Kitobni o'qish: «Цветок жасмина (сборник)»

Shrift:

Ясмин

Вере Орловской посвящается

До конца перемены оставалось еще несколько минут. По длинному полутемному коридору Влад дошел до застекленного перехода в третий корпус, спустился по лестнице на второй этаж и вошел в лекционный зал – большую, выстроенную в виде амфитеатра аудиторию, в которой свободно помещались студенты всего курса. Лекция по истории литературы его не вдохновляла. Не то чтобы его не интересовала история литературы, вовсе нет, предмет-то как раз был довольно занимательным, но вот лектор… лектор… Дело в том, что читавший этот курс Федор Степанович был редкостным занудой, и если бы лекция стояла первой парой, Влад ее точно проигнорировал – к экзамену вполне можно прочесть учебник. К сожалению, лекция стояла второй парой, а торчать в коридоре или искать пустую аудиторию с тем, чтобы только не слушать тягомотного препода, было лень, поэтому Влад решил попросту игнорировать бубнившего что-то себе под нос Федора Степановича. Остальные студенты, – разве что кроме самых ревностных отличников, поместившихся поближе к кафедре, чтобы можно было записывать лекцию, – неторопливо рассредоточились по аудитории. Влад поднялся почти на самый верх амфитеатра, чтобы ничто не мешало ему читать: он прихватил с собой томик Омара Хайяма, которым увлекся в последнее время, – и вольготно расположился на скамье. Достал из сумки книгу, открыл ее и погрузился в чтение.

«Изначальней всего остального – любовь,
В песне юности первое слово – любовь.
О, несведущий в мире любви горемыка,
Знай, что всей нашей жизни основа – любовь!»

Громко, словно с цепи сорвавшись, зазвенел звонок. Влад вздрогнул и оторвался от книги. Студенты торопливо вбегали в распахнутую дверь: резонер Степаныч, по прозванию «недоделанный Репей», ненавидел опоздавших и потом обязательно припоминал им на экзамене неуважительное отношение к своим лекциям, – память у него была феноменальная.

И вдруг он увидел Её.

Она не спеша вошла в аудиторию, окинула взглядом ряды амфитеатра и стала медленно подниматься по ступеням. Девушка была новенькой, по крайней мере, прежде Влад ее на своем курсе не замечал. А не заметить ее было просто невозможно. И не потому, что была какой-то выдающейся красавицей, сейчас эти самые красавицы с поддутыми губами до невозможности стандартны, словно вылупились в одном инкубаторе. Нет, она была особенной, вернее – прелестной, словно фея из сказки. Даже не фея, а восточная волшебница – пери.

Темные волнистые волосы копной ниспадали на плечи и спину, спускаясь до талии. В руке модная и довольно вместительная женская сумка. Одежда вполне обычная: обтягивающие синие джинсы с дырками на коленях, по последней дурацкой моде, и длинный серый свитер, который, впрочем, лишь подчеркивал своей бесформенностью ее стройную фигурку. Усредненный прикид студентки универа. И все же это была настоящая пери. Влад неотрывно следил, как она шагает со ступеньки на ступеньку, поднимаясь все выше, пока, наконец, не остановилась возле его скамьи. На него пристально смотрели вытянутые к вискам большие глаза – глаза газели – над которыми изогнулись черные брови вразлет, настолько совершенно исполненные природой, что казались нарочно прочерченными великим живописцем. Четко обрисованные, прекрасной формы губы слегка разошлись в улыбке. Пери кивнула ему и уселась ближе к краю скамьи. Рядом поставила сумку, извлекла из нее тетрадь, потом подумала и достала навороченный гаджет. Снова взглянула на Влада, скользнула взглядом по его раскрытой книге, отвернулась, что-то посмотрела на экране и, кажется, выключила звук.

В аудиторию вошел преисполненный собственной значимости Репей – студенты встали. Лекция началась, и каждый, кроме самых отпетых отличников, углубился в свои дела.

Влад тоже попытался читать, но никак не мог сосредоточиться.

