Kitobni o'qish: «Стеклянная шестерёнка»

Глава 1. Человек с разными глазами

Над городом раздался громкий протяжный гудок и замолчал. Пара мгновений тишины, и со всех концов улицы раздалось шебуршение, шарканье, смачные сплёвывания и бормотание. Из ворот фабрик, как сквозь прорванную плотину, хлынула толпа рабочих и растеклась ручейками по ближайшим улочкам. Их силуэты быстро таяли в свинцово-серой темноте вечера.

Некоторые останавливались выкурить самокрутки. Огоньки вспыхивали, на миг освещая лица курильщиков, и гасли. Латунные зажигалки, свистнутые, вероятно, прямо с производства, передавались по рукам.

Долгий рабочий день кончился. Впереди короткий вечер дома и снова утренняя смена.

Джеймс шагал по тёмным улицам Гласстона, оттягивая подтяжки и притопывая в такт окружающим шорохам. Все его сослуживцы отправились по обыкновению по другой дороге, но у Джеймса сегодня иные планы. Когда он сказал, что идёт домой, товарищи сильно удивились. Все знали, насколько сварливая у Джеймса жена. Её даже домовладелец побаивался, отчего можно было иногда и задержать арендную плату.

Сам Джеймс, чтобы лишний раз не встречаться с женой, изобрёл для себя ежедневный ритуал – каждый день допоздна выпивать с кем-нибудь из рабочих, тратя заработанные гроши на алкоголь и ставки в картах.

Но сегодня он предвкушал нечто большее, потому как направлялся не в обычную забегаловку, а в знаменитый паб «До капли», куда нищие работяги, вроде него, могли сходить разве что в день получки.

Джеймс оставил темноту улочек и вышел на широкий проспект. Вместо дымного и копчёного запаха фабричного района потянуло илом с реки. В привыкшие к серости и черноте глаза ударил яркий свет газовых фонарей. Кованые столбы гордо стояли вдоль всего проспекта, как молчаливые часовые, лоснясь на мокрой от недавнего дождя мостовой и отражаясь в стёклах зданий.

Шесть Центральных улиц проходили через Гласстон подобно трём парам рельс, а третью и четвёртую соединяли два каменных моста через реку. Поздно вечером дороги были почти пусты, но в разгар дня по этим «рельсам» бесконечно пыхтели паромобили. Реже здесь встречались конные экипажи и кэбы – их предпочитали разве что старомодные аристократы.

Поворот – и Джеймс уже на 3-улице. Заветный паб стоял в самом её конце, по великой удаче втиснутый среди фешенебельных гостиниц, ресторанов и дорогущих магазинов – деревянное строение с вытянутой крышей среди каменных и кирпичных гигантов.

Паб «До капли» был глотком свежего воздуха для простых работяг вроде Джеймса. Его вывеску с кружкой и падающей каплей знали все обитатели фабрик, ночлежек и доходных домов «выцветших обоев». Там часто играла музыка, а порой и какой-нибудь ярый активист взбирался на стул и во всю глотку орал о правах угнетённых рабочих. Остальные вторили ему «ура!», запрокидывали кружки, и на том дело заканчивалось.

Когда Джеймс открыл дверь, и набитый посетителями зал дохнул на него шумом и жаром, он почувствовал себя дома. Кто бы мог подумать, что сегодня его пригласит выпить незнакомец. О работе на фабрике хочет поговорить. За информацию незнакомец обещал угостить.

«Ха! Да пусть хоть про нижнее бельё моей жены спрашивает за такой-то подарок!» – радовался Джеймс всю дорогу.

Он вошёл уверенной походкой, словно был здесь завсегдатаем, и оглядел переполненный зал. За ближайшим столом матросы в тельняшках пытались друг друга перепить и громко рыгали после каждой кружки. Пьяные в хлам грузчики в фуфайках договаривали заплетающимися языками последние слухи. Степенный мужчина, который мог быть клерком в какой-нибудь конторишке маленькими глотками попивал своё пиво в одиночестве.

Отовсюду веяло крепкой выпивкой, и одним своим запахом она вмиг бодрила и заставляла испытывать лёгкое головокружение. И хотя в «Капле» не было собственного парового отопления, жар этого места крепко согревал в холодные осенние вечера.

