Kitobni o'qish: «Рокот»

Shrift:

«Рокот» – полуфиналист всероссийского конкурса «Новая книга» в номинации «Мистика. Триллер. Хоррор».

Финалист конкурса «Детектив» портала Литмаркет

В оформлении обложки использована фотография: © Evgeniya Fedorova Dramas / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

Пролог

Июль, 1989 год

Велосипеды они бросили на берегу, у самой воды.

– Пол, мы должны это сделать. Только не думай обо мне плохо.

Костя говорил медленно, растягивая губы и широко открывая рот, чтобы Полина наверняка его поняла.

С рождения ее окружала тишина, зато в свои четырнадцать Полина отлично умела читать по губам. Особенно по губам лучшего друга, Кости Демьянова.

Он не считал ее умственно отсталой, как многие. Намеренно не помогал себе жестами, да это было и не нужно. Полине казалось, что она с закрытыми глазами способна понять, что говорит и даже думает самый близкий ей человек.

Но сейчас, когда они, босоногие, стояли у озера, по щиколотку утопая в рыхлом песке берега, Полина уловила во взгляде друга вину.

Он поджимал губы и никак не мог расслабить плечи – покатые, слишком грузные для его небольшого роста.

– Пол, мы должны это сделать. Только не думай обо мне плохо, – зачем-то повторил Костя и взял Полину за руку.

Она чутко воспринимала прикосновения, распознавала малейшие перемены, и когда Костины пальцы обхватили ее ладонь, то поняла сразу: в нем что-то изменилось.

Его руки были влажными и холодными.

Сердце тут же кольнула тревога.

Что-то не так. Не так, как обычно.

Прежде чем пойти за другом, Полина бросила взгляд на озеро, на его пологие берега и заросли осины, на поле одуванчиков вдалеке и успокоилась. А вдруг Костя решил, что пришло время для поцелуя, вот и волнуется?..

Он крепко сжал ее руку и повел в рощу. Сделав несколько шагов, парень обернулся и что-то сказал, но впервые за всю их долгую дружбу Полина не поняла ни слова.

Она не поняла его, и от испуга ее бросило в жар.

Что еще хуже, в Костиных глазах она не смогла прочитать эмоции – лишь пустая, леденящая кровь бездна, – и это напугало Полину еще сильнее.

Повинуясь инстинкту, она притормозила, но Костя лишь настойчивее потянул ее за собой в темноту зарослей. Солнце осталось за кронами осин. Стволы деревьев скрыли озеро, запахло прелой, подгнившей листвой и сыростью.

Подошвами ног Полина ощутила колкие травинки пырея и сухие ветки, будто ступала по чьим-то могилам и иссушенным останкам.

Наконец Костя остановился и отпустил ее руку.

– Это здесь… подожди, – произнес он торопливо, после чего снова поджал губы.

И только сейчас Полина заметила, как сильно он вспотел: на его голубой застиранной рубашке в районе подмышек проступили пятна, волосы стали влажными и прилипли к вискам.

Полина огляделась.

На одной из осин она заметила три самодельные фигурки из веток, скрепленных бечевкой. Полина видела такие поделки – пирамидки и конусы – на рисунках в старом альбоме, который Костя в прошлом месяце стащил у бабушки и принес показать. Они назывались ловушками для сатаны.

Похожие фигурки болтались сейчас на нитках, привязанные к веткам, и покачивались на ветру, как жуткие елочные игрушки.

Костя проследил за ее взглядом.

– Они здесь уже были, когда я пришел. Их кто-то приносит сюда и развешивает. Иногда много, иногда всего одну… когда как… но они всегда тут есть, эти штуковины…

Полина нахмурилась. Тревога все нарастала.

Нет. Что-то не так.

Она вспомнила, как мать недавно рассказывала о том, что из морга Леногорской клинической больницы, в которой она работала старшей медсестрой, бесследно пропали тела двух женщин. И что на месте пропажи обнаружили две фигурки из веток.

Теперь Полина уже не сомневалась: это были точно такие же фигурки, как те, что висят сейчас на осине.

– Не бойся, – отмахнулся Костя. – Я такие побрякушки каждый день вижу у бабули в кладовке. Она не разрешает мне их трогать. Говорит, они очень ценные, но… э-э-э… но мы, вообще-то, не за ними сюда пришли. Лучше смотри сюда. Смотри, Пол.

Он наклонился и обхватил упавший осиновый ствол, оттолкнул его в сторону, убрал с земли наваленные ветки. Под ними скрывался настил, сколоченный из досок.

Грязной ладонью Костя стер пот со лба, оставив мазки на загорелой коже.

– Мы должны это сделать, – еще раз повторил он. – Только не думай обо мне плохо, ладно? Обещаешь?

