Kitobni o'qish: ««Щеглы». Первый полёт. Сборник рассказов»

Уважаемые читатели!

Перед вами проба пера выпускников Курса для начинающих писателей ЛитО "Щеглы". Авторы – люди разных взглядов и профессий, они живут в разных странах, но всех их объединяет любовь к литературе. "Литература объединяет" – здесь ключевое. Я очень рекомендую прочитать сборник. Интригую: рассказы написаны авторами во время обучения на Курсе. Это их домашние задания! Уверена, вы получите удовольствие, а с ним и новый, интересный опыт.

Благодарю за внимание!

Ирина Щеглова

I. Индивидуальные:
Татьяна Волковская

Буду рада вашим мнения и отзывам. Писать можно в инстаграм: @sinity92

Вопрос ответственности

– Может, выйдешь? – спросил Амалиэль. – Люцифер принес печеньки.

– У меня нет времени на печеньки, – отрезала Анахита. – Мне нужно работать.

Она открыла папку. Взяла маркеры – красный, желтый, черный, голубой – и положила рядом. Удобно расставила печати. Достала разноцветные стикеры для пометок. Амалиэль наблюдал за ней, жуя печенье. Хрум, хрум, хрум. От этого хруста у Анахиты разболелись зубы. Она с раздражением посмотрела Амалиэлю в глаза.

– Ох, прости, – он поднял руки, будто сдается. – Уже ухожу.

Амалиэль открыл проход. Звуки музыки, разговоров и смеха ворвались в сферу Анахиты. Она закрыла ладонями уши и уставилась в папку. Нельзя отвлекаться.

– Мы все еще ждем тебя, – сказал Амальэль, уходя.

– Уже бегу, – с сарказмом отозвалась Анахита.

Проход закрылся. Вернулась привычная тишина. Анахита выдохнула.

– Спокойно. Ты со всем справишься, – подбодрила она себя и начала читать историю жизни очередного человека.

Анахита была счастлива, получив предложение о работе. Ей надоело скитаться по Земле, она устала от людей, их пороков и бесконечных распрей. «На Небесах, всяко, порядка больше», – думала она, не представляя, как ошибается. В первый же день на нее свалилась куча дел. Тысячи, нет, десятки тысяч историй жизни, каждую из которых требовалось прочитать и оценить. Она с неделю не покидала сферу. К вопросу подошла ответственно: создала стол, стеллажи для папок, коробки для отработанных дел, маркеры, ручки. Все это подсмотрела у людей, ежедневно корпящих над бумажками. Прошлась по чужим сферам, чтобы узнать, как справляются братья и сестры, и чуть не сгорела от злости. Буквально. Амалиэль, например, читал истории, лежа на диване и поглядывая в телевизор. Лайла больше времени тратила на танцы в саду, чем на дела. Михаил любовался созданными им гравюрами. «Сколько жизней ты оцениваешь за день?» – спрашивала Анахита, и все отвечали: «Пять-шесть, максимум, десять». Она не знала, что раздражает больше: безответственность братьев и сестер, или собственное отношение к работе?

– Опять… – с губ сорвался жалобный скулеж.

Анахита уже тридцать минут читала историю и не понимала ни слова. В голове туманилось, руки дрожали от усталости. Мыслями она была на Земле. Ей хотелось вернуться и бродить среди людей, просто наблюдая. Что может быть лучше? Ни усилий, ни стресса, никакой бумажной работы – монотонной и утомительной. Она тосковала по беспечной жизни на Земле. Скучала по уютным кафе Петербурга и дорогим ресторанам Нью-Йорка; по жаре Таиланда, дикому холоду Сибири и непредсказуемой погоде в Москве; по рассветам и закатам; по людям и их глупым распрям.

– Сосредоточься, – твердо сказала Анахита. – Душа №3427566. Так, дурные поступки…

Она взяла желтый маркер и выделила им простительные. Красным пометила поступки похуже. Потянулась к черному и остановилась: пнуть щенка в семь лет считается непростительным?

