.

Подросток. Кто только употребляет это слово? Только те, кто ещё носит наручные часы.

– Ну вот, теперь я ещё и подросток, – объявила Анук и задула свечки.

Папа ушёл, Анук почистила зубы, Майя утихла. Именинница лежала в кровати и слушала своё сердце. Так что же загадать? Чего ей хочется больше всего? Что не завернуть ни в какую подарочную бумагу? И тут она совершенно чётко увидела, что ей больше всего нужно, чего она больше всего ждёт.

– Мои родители, – шепнула Анук и сама устыдилась своих мыслей, но тут же снова разозлилась на Майю и уже громче и увереннее повторила: – Хочу назад моих родителей!

Снаружи громыхнуло. Странно. За весь день на небе – ни облачка. И дождя вроде нет. Только раскат грома.

А теперь – заветное желание.

Анук села за стол и раскрыла свой новый дневник. Карандашом вывела своё желание, ясное и чёткое, как раскат грома, прямо на первой странице:

Желаю, чтобы родители принадлежали только мне одной, а не Майе!

Тишина. А потом снова так громыхнуло, будто мир раскололся на две половинки.

Анук вздрогнула. Пока она писала желание, она злилась на Майю. Но как только поставила точку, ярость утихла, как гаснет огонь, и ничего от неё не осталось. Кроме угрызений совести. Нет, дурное желание. Страшное желание, пусть и искреннее. Бессердечное, хоть и от сердца. Она быстро стёрла слова ластиком и снова улеглась в кровать. Она придумает новое заветное желание. Потом.

Странно, думала Анук, засыпая под уютным одеялом, гром больше не гремит. Кончился. Тишина, как будто мир застыл в ожидании. Девочка погружалась в сон.

А между тем в доме с винтовой лестницей и большим садом уже действовало её желание, набирало чудовищную силу. Бессердечное, хоть и загаданное от всего сердца.

Силу и власть, которые всё переменят.

Глава 2. Пан

Утро дня рождения выдалось… идеальным. Анук не поняла, от чего она проснулась. Внизу слышались голоса и хлопанье дверей. В воздухе было разлито праздничное настроение. Именинница нежилась в кровати, когда в её комнату заглянула мама. Анук вспомнила события минувшей ночи и насторожилась: каждую минуту крик сестрёнки снова мог всё испортить.

Анук прислушалась. Папа, видимо, накрывал стол к завтраку и только что принёс из пекарни свежие булочки. Тихо звякала посуда, отец ругал сам себя за неловкость – кажется, уронил чашку. Майи слышно не было. Молодец, Майя, так держать! У Анук было такое праздничное настроение, что никакая Майя не могла её сейчас рассердить. В целом не так уж и плохо иметь младшую сестру. Анук уже более или менее привыкла. Наверное.

В дверях улыбалась мама. День рождения начался. Наконец-то!

Только когда Анук задула свечки на пироге, распаковала подарки (обещанный смартфон и наушники) и села завтракать, она заметила: что-то здесь не так. В саду радостно светило солнце, лучи чертили на столе весёлые узоры. Анук, как всегда, сидела напротив мамы, отец – во главе стола. Но не было ни манежа, в который родители часто сажали Майю, ни детского стульчика.

– Где она? – спросила Анук, намазывая булочку сыром с паприкой.

– Кто? – спросила мама и с упрёком покосилась на отца с его телефоном: гаджеты за столом не приветствовались.

– Как кто? Майя, – ответила Анук, отхлёбывая какао.

– Майя? – Мама нахмурилась и забрала у папы телефон, а тот при этом выглядел как школьник, застуканный за списыванием.

– Ваша дочь! Вы что? – удивилась Анук.

Что за чушь! Родители не выспались и плохо соображают?

– Я думала, нашу дочь зовут Анук, – заметил папа, наливая себе кофе. – Или мы сегодня играем в такую игру: всех зовём другими именами? Не слишком ли ты взрослая для такой игры, подросточек наш?

Папа засмеялся и погладил дочь по длинным каштановым волосам.

