Kitobni o'qish: «Богословская антропология»

Shrift:

* * *

Предисловие к итальянскому изданию

В этом учебнике систематически изложено основное содержание курса лекций по богословской антропологии, в течение ряда лет читавшегося авторами в рамках программы подготовки магистров и лиценциатов Папского института проблем семьи и брака при Папском Латеранском университете. То обстоятельство, что данное пособие возникло из лекционного курса, определило стоящие перед ним задачи. Оно задумано прежде всего для содействия органическому усвоению студентами богословской антропологии и не исключает привлечение других учебных и иных материалов.

Книга выходит в серии учебных пособий по католическому богословию, издаваемой ассоциацией AMATECA, и является первым томом шестого раздела этой серии, посвященного богословскому взгляду на человеческую личность.

Учебный характер пособия определил также свойственный этому роду литературы стиль изложения. Поэтому по своему содержанию и методу оно не претендует на статус научной монографии или критического очерка. Несомненно, текст книги отражает определенные богословские предпочтения авторов, сказавшиеся и на выборе основных методологических установок. О них говорится, в частности, в первой главе, где изложены основы богословского подхода к человеку. Выбор этих установок определялся, помимо результатов совместных рабочих встреч авторов, влиянием двух мыслителей – Джузеппе Коломбо и Ханса Урса фон Бальтазара, труды которых вдохновили написание этой книги. Читатели заметят это влияние во многих местах в тексте.

Другая черта этой книги – акцент на систематическом подходе, обусловленном, прежде всего, взаимосвязанностью входящих в богословскую антропологию тем и стремлением объединить последние с основными христологическими и тринитарными проблемами. Ведущей нитью здесь является событие Иисуса Христа, занимающее в методологическом плане центральное место. В Иисусе из Назарета человек встречает истину о самом себе. Как таковое, это событие полностью выявляет спасительный план Пресвятой Троицы и исчерпывающим образом разрешает, не предрешая, тайну человеческой свободы.

Выбор этого систематического подхода обусловил также то, что данное пособие ограничивается анализом положительных данных и культурологических вопросов, носящим большей частью взвешенный и сущностный характер.

В тексте встречается немало технических трудностей, требующих от читателя внимательного и неоднократного прочтения наиболее сложных для понимания мест: только терпеливая и серьезная работа над книгой сделает обучение плодотворным.

Книга подписана тремя авторами, так как по отдельности или совместно они работали над всем текстом, не исключая научного аппарата, беря на себя полную личную ответственность за все содержание.

О. Габриэль Рики Альберти, о. Никола Реали и о. Игнасио Карбахоса оказали неоценимую помощь в подготовке рукописи. Госпожа Карла Джанелла обеспечила ее редакционную подготовку. Приносим всем им нашу искреннюю благодарность.

А. С.
Дж. М.
Х. П. Л.
Рим, 3 июня 1999.
В праздник Пресвятого Тела и Крови Иисуса Христа.

Предварительные замечания

Для удобства читателей мы снабдили каждую главу книги подзаголовками, которые отмечают ключевые вопросы каждого раздела и призваны заменить отсутствующий предметный указатель.

В тексте постоянно встречается рубрика Литература для углубленного изучения темы. В ней приведены некоторые издания, содержащие полезную дополнительную аргументацию по рассматриваемым темам.

В книге используется два шрифта. Обычным шрифтом набрано ее основное содержание. Мелкий шрифт используется для отступлений исторического, фактологического или спекулятивного характера, которые, вводя читателя в определенный контекст, служат для обогащения основного материала.

В примечаниях приводятся другие необходимые сведения: цитаты из Отцов и Учителей Церкви, философов, богословов, библиографические ссылки и т. п.

Авторы

Часть первая

Глава первая
Основы богословского понимания человека

Содержание главы

Рассмотрение основ богословского понимания человека начинается с описания поучительного и многотрудного пути, пройденного богословской антропологией (I. Исторический обзор).

Затем излагаются принятые в данной книге исходные установки и методология (II. Христология и антропология).

I. Исторический обзор

Прежде чем кратко рассмотреть исторический путь, проделанный богословской антропологией, необходимо с самого начала сделать одно уточнение. Хотя проблематике человека уделялось большое внимание в богословской мысли всех времен и направлений, специальная и полная трактовка этой темы появилась относительно недавно. Речь идет о богословской антропологии, понимаемой как область богословского знания с четкими содержательными и методологическими границами.

История богословия засвидетельствовала два основных этапа развития этой проблематики: попытку единой трактовки человека, осуществленную в рамках литературного жанра учебника (1а. Трактовка человека в богословских учебниках) и критику этого подхода в период обновления католического богословия в двадцатом столетии (1б. Критика «богословия учебников»).

Среди наиболее важных составляющих этого процесса обновления следует указать на два тесно связанных между собой фактора развития адекватной богословской антропологии: лучшее понимание принципа откровения (2а. Откровение как событие) и в связи с этим потребность в строгой христоцентрической формулировке богословского знания (2б. Объективный христоцентризм).

Мы увидим, как в современном богословии началась разработка богословской антропологии и какие проблемы при этом возникли.

Следует отметить, что ряд теологов не признает основополагающим принцип рассмотрения всего богословия человека в рамках единого подхода (3a. Трудности единого подхода). Такая позиция связана с некоторым отходом от строго христологического прочтения тайны Творения (3б. Христология Творения). Не вполне чужды подобному взгляду и те, кто видит в современном богословии опасность чрезмерного антропоцентризма. (3 в. Риск антропоцентризма). Наконец, не следует забывать, что заявив о готовности критически пересмотреть свои взаимоотношения с культурой Нового времени, богословие двадцатого века не может не учитывать наиболее характерные черты современного культурного климата, выступающие под разнообразно интерпретируемым понятием постмодернизма (3 г. Вызов философии).

1. Возникновение богословской антропологии

a) Трактовка понятия человек в богословских учебниках

Только в XIX в. словосочетание богословская, или сверхприродная¹ антропология начинает обозначать систематическое собрание богословских утверждений о человеке².

Тогда же богословская наука, следуя предпринятой в XVIII в. Кристианом Вольфом (1679–1754)³ попытке сведения философского знания в единую систему, начинает создавать компендиумы, относящиеся к литературному жанру учебных пособий⁴. Так в сфере богословия появляется учебник, специально посвященный антропологии и объединяющий в своем составе разнообразную проблематику, которая в более ранней традиции, прежде всего в святоотеческих и схоластических трудах, рассматривалась в совершенно разных контекстах⁵. Как мы сейчас увидим, создание трактатов по богословской антропологии вовсе не было связано с интересом к антропологии: он придет лишь в последние десятилетия двадцатого века⁶.