Но где же незнакомец? Джеймс успел испугаться, что его надули и бесплатной выпивки сегодня не случится, как за столиком у стены ему махнули.

Джеймс вгляделся и убедился, что это тот самый человек, который поймал его сегодня перед утренней сменой. Тот же твидовый пиджак с заплатками на локтях, штаны в тёмную клетку. На шее завязанный узлом платок, выполнявший роль то ли галстука, то ли тряпки, которой протирали окна машин. Тёмные сальные волосы и короткая вздёрнутая чёлка. На испачканном в копоти лице выделялись очки-гоглы.

«Водила», – подумал про себя Джеймс. Такие очки всегда надевают водители открытых паромобилей для защиты глаз от дыма, но эти машины уже лет десять не выпускают. В новых место водителя закрыто той же кабиной со стеклом, что и пассажирские. Но, видимо, этот мужчина водил именно старый паромобиль.

Джеймс мысленно похвалил себя за точное наблюдение. Не зря его на фабрике кличут Сыщиком, ведь Джеймс всегда знает, где искать непонятно куда пропавшие инструменты. По большей части он знал это потому, что сам забывал их там.

Он сел за столик, протянул незнакомцу руку и крепко пожал. Из ниоткуда тут же вынырнула официантка. Её здесь кликали «Мэгги».

– Что джентльмены будут заказывать? – Она всегда называла посетителей джентльменами. Местному сброду это льстило и вкупе с натренированной улыбкой давало официантке шанс на щедрые чаевые.

– Пива! Тёмного Рошедского! – тут же воскликнул Джеймс

– Джин с тоником, – негромко отозвался незнакомец.

Джеймс тут скривился.

– Ты что, баба – пить это? Давай чего покрепче, неразбавленного! А то тебя так ни один мужик на производстве уважать не станет!

– А ты что, всем растрезвонишь, что я пью?

Джеймс хотел ответить, но в этот момент вспомнил, за чей счёт банкет. А кто платит, тот и заказывает музыку.

– Да не, не боись. Нем как рыба. Хочешь пить эту дрянь, так пей!

– Вот спасибо, – криво усмехнулся незнакомец.

– Тебя звать-то как?

– Винс.

– Я Джеймс. Ещё Сыщиком кличут. Твоё здоровье.

Они оба запрокинули свои кружки и слизнули с губ желанный напиток.

– Почему «Сыщиком»? – спросил Винс.

– Потому что я самый умный, – уверенно отозвался Джеймс. – Так что обратился ты к нужному человеку. Говоришь, на фабрику хочешь?

– Работа там есть?

– Работу там всегда найдут! А вот ищут ли новых работяг – не знаю. Но… – Джеймс назидательно поднял указательный палец, набивая себе и своему «банкету» цену, – в День прогресса готовятся открыть новый цех, так что, может, чего и сыщешь.

– Что за цех? – заинтересованно спросил Винс.

– Без понятия, друг. Туда пускали только инженеров. Но наверняка что-то грандиозное. Вильямсон на мелочёвку не разменивается. – Джеймс широко развёл руками, словно воочию демонстрировал размер замысла нового цеха – чуть пиво не выплеснул.

– Вильямсон – владелец фабрики?

– Не просто владелец! Один из «торговых принцев». Отец прогресса! Ты что, с луны свалился? Все механические штуки, какие ты видел в городе, он придумал! Паровой двигатель – тоже его! Всё по его чертежам делается. Некоторым уже с пару десятков лет, а до сих пор никто лучше не сделал.

– Прям такой гений?

– Ну… так говорят, – пожал плечами Джеймс. – Смотри. – Джеймс достал из заднего кармана штанов перфокарту с множеством дырочек. – Ума не приложу как, но на этой картонке написано моё имя. Все работяги, как приходят на смену, вставляют такие в машину. И машина считает, сколько часов ты отработал, пока карточку не заберёшь. И никак эту дрянную штуковину не обойти.

– Так не проще посадить человека, чтоб записывал, кто чего и когда? – удивился Винс.

– А вот Вильямсону не проще. Человеку-то платить надо, да и разве работяга не договорится с добрым человеком, чтоб пораньше слинять? С машиной так не потолкуешь. Так что этот Вильямсон – страшный скупердяй. Как разбогател на своих механизмах, так за лишнюю пенни удавится! Всех к ногтю прижал!