Ну что за юмор! Анук собиралась было уже заявить, что её несколько коробит от таких шуточек, но подумала и решила, что Майя, вероятно, ещё спит, а родители решили целиком посвятить это утро ей, имениннице. Как раньше. Это даже мило, спасибо им! Как будто они почувствовали её бессердечное заветное желание, загаданное вчера ночью… Да оно у Анук на лбу было написано. И тогда она решила подыграть. Ведь это значит, что её желание хоть как-то, но сбылось. Пусть даже девочке было стыдно за те ужасные слова, что она написала в новый красивый дневник.

Завтрак закончился. Анук покормила кролика и занялась своим новым смартфоном. Она не успела обзвонить и половины подруг, как раздался звонок в дверь. Гости! Анук отложила телефон, её позвали вниз. В прихожей уже слышны громкие голоса бабушки и деда, они всегда приходят первыми. Раньше оба работали учителями, а сейчас были на пенсии, но по-прежнему оставались энергичными и активными. У бабушки такие же веснушки, как и у мамы, как и у самой Анук…

Дедушка и бабушка вручали внучке подарок, когда в дверь позвонили друзья из Финляндии, те самые, от которых мама много лет назад узнала рецепт коричных булочек. Прихожая и гостиная наполнились шумом и весельем, как магазин перед Рождеством… Одним словом, волшебно! Именно такого праздника Анук и желала всем сердцем. Семья собралась ради неё. Как здорово снова оказаться в центре всеобщего внимания! Все говорили только с ней и слушали её одну.

Но ближе к вечеру, когда уже стало смеркаться и гости прощались и расходились, у Анук снова появилось странное ощущение – что-то не так. Майю было не видно и не слышно целый день.

На вопрос о младшей сестре мама нахмурилась:

– Опять это имя. Кто это? Твоя подруга? Если тебе хотелось пригласить сегодня кого-нибудь, что же ты молчала? Надо было сказать.

Она загрузила посуду в посудомоечную машину и ушла в коридор проводить бабушку и дедушку, так что растерянная Анук не успела вымолвить в ответ ни слова. В воздухе ещё пахло корицей, но уже совсем слабенько. А девочка вдруг встревожилась, как никогда прежде. Что за комедию разыгрывают её родители? Пора бы уже прекратить.

Анук отправилась наверх проведать Майю. Странно всё это. Именинница подошла к родительской спальне. Ещё вчера ей так хотелось, чтобы родители принадлежали лишь ей одной, а теперь она уже соскучилась по младшей сестрёнке. Вот что значит дурацкий розыгрыш!

Анук отворила дверь и остолбенела. Не может быть!

Спустя несколько минут девочка сидела на кровати в своей комнате и пыталась понять, что же это она такое сейчас увидела. Вернее, чего не увидела. В спальне родителей не было ни малейшего намёка на младенца. Ни кроватки. Ни пачки подгузников. Ни-че-го. Пусто. Анук сжала руку в кулак и укусила кулак зубами. Нет, так не бывает, это какой-то бред.

«Желаю, чтобы родители принадлежали только мне одной, а не Майе». Заветное желание – оно сбылось! Как такое может быть? Анук вскочила, как ужаленная, и заметалась по комнате. Куда делась сестрёнка? Её давно пора кормить! А мама за весь день ни разу не поднялась в спальню. И никто не спросил о Майе. И почему нет кроватки? Анук кинулась к столу. Дневник лежал на прежнем месте, раскрытый на первой странице. Стёртые слова ещё можно было прочитать. Они были совсем бледными, но исчезать упорно отказывались.

Желаю, чтобы родители принадлежали только мне одной, а не Майе!

Анук принялась снова тереть ластиком, но слова не пропадали. Как будто бумага их запомнила. «Так тебе и надо, – пронеслось у Анук в голове, – получай! Загадала избавиться от сестры – пожалуйста!» Но так не бывает! Майя взяла и просто… исчезла.