Анахита бросила маркер на стол и закрыла лицо руками. Хотелось расплакаться. Прочитав несколько тысяч историй, она едва соображала. В голове билась страшная мысль – всё сжечь. Каждую папку, каждый стеллаж, ручки, маркеры, печати, холодную белую сферу – сжечь, сжечь, сжечь! Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Встала: «Нужно походить, размяться», – и расправила крылья. Обычно перья горели, но сейчас походили на истлевшие угли. Выпадать начали! За неделю Анахита потеряла пару десятков.

Она врезалась лбом во что-то твердое. Отскочила – перед ней стояла черная офисная дверь. Раздался стук. Анахита растерялась.

– Войдите… – невольно сорвалось с губ.

Дверь распахнулась. Анахита взвыла – только не он! Кого не выгонишь и не заставишь заткнуться, так это Люцифера. Он вошел к ней в людских одеждах, сверкая дьявольской улыбкой. У Анахиты задергался глаз.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она и поспешила вернуться за стол. Вцепилась в голубой маркер, уткнулась в историю, сделала несколько пометок на странице добрых поступков.

– Принес тебе печеньки, радость моя, – Люцифер поставил тарелку прямо на историю.

Анахита посмотрела на него, как на кота, нагадившего в любимые туфли.

– Я не ем печеньки, – процедила она.

– Они с гашишем, – подмигнул Люцифер.

– Тем более!

Она смахнула тарелку со стола. В тишине сферы звон казался особенно громким. Анахита схватила несколько папок.

«Если я буду его игнорировать, он заскучает и уйдет», – подумала она, деловито листая истории.

Люцифер тяжело вздохнул. Анахита сделала вид, что не услышала. Он ходил по сфере, нарочно топая, рассказывал истории и отвлекал, отвлекал, отвлекал! Анахита сжала маркер так сильно, что тот треснул.

– Люцифер, – спокойно сказала она, хотя хотела кричать, – если ты не собираешься помогать, то уходи.

– Я уж думал, ты не попросишь!

Пританцовывая, он взял коробку с надписью «завершенные» и сгреб туда кипу папок со стола.

– Вот мы и закончили, – весело произнес Люцифер. – Теперь можешь отдыхать, моя дорогая.

Анахиту затрясло. Она подскочила, крылья вспыхнули пламенем. Огонь пробежал по плечам и затанцевал в черных волосах. Люцифер зааплодировал с восторженной улыбкой.

– Как ты можешь?! – закричала Анахита. – Как все вы можете развлекаться, отдыхать и жрать, зная, что за Вратами ждут миллионы душ?! Отец дал нам эту работу, и мы должны относиться к ней ответственно! Из-за вашей беспечности страдают души! Они ждут столетиями, потому что Михаилу, видите ли, надо «закончить шедевр», а Лайле научиться танцевать нижний брейк! Вы совсем, что ли, ох… – она ударила себя по губам и замолчала.

Люцифер слушал ее тираду со снисходительной улыбкой. Он присел на край стола и проникновенно заглянул в глаза.

– Милая моя Ана, послушай, – посмеиваясь, заговорил Люцифер, – дело вот в чем: этим душам некуда спешить. Они уже, ну, ты знаешь, мертвы. Стоят себе у Врат, ждут, пока ты или другие мои драгоценные братья и сестрички решат, что с ними делать. А знаешь, что самое удобное? Они ничего не поймут. Хоть миллион лет пройдет, они не почувствуют. Душам не дано помнить переход.

Анахита замерла с открытым ртом. Пламя крыльев угасло, огоньки исчезли из волос. Плечи расслабленно опустились.

– Это правда? – с надеждой спросила Анахита.

– Чистейшая, мой маленький пожар, – с улыбкой ответил Люцифер.

– Почему мне сказали?

– Ах, – он махнул рукой, словно говорил о чем-то крайне незначительном, – это такая шутка для новичков. Миллиарды лет не теряет актуальности.

Анахита рассмеялась. Рухнула в кресло с блаженной улыбкой. Закрыла папки, смахнула маркеры и печати в ящик.

– У тебя еще остались печеньки? – поинтересовалась Анахита, размышляя, куда пристроить телевизор.

– О, да, моя любимая сестрица, – отозвался Люцифер.

– Я, пожалуй, возьму парочку.