– Так работать у него не стоит? – уточнил Винс.

Джеймс задумался. Если он сейчас скажет «нет», то его новый друг уйдёт, и вечер угощений закончится. А значит, надо было продолжить тему, пока Мэгги несёт ещё пива.

– Может и, стоит, – Джеймс придвинулся к своему собеседнику поближе, словно хотел сообщить страшную тайну. – У нас на производстве призрак завёлся, и многие парни подумывают на другую фабрику переводиться. Поговаривают, что оплату поднимут. Чтоб производство совсем не опустело.

– Грохнули, что ли, кого на этом вашем производстве?

– Да не-е-е, – махнул рукой Джеймс. – У нас бывает, на кого-нибудь чего свалится, или в шестерёнках перемелет руку – случается. А тут сам главный инженер взял да по пьяни и свалился с верхних подмостков. Говорят, лицом вниз грохнулся и до того обезобразился, что в закрытом гробу хоронили. А ведь везунчиком считался. Вот и не упокоится никак от досады.

Джеймс окликнул официантку и заказал не что-нибудь, а виски. Он с осторожностью глянул на Винса, не запротестует ли тот, но его новый друг и бровью не повёл… так можно было бы сказать, если бы его брови не скрывались за большими очками.

– Почему он везунчик? – спросил Винс.

– Так женился на дочке самого Вильямсона! Недолгим оказался брак. Фортуна переменчива! Твоё здоровье, брат!

Джеймс с удовольствием опустошил стакан смакуя на губах последние капли. Наверное, окажись его собеседник бандитом, Джеймс за такое угощение всё равно считал бы его лучшим другом и самым замечательным человеком на свете.

В это время официантка оставила поднос и села за старенькое пианино. Музыкальные выступления привносили в этот паб атмосферу солидности, и местная публика чувствовала себя причастными к высокой культуре дорогих салонов и мужских клубов. Пианино страшно фальшивило. Очевидно, его никто не настраивал уже много лет. Но Мэгги вполне приноровилась извлекать из скрипучих клавиш осмысленные мелодии, да и местная публика не то чтобы разбиралась в музыке.

Голос у Мэгги тоже оказался скрипучий, как несмазанные петли, – под стать пианино, – но к нему быстро привыкали, и посетители всегда хлопали ей в благодарность за развлечение.

– «Человек с разными глазами»! – объявила Мэгги.

Все заинтересованно придвинулись: «Что-то новенькое».

Когда Мэгги начала петь, Винс прыснул в кулак. Что ж, и такие песни слушают. Если отбросить форму и исполнение, Мэгги повествовала в общем-то занимательную историю про частного детектива, чьей отличительной чертой были глаза разного цвета. Или он был юристом? Поди разбери. Слова в песне звучали настолько торжественно и вычурно, что слушателей вовсе не волновала суть исполняемых куплетов. Они пришли сюда выпить и насладиться музыкой – любой.

Выйдя из паба, Джеймс чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Он распрощался со своим собеседником, выразив горячую надежду на новую встречу, и, покачиваясь, поплёлся к дому.

Прежде чем сойти с Центральной улицы в тёмный переулок, Джеймс в последний раз обернулся, чтобы махнуть рукой в знак закадычной дружбы, но Винс уже скрылся из виду. Внезапный порыв холодного ветра пробрал до костей. Это на миг отрезвило, и Джеймс подумал:

«Если он может столько потратить на выпивку, то зачем ему вообще работать на фабрике?»

«Сыщик» Джеймс икнул, пожал плечами и отправился назад в свою привычную жизнь.

Ветер подхватил сухой лист с дороги и погнал его дальше по блестящей поверхности одной из главных улиц Гласстона. Догнал неспешно едущий экипаж, пролетел меж копыт двойки лошадей, взметнул их гривы. Затем поспешил дальше, взметая лист над вечерним городом.

Ярче всего светились газовые лампы в каменных тучных домах на окраине Гласстона, куда почти не добирался смог промышленных районов. В длинной веренице скверов на Грин-стрит одинокие фонари золотили мокрые скамейки и колонны беседок. Ветер понёс свой лист туда. Мимо ресторанов и мужских клубов, театров и кабаре, магазинов и гостиниц. Обогнул музыкальную башню с часами, внутри которой заворочались шестерёнки. Молоточки пропели мелодию десяти часов, а латунные фигурки танцующей пары закружились под циферблатом.