«Я над книгою жизни упрямо гадал,
Вдруг с сердечною болью мудрец мне сказал:
Нет прекрасней блаженства – забыться в объятьях
Луноликой красы, чьи уста, словно лал».

Интересно, лал это что? Рубин? Или, может, коралл?.. Он вытащил из рюкзака смартфон и набрал в поисковике необычное слово. Ага, понятно. «Лал или лалл, а также лалик – устаревшее собирательное название для большинства драгоценных камней красного или кроваво-красного цвета: в основном, красной шпинели, рубина, граната (пиропа и спессартина) или красного турмалина (рубеллита)».

Уста, словно лал, повторил он про себя и невольно посмотрел на девушку, которая, словно ощутив его взгляд, тоже повернула голову. Он быстро отвел глаза, сделав вид, что ничего не произошло. Но ведь произошло, еще как произошло! Он чувствовал, что его охватила удивительная робость, вообще-то ему не свойственная. У него никогда не было особых проблем в общении с противоположным полом. Ему всегда удавалось развлечь или рассмешить знакомых девушек, что придавало их отношениям раскованный и даже слегка легкомысленный характер, не налагавший никаких обязательств ни на одну из сторон. Внешностью его тоже бог не обидел: рост за сто восемьдесят, фигура почти атлетическая, хотя лыжами занимался только в школе, – просто повезло с генетикой. Лицо симпатичное, еще во многом юношеское. Не красавец, но обаятельный парень. Он мог подойти на улице к любой понравившейся девушке, познакомиться с ней, попросить телефон. Но сейчас его будто мгновенно заморозили. Он даже не мог заставить себя пододвинуться к незнакомке и поинтересоваться, кто она и откуда, – чего, казалось бы, проще? Ан, нет!

Да ну её к черту! Разозлился он на себя. Девушка как девушка – чего я накручиваю? И он уставился в книгу, пытаясь вникнуть в смысл рубайат Хайяма. Прочтя несколько стихотворений, понял, что не понимает ни строчки, откинулся на спинку скамьи и уставился в пространство. Он пытался осознать, что с ним происходит, но владевшее им необычное состояние словно выбросило его за грань реальности в какой-то иной, незнакомый прежде мир, в котором теперь придется учиться жить заново. И вдруг ноздрей его коснулся тонкий, еле уловимый аромат, который подействовал на него, как разряд электрошокера. Он попытался определить, откуда исходит этот дивный запах, ощущая себя потерявшим разум котом в поисках валерьяны, и внезапно до него дошло, вернее, ему открылось, как некое озарение, что это Её запах. Точнее, запах Её духов. И он с полной обреченностью осознал, что погиб.

Но тут прозвенел звонок, избавив его от наваждения. Он снова ощутил себя собой, прежним Владом, обаятельными и симпатичным парнем, которому море по колено. «Если ты сейчас с ней не познакомишься, – произнес внутренний голос, – ты клинический идиот. Будешь жалеть об этом всю жизнь». Он встал и двинулся к краю ряда, где сидела Она, якобы намереваясь спуститься вниз и выйти из аудитории. Большинство студентов оставалось на своих местах – перерыв пять минут – себе дороже шастать туда-сюда. Лучше уж поболтать с соседом или соседкой.

Девушка встала и шагнула на ступеньку, давая ему дорогу. Рост примерно 175, прикинул он, проходя мимо, и напустил на себя равнодушный вид. Но волна запаха, облаком окружавшего ее, заставила его сердце учащенно забиться. Влад сбежал по ступеням и вышел из аудитории. И только в коридоре ощутил, что весь взмок, словно пробежал стометровку на пределе сил. Да что же это со мной происходит?! Вслух сказал он. Ему и прежде нравились девчонки, и он общался с ними вполне свободно, включая интимную близость. Но то, что творилось с ним сейчас, совершенно не походило на прежние влюбленности, которых было уже немало и которые, как правило, с течением времени заканчивались обоюдным расставанием безо всяких обид.