Литература для углубленного изучения темы:

G. Colombo, La teologia manualistica, in Id., La ragione teologica, Milano 1995, 305–335.

Трактат De Deo creante et elevante

Во второй половине 19 в. появляется трактат под названием De Deo creante et elevante⁷, в котором был собран значительный материал, относящийся к человеку, рассеянный прежде в разных богословских произведениях. Содержанием этого нового трактата было рассмотрение результатов творческого акта Бога, согласно трехчастной схеме: мир, ангелы, человек. В отношении последнего указывалось на три центральные проблемы: человек в его психофизической природе, сверхприродная цель человека; падшее состояние человека после грехопадения⁸.

Историки богословия единодушно отмечают одну особенность: замысел этого произведения и его разработка были по существу независимы от уже имевшегося трактата «О благодати»⁹. Действительно, последний был создан в 17 в. как сжатое разъяснение трудных споров, шедших в католическом богословии со времен лютеровской Реформации. Интерес к антропологии здесь понятен: спор с Реформацией ставит проблему человека, его свободы, самой формы его взаимоотношений с Богом. Однако оба трактата остались никак не связанными друг с другом, что помешало осуществлению сколько-нибудь убедительного антропологического синтеза. Причины этого следующие. Трактат De Deo creante et elevante уже самой своей двухчастной трактовкой темы некритически вводит в богословие свойственное Новому времени разделение между верой и разумом¹⁰. На вопрос «Что такое человек?», трактат предлагает концепцию тварной природы человека, отражающую философское видение мира. Здесь, прежде всего, предстает Бог как начало и причина всего творения, включая сюда и человека. А все, что можно признать верным в описании человека, относится на счет его «природы». Богословская специфика рассмотрения этих двух тем ограничивается, в основном, демонстрацией их соответствия данным Откровения¹¹. Поэтому трактовка восхождения человека к Богу принимает весьма частный вид и сводится к рассуждению о его призвании участвовать в божественной жизни (так называемое «сверхприродное призвание»). Это призвание, однако, мыслится как некий внешний по отношению к уже полностью сформировавшемуся субъекту фактор, не имеющий никакой связи с фундаментальным вопросом антропологии: «Что такое человек?» Но тогда существует риск рассматривать его как нечто, хотя и даруемое людям, но вторичное и сугубо внешнее, почти не связанное с истиной о человеке¹².

Литература для углубленного изучения темы:

M. Flick, La struttura del trattato «De Deo creante et elevante», in «Gregorianum» 36 (1955), 284–290.

Трактат De gratia

С другой стороны, исходные установки трактата De gratia также не позволяли обсуждать подобную проблематику. Действительно, его содержание свелось к частному развитию трактата De Deo elevante, с которым он разделял принципиальную чуждость основному антропологическому вопросу. Метод создания самого трактата De gratia был ограничен. Трактовка темы по-прежнему была связана с богословскими спорами, определявшимися конкретными историческими и культурными обстоятельствами (Реформацией и диспутами, разгоревшимися после Тридентского собора), и потому акцентировала внимание лишь на одном аспекте благодати – прежде всего, реальности ее действия, объективном характере перемен, происходящих в грешнике, становящемся праведником спасительным действием Иисуса Христа. Одна часть трактата, следуя схоластической традиции понимать благодать как habitus [габитус, постоянное свойство, характер, расположение души – Прим. пер.] и защищая роль добродетелей и заслуг в оправдании человека, показывает обоснованность ответа Тридентского собора теологии Реформации. Другая же часть под влиянием последовавших после Тридентского собора дебатов сосредотачивает внимание на том, что впоследствии получит название актуальной (действующей) благодати, то есть на анализе условий, при которых в человеке совершается сверхприродное благодатное действие¹³.

Литература для углубленного изучения темы:

G. Colzani, Il trattato «De grazia». Presentazione storico-bibliografica, in «Vivens homo» 4 (1993), 375–389.

Ограниченность антропологии учебников

«Богословие учебников» не сумело ответить должным образом на потребность в разработке единой и полной богословской антропологии. Причины этой неудачи коренятся в наиболее проблематичных чертах теологии, развивавшейся с конца 16 в. вплоть до начала обновления, происходящего в течение последних пятидесяти лет.

Действительно, если прежде изложение антропологического содержания могло еще сохранять некоторую формальную преемственность с предшествующей богословской традицией (то есть, фактически, со средневековыми Summae), то подчинившись в Новое время принципу разделения веры и разума, богословие в конечном итоге отошло от единого подхода к антропологической проблематике, уступив место позициям другого рода. Систематическое единство, которым обладали Summae, несло в себе и единство подхода к дискурсу о человеке, пусть даже выражавшееся лишь в организации рассеянного в разных местах материала. А в «богословии учебников» утрата присущего средневековью принципа единства привела к тому, что сама антропологическая мысль, став фрагментарной и раздробленной, оказалась беззащитной перед лицом распространенного в Новое время предрассудка считать веру чуждой разуму, который, якобы, способен самостоятельно выразить всю полноту истины о человеке.

Наиболее проблематичный результат, к которому пришло богословие, некритично воспринявшее образ мысли этой эпохи¹⁴ – вывод о том, что для понимания человека конкретный исторический момент не имеет никакого значения. С точки зрения Нового времени единственное, что однозначно характеризует своеобразие человека как субъекта – это его разум, понимаемый как абсолютный в двух смыслах: как отделенный от акта, посредством которого человек соотносит себя с реальностью («располагает» себя по отношению к ней), и как тотальный, то есть как всеобъемлющий горизонт знания и его исчерпывающая мера¹⁵. Подобная отчужденность веры от разума¹⁶ повлекла за собой сведение человека к его познавательным способностям. Так родилось ошибочное представление о том, что по существу все, относящееся к опыту человеческой свободы, следует рассматривать просто как практическое применение данной в Откровении и познаваемой в понятиях всеобщей истины.

Другим следствием такого видения эпохой Нового времени идеала познания стало стремление богословия придать себе легитимность в глазах философского разума. Последний, полагая себя как абсолютное (т. е. одновременно самодостаточное и всеобщее) знание истины, выводит откровение за рамки рационального, а богословие, некритически восприняв эту установку, пытается рационально показать сверхрациональность Откровения, ставя тем самым веру в зависимость от разума.