Наконец ветер долетел до каменного с лепниной особняка, прошелестел через небольшой сад и аккуратно уложил свой лист на окно ярко освещённой гостиной с белыми диванами.

– Господа и дамы, в следующий раз собираемся у меня! – громко провозгласил Грегор Вильямсон, поднимая бокал виски.

Нарядные джентльмены и леди в знак солидарности тоже подняли свои. Яркий свет газовых ламп сиял на гранях хрусталя, и здесь было тепло и светло, несмотря на стучащий в окно ветер.

Мистер Вильямсон имел выступающий живот и мясистое лицо с румяными скулами. Но оно вовсе не казалось отталкивающим, напротив, могло подойти любой роли. Если бы Вильямсон надел рубаху и кожаный фартук, никто бы не усомнился в том, что это лицо мясника. Надел бы картуз и взял в зубы самокрутку – все бы решили, что это бригадир на фабрике. Сейчас же мистер Вильямсон всем своим видом давал понять, что перед собеседником уважаемый джентльмен. Длинные бакенбарды ныряли к подбородку и соединялись с густыми седеющими усами, как это принято у людей богатых и знатных.

Какие бы возможности мистер Вильямсон ни имел в прошлом, он воспользовался ими сполна и занял то место, какое намеревался занимать до конца жизни и передать потомкам.

– Дорогой друг, неужели вы уже собрались нас покинуть? – удивилась пожилая графиня Мур – хозяйка особняка и сегодняшнего мероприятия. Она всегда включала Вильямсона в список гостей первым.

– Покинуть можно только этот мир, и то не наверняка. А мистер Вильямсон от нас никуда не денется, – рассмеялся в пышные усы Джордж Бонс.

– Ох, уж эти ваши шуточки, мистер Бонс, – снисходительно махнула веером графиня и сморщила напудренный нос.

Признаться, подобные шутки очень подходили Джорджу Бонсу, который не только владел несколькими элитными пабами, но и возглавлял неформальное общество «Клуб привидений». Причём его члены придерживались двух противоположных мнений. Одна половина клуба и впрямь верила в сверхъестественное и приносила на собрания довольно интересные, а порой и абсурдные слухи о призраках. Другая утверждала, что всё это глупости, и занималась развенчиванием этих мифов. Успех попеременно сопутствовал то тем, то другим. А мистер Бонс с искренним удовольствием наблюдал за дискуссиями и пожинал плоды владельца популярного клуба.

Несколько раз он пытался затащить на свои собрания Вильямсона, но тот всегда находил повод тактично отказаться.

– Встречалась ли в вашем клубе какая занимательная история, мистер Бонс? Может, мистера Стонбая она заинтересует? – неожиданно заговорил о клубе сам Вильямсон.

Впрочем, всем было очевидно, что Вильямсон просто увиливал от внимания. Стонбай так и кружил вокруг него, как пчела у цветка, и пытался выведать подробности грядущего Дня прогресса. И не он один. Но в отличие от остальных, чьё праздное любопытство Вильямсону льстило и доставляло истинное удовольствие, газетный магнат Чарльз Стонбай все истории тащил в свои передовицы. Нередко он и сам сочинял заголовки. И дети-продавцы во всё горло выкрикивали посреди улицы его слова. Стонбая это веселило и создавало впечатление, что он повсюду. Порой Стонбай даже обращался своими заголовками к конкретным людям – так, шутки ради.

– А разве все полосы Стонбая не заняты статьями о ваших изобретениях, Грегор? – хлопнул Вильямсона по плечу Саймон Милсворд.

Владелец транспортной компании Милсворд в прошлом мечтал о монополии на конные омнибусы, но дружба с Вильямсоном и его паровым двигателем открыла Милсворду двери, о которых тот и помышлять не мог. Стройный с намасленными тёмными волосами, впалыми щеками и серьёзным взглядом Милсворд разительно отличался от Грегора Вильямсона, но это не мешало им выглядеть закадычными друзьями.