Анук была в отчаянии. Сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди – от страха за сестру и от угрызений совести одновременно. Она бы никогда не подумала, что будет так тосковать по Майе. Да что там! Сходить с ума от страха за эту мелкую мучительницу! Как же, оказывается, Анук любила свою сестрёнку! И сама не знала, что так сильно. Просто было очень обидно, что родители больше не проводят время со старшей дочерью, а только и делают, что носятся с младшей. Ревность, жгучая ревность – всё она виновата. Что теперь делать? Рассказать всё родителям? Нет. Они даже не помнят, что у них была ещё одна дочь. Всем прочим родственникам и друзьям и подавно нет смысла рассказывать. Полиция? Анук потянулась за телефоном, но передумала. И что она скажет полиции? Моей сестры больше не существует? За такое, чего доброго, потащат к психиатру. Но надо же что-то делать! Есть, правда, одна дурацкая идея, совершенно безумная, но ничего лучшего, при всём желании, в голову не приходило.

Анук схватила дневник и открыла страницу со своим страшным заветным желанием. Вот карандаш. Надо просто загадать новое желание! Другое, чтобы отменить предыдущее!

За окном снова громыхнуло, хотя на небе не было ни облачка. «Погода сошла с ума», – подумала Анук и закрыла глаза. Прислушалась к себе. Заветные желания должны быть искренними. От самого сердца. И она вывела дрожащей рукой то, чего сейчас отчаянно желало её сердце:

Желаю, чтобы Майя вернулась!

Анук намеренно посильнее нажимала на карандаш, чтобы слова вдавились в бумагу и перекрыли те, первые, недостертые. Когда она поставила точку, снова зарокотал гром, заставив девочку вздрогнуть. И через секунду раздался звонок в дверь.

От испуга Анук выронила карандаш. И бросилась вниз. «Это просто совпадение», – уговаривала она себя, а сама с такой скоростью неслась по винтовой лестнице, что даже голова закружилась. Майя и ходить-то ещё не умеет, как она может нажать на звонок? Анук распахнула дверь и с разочарованием узнала почтальона. Удивительно, что он пришёл так поздно вечером, но Анук приняла посылку и закрыла за почтальоном дверь. Родители были в кухне и из-за гудения посудомойки, видимо, не слышали звонка. Что это за коробка? Ещё один подарок?

Разочарованная, Анук скользнула в свою комнату, бросила коробку на кровать и улеглась рядом.

Чтобы отвлечься от горьких мыслей, девочка принялась распаковывать посылку. Внутри была ещё одна коробка, завёрнутая в подарочную бумагу. Под обёрткой оказалась старая настольная игра. Довольно потрёпанного вида. Как будто в неё играли несколько поколений. Кто такое дарит? Никакой открытки, ни карточки, ни обратного адреса…

Разноцветная картонная коробка, в которой лежала игра, радовала глаз. Здесь был и изумрудно-зелёный (любимый цвет Анук), и карминно-красный (тоже красиво), и бирюзовый (и это красиво), и песочно-жёлтый (как её любимая курточка). Посередине – изящная пронзительно-золотая надпись:

ИГРА АНУК

Это что, шутка такая? Кто-то сделал игру специально для неё? Но она уже переросла настольные игры. Анук открыла коробку. И правда – затёртая, захватанная настольная игра. Родители любят играть в такие дождливыми воскресными вечерами. Игровое поле – из четырёх частей тех же цветов, что и коробка. Зелёный – джунгли, бирюзовый – море с островами, красный – огнедышащие вулканы, жёлтый – пустыня. Деревянные фигурки для игры, совсем как живые, только миниатюрные: обезьяна, верблюд, змея, некто с острыми ушами, великан, рыцарь в полном вооружении. И ещё Анук нашла в коробке кубик для ходов с символами игровых полей. И с лицом обезьяны. И ещё там лежало поле, похожее на арену, вроде тех, что были в Древнем Риме. Анук взвесила кубик на ладони. На несколько минут игра действительно отвлекла её от мыслей о сестре. Но вот девочка снова с отчаянием вспомнила о Майе. Виновата. И беспомощна. В бессильной ярости! Анук со злостью швырнула кубик прочь – будто он был в чём-то виновен. Кубик стукнулся о дверь комнаты, отлетел и упал вверх той стороной, на которой была изображена обезьяна.

И снова прогремел гром.