Дикари

Молодой путешественник Александр Ильин никак не ожидал, что у храма древнего божества начнется потасовка. Жители трех поселений бросились друг на друга: мужчины били женщин, женщины вырывали мужчинам ритуальные кольца из губ, старики лупили палками детей, дети камнями закидывали взрослых. Александр был поражен. Он прожил в Новых Землях больше года, по несколько месяцев в каждом поселении, и везде люди вели себя дружелюбно, благородно и сдержанно.

Александр достал из полевой сумки ружье и выстрелил в воздух. Грохнуло, с деревьев взвились стаи птиц. Их гаркающие крики разнеслись над джунглями. Люди испуганно замерли: кто вцепившись в волосы противника, кто занеся кулак. Дети побросали камни. Старики, наконец, смогли отдышаться.

Убрав ружье, Александр звучно и отчетливо произнес:

– Я прошу мудрейших шаманов оказать мне честь разговора!

Толпа расступилась, почтительно опустив головы. Навстречу Александру вышли три старца. Шаман поселения Великого Водопада был одет в ритуальную юбку из пальмовых листьев. Его волосы, подобно короне, украшали перья страуса. С посоха свисали рыбьи черепки и кости. Единственной одеждой шамана Великой Реки были цветы: ожерельем они овивали шею, браслетами – ноги и руки, красотой бутонов сверкали в спутанных седых прядях. Ветер играл с длинными цветочными лентами, привязанными к посоху. Приличнее всех, по мнению Александра, выглядел шаман Великого Озера: его ярко-красное платье в симметричных узорах закрывало тело от шеи до пят. На лысой голове поблескивали капельки пота. Верхушку посоха, обтянутого золотистой тканью, покрывали бусины драгоценных камней.

Александр поклонился и встал на колени, выказывая уважение. Шаманы сели напротив. Поселенцы тоже опустились на землю.

– Прошу простить мне мое невежество, – заговорил Александр, – но что же делается? Отчего ваши люди преисполнились такой злобы?

Первым ответил шаман Озера:

– Мое племя не могло дозволить оскорбления Отца нашего, Творца всего сущего, великого Бога Лахата.

– Лаата, – возразил Водопад.

– Лата, – мягко поправил Река.

Шаман Озера с презрением воскликнул:

– Видишь!

– Прошу, мудрейшие, – увещевал Александр, – пусть каждый говорит по очереди. Я чужак на ваших землях, но вы принял меня, как близкого себе. Окажите мне еще немного чести, позвольте попытаться рассудить вас. Порой взгляд со стороны, пусть и такого незначительного человека, как я, бывает полезен.

Шаманы переглянулись. Пошептались немного и, в конце концов, согласились. Александр благодарно поклонился:

– Прошу вас, мудрейший шаман Великого Озера, расскажите мне, чем же другие племена могли оскорбить вашего Бога?

– Сам вид их – уже оскорбление! – прорычал Озеро. – Они пришли в священное место, не прикрыв срамных чресл! Тебе должно это понимать, ты всегда прячешь свой срам пред Богом! – тонким скрюченным пальцем шаман указал на одежды Александра – хлопковую рубаху и подпоясанные штаны.

Александр не стал возражать, что одевается так по правилам этикета и общественных приличий.

– Но того им показалось мало! – продолжал Озеро. – Они хотели обмануть Отца нашего, Творца всего сущего, великого Бога Лахата! Разве так ведут себя благодарные сыновья и дочери?!

Шаман ударил посохом о землю. Жители Великого Озера зароптали. Александр заметил, что Водопаду не терпится высказаться и со всем уважением остановил его:

– Мудрейший, мы выслушаем и вас, как только придет время. – Он вновь обратился к Озеру: – В чем же заключается этот обман? Прошу, объясните мне.

Шаман Озера расправил плечи и высоко поднял голову. Горделиво и величественно он говорил:

– В день, когда солнце дольше всего не желает уходить во тьму, мы приходим в храм Отца нашего, Творца всего сущего, великого Бога Лахата, чтобы воздать Ему честь и просить на мгновение обратить взгляд Свой на нас, детей Его. Мы молим об удачной охоте и хорошем урожае, а взамен отдаем Ему душу самого молодого Его ребенка. Нам достоверно известно, где Он спрятал душу, – шаман с благоговеньем коснулся головы, – и мы отдаем ему то, что сокрыто здесь, под кожей и костью. А эти дикари, – он поморщился, взглянув на других, – отдают ему какие-то безделушки!