И опять его губы напряглись и сжались.

Полина взглянула на эту тонкую полоску рта и не нашла в ней ничего знакомого. Будто Костя исчез и кто-то чужой появился в его теле.

– Пол, пообещай мне… пообещай не думать плохо, – продолжал напирать он. – Ты можешь отказаться прямо сейчас, пока еще не поздно, и мы все забудем. Просто сделаем вид, что сюда не ходили. Но если ты согласна, то пообещай, что не будешь думать обо мне плохо. Ты обещаешь?

Полина замерла.

Она посмотрела в лицо друга в новой попытке считать его эмоции и намерения, но увидела лишь прищуренные карие глаза, напряженные скулы и складку между бровями – он ждал ответа.

Полина сглотнула горькую слюну и кивнула.

Она пообещала бы ему все что угодно, потому что любила. Она никогда не думала о нем плохо. Нет, только не о нем.

Костя коротко улыбнулся.

Он взялся за край выступающей доски, приподнял тяжелый настил и оттащил его в сторону. Доски скрывали под собой яму глубиной не меньше трех метров. У самого края торчал конец пластмассовой сантехнической трубы, второй ее конец скрывался под листьями и ветками.

– Больше месяца копал, – признался Костя, – а землю уносил на берег.

Заметив ужас на лице подруги и немой вопрос «Зачем?», он снова заметно занервничал. Не зная, куда деть руки, он прижал их к животу, испачкав грязью рубашку.

– Пол, все будет хорошо… я просто хочу помочь тебе. Хочу помочь. Не думай обо мне плохо… пожалуйста… Пол. Не думай плохо…

Полина попятилась, предчувствуя дурное.

Костя в два шага оказался рядом и обхватил ее за плечи. Он что-то говорил, но она понимала лишь часть слов.

– Ты должна… туда, в яму… Пол… так нужно… ты должна…

Что?

Туда? В яму?..

От ужаса она хотела закричать – господи, как же хотела! – но лишь судорожно, до икоты, вдыхала воздух, наполняясь им и не в силах выдохнуть, рвалась из железной хватки Кости, упиралась босыми пятками в землю, отчаянно сопротивлялась, а он тащил ее к краю ямы.

Тащил и тащил.

«Не хочу! – беззвучно кричала Полина. Кричала где-то внутри себя. – Я не хочу! Оставь меня! Отпусти! Не хочу! Не хочу туда!»

Под ногами обвалилась земля, и Полина ухнула в яму.

Футболка задралась до самых лопаток, натянутая ткань больно врезалась в подмышки. Комья и торчащие корни оцарапали спину и бока. В штанины брюк, под футболку, в волосы – везде забилась земля.

Полина пришла в себя через несколько секунд, уже на дне ловушки. Вскочила и посмотрела наверх, выискивая лицо Кости. Ей нужно было увидеть его, убедиться, что ее падение – всего лишь недоразумение, глупая шутка.

– Пол, так нужно, – прочитала она по тонким, измазанным в грязи губам друга. – Я узнал, что в состоянии сильного страха люди способны на невозможное. Я мечтаю услышать твой голос, а здесь ты научишься кричать. Ты же будешь кричать, Пол? Будешь кричать?

Да, она хотела кричать.

Хотела кричать даже больше, чем дышать, но она не могла, ведь причина ее немоты – не только отсутствие слуха, но и травма голосовых связок. Глухие умеют говорить, смеяться в полный голос, шептать, они могут и кричать, а она безмолвна. Безмолвна навсегда. И даже если Костя вдруг стал бы сдирать с нее кожу, она бы и тогда не издала ни звука.

Полина потянула к нему руки. Горло сжал спазм.

Она открыла рот в попытке хоть что-то произнести. Неподвижные голосовые связки, точно запертые ворота, не поддавались. По глазам Кости она поняла, что из ее рта рвется только тишина.

Полина в панике попыталась вскарабкаться по стене.

Бесполезно. Не достать, не выбраться.

Костя предусмотрел все до мелочей. Друг всегда поражал ее скрупулезностью и рьяной, до жути, целеустремленностью. Он целый месяц рыл яму, чтобы сбросить ее туда.

Рыл яму для нее!

Конечно же, он все рассчитал.

Сверху посыпалась земля – Костя кинул в Полину горсть, потом еще одну.

– Кричи, Пол. Пока ты не закричишь, я тебя не вытащу. Ты обещала не думать обо мне плохо, помнишь? Ты обещала. А теперь кричи. Как только ты закричишь, я сразу тебя освобожу, но сначала тебе надо закричать. Пол, закричи. Пожалуйста.

Полина посмотрела на друга сквозь пелену слез.

Он шутит, он так по-дурацки шутит.