Девочке показалось, что весь мир замер, будто его заморозили. За окном птица застыла в полёте. Но это ещё что. Посреди комнаты вдруг возникло некое существо… просто из ниоткуда. Только что не было – и вдруг появилось. Перед Анук стояла… обезьяна и чесала в затылке. Если точнее, шимпанзе. Полная копия деревянной фигурки, только в тёмном костюме, такой папа надевает на совещания. Да ещё с сигарой в зубах, которую шимпанзе с удовольствием потягивал. Зверь оглядел комнату.

– Ты кто? – с трудом вымолвила Анук.

Онемеешь тут, когда посреди твоей комнаты из воздуха является шимпанзе в костюме. И есть ли смысл спрашивать, обезьяна же всё равно не ответит.

– И тебе доброго дня, – вдруг выдал гость. – До чего же невежливо меня порой встречают. – Он вздохнул. – Впрочем, чего и следовало ожидать. Я всего лишь шимпанзе. А где это я оказался?

– В моей комнате, – выдохнула Анук, слишком потрясённая, чтобы удивляться ещё и тому, что нежданный гость, против всяких правил, умеет говорить.

– А тебя как зовут? – продолжал свой допрос зверь, чётко выговаривая каждый слог, как если бы Анук туго соображала.

– Анук, – выдохнула девочка.

«Я говорю с обезьяной, ну всё, приехали!»

– Ну, так бы сразу и сказала, – отвечал шимпанзе.

Он выпрямился, откашлялся и довольно хриплым голосом, но всё же весьма торжественно объявил:

– Моё имя Пан.

И застыл в ожидании. Никакой реакции не последовало, и шимпанзе нервно пожевал сигару и уточнил:

– Ты же не глухая?

Анук замотала головой и выдавила из себя:

– Пан? Или Пэн? Как Питер Пэн?

Она с радостью спросила бы что-нибудь поумнее, но вид шимпанзе с сигарой посреди комнаты как-то сбивал с толку.

– Питер Пэн? – Шимпанзе выдохнул облако дыма в виде огнедышащего дракона. – Кто такой Питер Пэн? Твой друг?

Анук не успела ответить, а шимпанзе заговорил снова:

– Нет, я просто Пан. Я почти такой же, как ты, мы с тобой одного биологического вида!

Он уставился на Анук, рассчитывая на согласие. Но она только глядела на него, выпучив глаза. Тогда шимпанзе покачал головой и продолжал:

– Я Пан. Гоминид. Это научное название шимпанзе. Ты тоже шимпанзе, строго говоря. С точки зрения генетики. Только без меха.

И он снова покачал головой: неужели Анук этого не знает?!

Генетика? Гоминид… что это? Анук казалось, она сошла с ума. Или видит сон. Может быть, с надеждой подумала она, весь сегодняшний день мне лишь приснился?

Но шимпанзе никуда не исчезал и даже начал немного злиться. Нет, не сон, похоже, всё правда.

– Я не болтать сюда пришёл, – нетерпеливо напомнил гость. – Говори, какое желание ты хочешь отменить.

Желание? Откуда обезьяна знает о желании? Необъяснимо.

– Я хотела, чтобы мои родители были только моими, – прошелестела Анук.

– И в чём проблема? – Пан поглядел на дневник на столе, как будто мог в него заглянуть, и продолжил: – Младшие в семье иногда раздражают. И даже часто. Да что там, всегда. Тебе без неё лучше. Пусть родители будут только твоими? Солидное желание.

– Жестокое! – возразила Анук.

– Зато честное, – не согласился шимпанзе. – И зачем только вы, люди, всегда притворяетесь? Это так фальшиво. Вот я всегда говорю: будь собой. Тёмная сторона есть у всех, даже у самых милых. Обычно вы её скрываете или вообще не желаете замечать. Но она всё равно время от времени проступает.

Анук провела по животу: где же в её душе эта тёмная сторона?

– Получается, во мне есть капелька шимпанзе?

– Нет, – Пан скроил презрительную гримасу, – это в тебе говорит человек.