Прозвенел звонок, и он поспешил на свое место.

Девушка снова встала, пропуская его. Но теперь он постарался улыбнуться и легко представился: «Владимир. Можно Влад». Она слегка улыбнулась в ответ: «Ясмин».

Начало было положено. Репейник снова принялся что-то бубнить себе под нос. Влад сидел как на иголках. Да леший с ним, с Репейником, и его лекцией! Наконец сказал он себе и искоса посмотрел на Ясмин. Какое необычное имя… Она что-то искала на гаджете, а может просто играла, чтобы не заснуть. Лекции Репейника могли вогнать в сон кого угодно. Он тоже достал смартфон и набрал в поисковике «Ясмин». В переводе с персидского – жасмин, ветка жасмина, благоухающий цветок. Вот уж точно – благоухающий цветок, подумал он и снова посмотрел на девушку. Пери, настоящая пери. И снова почувствовал, как у него перехватило дыхание от доселе незнакомого ему чувства. Сейчас или никогда, сказал он себе, и стал потихоньку двигаться по скамье в направлении Ясмин. И тут случилось настоящее чудо: она взглянула на него, лукаво улыбнулась и слегка кивнула. В мгновение ока Влад придвинулся к ней и замер, переводя дыхание, стараясь овладеть собой и пытаясь придумать какую-то необычную тему для разговора. В голову, как назло, лезли одни банальности.

– Почему я тебя раньше не видел? – наконец спросил он, так и не придумав ничего оригинального.

– Я только к вам перевелась, – ответила она шепотом. – А что, этот всегда лекции так читает?

– Репейник, что ли? Да он сегодня еще на редкость активный, расхаживает. Обычно сядет за стол и бубнит себе под нос что-то нечленораздельное.

– Жаль. Предмет интересный.

– Ну, другие лекторы у нас все-таки лучше. По крайней мере, с тоски не мрём. А у этого, обрати внимание, даже мухи все уже сдохли.

Она невольно хихикнула. Влад продолжил удачно начатую атаку.

– У тебя имя такое редкое, первый раз встречаю. Ясмин…

– Мне нравится, – она пожала плечами. – Вообще-то, семейная традиция.

– А ты откуда? – Ему еще очень хотелось спросить, какой она национальности, однако постеснялся.

– В смысле, где живу? – Он кивнул. – В Москве. Только у отца такая работа, что приходится подолгу находиться, то там, то здесь. А ты откуда?

– Раньше жил в Подмосковье, теперь – тоже москвич.

– Большая Москва?

Они проболтали всю лекцию. Он предложил погулять после занятий, она отказалась, сославшись на дела. А увидев его огорченную физиономию, усмехнулась и пояснила, что идет на день рождения к бабушке и сие семейное мероприятие никак невозможно игнорировать. О чем они говорили ещё, он не помнил, но она дала ему свой номер телефона. И когда прозвенел звонок, и они покинули аудиторию, чтобы продолжить занятия в своих группах, он ощущал себя на седьмом небе и вообще витал в облаках.

По дороге в другой корпус, где должны были состояться практические занятия, его нагнал Сергей, считавшийся самым красивым парнем на курсе и вечно задиравший Влада по причине тому неизвестной. Хотя, может, просто ощущал в нем стоящего соперника.

– Что, к Ясмин подкатываешься? – небрежно поинтересовался Сергей. – Ну, так можешь не стараться – тебе не светит.

– Откуда такая уверенность?

– Понятно же – не твоего поля ягода.

– Может, твоего?

– Может и моего.

– Откуда знаешь, как ее зовут? Она же только появилась на курсе.

– А я ее предков знаю, бабушки когда-то дружили.

– Блефуешь. И фамилию ее знаешь?

– Конечно.

– Не свисти. Поди, только что всё придумал.

– Очень нужно. Шахтатинская она. Но тебе ни-че-го не светит! – И Сергей двинулся дальше, натянув на лицо привычную маску капризного красавца и с легким презрением поглядывая на стрелявших в его сторону глазами заинтересованных девиц, чьим вниманием он уж точно никогда обделен не был.