– Господа… и дамы, – продолжил Вильямсон с интригующей улыбкой. – Я глубоко ценю ваш интерес к моему делу. Уверяю, День прогресса вас не разочарует.

«День прогресса…» – мечтательно подумал Вильямсон. День, когда с производства сошёл его первый паровой двигатель. Новая страница истории Гласстона началась с той минуты двадцать пять лет назад. Вильямсон тогда был молод, но чертежи, что он явил миру, поражали своей гениальностью. К тому же он оказался не только гениальным изобретателем, но и гениальным дельцом: сколотил на своих устройствах состояние, войдя в круг богатейших предпринимателей – «торговых принцев», что двигали руку прогресса. Некоторые даже замечали, что говорить о капитале Вильямсон любит больше, чем об изобретениях и чертежах.

Вот и сейчас он увильнул от вопросов Стонбая по поводу нового цеха.

– Но хоть намекните, мистер Вильямсон. Нам всем уже не терпится, – улыбнулась графиня Мур. Её подруги – кто постарше, кто помоложе – вторили ей кивками.

Предвкушая всеобщую реакцию в день праздника, Вильямсон невинно улыбнулся графине и снова сменил тему:

– Инес, дорогая, сыграй нам. Этой великолепной гостиной не хватает музыки.

Молодая женщина, которая до сей поры стояла в стороне, кивнула и села за пианино. С банкетки ниспали оборки широкого чёрного подола. Светлые волосы и фарфоровая кожа контрастировали с нарядом женщины, лишь подчёркивая аристократическую бледность. Хотя аристократкой по рождению Инес не была, но быть дочерью самого Вильямсона в современном Гласстоне тоже значило очень многое.

Запястья с агатовыми браслетами зависли над клавишами, и вскоре гостиную наполнили умиротворяющая музыка и светские разговоры.

И тут в зале появился человек, который тотчас привлёк всеобщее внимание. Настолько, что все забыли даже о Вильямсоне и его Дне прогресса. Но удивило всех отнюдь не внезапное появление незнакомца – у графини Мур всегда многолюдно. Гостям бросилась в глаза внешность вошедшего.

Бледно-жёлтые длинные волосы, перевязанные сзади лентой, создавали впечатление, будто этот человек явился из прошлого века. Уже давно в моде у мужчин короткие аккуратные стрижки. Даже те, кто не мог позволить себе услуги цирюльника, отрезали длинные вихры кто чем горазд, но никогда не отращивали.

Этот господин явно был не из бедняков. Волосы хоть и не по моде, но опрятно уложены. Длинный подбородок гладко выбрит. Светлый фрак контрастировал с чёрными, коричневыми, зелёными и бордовыми у остальных гостей.

На носу чёрные круглые очки, что выглядело совсем уж странно в помещении. Но стоило этому господину подойти к громко обсуждавшей последние новости компании и тепло поприветствовать их, как секрет стал ясен… и разгадка поразила ещё больше.

За маленькими тёмными очками прятались совершенно невероятные глаза. Один насыщенно-серый как жидкая ртуть. Другой отливал при свете бледно-фиолетовым, словно чистейший аметист. Жители Гласстона, привыкшие к карим, янтарным или зеленоватым глазам, единодушно решили: иностранец. Эти разноцветные глаза тут же приковали всё внимание, хотел этого кто-то или нет.

– Гай Эдельхейт. Моё почтение леди и джентльмены, – представился иностранец с лёгким акцентом и обаятельной улыбкой, за которой могло скрываться и великое добродушие, и великие махинации.

Он подошёл к графине Мур и учтиво поцеловал её ссохшуюся руку. Она на миг застыла в удивлении, а потом тут же расплылась в улыбке как радушная хозяйка.

– Очень рада, мистер Эдельхейт. Откуда же вы к нам приехали?

– Прямо сейчас из Даншира, мадам. До этого жил в Торндайке. Приехал в отпуск посмотреть на празднование знаменитого Дня прогресса.

– Ох, тогда позвольте представить вам героя этого дня – мистера Вильямсона. Это ему мы обязаны нынешним обликом города.

Мужчины с вежливыми улыбками пожали друг другу руки. Причём каждый с ног до головы оценил другого.

