Kitobni o'qish: «Лук для дочери маркграфа»

Глава 1

За те немногие годы, что Такко и Верен нанимались охранять торговые обозы, они видели множество городов. Города различались очертаниями башен и шпилей, боем часов, говором и монетой, а ещё запахами. На Рассольном Мысу стоял рыбный дух и дым от солеварен. В Яблочном Затоне всё было пропитано пьянящей остротой сидра, а близ Чернолесья пахло тяжело и страшно: там подмыло береговое кладбище, и друзья поспешили убраться из этого зловещего места, едва получив деньги.

Городу Эсхену полагалось пахнуть чинно: кашей с салом, жареной капустой или мясной похлёбкой. Но нынче не миновало и месяца с Середины лета, и в каждом дворе сушили, варили, перетирали с мёдом ягоды. Их манящий, сладкий запах ощущался ещё за городскими стенами. Он кружил голову и поневоле напоминал, что молодые воины провели в дороге две недели, сговорчивых девчонок не видели и того дольше и что старшему из них – всего-то восемнадцать.

***

– Отдохнём пару дней, – заявил Такко, забросив дорожный мешок в угол и развалившись на лежанке. Комната на эсхенском постоялом дворе оказалась чистой, хоть и темноватой, купец рассчитался почти без обмана – чего ещё было желать?

– Отдохнём, куда деваться, – согласился Верен. Он прошёлся по комнате, будто ожидая засады, выглянул в окно и наконец со вздохом уселся на шаткий табурет. – Я расспросил внизу – в ближайшие дни никто ничего не повезёт. Вот как чуял недоброе от того купца! Как бы не застрять нам здесь…

– Да ну, яблоки уже убирают. Значит, кто-нибудь да поедет. Прогуляемся, а?

Верен проворчал, что зря взял в напарники неугомонного мальчишку, но ему самому явно хотелось поглядеть город. Вскоре они шли по узким улочкам, частью мощёным, частью плотно утоптанным. Прошагав две недели за обозом, было особенно приятно шататься без всякой цели, разглядывать дома и посмеиваться над деловито снующими прохожими. Все были заняты, все, кроме них.

– О, маркграфский дом, – заявил Такко, указывая на большой каменный особняк с гербом.

– С чего ты взял, что не бургомистра? – спросил Верен.

Такко собирался ответить, что прочёл на воротах, но поскользнулся на выброшенных в проулок отбросах, чудом удержал равновесие и первым расхохотался над своей неуклюжестью.

– Не пил вроде с утра, – бросил Верен. – Пошли-ка отсюда.

– А занятно… – Такко задержал взгляд на окнах особняка, на одном из которых ветер шевельнул занавеску. – Не маловат ли город для маркграфской столицы?

Не сговариваясь, они оглянулись на реку в конце улицы, за которой темнел лес, а над ним высилась башня. Эсхенский замок был старым – настолько, что зарос густым ельником, а дорогу к нему, верно, заплёл колючий шиповник, как в сказке о спящей принцессе.

– И на башенных часах две стрелки, а не одна, как положено, – нахмурился Верен. – Не наше это дело, мал город или велик. Идём.

Улица вывела на рыночную площадь. Верен загляделся на ножи в оружейной лавке и заспорил с торговцем. Такко едва увёл друга, пока защищать качество товара не явился сам мастер. Они обошли весь рынок, пробуя всё съедобное и торгуясь без цели. День был в разгаре, в жарком воздухе стоял густой запах ягод, и заглушить его не могла даже вонь с мясных и рыбных рядов.

– А это неплохо придумано, – Верен указал на приспособление у городского колодца. Хитрая система зубчатых колёс поднимала ведро в два раза больше обычного, и очередь двигалась быстро.

– Вот ещё смотри, – Такко загляделся на похожее устройство на фасаде купеческого дома, явно облегчавшее подъем на чердак товаров и припасов. – Да они здесь не напрягаются!

Диковинные механизмы, две стрелки на башенных часах… Такко крутил головой и подмечал всё больше удивительного: подъёмные устройства имелись почти во всех лавках, а из стен сараев и конюшен торчали непонятные рычаги.