Результаты этих первых попыток разработки единой трактовки человека в рамках учебника можно подытожить так: богословие ощутило потребность вновь обрести единство своей антропологии, но некритичное заимствование образа мышления Нового времени воспрепятствовало решению этой задачи.

Литература для углубленного изучения темы:

A. Bertuletti, Sapere e liberta, in AA.VV., L’evidenza e la fede, a cura di G. Colombo, Milano 1988, 444–466.

б) Критика «богословия учебников»

Путь преодоления этих трудностей и разработки адекватного единого богословского подхода к человеку не был ни кратким, ни простым. В частности, не следует забывать, что в попытках преодоления «богословия учебников», хотя и высказывалось глубокое неприятие характерного для него антропологического синтеза, не было стремления непосредственно развязать главный методологический узел (противопоставление веры и разума).

Обновление теологии благодати

Началом подлинного обновления послужила критика трактата De gratia. Это было связано с предсказанным еще M. Шеебеном (1835–1888) возвращением интереса к богословию Святого Духа, о котором свидетельствовало постоянно растущее внимание к теме пребывания Лиц Пресвятой Троицы в оправданном человеке¹⁷.

По мере того как тема обращения человека стала рассматриваться в терминах участия в божественной жизни¹⁸ через Иисуса Христа и дар Его Духа, все более осознавалось, что важно исходить от нетварного дара, или нетварной благодати (то есть, Духа Иисуса Христа), чтобы показать основания и конститутивные измерения следствий этого участия для человеческого существования (тварный дар, или тварная благодать)¹⁹ – постановка проблемы противоположна классическому учебнику, почти полностью посвященному только этому второму элементу.

После выяснения того, что подлинным исходным пунктом всякого рассмотрения благодати является дар участия в божественной жизни, стала очевидна несообразность размещения этой темы в каком-либо ином, отличном от De gratia трактате: «сверхприродное» возвышение человека на самом деле есть часть De Deo creante et elevante.

В то же время было необходимо преодолеть свойственный этому трактату внешний характер отношения человека и дара благодати как участия в божественной жизни. Можно сказать, что лучшие силы богословской мысли первой половины XX в. посвятили себя обоснованию того, что, согласно икономии христианского спасения, лишь участие в божественной жизни ведет человека к познанию и переживанию истины своего существования.

Литература для углубленного изучения темы:

H. Muhlen, La dottrina della grazia, in AA.VV., Bilancio della teologia del XX secolo, III, a cura di R. Vander Gucht e H. Vorgrimler, trad.it., Roma 1972, 161–210;

Проблема «сверхприродного»

В этом контексте католическое богословие занялось в первую очередь пересмотром знаменитого тезиса средневековой схоластики, о том, что богословское proprium человека состоит в naturale desiderium videndi Deum [естественном желании видеть Бога]²⁰. Именно в этот период на первый план выдвинулись такие авторы как А. де Любак²¹ и начала свой непростой путь так называемая «новая теология» – theologie nouvelle²². Было показано, что антропологические границы учебника – это рамки определенного истолкования Откровения, которое присутствовало в какой-то мере уже в самой схоластической традиции. В положительном плане происходило возвращение богословской мысли к живительным источникам Священного Писания и Предания в стремлении преодолеть всякую неполноту прочтения изначального ядра Откровения Иисуса Христа, рожденного, умершего и воскресшего propter nos homines et propter nostram salutem [ради нас, людей, и ради нашего спасения]²³.

В результате стала очевидна малая пригодность используемых в антропологии теоретических инструментов, которые богословие некритически заимствовало из философии и предпослало Откровению. Как реакция на развитие современной мысли, наметилось некоторое дистанцирование от аристотелево-томистской традиции, которая в течение уже многих столетий считалась неотъемлемой частью богословской католической мысли и в конце 19 в. со всей авторитетностью была вновь утверждена в энциклике Aeterni Patris, давшей жизнь неосхоластической мысли²⁴.

Литература для углубленного изучения темы:

H. de Lubac, Il mistero del soprannaturale (Opera Omnia 11), trad.it., Milano 1978 (Paris 1965), 109–178; 231–308;

G. Colombo, Del soprannaturale, Milano 1997, 155–248; 335–361.

«Антропологический поворот»

Потребность в новом философском инструментарии, учитывающем современное развитие мысли, привела к так называемому антропологическому повороту в богословии²⁵, который, несомненно, был попыткой систематической трактовки богословской антропологии. Здесь необходимо обратиться к К. Ранеру, игравшему ведущую роль в европейском богословии в период после Второй мировой войны²⁶.

Необъятное творчество этого немецкого теолога свидетельствует о его намерении заново пересмотреть все богословское знание, делая акцент на двух указанных выше моментах: внимании к субъекту с целью восстановления внутренней связи между человеком (desiderium videndi Deum) и даром благодати, а также учете результатов современной философии.

Помещая в центр своих размышлений понятие сверхприродного экзистенциала, служащее обобщающим и исчерпывающим антропологическим термином, К. Ранер с его помощью идентифицирует всеобщее состояние исторического человека. Действительно, человек всегда является объектом дарования Божией благодати и, вследствие этого, сверхприродная цель должна быть признана его изначальным элементом.

Категория экзистенциала указывает на то, что сверхприродное (благодатный дар участия в божественной жизни), будучи безвозмездным даром, постоянно присутствует в истории, поскольку Бог всегда выступает как начало трансцендентальной динамики человеческой свободы²⁷. Отсюда следуют два фундаментальных вывода: человек не может отказаться от сверхприродной цели, не отказавшись от самого себя и, кроме того, поскольку сверхприродное измерение существует всегда, всякий человеческий поступок сам по себе является участием в этом измерении²⁸. Трансцендентальный анализ немецкого теолога имел своей целью утверждение тесной связи человека и благодати, но он не кажется вполне убедительным, поскольку результат, к которому приходит исследователь, не решает проблему, послужившую отправной точкой. Ясно, что задача преодоления чисто внешнего описания связи исторических реалий человека с даром благодати не может считаться должным образом решенной, если неясно выражена историчность человека.

В действительности, эта неясность – необходимое следствие исходных посылок антропологии К. Ранера, для которого история есть объективация трансцендентальной истины, понимаемой как самораскрытие Бога²⁹.