– Но как так может быть? Желание просто взяло и сбылось! Я записала его на ночь, а утром сестра исчезла, – тихо произнесла Анук. Её душили отчаяние и раскаяние.

– А! – кивнул шимпанзе. – Совесть мучает. А ты как думала?

И Пан зашагал по комнате, как учитель, который что-то объясняет.

– Удивляешься, что желание взяло да сбылось? Ну, деточка, чего же ты хотела? Это же заветное желание. Иначе я бы сюда не явился. А заветные желания исполняются, если они от всего сердца и загаданы всерьёз. Рано или поздно, но обязательно исполняются. В твоём случае – слишком скоро, да?

Пан грубовато загоготал, но Анук его никак не поддержала, и он продолжал:

– Как сестру-то зовут? – Он поглядел на страницу со страшным заветным желанием и прищурился.

Неужели разобрал?

– Майо?

– Майя, – поправила Анук и решительно забрала у нахальной обезьяны дневник.

Он, конечно, на вид не опасен, просто очень уж чудной.

– Что, растерялась, деточка? – Шимпанзе выпустил в сторону Анук колечки сигарного дыма.

– Не могли бы вы тут не курить? Это детская… подростковая… моя комната! И да, растерялась. И ничего не понимаю.

Анук с трудом сдерживала слёзы. Но унять дрожь в голосе не могла.

– Чувствуешь себя виноватой. Придумала другое заветное желание. Чтобы отменить первое. Светлое начало борется с тёмным.

Пан убрал сигару в карман костюма, где она продолжала дымить.

– Откуда вы знаете о заветном желании?

Шимпанзе снова грубо хохотнул и почесал мохнатый подбородок:

– Можешь обращаться ко мне на «ты». Не думаешь же, будто первая загадываешь заветные желания в день своего рождения? Их загадывают с тех пор, как дни рождения существуют. Как минимум с тех времён, когда древние египтяне праздновали дни рождения своих фараонов. Желаю такую пирамиду, чтобы все дивились моему величию! – Пан закатил глаза. – А тому, кто захочет отменить своё заветное желание, кто всем сердцем о нём сожалеет, присылают игру. Кто поумнее, тот об этом знает. Но ты, видно, не в курсе.

Анук отрицательно покачала головой.

– Инструкцию прочитала? – Пан кивнул на крышку коробки, в которой хранилась игра.

Анук взяла крышку в руки и заметила на внутренней стороне крошечные буквы. Нет, прочитать их она ещё не успела.

– Ну, отлично! Куда меня опять отправил этот Законодатель? – Шимпанзе с упрёком поглядел на девочку. – Ладно, объясняю. Было у тебя заветное желание. О-го-го какое желание, если оно так быстро исполнилось. – Пан повёл носом: – Пирог, коричные булочки… У тебя сегодня день рождения?

Анук кивнула.

– И Майо сегодня пропала?

Анук снова кивнула. Она так была расстроена, что даже не стала поправлять Пана.

– Сколько тебе исполнилось?

Анук сглотнула. При чём тут её возраст?

– Тринадцать, – прошелестела она. Вдруг этот факт что-то исправит.

Но Пан в испуге только шлёпнул себя своей волосатой лапой по губам:

– Тринадцать! Вот чёрт! Паршиво! Правда паршиво!

– Почему? – вскрикнула Анук и сама закрыла рот рукой.

Тихо! Что она скажет родителям, если они прибегут на шум?

– Тринадцать, значит, – встревоженно повторил Пан. – Это плохо, потому что на тринадцатый день рождения желание сильнее всего. Потому что этот день рождения – особенный. В тринадцать лет ты больше не ребёнок. С этого дня ты несёшь ответственность за всё, что делаешь. Желание, которое ты хочешь отменить, могущественно. Тяжело тебе придётся. Тебе предстоит сложная игра, чтобы обменять это заветное желание на другое. Если справишься, вернёшь Майо. Не сдюжишь – проиграешь, и тогда Майо пропадёт навсегда. Понимаешь?

Анук кивнула, хотя вообще-то ничего не понимала.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Я много чего знаю. – Шимпанзе постучал себя тёмным пальцем по волосатому лбу. – Ну, говори, сколько игровых полей тебе досталось? Два, я надеюсь, не больше?