– Та ещё дыра, – вынес решение Верен. – Надеюсь, хотя бы ужин будет достойный. Сегодня обещали похлёбку и жареную рыбу.

– Возвращайся без меня, – предложил Такко. – Я ещё погуляю.

На самом краю главной площади притулилась пекарня. Её легко было найти и без деревянного кренделя на вывеске, по одному запаху. Такко зашёл поглядеть, что можно захватить на ужин, если на постоялом дворе подадут совсем никудышную стряпню.

Девчонки за прилавком стояли красивые – статные, румяные, как яблоки, с венцами светлых кос под игриво сдвинутыми назад чепцами. Ясное дело, у каждой отбоя нет от ухажёров, да и женихи наверняка имелись. Поболтав с красотками, Такко собирался взять хлеба и уйти, как в глубине за прилавком отворилась неприметная дверь и вышла ещё девица – в душистом облаке горячего мёда, пряностей и свежевыпеченного теста.

Сначала Такко увидел её руки, державшие высокую корзину: мягкие, белые, с пухлыми, как у ребёнка, пальцами и очаровательными ямочками над округлыми локтями. Девица принялась выкладывать на прилавок свежую сдобу и выглянула из-за корзины – невысокая, кругленькая, под чистым фартуком и простым платьем угадывались крепкий стан и пышная грудь. Из-под наспех надетого чепца выбивались серовато-русые волосы, на курносом носу рассыпались мелкие веснушки. Девица взглянула подчёркнуто равнодушно, вздёрнула подбородок, и Такко мгновенно сообразил – не избалована ухаживаниями и не откажет даже ему, чужаку.

Он проводил её взглядом, и красавицы за прилавком прыснули:

– Никак приглянулась тебе наша Кайса?

Значит, её зовут Кайса. Имя простое и незатейливое, как хлеб, который она печёт.

Звякнул колокольчик, и в лавку ввалились сразу несколько покупателей. Такко подмигнул девчонкам, вышел, обогнул пекарню и зашёл с чёрного входа.

Здесь стоял нестерпимый жар от печи, а сладкий и густой дух мало что с ног не валил. Огромный дубовый стол был заставлен мисками и чашами с всевозможными начинками, в корзинках млели и таяли от жара свежие ягоды. Среди этого великолепия Такко не сразу заметил Кайсу. Она скинула фартук и нарядный чепец, оставшись в тонком нижнем платье, и завязывала за спиной тесёмки рабочего передника. Увидев Такко, дёрнула щекой с белым мазком муки и процедила:

– Вход в лавку с другой стороны.

– Я там был, – улыбнулся Такко, – только девицы за прилавком не такие красивые, как ты.

Кайса взглянула раздражённо и недоверчиво:

– Смеяться надо мной вздумал? Иди-ка отсюда, пока за ухват не взялась!

– Вовсе нет. – Такко ногой подвинул табурет, стоявший у стены, и уселся. – Ты правда очень красивая. У тебя глаза, как небо перед грозой, как оружейная сталь. А руки белы, как ледники на горных вершинах. Готов спорить, что таких искусных рук во всём городе не найдётся. Тем двоим за прилавком и простого каравая не испечь, а ты вон какую красоту творишь.

– Хлеба не получишь, – нахмурилась Кайса. – Здесь не подают. Иди у ратуши проси.

– Не надо мне хлеба, – рассмеялся Такко и хлопнул по кошелю, где звенело полученное от купца серебро. Мелкое, но Кайса этого не знала. – Могу сам угощать. Только на тебя поглядел и забыл, что не обедал.

– Ну хватит! – рассердилась Кайса. – Я хозяйку зову.

Она и вправду направилась к двери, ведущей в глубину дома. Такко задержался на пороге:

– До завтра, красавица.

Кайса крикнула ему вслед что-то о кипятке, которым привечают незваных гостей. Такко не обернулся.

***

– Работы нет, – сообщил за ужином Верен, успевший потолковать с местными. – Я тебе больше скажу: говорят, они тут до Черничного дня не ездят на чужие ярмарки. Вся торговля – внутри города!

– До Чернички три недели, – прикинул Такко. – Неужто правда никто не поедет? Может, просто цену сбивают?