Если богословие К. Ранера можно упрекнуть в неадекватном рассмотрении неотъемлемой от человека историчности,³⁰ то в чем причина подобной ограниченности? По-видимому, это связано с двумя обстоятельствами: Ранер слишком акцентированно и односторонне использовал классическую модель трансцендентальной философии и, кроме того, предпринял ревизию богословского знания, не преодолев рамок современного онтологического подхода.

Литература для углубленного изучения темы:

K. Rahner, Considerazioni fondamentali per l’antropologia nell’ambito della teologia, in MS 4,11–30;

A. Bertuletti, Il concetto di «esperienza», in AA.VV., L’evidenza…cit., 155–165.

Общие выводы:

– Преодоление ограниченности «антропологии учебников» рискует быть неполным без пересмотра ее предпосылок. Именно в этом состоит главный узел проблем, который следует постоянно иметь в виду при разработке адекватной богословской антропологии.

– Неслучайно, вплоть до шестидесятых годов, противопоставление природа – сверхприрода, хотя и рассматривалось критически, фактически продолжало оставаться концептуальным горизонтом богословской трактовки проблемы человека³¹. Как мы видели, такая постановка проблемы была связана с тем, что богословие должно было отвечать на вызов рационализма, отделяющего веру от разума и придающего последнему чрезмерное значение³².

– Развитие богословской антропологии требует рассмотрения не только ее содержания, но, прежде всего, ее методологии. В этом состоит общая насущная потребность всего богословского знания, но для богословской антропологии эта задача представляется наиболее актуальной.

– Течения христианской мысли, предшествовавшие II Ватиканскому собору, отчасти подготовившие его и развитые в ходе его работы, выражали стремление преодолеть существующее положение вещей, глубоко укоренившееся в богословии и часто его тревожащее. Эта задача, решенная лишь частично, требует радикального переосмысления категорий разума и веры.

– Содержание двух главных трактатов, в которых, в основном, сосредоточилась богословская мысль Нового времени о человеке, в большой степени зависело от исходной концепции разделения веры и разума. Это стало результатом некритического принятия теологией Нового времени положения об абсолютности разума (его самодостаточности и тотальности).

– В сущности, преодоление современной ситуации в учении о человеке требует отхода от представления о тождественности истинности и рациональности, равно как и от идеи истины вне истории.

– Возвращение к богословскому видению антропологии предполагает совместное рассмотрение истины и истории: только тогда вопрос об истине человека соединится с богословской проблемой. Речь идет о том, чтобы показать, что рассмотрение истины как нераздельно связанной с историей вполне совместимо с верой, и более того, является подходящим инструментом оправдания последней³³.

– В этом смысле, дистанцирование от веяний Нового времени не исчерпывает задачу обновления, ставшую насущной для богословия в современную эпоху. Ограничиться этим значило бы выполнить только pars destruens дела, требующего, по крайней мере, не меньшей энергии для созидания и дальнейшей систематической работы.

2. Перспективы обновления богословской антропологии

а) Откровение как событие

II Ватиканский собор предложил понимание Откровения, решительно преодолевающее альтернативу между истиной и историей. Откровение истины в личности и истории Иисуса из Назарета было признано конкретной формой, в которой Бог сообщает Себя людям (DV 2–6)³⁴. Собор освободил понятие истины от неисторичного и формального понимания, вернув присущую истине идентичность исторического события³⁵.

Исходя из ясно выраженного христоцентризма³⁶, Собор ведет к признанию истины как «события» в Иисусе Христе³⁷, позволяя увидеть глубокое единство абсолютности и историчности, свободы и необходимости, присущее понятию олицетворенной истины³⁸. Поэтому можно утверждать, что «II Ватиканский собор освободил понятие истины от тенденциозно объективирующего неисторического понимания, возвращая ему его идентичность исторического события. Истина неотделима от события, иначе она формальна»³⁹.

Это высказывание Учительства Церкви, которое было бы невозможно без значительных усилий богословской мысли до и во время II Ватиканского собора⁴⁰, требует соответствующей теологической разработки. Действительно, необходимо трактовать истину, не умаляя роли события Откровения ни с точки зрения его абсолютной истинности (позволив ему исчезнуть в необратимом потоке случайных событий, лишенных абсолютного смысла), ни в аспекте его историчности (рассматривая абсолютное не внутри переменчивой истории, а как абстракцию «абсолютного» разума)⁴¹.

Отсюда следует возможность пересмотра отношения истины к истории, так как говоря об истине как со-бытии, мы тем самым утверждаем, что она обладает бытием (включая сюда свободное признание ее человеком в конкретных обстоятельствах), происходит hic et nunc [ «здесь и теперь» – Прим. пер.] в пространстве и времени. В то же время понятно, что истина предстает как Откровение, то есть всегда выступает как событие, по своей сущности несводимое к чему либо иному как в понятийном, так и в трансцендентном аспекте.

Литература для углубленного изучения темы:

H. De Lubac, La rivelazione divina e il senso dell’uomo (Opera Omnia 14), trad.it., Milano 1985 (Paris 1968–1983), 7–172;

J. Ratzinger, Natura e compito della teologia, Milano 1993;

G. Colombo, La ragione teologica, Milano 1995, 73–106.

б) Объективный христоцентризм

Понимание события Иисуса Христа как единства абсолютности и историчности, необходимости и свободы, давая новую жизнь понятию Откровения, показывает нам убедительную перспективу углубления наиболее важного богословского результата нашего времени – объективного христоцентризма⁴².

В христоцентризме соединены наиболее значительные достижения современного богословия в понимании Тайны Христа во всей ее целокупности, ее особенности и всеобщности. Задача состоит в том, чтобы показать, в каком смысле пришествие Христа есть единственная основа совершенного понимания полноты реальности и истории.

Для достижения этой цели важно не допустить, чтобы христоцентрическая перспектива, утверждая христологический универсализм, понимаемый как идеологическая категория, оттеснила на второй план историческую особенность Христа: христоцентризм объективен именно в той мере, в какой он исходит из убеждения, что в определенный момент времени конкретный исторический человек, конкретная историческая личность, Иисус из Назарета, в силу своего особого человечества как Сына Божия, становится единственным Спасителем, Средоточием мира и истории⁴³.

Не претендуя на анализ всех этапов развития этой темы, укажем, по крайней мере, некоторые поворотные пункты пройденного пути. Эта тема, уже рассматривавшаяся такими богословами как Е. Мерш⁴⁴ и Р. Гвардини⁴⁵, стала центральной для теологии Карла Барта⁴⁶.