Костя на мгновение исчез из виду, но тут же вернулся и сбросил вниз пакет, тот плюхнулся на изрытое дно ямы.

– Там дождевик и резиновые сапоги. И еще термос с горячим клюквенным морсом, чтобы ты не простудилась.

Полина к пакету не притронулась, зато в полной мере осознала: своей жуткой заботой Костя разрушил ее надежды. Это была не шутка.

– Там еще твой магнитофон. Чтобы записать голос, когда ты закричишь. Хватит хранить чужие голоса, пришло время оставить свой, правда же? – добавил он.

Полина склонилась над пакетом.

Сверху, на свертке из синего прорезиненного дождевика, лежала ее компактная «Электроника», совсем еще новая.

Полина любила записывать на аудиокассету голоса людей в течение дня, родственников, соседей, прохожих. Она не слышала их, но старалась запечатлеть звуки: чужую речь, шум, смех, плач – все, что казалось ей важным.

Многие говорили, что это ненормально, но Полина все равно хранила голоса и шумы. Она лелеяла надежду, что когда-нибудь слух восстановится, и она вернется к своему архиву из десятков кассет, прослушает их.

Как раз сегодня ее очередная шестидесятиминутная кассета была почти заполнена. Оставалось несколько минут свободной пленки.

А может, это судьба и Костя прав: нужно испытать себя страхом настолько, чтобы закричать? Вдруг получится?

– Я оставлю тебя ненадолго. – Костя огляделся и нахмурился. – Ловушки затрещали… ловушки для сатаны. В них какие-то трещотки установлены… я не знал… в них шумит ветер. – Он снова посмотрел на Полину. – Пол, я вернусь минут через десять, ладно? Где-то на трассе веревку потерял. Наверное, она свалилась с багажника, когда мы ехали. Мне надо ее найти. Я быстро.

Полина замотала головой: «Нет, не оставляй меня тут одну!» – вот только во взгляде Кости больше не было вины или тревоги. Он почти не сомневался в том, что поступает правильно.

– Посмотри сюда. Ты знаешь, зачем это? – Парень указал на свисающую с края ямы трубу. – Чтобы ты испугалась сильнее. Здорово я придумал? Подвел воду из озера и перекрыл задвижкой. Если ты не закричишь, я уберу задвижку. Вода польется на тебя сверху и будет заполнять яму. Так ты испугаешься сильнее, а значит, закричишь. Точно закричишь.

«Не оставляй меня! Не оставляй! Если ты оставишь меня, я никогда тебя не прощу!» – жесты Полины, быстрые и эмоциональные, рассекли затхлый воздух ямы.

– Не оставлю. – На лице Кости читалась уверенность. – Я не оставлю тебя, Пол. Никогда не оставлю. Я скоро вернусь. Через десять минут буду уже тут, обещаю.

И впервые Костя показал этот жест: приложил раскрытые ладони к сердцу и направил их в сторону Полины – «Я люблю тебя».

А потом исчез.

Полина зажмурилась и осела на колени. Она не могла стоять. Тело содрогнулось от немого плача, ноги увязли в сырой комковатой земле. Через несколько минут, когда дрожь отпустила, Полина открыла глаза, и ужас обрушился на нее с новой силой, куда большей, чем прежде.

Вокруг стояла кромешная темнота.

Костя закрыл яму настилом, закидал ветками и приладил сверху то бревно. Да, он сделал это. Он хотел заставить ее закричать, даже если это будет стоить им дружбы.

Кричи, Пол. Ну давай же, кричи. Кричи.

Полина обхватила себя руками, впилась ногтями в бока и принялась раскачиваться вперед-назад. Все сильней и сильней, чтобы почувствовать свое тело, чтобы понимать, что оно еще не растворилось в этой вязкой темноте.

Рот приоткрылся сам собой. Полина вдохнула, зажмурилась и напрягла глотку.

Ей показалось, что она крикнула.

Да, крикнула.

Ей стало так больно. Там, внутри ее мертвого горла, в глубине легких, вспыхнул пожар. Он опалил язык и небо, докрасна раскалил губы. В темноте померещилось пламя, вырывающееся из ее огромного драконьего рта.

Костя должен был услышать – она закричала. Ну конечно. А как еще объяснить невыносимую боль в горле и во рту, треск по всей голове?

Она закричала, и сейчас ее освободят. Откатят то бревно, ветви отлетят в сторону, сдвинется настил, и с края ямы упадет веревка или опустится лестница.

Полина запрокинула голову, продолжая раскачиваться и ждать.

Вот-вот это случится. Еще минута – и она увидит узкую полоску света, с каждым мгновением полоска будет расширяться и расширяться, пока крышка на яме не сдвинется полностью. И сразу перестанет вонять землистой сыростью, ворвется солнечный свет, и Костя вытащит ее отсюда.