– Может, и так. Только мне сразу не понравилось, как легко тот купец согласился нас взять. Как знал, что отсюда не выбраться. Эх, и отчего я про этот клятый Эсхен загодя не расспросил!

– За три недели мы с тобой проживём всё до медяка, – задумался Такко. – А не дёрнуть ли нам ещё куда?

– Менять дыру на дыру? – фыркнул Верен. – Я больших городов ближе Нижнего Предела не знаю. А без лошадей туда те же три недели идти…

– Если только в дороге к кому прибиться… – Такко замолчал на полуслове. Мало кто рискнёт связаться в дороге с двумя вооружёнными парнями. Кто разберёт, охранники или разбойники.

– Подождём с неделю, – заключил Верен. – Думаю, кто-нибудь да поедет. Купцы чтят закон, пока серебро не зазвенит.

Назавтра Такко снова явился к Кайсе с мешочком орехов и застал её с напарницей – смешливой и разговорчивой девчонкой. Привычно-обиженное выражение на лице Кайсы сменилось недоверием, когда Такко подчёркнуто отдал ей предпочтение перед более красивой подругой. Уходя, он отметил, что лёд в её взгляде чуть потеплел.

– Тебе, верно, заняться нечем! – Кайса всплеснула руками, когда Такко явился на третий день с узорным платком, извлечённым из недр дорожного мешка. Ни сам Такко, ни Верен не помнили, для кого он был куплен, но Кайсу определённо должен был украсить: по серому полотну порхали голубые птицы, и неяркие глаза девушки должны были засиять небесной синевой.

– Заняться и вправду нечем, – признался Такко, – пока кто-нибудь из ваших обоз не соберёт.

– Не соберёт, – фыркнула Кайса. – До Чернички никто на ярмарки не ездит. Этому закону больше ста лет. Хоть бы расспросили, прежде чем идти сюда!

– Вот и славно, – сказал Такко, пряча разочарование. – Значит, буду каждый день к тебе ходить.

– Мало мне забот, – пробормотала Кайса. Но платок взяла.

Вечером Такко с Вереном высыпали оставшиеся монеты на стол и раскладывали их кучками: на жильё, на еду, на крайний случай.

– Похоже, до Чернички нам всё же не выбраться. Либо сейчас идти порожняком, либо ждать.

– Да я тут уже потолковал кое с кем, ездят они, – задумчиво сказал Верен. – Надо ждать и искать жильё подешевле.

– Здешний ночлег нас за неделю разорит, – согласился Такко. – Жильё я найду.

***

Кайса взялась разузнать, кто в городе пускает постояльцев. Такко и не ожидал от неё такой прыти. Дом отыскался на следующий же день: вдова бондаря сдавала чердак в старой части города. Первый этаж, где раньше была мастерская, пустовал, на втором обитала хозяйка, строгая и любопытная женщина, а под самой крышей была отгорожена большая и светлая комната с отдельным входом, куда вдова пускала жильцов.

Кайса сама отвела друзей к дому, ждала за воротами, пока они разговаривали с хозяйкой, и искренне обрадовалась, когда ударили по рукам. На прощание Такко поцеловал Кайсу в висок. Она отстранилась, с такой привычной уверенностью поведя плечом, что он облегчённо выдохнул, поняв, что не будет у неё первым, а значит, окажется забыт столь же быстро, сколь и другие.

На обратном пути Такко заглянул в лавку к лекарю. Кое-какие травы и коренья остались с прошлого раза, но для нужного сбора этого было мало. Верен только фыркнул, принюхавшись к кружке, где настаивался отвар:

– Опять ты за эту мерзость взялся! Что она, сама не сообразит, что делать? Или ты вовремя не успеешь?

– Оно надёжнее, – отмахнулся Такко и вышел с кружкой во двор. От сбора горело во рту и кололо в боку, но средство было верное. Такко обходился без него, только если покупал удовольствие у тех, кто и вправду лучше него умели избежать ненужных последствий. От Кайсы он таких знаний не ждал, потому заранее смирился с мерзким пойлом, но не с насмешками Верена.

***

– Завтра будем справлять новоселье, – сообщил Такко Кайсе, сидя на привычном уже табурете в пекарне. – Вдова взяла три дня, чтобы прибраться: считай, припрятать подальше всё ценное. Осталось найти заработок, и можно жить.