Литература для углубленного изучения темы:

G. Biffi, Approccio al cristocentrismo, Milano 1994

К. Барт и восстановление примата Откровения

Заслуга Карла Барта состоит в углублении подлинно богословского смысла Откровения: начало богословского дискурса не в спрашивающем о Боге человеке, а в объективности самооткровения Божия. Поэтому Барт утверждает, что оригинальность христианства состоит именно в сохранении в качестве главной истины идеи Откровения: Бог может быть познан как Бог только тогда, когда о Нем знают как об Открывающем Себя, и история Иисуса – осуществление этой истины.

Следует отметить особенность этой динамики, демонстрирующей абсолютную уникальность богопознания: она развивается не как отношение двух существовавших прежде сторон, но Сам Бог осуществляет во Христе условие Своей познаваемости.

Богословие Барта основано на двух методологических принципах. Во-первых, это убеждение в том, что постижение Бога невозможно вне Откровения. Имея предпосылкой непреодолимость дистанции между Богом и человеком, швейцарский богослов критикует принцип analogia entis, при помощи которого теология веками рассматривала отношение Бога и человека, отправляясь как из концептуального центра от понятия бытия, мыслимого однозначно⁴⁷. Во-вторых, Барт, отказываясь от понимаемой таким образом analogia entis, вводит так называемую analogia fidei: познание Бога возможно лишь в объективности посредничества, осуществляемого Богом в Иисусе Христе⁴⁸.

Теология К. Барта призывает богословское знание к христоцентризму, которому он сам следовал при работе над монументальным трудом Церковная догматика⁴⁹, выразив его в следующих словах: «Догматика, которая не пытается с самого начала быть христологией, надевает на себя чуждое ей ярмо и очень скоро перестает служить Церкви […] Христология должна занимать все пространство богословия[…] Христология – это все»⁵⁰.

В христоцентризме бартианской теологии есть слабое место. Действительно, в его формулировке нет стремления должным образом прояснить отношение между «принципом откровения» и историческим Откровением, то есть выявить, каким образом устанавливается связь между Откровением (понимаемым как проявление изначальной историчности в Боге) и человеческой историей, и в частности, событием Иисуса Христа. Но тогда акцент на центральном месте Откровения приводит к растворению в фактах конкретной формы истории Иисуса из Назарета, которая тем самым рассматривается лишь в той мере, в какой она как частное событие соотносится со всеобщей, установленной a priori, структурой Откровения⁵¹.

1.Ср. G. Pusineri, Introduzione a A. Rosmini, Antropologia soprannaturale (Edizione Nazionale delle Opere 27), Roma – Milano 1959.

2.Термин антропология появляется в XVI в. и долгое время его значение колеблется между физиологией, психологией и этикой. Со второй половины XVIII в. развивается так называемая культурная антропология, которая, в особенности в странах англосаксонского ареала, имела своей целью изучение, в сотрудничестве с другими науками о человеке, культур различных человеческих общностей. Что касается философской антропологии, то ее отцом признан M. Scheler, написавший знаменитую книгу Die Stellung des Menschen im Kosmos, Munchen 1927. Общая панорама развития и взаимосвязи этих антропологических дисциплин представлена в работах Q. Marquand, Anthropologie, in Historisches Wurterbuch der Philosophie, Basel – Stuttgart, I,1971,362–374; J. Splett, Antropologia, in SM 1, coll. 257–262 и M. Flick – Z. Alszeghy, Antropologia, in NDT, 12–17.

3.Ср. M. Campo, Wolff e il razionalismo precritico, 2 voll., Milano 1939. Среди первых богословских произведений, испытавших влияние метода Вольфа, можно упомянуть M. Gazzaniga, Theologia dogmatica in systema, Ingolstadt 1786.

4.Ср. Y.M.-D. Congar, Thuologie, in DTC XV/1, coll. 341–502; R. Tremblay, Les livres de base dans la tradition de la formation au sacerdoce, in «Seminarium» 28 (1976), 244–262; G. Colombo, La teologia manualistica, in AA.VV., La teologia italiana oggi, a cura della Facolta teologica dell’Italia Settentrionale, Milano – Brescia 1970, 25–56, а также in Id., La ragione teologica, Milano 1995, 305–335. «Теология учебников» фактически основана на разъяснении ряда богословских тезисов (связанных, в основном, с элементами depositum fidei [сокровище веры; здесь – основные положения вероучения – Прим. пер.] и догматизированных Учительством Церкви), справедливость которых показывается на основе «доказательств» Писания, Предания и разума. R. Billuart (1685–1757), а затем R. Perrone (1794–1876) кодифицировали этот метод, берущий свое начало от знаменитого труда De locis theologicis M. Cano (1509–1560): ср. A. Gardeil, Lieux thuologiques, in DTC IX/I, coll. 712–747 и A. Scola, Chiesa e metodo teologico in Melchior Cano, in «Rivista di Storia e Letteratura Religiosa» 9 (1973), 203–234, а также Id., Avvenimento e tradizione, Milano 1987, 57–92. Особое значение здесь имело то, что «теология учебников» стремилась основывать богословское исследование на догматических выводах Учительства Церкви. Этот метод, оправданный в обстановке борьбы с Реформацией, а затем полемики с рационализмом, фактически сузил горизонт богословского мышления, развивая в первую очередь формалистический и дедуктивный подход.

5.О святоотеческой антропологии см. G. Grossi, Lineamenti di antropologia patristica, Roma 1983; A.-H. Hamman, L’Homme image de Dieu. Essai d’une anthropologie chrutienne dans l’Uglise des cinq premiers siucles, Paris 1987. Что касается схоластической теологии, то достаточно посмотреть, где в Summa Theologiae Фомы Аквинского (1225–1274) рассматриваются такие темы как imago Dei [образ Божий – Прим. пер.] (1ST, q. 93), анализ единства души и тела (1ST, q. 76), благодать (2ST, qq.109–114), первородный грех (2ST, qq. 81–84), предназначение человека (2ST, qq.1–5). Подобная разбросанность антропологического материала сохранится в богословии до тех пор, пока оно будет следовать систематике Фомы, см., напр., F. Subrez, Partis secundae summae theologiae de opere sex dierum ac tertium de anima, Lugduni 1621; C. R. Billuart, Summa S. Thomae sive Cursus Theologiae, Lodi 1747.