После занятий Влад не сразу отправился домой. Его переполняли эмоции, словно внутри у него вдруг открылась какая-то неизвестная ему прежде заглушка, как на гидроэлектростанции, и в нее хлынул безудержный яростный поток воды. Он поехал в парк и долго бродил по тропинкам среди деревьев, наслаждаясь относительной тишиной и буйными красками осени. Сентябрь выдался удивительно теплым, и если с утра пораньше на траве порой лежала изморозь, то в середине дня температура поднималась за двадцать градусов – и лето возвращалось. Небо все еще было синим-синим, облака – легкими, белыми и пушистыми, а воздух на редкость прозрачным. В прудах шумно плескались дикие утки, которые, кажется, вовсе не собирались улетать на юг, а белки спускались с деревьев и нагло требовали подачки.

Яркая красота осенней природы удивительно гармонировала с его состоянием. В голове роились странные и непривычные образы, словно вылетевшие из какой-то восточной сказки и по удивительному стечению обстоятельств овладевшие его душой. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Виновата Ясмин. Ее облик восточной красавицы, пери из волшебных персидских легенд, совершенно завладел его душой и воображением. Ясмин Шахтатинская – Ясмин Шахтатинская – Ясмин Шахтатинская… Непрерывно вертелось у него в мозгу. И фамилия у нее тоже какая-то чудная…

Домой он вернулся уже затемно, что-то поел, автоматически ответил на какие-то мамины вопросы и закрылся в своей комнате. Владевшее им весь день возбуждение к вечеру только усилилось. Он хотел позвонить Ясмин, хотел услышать ее нежный и какой-то нездешний, словно доносящийся из другого мира, голос – или ему это просто казалось? – но он постоянно себя одергивал, ведь она у бабушки на дне рождения, звонить было бы неприлично, тем более, они только познакомились.

Чтобы отвлечься, он включил компьютер и набрал слово «жасмин». Прочел советы садоводам о жасмине домашнем и садовом, потом переключился на легенды об этом прекрасном цветке. Одна из них повествовала о том, каким образом жасмин попал в Европу. Однажды в знак дружбы персидский шах подарил герцогу Тосканы удивительный и прекрасный цветок. Цветок был настолько редким и обладал столь чудесным ароматом, что герцог приказал своему садовнику беречь его, как зеницу ока, чтобы никто больше не мог владеть подобной красотой. Садовник честно исполнял свой долг, ухаживал за жасмином и никому не давал его отростков. Но однажды садовник влюбился в прекрасную девушку и подарил ей благоуханный букет из цветов жасмина. А девушка посадила ветви жасмина у себя в саду. Они выросли – и с тех пор цветы жасмина распространились по всей Тоскане. Что сделал герцог с садовником покрыто мраком. Однако с тех самых пор тосканские девушки в день свадьбы украшают себя белоснежными цветками жасмина, который считается в Италии символом вечной любви; любви, для которой не существует никаких преград.

Другие тексты повествовали о том, что в различных цивилизациях жасмин наделялся близкой символикой. В христианской культуре жасмин был не только символом грации и элегантности, но и почитался как цветок Девы Марии. В Китае – выражал женственность, сладость, грацию и привлекательность. В Индии его поэтично называли «лунным светом любви», ибо считалось, что он отражает чувственность, женственность, элегантность и привлекательность. Во Франции жасмин возвели на своеобразный пьедестал, и величали «царем цветов»; в мировой столице парфюмеров Грасе говорили не «жасмин», а просто «цветок», и это не требовало пояснений. Белый жасмин на языке цветов означает: «ваш первый поцелуй взволновал меня».