– Дитмар-лучник мог был тебя взять, – подсказала Кайса.

– Ходил уже, – поморщился Такко, – и видел, как живётся его подмастерьям. Не надо мне такого счастья.

– У бургомистра и маркграфа всегда есть работа.

– С этими вообще не хочу связываться, – Такко мотнул головой. – Мне бы что попроще. А, не бери в голову! Сам найду заказы, невелика трудность.

– Подумай всё же, – вздохнула Кайса. И добавила одними губами: – Может, останешься…

– Мы сегодня вечером пойдём на реку, – сказал Такко, пропустив её последние слова мимо ушей. – Мясо пожарим, на деревню посмотрим.

– Куда? – насторожилась Кайса.

– Да тут недалеко. К мосту. И подружку захвати. Как стемнеет, я вас обеих до дома провожу, чтобы никто не обидел. Придёшь?

– Скорее, тебя самого обидят, – фыркнула Кайса. – Посмотрим.

Разумеется, вечером они пришли – обе в чистых платьях, Кайса – в подаренном платке. Костёр горел ровно, мясо на палочках зажарилось как надо, овощи запеклись в углях до медовой сладости. На другой стороне реки перекрикивались косари, по мосту в обе стороны следовали люди и повозки, и девицы полностью уверились, что здесь их не обидят. Такко обнимал Кайсу, когда она отворачивалась от дыма, касался губами волос, выбившихся из-под платка, и перемигивался с Вереном, который только головой качал.

Солнце село за башню замка, и Верен заявил, что пора проводить подруг домой. Такко придержал Кайсу за локоть:

– Не хочешь пройтись к мосту?

Он загодя приглядел там уютный уголок, где лежало толстое бревно, облюбованное местными для вечерних разговоров. Сейчас все добропорядочные жители сидели по домам, никто не побеспокоит. Кайса кивнула и слегка сжала его ладонь.

За рекой дрожали огоньки, со стороны города слышались голоса. Вздумай Кайса крикнуть – сбежится несколько десятков человек. Бояться ей нечего. Верно, поэтому её рука безмятежно покоилась в ладони Такко, а плечо, которое он обнимал, было расслабленно опущено. Такко бросил на бревно плащ, усадил Кайсу, огляделся и прислушался, нет ли непрошеных свидетелей в ближайших кустах. Привлёк девушку к себе, обнял покрепче, приник губами к виску, поцеловал щёки с россыпью мелких веснушек и, наконец, губы. Кайса отвечала сдержанно, как подобает добропорядочной горожанке, но не отстранялась. Она была нежной и податливой, ладони легко скользили по плечам Такко, полная грудь вздымалась, дразня и распаляя. Стало совсем темно, и в этой тьме остались лишь прикосновения и сладкий, дурманящий запах хлеба, трав и спелых, исходящих липким соком ягод.

В город они возвращались во мраке. У площади их остановила ночная стража. Кайсу оглядели с плохо скрываемым презрением, но молча пропустили. У пекарни Такко в последний раз поцеловал её и крепко обнял, не в силах оторваться. Кайса была по-домашнему уютной, тёплой, как остывающая печь, спокойной, как сама земля.

***

Верен пробормотал что-то неразборчивое, когда Такко ощупью пробрался в комнату.

– Ты с подружкой не?.. – не удержался Такко.

– Иди ты… У неё жених есть. А ты доволен, как я погляжу.

– Не без того. Она знаешь какая…

– Избавь меня от разговоров до утра!

Такко негромко рассмеялся, стягивая одежду и швыряя на пол. Завтра наверняка будет ругать себя, расправляя измятую до неприличия рубаху, но сегодня было плевать.

– Ерунда это всё, – проворчал Верен, поворачиваясь на другой бок. – Завтра пойдём работу искать.

Такко не ответил. Руки помнили мягкую кожу Кайсы, её крепкое и такое послушное тело, голову кружил сладкий хлебный дух. В распахнутое окно вместе с предрассветной прохладой вплывал запах ягод и свежескошенного сена. Город Эсхен спал, лишь ночная стража мерила шагами тёмные улицы, да стрелки на ратуше отсчитывали последние часы до рассвета.