6.См. ниже, 44–50. Среди теологических сочинений, использовавших понятие богословской антропологии в том смысле, в каком оно впервые употреблено в очерке J. R. Geiselmann, Die Theologische Anthropologie J. A. Muhlers, Freiburg im Br. 1955, одним из первых была, по-видимому, работа K. Rahner, Grundentwurf einer theologischen Anthropologie, in F. X. Arnold – K. Rahner – V. Schurr – L. M. Weber, Handbuch der Pastoraltheologie, II/1, Freiburg i.Br. 1966, 20–38; Id., Saggi di antropologia soprannaturale, trad. it., Roma 1965 и Id., Considerazioni fondamentali per l’antropologia e la protologia nell’ambito della teologia, in MS 4, 11–30. Первым полным трактатом стала книга M. Flick – Z. Alszeghy, Fondamenti di una antropologia teologica, Firenze 1973, авторы которой стремятся установить связь с подходом А. Розмини (см. выше, прим. 1) и предлагают богословскую антропологию, понимаемую как «сознательную попытку человека постичь себя через Откровение» (Ibid., 5).

7.Ср. M. Flick, La struttura del trattato «De Deo creante et elevante», in «Gregorianum» 36 (1955), 284–290.

8.Трактовка этой темы принимает определенную форму в D. Palmieri, De Deo creante et elevante, Romae 1887, которая затем фактически повторяется в последующих текстах, таких как C. Pesch, De Deo creante et elevante. De Deo fine ultimo (Praelectiones dogmaticae III), Friburgi Brisgoviae 1914, 74–182; A. Tanqueray, Synopsis theologiae dogmaticae, Parisiis – Tornaci – Romae 1933 (24), 517–601; P. Parente, De creatione universali (Collectio theologica romana ad usum seminariorum IV), Torino 1959, 143–208.

9.Ср. G. Colzani, Il trattato «De gratia». Presentazione storico-bibliografica, in «Vivens homo» 4 (1993), 375–389.

10.Не следует забывать об аналогичном пути, пройденном богословской трактовкой тайны Триединого Бога и хорошо засвидетельствованном историей трактата De Deo Uno et Trino, ср. G. Colombo, Per una storia del trattato teologico di Dio, in «La scuola Cattolica» 96 (1968), 203–227; M. Serentha, La teologia trinitaria oggi, in «La scuola Cattolica» 118 (1990) 90–116; S. del Cura, Temas y tareas del tratado teolуgico sobre Dios, in Teologua en el tiempo (25 acos de quehacer teolygico), Burgos 1994, 169–201; G. M. Salvati, La dottrina trinitaria nella teologia cattolica postconciliare. Autori e prospettive, in A. Amato (a cura di), Trinita in contesto, Roma 1994, 9–24.

11.Этот подход был затем воспринят неосхоластикой, истолковавшей некоторые разъяснения I Ватиканского Собора как авторитетную санкцию подобного направления в богословии Творения (DS 3001–3003).

12.О спорах относительно категории «сверхприродное» см. ниже, 210–217.

13.Отсюда классическая структура трактата (I. De gratia actuali; II. De gratia habituali), введенная в F. Subrez, Operis de divina gratia tripartiti partes I–III, Lugduni 1628 (ed. Vivus, Parisiis 1856–1868), и сохранявшаяся почти неизменной вплоть до середины двадцатого века, ср. B. Bartmann, Teologia dogmatica, trad.it., Alba 1956 (4) (Freiburg im Br. 1932), 672–835; об обсуждении трактата De Gratia ср. G. Philips, De ratione istituendi tractatum De Gratia nostrae sanctificationis, in «Ephemerides Theologicae Lovanienses» 29 (1953), 355–373; G. Colombo, Tre manuali e il trattato «De Gratia», in «La Scuola Cattolica-Suppl.» 93 (1965), 34–60.

14.Обширная и сложная проблема рождения эпохи Нового времени и ее отношения к христианству рассмотрена в ставших уже классическими трудах: J. Maritain, Religione e cultura, trad. it., Brescia 1973 (Paris 1936); R. Guardini, La fine dell’epoca moderna, trad.it., Brescia 1984 (Basel 1950); K. Luwith, Significato e fine della storia. I presupposti teologici della filosofia della storia, trad it., Milano 1963 (Stuttgart 1953); H. Blumenberg, Die Legitimitet der Neuzeit, Frankfurt a.M. 1966. См. также AA.VV., Modernita. Storia e valore di un’idea, Brescia 1982; G. Cottier, Questiones de la modernitu, Paris 1985; F. Botturi, Desiderio e verita. Per una antropologia cristiana dell’eta secolarizzata, Milano 1985, 9–96; W. Pannenberg, Cristianesimo in un mondo secolarizzato, trad.it., Brescia 1991; A. Bertuletti, L’Europa e il cristianesimo. Fede e modernita, in AA.VV., Il caso Europa, Milano 1991, 54–78; M. Ureca – J. Prades (edd.) Hombre y Dios en el sociedad de fin de siglo, Madrid 1994.

15.См. I. Kant, Risposta alla domanda: che cos’и l’illuminismo?, in Id., Scritti politici e di filosofia della storia e del diritto, tradotti da G. Solari e G. Vidori, Torino 1965(2), 141–149. Согласно Гегелю (1770–1831), этот процесс начинается уже с Декарта (1596–1650), ср. Г. В. Гегель, Лекции по истории философии. Это суждение разделяли и другие мыслители Нового времени и современности, такие как Г. Лейбниц (1646–1716), А. Уайтхед (1861–1947) и Б. Рассел (1872–1970): ср. G. Reale – D. Antiseri, Il pensiero occidentale dalle origini ad oggi, vol. 2, Brescia 1991 (12), 259–288.

16.Эта проблема была тщательно исследована теоретически с предоставлением значительного историко-критического материала и указанием эпистемологических следствий для богословия в G. Colombo, La ragione…cit.; Id., La teologia italiana. Materiali e prospettive (1950–1993), Milano 1995; Id., Del soprannaturale, Milano 1996. Мы обязаны подробным историко-богословским анализом этому миланскому теологу. Именно строгость его критического анализа побуждает предпринять богословскую разработку, ориентированную на практические выводы. В этом направлении движутся исследования, выполненные на богословском факультете Миланского университета, такие как AA.VV., L’evidenza e la fede, Milano 1988 и AA.VV., Il teologo, Milano 1989: следует особо отметить A. Bertuletti, Sapere e liberta, in L’evidenza…cit., 444–466; A. Bertuletti – P. Sequeri, L’idea di «rivelazione», ibid., 201–234 и S. Ubbiali, La reflessione teologica sul teologico, in Il teologo…cit., 66–126.