Он покосился на коробку.

Анук в ответ показала четыре пальца.

– Четыре? Ой, чёрт! Сурово! Тебе придётся выполнить четыре задания. Первый раз у меня такое. Ну да ладно. В каждом игровом поле тебя ожидает одно задание. Будешь играть против того, кого именуют Тёмным Принцем, тот ещё гад, поверь мне, уж я-то знаю. Я давно тут служу. Теперь ведь уже перевалило за 1980 год, да?

– Уже за 2020, – отвечала Анук неуверенно.

И что всё это значит?

– Ёлки-палки! – присвистнул Пан, и настроение у него стало ещё сквернее, если это вообще возможно. – Ну, тебе всё равно придётся победить Тёмного Принца. И в каждом из четырёх полей найдётся что-нибудь, что тебе, в конце концов, поможет. В финале, так сказать. На арене. Тогда ты выступишь против Тёмного Принца в решающем поединке, после того как вы в течение игры подсоберёте кое-какие артефакты. Ну, там оружие и всё такое. Там есть кое-что весьма ценное, что делает игрока почти непобедимым. Остальное так, мусор, и говорить не стоит. Последний бой будет детской забавой, если до того сделать всё как надо.

Он засмеялся. И снова заговорил серьёзно, Анук же только в растерянности хлопала глазами.

– Играть тяжело, если ты глуп. Пока всё понятно? Вопросы?

Девочка понемногу стала приходить в себя.

– Но я же совсем не знаю, что я должна делать, – произнесла она, надеясь, что он не услышит отчаяния в её голосе.

– Для этого тут есть я, – покровительственно напомнил Пан и разложил на кровати игровую доску. – Четыре поля, – пробурчал он, – что-то будет.

Он вздохнул.

– Ты только не паникуй. Я лучший проводник, какого можно только пожелать. Тёмный Принц никогда ещё меня не обыгрывал. Так что расслабься. Хочешь вернуть Майо – придётся играть. А со мной ты не проиграешь. Ещё вопросы?

Их миллион!

– А кто решает, что я должна играть? Откуда взялась игра? Кто мне её послал? И где сейчас Майя?

Пан хмыкнул:

– Разве её зовут не Майо? Многовато вопросов. А нам пора начинать. Майо… то есть Майя, здесь. – Шимпанзе указал в самый центр игрового поля, и Анук с изумлением разглядела в точке, где сходились все поля, изображение своей сестры, нарисованное тёмным карандашом. Изображение было довольно расплывчатым, как будто подстёршимся за время существования игры.

Пан взял кубик и вложил его в ладонь Анук:

– Остальное выясним по ходу игры.

– А где я играю? – спросила девочка. – Здесь?

Допустим, хотя это совершенный бред, её сестра исчезла по желанию Анук и теперь её надо вернуть, сыграв в какую-то игру. Может быть, и курящий шимпанзе посреди комнаты – это ещё ничего. Но вот что она скажет родителям, если они вдруг войдут к ней в комнату и…

– Время остановили специально для нас, – сообщил Пан, прочитав, очевидно, её мысли и указывая на птиц, в полёте застывших за окном. – Никто не войдёт, пока тебя не будет.

– Почему не будет? – недоверчиво переспросила Анук.

Разве им надо куда-то уйти с игрой?

– Потому что ты будешь в игре, – ответил Пан и расставил фигуры: остроухое существо он поставил в лес, великана – в горы, змею – в море, а верблюда – в пустыню. Свою фигурку и фигурку рыцаря шимпанзе поставил на край поля.

– Тебя не хватает, – брякнул обезьян и указал на фигуры.

Анук уставилась на него. И поняла. Есть такой фильм, там дети попадают внутрь игры. Но здесь…

– Мне надо туда?

Пан опять закатил глаза.

– Вот вы, люди, постоянно твердите, что вы – венец творения, а сами тупы, как пробки! Разумеется, тебе надо туда! Майо-то там! И я там. И Тёмный Принц там. И игра называется «Игра Анук». Поняла? – Он с упрёком посмотрел на девочку.