Глава 2

Дни шли, и с ними утекали полученные за последний поход деньги. Теперь большой стол-верстак под окном был завален луками, заготовками для стрел, перьями, нитками для обмоток, наконечниками и разным инструментом. Дитмар, эсхенский лучный мастер, отнёсся к Такко со снисходительным безразличием. Подумаешь, заезжий мальчишка – сегодня здесь, завтра там, переманить заказчиков не успеет, чего бы и не дать ему подзаработать. Тем более, заготовки Такко покупал в его лавке – больше негде было. Верену везло меньше: суровый мечник искал работу с утра до вечера, но безуспешно.

Вечером они, как всегда, собрались в комнате под крышей втроём. Кайса принесла узелок с выпечкой, что не продали в пекарне. Верен успел спуститься к хозяйке за кипятком и нарезать пирог тяжёлым боевым ножом. Комнату окутали сумерки, и мошки вились вокруг свечи, поставленной в плошку с водой.

– Граф предложил мне сопровождать его дочь делать прически! – негодовал Верен, потрясая коржиком, неровно облитым глазурью. – Я сказал, что не для того учился сражаться. Что за город!

– Погоди, – остановил его Такко. Он отошёл к верстаку и слушал вполуха. – Ты всё же наведался к маркграфу? В тот каменный дом с гербом и цветником?

– Ну. До последнего искал, чего попроще, а всё ж пришлось и туда заявиться.

– Я тоже был там сегодня. Странно даже, что мы не встретились. Маркграф заказал мне лук для своей девчонки.

– И ты взялся?

Такко мотнул головой в сторону верстака. Из окна лился последний вечерний свет, и можно было видеть маленькую заготовку для лука, выгнутую в стапеле. Верен презрительно сплюнул и отвернулся.

– Я не делал детских луков раньше, – сказал Такко, вернувшись к столу и расправляясь с остатками пирога. – Во всяком случае, таких слабых. Самому интересно, что выйдет.

– Где взял заготовку?

– В лучной лавке, где же ещё. Дитмар был рад от неё избавиться.

– Ох не обрадуется он, когда узнает, для чего тебе эта заготовка! – хмыкнул Верен. – Увёл у него такой заказ.

– Маркграф сам спросил, умею ли я мастерить луки, – пожал плечами Такко. – Буду делать самый простой. Девчонка там сама как этот прут. Тонкая, бледная…

– За каким лядом ей лук? – зло выругался Верен, заедая обиду сочнем.

Остатки ужина убрали в узел и подвесили к потолку, чтобы не добрались мыши. Такко вернулся к верстаку и придирчиво оглядывал заготовку. Тряхнул головой, задул свечу и взял Кайсу за руку:

– Останешься?

Она кивнула с мягкой улыбкой. Верен уже лёг и старательно сопел, отвернувшись к стенке.

– Если мне хорошо заплатят, купим тебе ту побрякушку, – прошептал Такко, обнимая Кайсу.

Он знал, что подруга давно заглядывается на ожерелье из голубых и рыжевато-розовых опалов в ювелирной лавке. Неплохо бы, уходя из Эсхена, оставить Кайсе богатый подарок. Впрочем, сейчас им было чем заняться помимо разговоров.

***

Кайса покинула комнату под крышей ещё до рассвета – работа в пекарне начиналась рано. Верен, угрюмо пристегнув меч, снова ушёл вызнавать, не нужны ли кому охранники и телохранители. Такко, оставшись один, сел за работу. Дел было много: оперить два десятка стрел, сплести две тетивы и заняться заготовкой для лука для маркграфской дочки.

Под бдительным присмотром хозяйки Такко растопил на летней дворовой печке янтарные кусочки клея и принялся за оперение. Привычная работа спорилась: располовинить перо тонким острым ножом, смазать клеем, приложить под точно выверенным углом к древку, прижать… Со стороны кажется – проще простого, но Такко, опытный стрелок, хорошо знал, как меткость зависит от оперения, и ушёл в работу с головой. К полудню два десятка стрел были готовы и сохли, подвешенные за наконечники, на хозяйской бельевой верёвке. Такко успел остругать заготовку для маркграфского заказа и старательно гнул её, пытаясь понять, будет ли лук по руке девочке, когда вернулся Верен, сердитый и усталый. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что достойной работы в городе молодому воину снова не нашлось.