– Рад знакомству, сэр, – сказал Эдельхейт. – Наслышан о ваших изобретениях. Чего только стоит огромная башня с часами.

– О, это была безделушка для удовольствия. Кто же знал, что городской совет решит её воплотить, – рассмеялся Вильямсон. – Чем вы занимаетесь, мистер Эдельхейт?

– Официально я помогаю деловым людям решать их проблемы как юрист. В свободное же время люблю разгадывать загадки.

– Какого же рода загадки? – заинтересованно подалась вперёд одна из дам.

– Все, которые загадает мне жизнь, – ответил Эдельхейт и широко улыбнулся.

– Тогда как насчёт такой загадки? – перехватил разговор другой джентльмен. – На фабрике по ночам кто-то шумит, но ничего не крадёт, воруют же средь бела дня в кабинете управляющего.

Все посмотрели на иностранного гостя, ожидая, что он скажет. Но Эдельхейт даже не задумался, а сходу выдал ответ.

– О, происшествие в Пентовере пять лет назад. Ловкий вор использовал автоматоны, чтобы пугать сторожей и рабочих и обкрадывать хозяина фабрики.

– Вы и впрямь хороши в загадках! – поразился джентльмен.

– К счастью, эту мне довелось разгадывать лично. Редкий случай, когда соединились работа и увлечение.

– О, так вы – тот знаменитый детектив! – воскликнул мистер Стонбай. – Помнится, мы писали об этом происшествии на первой полосе. Мистер Бонс даже вынес эту историю на обсуждение в «Клубе привидений».

– Признаться, многие решили, что вор – призрак, – подхватил Бонс.

– Позвольте, но призраков не существует, – сдержанно ответил Эдельхейт. – Есть только игра воображения и чей-то умысел.

– Половина моего клуба с вами бы согласилась, а другая половина вступила бы в жаркую дискуссию, – рассмеялся Бонс.

– У мистера Вильямсона на фабрике тоже завелось привидение усопшего Брауна. До сих пор не можем понять, что случилось, – качнула головой графиня Мур.

Тут музыка внезапно стихла, и все вспомнили про бедную Инес Браун, усопшего мужа которой графиня только что так неосторожно помянула. Вильямсон посмотрел на пожилую хозяйку вечера с лёгким укором.

– Ох, простите меня, дорогая, – захлопала ресницами графиня. – Я была бестактна. Соболезную вашей потере.

Эдельхейт тоже обратил внимание на тихую женщину за пианино. Она лишь сдержанно поблагодарила мадам и продолжила играть. Миссис Браун выглядела как идеально скорбящая вдова – закрытое чёрное платье с высоким воротом, кудри туго затянуты в причёску, ни следа улыбки на лице. Хотя серые полоски на манжетах и тёмные украшения говорили, что её официальный траур близится к концу.

Что до личного траура… от Эдельхейта не ускользнуло, что Вильямсон и дочь встретились глазами, прежде чем она прервала разговор тишиной.

– Я беру на себя роль детектива, если того требуют работа юриста и моё любопытство. Но обычно я только консультирую и сюда приехал исключительно в развлекательных целях, – отметил Эдельхейт, давая понять всем и в первую очередь Вильямсону, что не собирается лезть ни в чьи дела и участвовать в сплетнях.

– Где вы остановились, сэр? – спросили его.

– На Оуксфорд-стрит. Я снял чердак у мистрис Палмер.

– Чердак? – удивились все, ведь фрак с иголочки Эдельхейта недвусмысленно намекал, что деньги у него водились.

– Там спокойней, чем в гостинице, и отдельная лестница. Как и сказал, я приехал в отпуск.

«Чудак», – пронеслось у всех в голове, и разговор перешёл в мирное и спокойное русло с невинными шутками и обыденными новостями из газет. Гений Вильямсона снова стал главной темой. Стонбай пытался разговорить его на сенсацию. Графиня Мур восхищалась его последним подарком – механической шкатулкой-головоломкой. А сам Вильямсон наслаждался плодами своего многолетнего труда, который ныне ставил его в ряд с богатейшими и влиятельнейшими людьми города.

Про Гая Эдельхейта ненадолго забыли, а когда вспомнили, то поняли, что он исчез. Так же внезапно, как и появился. С улицы слышались только цокот копыт и шум уезжающего экипажа.