Озеро сплюнул, будто слова имели отвратительный вкус. Водопад не выдержал:

– Безделушки?! Мы отдаем Ему истинное вместилище нашей души! Оно сокрыто под кожей и костью, – он прижал ладонь к груди, – здесь! Оно болит, когда нам грустно и бьется быстрее бега пятнистой кошки, когда мы счастливы. Оно горячо и трепещет от жизни, когда я достаю его! И мы приходим к Отцу нашему, Творцу всего сущего, великому Богу Лаату не пряча тел под яркими тряпками, как дикари!

– Да как ты смеешь?! – возопил Озеро.

– Братья мои, – вмешался шаман Реки, – меня огорчают ваши мысли о душах наших. Разве могут они прятаться в том, что можно потрогать? Душа вне тела, но рядом с ним. Она в словах, в движениях, в поступках. Ее нельзя взять и отдать, но можно донести песнью и танцем. Сорвите одежды свои, украсьте тела цветами и танцуйте, и пойте, и кричите в том виде, в каком создал нас Отец наш, Творец всего сущего, великий Бог Лата! Лишь дикари носят одежды и убивают детей Его.

– Не тебе судить о том, что верно, а что нет! – зашипел Озеро. – Лишь мне известна правда!

– Нет, мне! – ударил его посохом Водопад.

Шаман Озера подскочил и сильно пнул в ответ.

– Мудрейшие, прошу вас, успокойтесь! – старался унять их Александр. – Будьте благоразумны!

Его уже никто не слушал. Шаманы сцепились, крича, упали на шамана Реки и тот присоединился к схватке. Жители трех поселений вновь смешались в безумной драке.

В долгой дороге домой Александр трудился над книгой о жизни африканских племен. С особой кропотливостью, стараясь не упустить ни одной детали, он описывал перепалку шаманов и бой поселенцев. Рассказ подытожил словами: «Несмотря на то, что племена Великого Озера, Великого Водопада и Великой Реки когда-то существовали одним племенем Великой Воды, они так и не смогли прийти к взаимопониманию и продолжали биться. Что поделать? Дикари!»

На вокзале в Петербурге Александра встречали всей семьей: несмотря на почтенный возраст, явилась матушка Валентина, сестра Катерина вернулась с Москвы, брат Николай прервал поездку во Францию, Анна, жена Александра, приехала с детьми. Трое сыновей встречали отца счастливыми криками. Но отрадней всего Александру было видеть доченьку Дарью. Оставлял ее крохой-младенцем, а теперь смотрел на юную барышню.

Он всех обнимал и здоровался.

– Вернулся, сынок, да живой! – стирала слезы мама.

– Как я рада тебя видеть! – целовала сестра.

– Ну что, расскажешь мне о темных варварах? – пожимал руку брат.

– Я так боялась, что ты пострадаешь там, среди этих… Этих!.. – рыдала Анна. – Слава Богу! Он защитил тебя! – она перекрестилась.

Дарья, глянув на маму, повторила:

– Свава Богу, он защитив тебя! – и тоже перекрестилась.

Александр охнул.

– Анна! Что же это такое? Ты почему Дарьюшку креститься не научила?! – возмутился он.

Анна вздрогнула и серьезно посмотрела на дочь.

– Ильина Дарья Александровна, – громом зазвенел ее голос, – покажи, как ты сделала!

Раскрасневшаяся Дарья вмиг побледнела. Вся семья глядела на нее. Медленно, дрожащей ручкой, она перекрестилась слева направо. Матушка Валентина с недовольством качнула головой. Катерина поджала губы. Николай осуждающе цокнул языком. Братья рассмеялись: «Глупая! Глупая!»

Александру захотелось задрать белое платьице дочери и тут же наказать ее поркой. Анна, заметив злобу в его глазах, попыталась смягчить мужа:

– Я поговорю с ней дома, объясню…

– Дарья, – сурово сказал Александр, – крестное знамение – это наше оружие и защита против злых сил, поэтому осенять себя крестным знамением нужно правильно, – он всплеснул руками: – Мы же не дикари какие-то!