– Ножи взялся точить, – с горечью усмехнулся Верен, усаживаясь рядом с Такко на скамейку. – Что за город! Домоседы… Никому охрана не нужна!

– Задаток-то дали?

– Как же, дадут они… Спасибо хоть ножи боевые, а не кухонные! На кой ляд их точить? Всё одно будут на стене висеть. Эх, сказал бы мне кто, что буду жить за твой счёт, не поверил бы! А ещё больше повезло, что ты Кайсе приглянулся, хотя и не знаю, на что она там глаз положила!..

Такко рассмеялся. Рядом с широкоплечим, плотно сбитым Вереном он выглядел как мальчишка – худой, невысокий, с вечно взлохмаченными вихрами, а штаны и рубахи приходилось ушивать и плотно подпоясывать, чтобы не свалились. Верен часто шутил, что Кайса водится с Такко из жалости, и ему самому она подошла бы больше: статная, круглолицая. Впрочем, дружба между ними была по-прежнему крепка.

– Дитмара видел, – сказал Верен. – Стоял у своей лавки мрачнее тучи. Зол, что заказ достался не ему.

– Плевать на него, – дёрнул плечом Такко. В последний раз оглядел гладко оструганную заготовку, накинул на неё первую попавшуюся тетиву и бережно завернул в чистый платок. – Пойду на примерку.

– Задаток возьми!

***

Дом маркграфа стоял в южной части города, на мощёной камнем улице. Сразу было видно, что здесь жили богатые люди – не поскупились привезти камней, чтобы весной и осенью не знать забот из-за непролазной грязи. На крепких воротах красовался герб – раскрытый циркуль над шестернёй – и вилась надпись, велеречиво уведомлявшая, что всяк входящий в эти врата ступает на землю маркграфа Олларда.

Дверь захлопнулась за Такко почти неслышно, удержанная пружиной, и он запоздало вспомнил, что не расспросил Кайсу о загадочных устройствах. Судя по гербу, здешние маркграфы жили не войной или сельским хозяйством, а механизмами. Поглядеть бы, не найдётся ли в маркграфском доме диковинок!

В передней было светло. Солнце било сквозь окна, затянутые дорогим цветным стеклом, в стенных нишах горели свечи. Такко успел заглядеться на часы – в Эсхене отчего-то мерили время двумя стрелками, и вторая качнулась прямо на глазах. Высокие резные двери, ведущие во внутренние покои, распахнулись, и слуга провел Такко в большую и богато украшенную комнату.

Маркграф Оллард принял Такко в кабинете. От пола до потолка высились шкафы с книгами, лёгкий ветер шевелил тонкие занавеси на окне, выходившем в проулок. Сам маркграф – высокий и худой человек лет тридцати, одетый в чёрное, – сидел за столом в тяжёлом кресле, обитом алым шёлком. Такко вновь удивился его необыкновенному лицу: бледному, будто вытесанному из белого камня, с резкими чертами и горбатым носом. Маркграф что-то писал и сделал свободной рукой знак подождать.

Пока маркграф работал, Такко засмотрелся на портрет на стене. Изображённая на нём женщина лучилась особой, нездешней красотой. Пышные светлые волосы, льдисто-голубые глаза, белая пена кружевного платья приковывали взгляд. Залюбовавшись, Такко не расслышал, как маркграф закончил работу и окликал его уже второй раз.

– Готов ли лук для моей дочери? – осведомился он со странной холодной улыбкой.

– Почти, – Такко подошёл к столу, на ходу разворачивая заготовку. – Я снял лишнее, но нужно убедиться, что лук по руке хозяйке.

– Позовите Агнет, – велел маркграф, и вскоре в комнату вошла девочка, очень схожая с женщиной на портрете: те же пышные волосы и внимательный взгляд льдистых глаз. Её сопровождала няня, строго смотревшая из-под белого чепца.

Пока девочка натягивала тетиву, Такко украдкой её рассматривал. Тонкая, хрупкая, бледная, на первый взгляд она казалась ребёнком, но держалась с таким достоинством, что Такко невольно залюбовался её не по-детски плавными движениями.