И это тайное значение белого цветка жасмина в свою очередь настолько взволновало Влада, что он прекратил копаться в интернете, растянулся на диване и попытался досконально вспоминать свой разговор с Ясмин. Однако никак не мог припомнить в точности, словно его окружало какое-то облако неопределенности и счастья, которое избегало слов и точных вопросов-ответов. Тогда он принялся думать, почему ее назвали Ясмин, а не Жасмин, и не заметил, как задремал. И сны его были яркими и волшебными, как восточные сказки, в которых в прекрасных садах среди журчащих фонтанов гуляли прекрасные гурии в легчайших полупрозрачных шелках… А когда он пробудился и посмотрел на компе время, было уже за полночь, и он постеснялся звонить Ясмин. Только несколько раз основательно стукнул себя по лбу – проспал! надо же быть таким кретином.

Следующий день выдался на редкость суматошным, и ему было не до Ясмин. Хотя… незримо она присутствовала рядом с ним все время. И только вечером, когда он вернулся домой после четвертой пары, бросил сумку на пол своей комнаты и растянулся на диване, все его мысли вновь обратились к ней. Но Влад никак не мог настроиться, чтобы набрать ее номер. Не то чтобы он стеснялся или комплексовал – нет, – однако ясно чувствовал, что болтать о всякой ерунде, как с другими девчонками, с ней не получится. Почему он так чувствовал, он и сам не знал. Просто она не относилась к славной когорте примитивных пустышек – и это ощущалось сразу. Поэтому он все оттягивал и оттягивал заветный звонок. Поужинал, подготовился к практическим занятиям по выбранному им курсу «творчество Достоевского». Полистал учебник по европейской литературе средних веков с ее рыцарскими романами в стихах; поинтересовался сводом правил галантного общения между истинным рыцарем и дамой его сердца. И наконец, решился.

– Ясмин? Привет, это Влад.

– Привет, – чуть помедлив, отозвалась она. – Как поживает Омар Хайям?

– Надеюсь, там, где он пребывает в настоящее время, ему хорошо, и он наслаждается чашей сладкого вина в окружении прелестных гурий, которых воспевал всю жизнь.

– Хотелось бы верить… А как ты считаешь, поэты в рай попадают? Они ведь, как правило, люди неординарные и весьма неоднозначные. Это ещё мягко говоря.

– Н-ну, не знаю. – Растерянно сказал он. – Как-то никогда этим вопросом не задавался. Возможно, и не попадают.

И тут он услышал ее негромкий и мелодичный смех.

– Да я тоже не задавалась! Просто в голову вдруг пришло. Где-то читала, что характер у него, у Омара Хайяма то есть, был жутко вредный. Может, для гениев это характерно? И потом, мы его знаем как философа-стихотворца, но на самом деле он был выдающимся астрономом, математиком и астрологом.

– Типа персидский Леонардо да Винчи.

– Типа да, – не без ехидства передразнила его Ясмин. – Он был из простых. Если не ошибаюсь, сын мелкого торговца из Нишапура – это современный Иран. Когда отец умер, продал лавку и отправился в Самарканд, который тогда считался научной и культурной столицей Востока. Потом перебрался в Бухару, а оттуда в Исфахан. Персию тогда захватили Сельджуки, времечко было еще то. Но, вероятно, он уже был достаточно известным ученым, потому что его пригласили ко двору сельджукского султана Мелик-шаха I. Султан этот был, судя по всему, весьма продвинутым джентльменом, – его придворная обсерватория считалась лучшей в мире. На какое-то время Хайям стал духовным наставником султана, а потом его назначили руководить обсерваторией. Всю жизнь он занимался наукой, осталось множество его трудов по алгебре и астрономии. В общем, личность космических масштабов. Но когда шах умер, а потом умер и покровительствующий Хайяму великий визирь, его, бедолагу, обвинили в безбожии – и ему пришлось бежать.

– Ничего удивительного. Такой продвинутый человек должен быть внутренне абсолютно свободен. Ну, а окружающие его пигмеи, естественно, смертельно завидуют и стремятся опустить гения до своего уровня.

– Это неоспоримо, – она тихонько вздохнула. – Толпа всегда пытается уничтожить выдающуюся личность. Какой-то необычайно жестокий закон природы.