17.Ср. H. Muhlen, La dottrina della grazia, in AA.VV., Bilancio della teologia del XX secolo, III, a cura di R. Van der Gucht e H. Vorgrimler, trad. it., Roma 1972, 161–210; G. Colombo, Grazia, in Enciclopedia delle religioni, vol.I, Firenze 1970, coll. 1629–1632; V. M. Capdevila, Liberaciyn y divinizacion del hombre, 2 voll., Salamanca 1989–1994.

18.Одним из первых стал говорить о благодати в этих терминах Шеебен: M.-J. Scheeben, I misteri del cristianesimo, trad.it., Morcelliana, Brescia 1960, 618. Известно, какое влияние на кельнского теолога оказало знакомство с греческой патристикой через посредство таких авторов как D. Petavio (1583–1652) и L. Thomassin (1619–1695); ср. H. Rondet, La grazia di Cristo, trad.it., Roma 1966, 360–371.

19.Об использованной здесь терминологии см. ниже 326–328.

20.Ср. J. Alfaro, El problema histyrico del sobrenatural. Estudio histyrico desde Santo Tomas hasta Cayetano (1274–1534), Madrid 1952; Id., Il problema teologico della trascendenza e dell’immanenza della grazia, in Id., Cristologia e antropologia, Assisi 1975, 256–397; G. Colombo, Il problema del soprannaturale negli ultimi cinquant’anni, in AA.VV., Problemi ed orientamenti di teologia dommatica, vol. II, Milano 1957, 545–607; Id., Desiderio di vedere Dio. Dieci anni di studi tomisti, in «La scuola Cattolica» 99 (1971), 3*–60*, обе работы были также опубликованы в Id., Del soprannaturale, Milano 1997, 177–248; A. Vanneste, Saint Thomas et le problume du surnaturel, in «Ephemerides Theologicae Lovanienses» 54 (1988), 348–370. В рамках этого направления начались обсуждения тонкостей определений категорий сверхприродное и чистая природа. См. ниже 211–217 объяснение и уточнение смысла этих понятий.

21.Ср. H. de Lubac, Surnaturel, Paris 1946; Id., Il mistero del soprannaturale (Opera Omnia 11), trad.it., Milano 1978 (Paris 1965); Id., Agostinismo e teologia moderna (Opera Omnia 12), trad.it., Milano 1978 (Paris 1965). Большой интерес представляют воспоминания автора о вызванных его работами дискуссиях: Id., Memoria intorno alle mie opere (Opera Omnia 31), trad.it., Milano 1992 (Namur 1989).

22.Историко-критическое рассмотрение этого сложного явления современного богословия приведено в: G. Angelini, La vicenda della teologia cattolica nel sec. XX, in DTI 3, 585–648 и G. Colombo, La metodologia storico-critica e la teologia del soprannaturale, in Id., La ragione…cit., 505–559.

23.«Библия – это, прежде всего, не видение Бога человеком, но видение человека Богом. Это в большей степени не богословие человека, но антропология Бога, занимающаяся человеком и его потребностями в большей степени, чем природой Бога» (A. J. Heschel, L’uomo non и solo, trad.it., Milano 1970, 135).

24.Ср. G. Colombo, L’enciclica Aeterni Patris e la teologia и Filosofia e teologia nell’Aeterni Patris, in Id., La ragione…cit., 337–366; 367–388. Не следует также забывать о новом прочтении Фомы Аквинского, позволившем интерпретировать его вне горизонта, ограниченного неосхоластикой. Здесь нужно, прежде всего, указать на доминиканскую школу Лё Сольшуар и на таких авторов как E. Gilson (1884–1978). О влиянии мысли Фомы см. материалы II Ватиканского собора (Ср. Optatam totius, 16) и энциклику Fides et ratio (здесь и далее FR), 43–44.

25.Ср. P. Eicher, Die antropologische Wende. Karl Rahners philosophischer Weg vom Wesen des Menschen zur personalen Existenz, Fribourg 1970; C. Fabro, La svolta antropologica di K. Rahner, Milano 1974; K. Fischer, Der Mensch als Geheimnis. Die Anthropologie Karl Rahners, Fribourg 1974.

26.Общий обзор творчества знаменитого теолога см. в K. Lehmann, Karl Rahner, in Bilancio…cit., vol. IV, 147–188 и H. Vorgrimler, Comprendere Karl Rahner, trad.it., Brescia 1987; I. Sanna, Teologia come esperienza di Dio. La prospettiva cristologica di Karl Rahner (Biblioteca di teologia contemporanea 97), Brescia 1997, 106–125. Восприняв, прежде всего, выводы философии М. Хайдеггера (Об истоках мысли Ранера ср. Lehmann, Karl Rahner…cit., 163–183), К. Ранер вводит как необходимую предпосылку всякого богословского знания констатацию того, что «человек предпослан всякой реальности, ибо как познающий субъект он есть не просто“ вещь” среди других вещей и, следовательно, объект возможного исследования, но присутствует во всяком утверждении о реальности» (Id., Considerazioni…cit., 12).

27.Ср. K. Rahner, Existential, in LTK 3, col.1301; Id., Esistenziale-soprannaturale, in SM 3, coll.591–592. Ср. A. Bertuletti, Il concetto di «esperienza», in AA.VV., L’evidenza…cit., 155–165; Sanna, Teologia…cit., 125–145.

28.Здесь рождается знаменитый образ «анонимного христианина», обсуждавшийся в H.U. von Balthasar, Cordula, ovverosia il caso serio, trad.it., Brescia 1974(4).

29.Ср. J. Ratzinger, Vom Verstehen des Glaubens, in «Theologische Revue» 74 (1978), 177–186; S. Ubbiali, Il sacramento e l’istituzione divina. Il dibattito teologico sulla verita del sacramento, in «Rivista Liturgica» 81 (1994), 123–128.

30.Хотя историчность рассматривается Ранером как существенный атрибут человеческого опыта (ср. его программный текст K. Rahner, Uditori della parola, trad.it., Torino 1967 [Munchen 1941.. II перераб. изд., Munchen 1963]), вызывает недоумение смысл, который он придает этому термину.

31.О сохранении значения этого противопоставления для церковного сознания свидетельствует набросок учения о человеке, предложенный II Ватиканским собором в конституции Gaudium et spes. Строгий анализ антропологии этого соборного документа дан в G. Colombo, La teologia della Gaudium et spes e l’esercizio del magistero ecclesiastico, in Id., La ragione…cit., 265–303.