– Агнет, тебе не тяжело натягивать лук? – заботливо спросил маркграф.

– Немного. – Голос у неё был звонкий, как колокольчик, но тихий и слабый.

– Я сделаю полегче, – кивнул Такко. – Послезавтра будет готово.

Агнет с няней вышли. Маркграф проводил их взглядом и снова повернулся к Такко:

– Моя дочь не совсем здорова. Я привёз её в город в надежде немного развеселить. Надеюсь, стрельба развлечёт её, когда мы вернёмся в замок. Ни один лук из нашей оружейной ей не по силам.

– Лучнику не нужна сила, – улыбнулся Такко, снимая и аккуратно сворачивая тетиву. – Важнее иметь твёрдую руку и верный глаз, а ваша дочь, несомненно, обладает этими достоинствами в избытке.

– Агнет Оллард – мужественная девочка и достойная наследница своего рода, – подтвердил маркграф. – Который год она борется с болезнью… Но я задерживаю тебя. Половина суммы, как договаривались. Остальное – когда закончишь работу.

Глаза Такко загорелись при виде монет, которые маркграф высыпал на стол. Позаботился, припас помельче, чтобы не искать размен на базаре… Но Такко доводилось уходить от заказчика без только что выплаченного задатка, и он научился осторожности.

– Благодарю за щедрость, – поклонился он, – но я не очень опытный мастер и боюсь не оправдать доверия. Я возьму десятую часть, а остальное, если удобно, заплáтите, когда приду с готовой работой.

– Как знаешь. Возьми, сколько нужно.

Такко отобрал самые мелкие медяки, ещё раз поклонился и вышел.

В передней он остановился, делая вид, что пересчитывает монеты. Слуга, стороживший у двери, отвлёкся на уличный шум, и Такко быстро поставил полуготовый лук в тёмный угол.

***

Дитмаровы подмастерья ждали сразу за углом, где от мощёной улицы отходил узкий проулок. Трое статных, мускулистых парней – таким бы в кузнице работать, а не в лучной мастерской! Видно, им не впервой было иметь дело с несговорчивыми соперниками: первый пропустил жертву вперёд и показался, только когда двое других преградили дорогу. От толчка и удара спиной о бревенчатый забор перехватило дух. Двое ухватили Такко за плечи и локти, а старший в недоумении обшарил его взглядом с головы до ног:

– Где лук?!

Такко прикусил губу, пряча торжествующую улыбку. Пусть переломают ему рёбра, но не драгоценную заготовку.

– Где лук, скотина?!

Старший кивнул одному из спутников, и тот побежал осматривать улицу. Даже за угол заглянул, не бросил ли Такко заготовку там. Первый удар пришёлся под рёбра, второй по лицу; от третьего, выбившего воздух из лёгких, перед глазами поплыли разноцветные точки.

– Нигде нет! – донеслось как сквозь воду.

– Да куда ж ты его спрятал? Мастер говорил, что заказ не готов, значит, в доме он остаться не мог!

От очередного удара Такко зашатался и осел на землю, выгладив спиной чужой забор. Грубые руки тут же ухватили за шиворот, подняли, сорвали с пояса кошель:

– Хоть задаток-то получил?

Медяки рассыпались по земле и тут же были вдавлены в мягкую почву тяжёлыми сапогами. Такко передёрнуло, пока у него под рубашкой шарили в поисках серебра. Ещё удар по рёбрам, по лицу, и подмастерья ушли, обсуждая, что сказать мастеру и куда подевался проклятый лук.

Такко ждал, пока не вернулось дыхание. Осторожно поднялся: больно, но бывало хуже. От отца доставалось куда сильнее, да и в уличные стычки он ввязывался не впервые. Перед глазами уже не плыли разноцветные пятна, движения отдавались вполне терпимой болью. Легко отделался. Он утёр кровь подолом рубахи и аккуратно собрал медяки, которыми побрезговали Дитмаровы подмастерья. Солнце стояло высоко – как раз успеть на базар в овощной ряд и угостить наконец Кайсу ужином. А когда совсем стемнеет, можно и лук забрать. Слуга, конечно, обругает забывчивого горе-мастера, зато заказ будет готов в срок.