Наталья Есина

Русалка

Санька пыхтел, ворочался, никак не мог уснуть. Странная штука, жизнь, и время в ней как-то странно существует. Бывает, дни тянутся, тянутся, как резина, ничего не происходит, а потом вдруг раз, и – нате вам. Прошло всего две недели, как они с мамой переехали из Воронежа, где у него остались школа, друзья, тренировки, а Саньке та жизнь уже казалась сном, словно и не с ним все происходило.

Он отчетливо помнил день, когда отец привел его в школу по прыжкам в воду. Сентябрь в тот год выдался теплым. Санька все лето просидел с ангиной; и прицепилась же она тогда к нему, как назойливая муха. Мальчишки во дворе во всю в футбол гоняли, а он сидел у окна, с шерстяным шарфом на шее, с противным привкусом люголя во рту, и завидовал беззаботной беготне. И свое семилетие проболел, – никаких гостей, – и в первый класс пришел только в конце месяца, когда дети уже сдружились, попривыкли к учителю, к школе, а он весь день сидел и думал, поскорей бы домой. Отец вернулся с лекций, потрепал Саньку по плечу и спросил, как школа, а Санька выпалил, что больше туда не пойдет, лучше опять заболеет. Тут уж мама возмутилась, что у нее выпускной одиннадцатый класс, и сидеть на больничном некогда, а папа весело гаркнул, что пора его, Саньку, мужиком делать.

На следующий день Саня робко поглядывал из-за папиной спины на тренера, принюхивался к запаху хлорки и глазел на ребятню, которая с восторженными воплям прыгала в воду по свистку.

Семь лет пролетели незаметно, болеть он перестал, вымахал в подростка с развитыми плечами и густой каштановой шевелюрой. Тренер – Зинаида Николаевна, стала второй мамой. С ней Санька делился проблемами, радостями. И, конечно же, – свое мечтой. А была она у Саньки одна, но самая что ни на есть заветная: стать олимпийским чемпионом по прыжкам в воду с десятиметровой вышки. Эта мечта грела Саньку, когда вместо тусовок с друзьями, он отрабатывал сложные винты, вход в воду или наскок, она не дала ему сорваться, когда погиб отец, защищая женщину в городском парке от насильников.

В этом году Саня заканчивал восьмой класс и усиленно тренировался, готовясь к предолимпийскому отбору в команду юниоров. Все рухнуло в одночасье: маме поставили диагноз саркома легких. Квартиру пришлось срочно продать, – предстояла сложная операция. Жить переехали в Москву – к двоюродной сестре отца, тетке Полине. Она работала сутки-трое метеорологом в аэропорту, а муж – тоже метеоролог, улетел в командировку на север. Детей у них не было, и Саньку тетка Полина любила как сына.

Он встал и крадучись пробрался на кухню. Дверь в гостиной была приоткрыта:

– У Саши большое будущее в спорте, ты уж позаботься о нем, Полечка, когда меня… – он еле расслышал мамин голос.

– Вот еще, скажите пожалуйста, что это ты себя раньше времени хоронишь? – перебил голос тетки.

– Не перенесу я операцию, чувствую, – мамины слова заставили Саньку сжаться в комок.

– А ну-ка, хватит: отменяю полет плохих мыслей по метеорологическим условиям. Поняла!? Ты обязательно поправишься, и мы… – Санька не дослушал.

Он вернулся в свою комнату, зарылся в подушку и затрясся в бессильном плаче без слез. Его буквально раздирало на части от смеси жалости и злости на мать. Как она могла заболеть, когда у него на носу такие важные соревнования, когда среди судей будет сам Дмитрий Саутин – его кумир, его бог! Санька так стремился к этому первенству, на тренировках расшибался в лепешку, даже в мыслях постоянно отрабатывал элементы прыжков, а сколько сил в него вложила Зинаида Николаевна!? И что теперь? Прощай спорт, прощай мечта? Из-за какого-то там дурацкого рака! И слово-то противное: клешнями выдирает у Саньки его надежду…

Санька проснулся раньше обычного. Мартовское солнце светило в глаза, приглашая, вместе с голубым небом и пронзительно свежим воздухом, порадоваться приходу весны. Воробьи оголтело щебетали, а крыши домов громко плакали прощальными снеговыми слезами.

Он встал, подкрался на цыпочках к маминой комнате, приоткрыл дверь и вгляделся со страхом: дышит, не дышит. Словно угадав его присутствие, мама открыла глаза:

– Санечка, сынок, входи!