– Из серии – не высовывайся! – согласился он. – Я как-то не особо интересовался его биографией. Почему-то биографии поэтов или писателей меня не слишком занимают. Стихи – другое дело, если они стоящие. Знаю, конечно, что он перс, писал на персидском, жил в 11 веке… Невероятно, правда? Человек жил тысячу лет назад, а я сегодня, в 21-ом столетии, читаю его стихи, к тому же еще в переводах, и они меня достают. Как такое возможно?

– Мне иногда кажется, Влад, что между людьми, которые достигают определенного духовного уровня, существует некое сродство высшего порядка. Вроде телепатической связи. Причем, совершенно неважно, в каком именно веке жил человек. Если он тебе близок, если он сумел описать свои чувства и передать их тебе – в ноосфере возникает некое поле, через которое ты вступаешь в контакт с этим поэтом. Как тебе идея?

– Пожалуй, ты немного перемудрила, – после некоторого размышления произнес он. – Хотя… кто его знает!

– Вот именно, – эхом подхватила Ясмин, – кто знает? Кстати, стихи Омар Хайям писал на литературном фарси, а математические и другие научные труды – на арабском. Тогда так было принято.

– Любопытно. А ты что, по Омару Хайяму какой-то реферат писала – такие познания.

– Нет. Просто интересовалась. К Персии у меня врожденная слабость. Не только у меня, у всего нашего семейства – не зря ведь меня назвали Ясмин.

– Именно к Персии? Но почему?..

– Может, расскажу когда-нибудь. Кстати, Омар Хайям прожил целых 83 года, очень долго по тем временам. Он и в мир иной отошел весьма неизбито, во всем был оригиналом. О кончине Хайяма поведал его ученик. Трудно сказать, насколько это легенда, хотя возможно в реальности всё именно так и произошло – сие под большим вопросом. Да, так вот… читая труд Авиценны «Книга об исцелении» Омар Хайям ощутил приближение смерти. А изучал он в тот момент сложнейший раздел, посвященный метафизическому вопросу под названием «Единое во множественном». Тогда Хайям спокойно заложил между листов, где остановился, золотую зубочистку, которую держал в руке, и закрыл фолиант. Потом призвал своих близких и учеников, составил завещание и после этого уже не принимал ни пищи, ни питья. Прочитав молитву на сон грядущий, он положил земной поклон и, стоя на коленях, произнёс: «Боже! По мере своих сил я старался познать Тебя. Прости меня! Поскольку я познал Тебя, постольку я к Тебе приблизился». И – произнеся эти слова, Омар Хайям умер. Наверное, он считал себя в чем-то равным Богу.

– В скромности ему не откажешь.

– Это точно. Зато прошла тысяча лет, а мы его помним.

Владу захотелось снизить интеллектуальный накал их разговора, и он принялся расспрашивать Ясмин о ее группе, о том, чем она собирается заниматься после занятий завтра, послезавтра, на неделе… Выяснилось что группа у нее так себе, серенькая, по крайней мере, пока никто ее особо не заинтересовал – чистый бальзам на душу Влада. Что завтра-послезавтра у нее какие-то неотложные дела, но вот потом… И еще выяснилось, что человек она не слишком общительный и у нее нет странички ни в Вконтакте, ни в других подобных интернет-сообществах. И это весьма озадачило Влада, потому что все его знакомые девчонки обожали заводить свои странички где только можно и выставляли на них кучу своих фотографий во всех видах, доходя порой до самой последней грани приличия. И он лишний раз убедился, что Ясмин это нечто особенное, пожалуй, даже до сей поры ему незнакомое.