32.См. ниже, 214–216.

33.Действительно, вера принадлежит тому горизонту, где «появление субъективности и исторического сознания в эпоху Нового времени сделали неизбежным тематизацию отношения между знанием и свободой, которое более ранняя традиция, вышедшая из синтеза христианской веры и греческой метафизики, сформулировала, но не свела к его концептуальной основе» (A. Bertuletti, L’Europa e il cristianesimo. Fede e modernita, in AA.VV., Il caso Europa. Evangelizzazione e processi di omologazione culturale, Milano 1991, 71).

34.По удачному высказыванию А. де Любака, II Ватиканский собор заменил «идею абстрактной истины идеей наиконкретнейшей истины, то есть истины как личности, появившейся в истории, действующей в ней, и способной, находясь в самом лоне истории, править всей историей, идеей той Личности-Истины, Которая есть Иисус из Назарета, полнота Откровения» (H. de Lubac, La rivelazione divina e il senso dell’uomo (Opera Omnia 14), trad.it., Milano 1985 (Paris 1968–1983), 49.

35.Известно, что уже I Ватиканский собор проявлял глубокий интерес к теме Откровения: между обоими Соборами в этом пункте нет противоречий, но догматическая конституция Dei Verbum существенно углубила эту тему. Ср. G. Colombo, La ragione…cit., 74–89. Ср. FR 8–10.

36.Ср. G. Colombo, La ragione…cit., 91–106.

37.Ср. J. Ratzinger, Natura e compito della teologia, Milano 1993, 119.

38.Центральное положение Откровения как олицетворенной истины не означает, однако, что истина не обращена к разуму человека. В этом смысле «антиинтеллектуализм», отрицающий необходимость догматической формулировки, не найдет никакой поддержки в соборных текстах: «Итак, нет противоречия между откровением-познанием и откровением-событием. Сам Собор избежал этой опасности, добавив в той же фразе после «gesta verbaque» [ «действиями и словами» – Прим. пер.] два слова «doctrinam et res» [«учение и все, что знаменуется словами» – Прим. пер.]: интеллектуальный смысл «доктрины» здесь не оставляет никакого сомнения» (De Lubac, La rivelazione…cit., 31).

39.Colombo, La ragione…cit. 80.

40.Для изучения исторического развития богословской мысли об Откровении фундаментальное значение имеет труд M. Seybold – H. Waldenfels, La rivelazione (Storia delle dottrine cristiane 1), trad. it., a cura di G. Ruggeri, Palermo 1992, содержащий знаменитый текст (выпуски 1a и 1b) из Handbuch der Dogmengeschichte, Freiburg – Basel – Wien, 1971–1977.

41.Следует отметить, что трудность совместного рассмотрения бытия и истории уже проявлялась в прошлом в попытках частичного решения без одного из этих двух моментов. Ратцингер отмечает, что «для греческого понятия Бога решающим было то, что Он абсолютно не причастен становлению, а следовательно, никоим образом не действует. Его абсолютная неизменяемость подразумевает, что Он пребывает в Самом Себе и соотносится с Самим Собой без связи со всем изменчивым» (J. Ratzinger, Elementi di teologia fondamentale, trad.it., Brescia 1986, 137). С этой точки зрения «время, проявляющее себя в постоянном вращении небесных сфер, вторично по отношению к этой пространственной структуре космоса, «акцидентально» ей. (Id., Storia e dogma, Milano 1971, 38). Сходный, но доведенный до крайности взгляд встречается и в восточных религиозных учениях. С другой стороны, поворот, произошедший в Новое время, имел тенденцию оставить метафизические представления в пользу односторонне исторического понимания реальности: «Конечной целью развития мысли стало не отнесение исторических изменений к неизменной истине Бога, но приведение того, что по видимости неизменно, к созидательному процессу исторических изменений» (ibid., 14). Ср. A. Bellandi, Fede cristiana come «stare e comprendere». La giustificazione dei fondamenti della fede in Joseph Ratzinger, Roma 1996, 276–304.

42.Авторство этого выражения обычно приписывают Грильмейеру: A. Grillmeier, Zum Christusbild der heutigen Katholischen Theologie, in Mit Ihm und in Ihm, Freiburg – Basel – Wien 1975, 680–715. Обзор темы христоцентризма в современных богословских дискуссиях дан в H. Kung, Christozentrik, in LTK 2, 1169–1174; R. Laschenschmid, Cristologia e soteriologia, in R. Van der Gucht – M. Vorgrimler, Bilancio…cit., vol. 3, 89–128; G. Moioli, «Cristocentrismo». L’aquisizione del tema alla riflessione teologica recente e il suo significato, in AA.VV., La teologia italiana oggi, Ricerca dedicata a Carlo Colombo nel 70° compleanno, a cura della facolta Teologica dell’Italia Settentrionale, Milano 1979, 129–148; Id., Cristocentrismo, in NDT, 210–222; G. Biffi, Approccio al cristocentrismo, Milano 1994.

43.RH 1; ср. A. Scola, Questioni di antropologia teologica, seconda edizione aumentata, Roma 1997, 29–41.

44.Ср. E. Mersch, La thuologie du Corps Mystique, 2 voll., Paris – Brusseles 1949.

45.Ср. R. Guardini, L’essenza del Cristianesimo, trad.it., Brescia 1989 (Wurzburg 1938).

46.Ср. K. Barth, La dottrina dell’elezione divina dalla Dogmatica ecclesiale, a cura di A. Moda, trad. it., Torino 1983 (Die Kirchliche Dogmatik: II: Lehre von Gott: 2: Gottes Gnadenwahl, Zurich 1954(4)).

47.В этом пункте К. Барт отходит от средневековой богословской традиции.

48.О критике Бартом католического принципа аналогии сущего (analogia entis) и предложенном им принципе analogia fidei см. L. Ladaria, El Dios vivo y verdadero, Salamanca 198, 415ss.

49.Первоначальное введение в творчество К. Барта можно найти в: A. Moda, Introduzione a K. Barth, La dottrina…cit., 11–151 (с обширной библиографией). См. также H. Drewes (ред.), K. Barth, Bibliographie, Kurich 1984.

50.K. Barth, Die Kirchliche Dogmatik: I/2: Prolegomena zur Kirchlichen Dogmatik, Zurich 1954(4),§ 15.1,114.

51.Ср. A. Bertuletti – P. Sequeri, L’idea di «rivelazione», in AA.VV., L’evidenza…cit., 205–208.