Сел на стул, стоявший у изголовья.

– У тебя сегодня первый школьный день, волнуешься? – Санька почувствовал, как мама слабо сжала его руку.

– Да не хочу я в эту школу ходить, я в свою хочу, и тренировок вон уже сколько пропустил, – он досадливо поморщился.

Мама тяжело вздохнула, и на ее лице промелькнула тень:

– Я все понимаю, сынок, прости, что так подвела тебя.

Саньке стало и больно, и стыдно одновременно:

– Да ладно, привыкну. Может там ребята нормальные попадутся. Обратно ж все равно сейчас нельзя.

– Ты потерпи, милый, все наладится, а может в новой школе тебя родной человек ждет? – мамино лицо осветила мягкая улыбка.

– Это как, родной: родственник что ли? – Санька нахмурился.

– Это, сынок, когда ты встречаешь незнакомого человека и сразу понимаешь, что он твой, родной, как у нас с твоим папой было.

Санька никак не мог взять в толк, о чем говорит мать. Она уловила его настроение:

– Да ты не думай сейчас об этом, придет время, обязательно поймешь.

Санька помог маме приподняться и поправил подушку:

– А как я это пойму?

– По глазам, Сашенька, они всегда говорят нам правду, помнишь, как у Омара Хайяма?

Тембр маминого голоса успокаивал его:

Глаза умеют говорить,

Кричать от счастья или плакать,

Глазами можно ободрить,

С ума свести, пуститься в драку…

Словами можно обмануть,

Глазами это невозможно.

Во взгляде можно утонуть,

Если смотреть неосторожно…

Санька вспомнил эти стихи: мама преподавала русский язык и литературу, и он часто приходил на кружок, где старшеклассники после уроков готовились к конкурсу. Это время осталось в прошлой жизни, а сейчас он с тревогой прислушивался к маминому глухому кашлю:

– Ну, Санечка, иди, родной, мне поспать надо, – понял, что она отвернулась к стене, чтобы скрыть отголоски боли на лице.

«Сначала зайти в аптеку, – тетя Полина список оставила, – Еще купить молока и хлеба». Всю дорогу от магазина до дома Санька размышлял над словами мамы про родного человека, которого он должен узнать по глазам: «Неужели правда? Прям по глазам все станет понятно?»

Перед подъездом, разлилась огромная лужа, отвоевав у тротуара солидный кусок, и пока Санька думал, как лучше ее обойти, его окружили трое. На вид – ровесники, может чуть старше, на лицах он не заметил дружелюбия:

– Вован, смотри какой у нас тут кекс нарисовался, – голос рыжего напомнил Саньке звук скрипучей двери.

– Ага, – поддакивал второй, низкорослый и какой-то ощипанный. – Ну че, Вован, объясним чуваку, кто в этом дворе главный?

Санька обернулся к тому, кого называли Вованом. Высокий, худой, волосы на макушке стянуты в хвостик, колючие глаза бегали:

– Изи, – пробасил Вован. – Понаедут тут всякие, воздух портят.

Санька понял, что этот у них за главного: двое других заржали, довольные остроумием вожака.

– Загоготали, гуси, – он не планировал драться. – Дайте пройти, и вам ничего не будет.

– Э, да он борзый! – Вован сделал шаг вперед, вынуждая Саньку отступить в самую лужу.

– О, а вон и зрители, Вован, – ощипанный показал рукой в сторону дома, и Санька заметил в окне второго этажа девчонку. – Наша русалка появилась.

Саня не успел повернуться, как рыжий вырвал пакет и швырнул в лужу:

– Вован, смотри: молочные реки потекли!

Санька метнулся в сторону рыжего и резким ударом в живот заставил того согнуться пополам:

– Ты сейчас эти реки пить будешь, умник! – обеими руками оттолкнул верещащего, и тот плюхнулся в лужу.

– Наших бьют! – заорал ощипанный.

Саня расставил ноги пошире, готовясь к нападению. Видя, как Вован замахнулся правой рукой, Санька успел перехватить удар, резко крутанул, и отправил вожака в ту же лужу. Собирался надавать тумаков ощипанному, но тот убежал. Вован, чертыхаясь, поднялся и сплюнул:

– Ну, еще встретимся, понял?