После беседы с ней он чувствовал себя как-то странно. Словно пообщался с существом с иной планеты, хотя и говорящим на его языке. И сам не мог понять, почему его преследует подобное ощущение. Потому ли, что она девушка воспитанная и не бравирует столь привычными теперь в молодежной среде табуированными словами? Но не в первый раз он общался с московской барышней из приличной семьи, которая не употребляет бранных слов, однако те, прежние, никогда не производили на него столь сильного и необычного впечатления. Девчонки как девчонки, и хорошо, что не ругаются матерными словами, – все-таки не грузчики. А может, его озадачило, что она настолько хорошо знакома с биографией Омара Хайяма? Возможно. Он привык ощущать себя продвинутей и начитанней своих визави женского пола. Однако, положа руку на сердце, дело было не в этом. Рядом с Ясмин он не комплексовал, ведь она не подчеркивала своего интеллектуального превосходства и не пыталась над ним доминировать. Ее превосходство крылось в другом: она была женщиной. Причем, женщиной, настолько притягательной и очаровательной, что спорить с присущей ей прелестью было бессмысленно и невозможно. Она была совершенна, эта легкокрылая пери, и с этим ничего нельзя было поделать. И кем же должен быть я, чтобы обладать этим волшебным существом? Насмешливо спросил он себя. Дэвом из персидской сказки?!

Он еще побродил по интернету, проверил записи на своих страничках от Вконтакте и до бесконечности, кому-то ответил, кому-то поставил лайк на выложенную фотку, в общем, маялся дурью. И хотя вроде был занят делом, стараясь отогнать прочь мысли о Ясмин, ничего не получалось, ибо эти самые мысли текли параллельно его активному присутствию в интернете. Тогда он сдался и позволил этим навязчивым мыслям полностью завладеть его сознанием. Интересно, думал он, почему, увидев впервые Ясмин, я сразу назвал ее пери? Ведь у меня осталось лишь какое-то отдаленное воспоминание об этих созданиях, которые встречаются в волшебных персидских сказках, или в стихах поэтов 19 века, которые постоянно сравнивают очаровательных женщин с прелестными пери. Он зашел в поисковик и набрал это слово. «Пери – прекрасные воздушные существа, питающиеся запахом цветов и витающие в высших слоях воздуха. Хотя они и принадлежат к «девсам», падшим духам, подчиненным Ариману, но, как уже исправившиеся, они могут приблизиться к раю и по совершенном очищении войти в него».

«Питающиеся запахом цветов… – Так я и думал, произнес он вслух. – Недаром вокруг нее всегда стоит облачко чудесного аромата…» И продолжил уже мысленно: кажется, я окончательно схожу с ума – но это приятно.

Через пару недель ему позвонил Борька и пригласил на день рождения. Суббота, как известно, самый приятный день для любого относительно нормального студента. Потому как предвкушение отдыха зачастую гораздо приятнее отдыха реального. Борис Авенберг, старый приятель Влада, с которым они вместе еще в детский сад ходили, в последние годы вдруг резко рванул вверх по социальной лестнице. Вернее, рванул его отец, каким-то хитрым образом возглавивший известный финансовый институт, занимавшийся инвестициями. Естественно, что обожавший своего отпрыска папочка, пристроил того в университет на международную торговлю, чем, впрочем, Авенберг-младший вовсе не кичился, потому что обладал на редкость уравновешенным характером и достаточно рациональным умом, позволявшим ему реально оценивать свои способности. Невысокий, кругленький и уже едва заметно начинавший лысеть, Борька умел быть душой компании, тем более что собирать эти самые компании и веселиться от души он любил. Когда его папочка вдруг вознесся на почти недосягаемые для среднего человека высоты, Борька почти не изменился, хотя иногда обожал повыпендриваться перед сокурсниками и старыми друзьями, о которых, впрочем, не забывал. В откровенных разговорах он признавался Владу, что человек он ведомый, и высовываться не любит, а просто хочет спокойно жить и пользоваться всеми доступными благами – в разумных пределах. Последнее он всегда подчеркивал особо, ибо эпатажные выходки сынков богатеньких родителей, считающих себя золотой молодежью, которой все дозволено, его раздражали. Все-таки он воспитывался в интеллигентной еврейской семье – отец был банковским служащим, мать преподавала в музыкальной школе – и совершенно справедливо считал подобные выходки вульгарным моветоном. Да и свою дальнейшую жизнь он представлял вполне ясно: родители подберут ему еврейскую девушку из хорошей семьи, на которой он женится, – и по возможности постарается быть счастливым. Только бы девушка попалась симпатичная! Вздыхал он. А пока надо окончить институт, или хотя бы четвертый курс.