– Ползи, откуда вылез! – Санька развернулся.

Вдруг он зримо почувствовал присутствие отца. Санька оглянулся – никого, но ощущение, что отец где-то рядом, не покидало. Санька замер, как вкопанный: «Папа, папа! Слышишь? Я смог! Я выстоял! Папа я помню тебя, папа!»

Санька зажмурился, запрещая слезам проступить, и пошел к подъезду. Внимание привлекло шевеление в окне на втором этаже. Санька поднял голову и увидел улыбающуюся девчонку. В одной руке она трясла спортивный кубок, а большой палец другой – задорно смотрел вверх.

В школу он опоздал: пришлось еще раз бежать за молоком и хлебом. В коридорах тишина, начался урок. Он зашел в класс, извинился и стал ждать, куда его посадят. Учительница показала место на последней парте. Санька прошел сквозь взгляды и шушуканье одноклассников, плюхнулся на стул и только сейчас заметил, что рядом сидит девчонка из окна. Он тайком ее разглядывал: длинные светлые волосы падали на плечи, открывая миловидное лицо с большими глазами и слегка курносым носом. «Симпатичная», – Санька почувствовал, что краснеет.

Девчонка улыбнулась ему и шепнула:

– Круто ты сегодня Вовке Клячину навалял!

– А-а-а, так он еще и Клячин? – Санька поперхнулся смешком.

– Ага, он только в компании такой смелый, а так – трус-трусом. Я ему тоже по кумполу настучать могла, раньше.

– За что?

– В прошлом году, на восьмое марта, он мой шарф скотчем в цифру восемь заплел, да так, что я, когда отдирала, ножницами шерсть порезала. Шарф пришлось выкинуть, а жалко: папа с гастролей из Франции привез.

Пока девчонка говорила, Санька отметил, что у нее очень пушистые ресницы.

– А на день рождения мне ребята рыбку золотую подарили, а он, гад, вылил воду вместе с рыбкой в цветок. А мне сказал, что она уплыла. – Девчонка вздохнула. – Рыбка умерла, красивая была.

– Ну, а ты чего ему за это?

– А я налила в этот пакет воды и на контрольной ему по голове треснула. Ох, как он голосил. Мокрый весь. Моих родителей потом к директору вызывали.

Санька представил эту живописную картину и засмеялся. Учительница резко обернулась:

– Новиков, вообще-то, вы на уроке, а не в цирке!

Санька вскочил:

– Извините!

А учительница продолжила:

– Кораблева, какое задание я дала сейчас? – она строго посмотрела на Санькину соседку.

– Лидия Петровна, вы велели построить графики функций и найди корни уравнения два икс минус тридцать шесть равно нулю.

Санька удивился двум вещам: как она успела все услышать и почему не встала, когда учительница к ней обратилась.

Прозвенел звонок, класс опустел. Саня предложил соседке пойти в столовую, но она достала из сумки бутерброды, налила чай из термоса:

– Давай лучше здесь перекусим, угощайся, – протянула ему бутерброд и чай. – Меня, кстати, Лизой зовут. А тебя?

– Санька, Саша, – засмущался он.

В класс завалилась вся утренняя дворовая троица. Вован ухмыльнулся:

– Ну, чё, наша русалка, наконец, своего прЫнца нашла?

Рыжий заскрипел:

– Не, она дельфина нашла, – он противно заголосил: «Дельфин и русалка, та-та-да-та-та-да, такая дурацкая пара!»

– На свадьбу позовете? – не унимался Вован.

А рыжий его перебивал:

– На крестины дельфинят! – его гоготанье вывело Саньку из себя. Он дернулся, но почувствовал, что Лиза схватила его за руку:

– Не связывайся ты с ними, Саш. Что с них взять: стараются слова в предложения собирать, но ничего не получается.

Вован побагровел:

– Ну, ты, русалка убогая, тебе слова никто не давал! На свои ноги посмотри: вон, в колеса превратились!

Все трое заржали, а Санька увидел, как Лиза вспыхнула, положила голову на сложенные перед собой руки, и по трясущимся плечам понял, что она заплакала. Внутри у него все закипела, кровь прилила к лицу, он вскочил, накинулся на Вована и успел пару раз врезать по ухмыляющейся роже. Одноклассники растащили ребят, в этот момент прозвенел звонок. В класс зашла учительница, а следом за ней на пороге появился высокий парень. Санька отметил, что тот очень похожий на Лизу.

– Кораблева, за тобой брат приехал, – Санька с изумлением наблюдал, как парень завез в класс инвалидную коляску, и девочка при помощи рук пересела на нее. Ее ноги, от ступней до колена, были перевязаны широкими эластичными бинтами, прямо поверх джинсов. Санька даже не успел ничего сказать: Лиза быстро собрала рюкзак, и укатила из класса.

Санька опять ворочался, сон не шел, а в голове кружились вопросы. Что произошло с Лизой? Девчонка понравилась ему, даже очень понравилась, но как встречаться с инвалидом? И сразу же перебил себя: «Ну, подумаешь – не ходит, с каждым может случиться несчастье. У меня вон, из-за болезни мамы вообще все кувырком полетело», – и он заснул с твердым намерением узнать, что за беда приключилась с одноклассницей.

Проснулся ни свет, ни заря. Тетя Полина была на сутках, мама спала. Он пожарил яичницу, половину съел, а другую тихонько поставил на тумбочку около маминой кровати, накрыл чистой тарелкой, чтобы не остыла. Написал записку, что с пробежки сразу в школу пойдет, а сам несколько раз обогнул дом, прикидывая, в какой квартире живет Лиза. Когда он был точно уверен, что знает номер, позвонил в дверь. Не открывали долго, а затем послышался тихий скрип. Дверь открыла Лиза, и Саня заметил, как ее брови удивленно взлетели вверх:

– Саша? Что ты тут делаешь? Я думала, это брат пораньше заехал за мной.

Саньке очень понравилось, как ее светлые волосы, задорно разбежались на два пучка:

– Я тут, это, решил тебя до школы проводить, не возражаешь? – он незаметно ущипнул себя за руку, чтобы сбить внезапно нахлынувшее волнение.

– Заходи, правда, еще рано: Олег за мной обычно в семь сорок приезжает, – Саша изумился, как она ловко развернула коляску и покатила. – Тапки там бери, моя комната слева по коридору.

Комната Лизы приглянулась Саньке: светлая, с большим окном, вместо штор – жалюзи. Его внимание привлекли грамоты, развешанные в рамочках по стенам, а полка над письменным столом была вся уставлена золотистыми кубками разного размера и формы.

– Ух ты! – кубки приворожили его. – Это что – твои все?

Санька заметил, что Лиза обрадовалась:

– Ну да, мое богатство, – она любовно погладила кубок, похожий на тот, которым вчера приветствовала его в окне.

– Значит ты – гимнастка? – присвистнул Санька. – Круто, давно занимаешься? – он осекся, переведя взгляд на забинтованные ноги.

– Меня в три года родители привели в цирк на свое представление, и тогда я решила, что стану гимнасткой, только не цирковой, в спортивную пошла.

– Вижу, разновысокие брусья? – Санька с любопытством читал грамоты.

Неуемный вопрос так и дергал за язык:

– Лиз, а что у тебя с ногами?

Он мысленно треснул себя по лбу, но слово, как говорится, не воробей. По лицу Лизы понял, что она ждала вопроса:

– Осенью, на сборах, соскок неудачно выполнила, теперь вот, в гипсе катаюсь, – Санька почувствовал грустинку в голосе, но почти сразу улыбка вернулась на лицо девочки.

Среди грамот висела фотография улыбающейся гимнастки на пьедестале.

– А это кто такая? – поинтересовался он.

– Это – мой кумир, Людмила Турищева, – теперь в глазах Лизы Санька поймал огонек. —Представляешь, прямо во время соревнований под ней брусья развалились, чудом успела упражнение закончить!

Саньке определенно нравилось, с каким воодушевлением Лиза говорила:

– А она, судей и зрителей поприветствовала и, как ни в чём не бывало, ушла с помоста, даже не оглянулась! Вот это выдержка!

Воображение живо нарисовало Саньке это картину, и он аж охнул. Ему захотелось поделиться с Лизой своими достижениями:

– Я вот тоже… тренировался.

На лице Лизы заметил любопытство:

– Атлетика?