– Борька, какого черта? – всегда возмущался Влад на эти его исповеди. – У тебя же нет никакой внутренней свободы. А если ты сам в кого-то влюбишься до умопомрачения?!

При этих его словах Борька впадал в глубокую задумчивость, видимо, представляя эту самую «умопомрачительную любовь», потом глубоко вздыхал, качал большой круглой головой и мудро замечал: «Это не для меня. Ну, нравятся мне девчонки разные. Представляю всякую там эротику с ними. Но вот влюбиться так, чтобы рассудок потерять… Нет, это не мое. Столько суеты, а я покой люблю. И чтобы все в моей жизни текло ровно да гладенько».

– Но у тебя хотя бы кто-нибудь был?

– Ну да, я с Ленкой дружил и еще с Надей Соловейчик.

– Дружил в смысле «дружил», или?

– Или? Нет, вот «или» не было. Они девушки порядочные, блюдут себя.

– Ты в каком веке живешь? – Изумлялся Влад. – Да сейчас все девчонки уже в пятнадцать лет вовсю трахаются.

– Ну, это ты хватил, – добродушно прервал его тогда Борька. – Да мне, если честно, этого особо и не надо. Потом столько всяких проблем возникает: то она в тебя влюбится, то забеременеет, то еще что придумает. Нет уж, спасибо вам! Лучше я подожду немного.

– Ну, ты гигант! – восхищался Влад. – Я так не могу. Все время в какие-нибудь любовные истории влипаю. И точно, потом девчонки обязательно начинают крутить, хитрить чтобы подвести к женитьбе, или деньги бессовестно тянут: купи то, купи это… – Он глубоко вздохнул. – И все же – «без женщин жить нельзя на свете, нет!..» Помнишь, как мы с тобой в восьмом классе в оперетту на «Сильву» ходили, просвещались?

– Еще бы не помнить! Я тогда впервые новый костюм надел, с иголочки, а его прямо возле театра чертов голубь обделал. Да еще как обделал, сволочь!

– Причем, голубь перед этим очень хорошо отобедал. У тебя было такое растерянное и несчастное лицо!

– А ты сразу потащил меня к автомату в магазине, купил бутылку воды и носовым платком оттирал все это безобразие. И ржал, как лошадь.

Оба невольно расхохотались, припомнив в деталях ту анекдотичную историю.

Когда он поинтересовался у Борьки, можно ли прийти с девушкой, тот легкомысленно ответствовал, что разрешает Владику притащить хоть сотню девушек, ибо выпивки и жратвы хватит на всех, ещё и останется. Сейчас квартира в его полном распоряжении – родители на неделю смылись то ли на Мальдивы, то ли на Канары, он точно не помнит. И еще Борька строго-настрого предупредил, чтобы не вздумал покупать подарок – все эти идиотские мелочи, которые вечно дарят на день рождения, только место занимают, и потом неизвестно что с ними делать: вроде бы на фиг не нужны, но и выбросить неудобно, все-таки подарок. На том и расстались.

Влад тут же перезвонил Ясмин и пригласил на тусовку к старому другу. Она на удивление легко согласилась, чему он несказанно обрадовался, потому что их отношения застыли на уровне прогулки от универа до станции метро – походы в кино, театр или кафе она пока отвергала под благовидными предлогами.

В субботу после занятий Влад поджидал Ясмин возле главного входа в универ, и когда она появилась на крыльце, а потом легко сбежала по ступеням, вновь залюбовался естественной грацией девушки. На ней была светлая куртка, привычные синие джинсы, черная сумка через плечо. И темная волна волос, ниспадавших до талии, что вносило в ее облик какой-то восточный колорит. Все в ней было просто, гармонично – и невероятно. Она была удивительно хороша.