Ну конечно, вытащит…

Наверху что-то грохнуло, по земле пронеслись дробные толчки, похожие на топот маленьких ног.

Нечто бегало на поверхности и словно отплясывало… отплясывало…

Полина оцепенела, уловив вибрацию, издаваемую скрежетом: кто-то убрал задвижку из сантехнической трубы. Секунда-другая – и сверху обрушился поток холодной озерной воды.

Кричи, Пол. Кричи или умри. Кричи или умри, Пол. Кричи, кричи.

Раствор грязевой жижи начал наполнять яму.

Полина отпрянула к стене и закрыла глаза. Дрожащими грязными пальцами нашарила кнопку записи, задержала дыхание и включила диктофон.

Нужно просто подождать, решила она, чуть-чуть подождать, всего минуту. Можно даже посчитать секунды, чтобы не было так страшно. Сейчас вернется Костя. Он так пугает… он просто пугает…

«Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь. – Полина представила электронное табло с часами, яркие красные цифры. Они отсчитывали время ее кошмара. – Пятьдесят шесть, пятьдесят пять, пятьдесят четыре, пятьдесят три, пятьдесят два…»

Внезапно она оборвала счет и распахнула глаза.

Сердце замерло.

Там. Там, напротив… в кромешной темноте ямы…

Там кто-то стоял.

Она почувствовала чье-то присутствие кожей, ощутила дыхание на лице, и если бы протянула руку, то наверняка дотронулась бы до неизвестного существа.

Полина плотнее прижалась к склизкой стене ямы, сжав диктофон, и тут же замерла снова: чьи-то ледяные пальцы коснулись мочки ее уха, провели по скуле вниз, к подбородку.

Она даже дышать перестала.

Сознание заполонила дрожь, а чужие пальцы тем временем продолжали исследовать ее окаменевшее от страха тело. Огладили шею, плечи, грудь, живот, скользнули вверх, пробежали по ключицам, коснулись лба, приподняли челку.

Полина опять зажмурилась.

К чужой руке присоединилась еще одна, следом еще… третья, четвертая, пятая. Через пару секунд яма кишела руками, множеством рук.

Они все жаднее ощупывали Полину, каждый сантиметр ее тела, забирались в волосы, оттягивали одежду, задирали футболку до самой шеи и опускали вниз. Подергивали, гладили, похлопывали, царапали.

Это все темнота, Пол. Это темнота. Протяни руку и пойми, что никого нет.

Она заставила себя поднять руку, и кто-то тут же прикоснулся к ней ладонью, сухой, покрытой жесткими волосами. Сильные пальцы переплелись с ее пальцами, раздвинув их до боли.

Полина вскрикнула.

Кричи, Пол. Пока ты не закричишь, я тебя не вытащу.

Конечно, нет – она лишь хотела вскрикнуть, но продолжала молчать. Голос будто копился в ней, раздувался и никак не мог найти дорогу наружу.

Яму заполнил запах гниющей плоти, густой и сладкий.

Полина запрокинула голову и открыла рот, приглашая голос вырваться в темноту и освободить ее. Слезы залили лицо и, кажется, потекли отовсюду: из глаз, носа, ушей, даже из пор кожи.

И пока это происходило, в голове стучала только одна мысль: «Как он мог поступить так с тобой, Пол? Как он мог бросить тебя здесь? Как он мог?.. Найди его. Отомсти ему. Отыщи и забери его сердце… забери его сердце, Пол… вырви его поганое сердце…»

Магнитофон в руке вибрировал ощутимее и сильнее.

На пленке записывалось все, что происходило вокруг, а в это время Полина думала о том, что даже если ей суждено умереть здесь, в этой адской яме, то когда-нибудь кто-то найдет ее записи и прослушает кассету. Она так надеялась на это, очень надеялась и…

…неожиданно настил хрустнул и сдвинулся.

Появилась та самая полоска света, о которой Полина мечтала целую вечность назад. Луч фонаря резанул пыльное пространство.

Полина оглядела яму и не увидела тех страшных рук, что ей померещились. Под ногами лежала пирамидка из веток – ловушка для сатаны.

Тебе все привиделось! Дура! Глупая трусиха. Вот и Костя. Он вернулся!

Она задрала голову и протянула руки навстречу свету. Наверху мелькнула тень, появилось лицо.

– Ты свободна, Пол, – услышала Полина далекий голос, будто к ней обращались из другого мира, и даже не удивилась тому, что услышала его по-настоящему.

Она его услышала, хотя была глухой.

Да, она услышала, но… это был не Костя.

Глава 1
Первая встреча

Сентябрь, 2019 год (тридцать лет спустя)

В тот вечер, седьмого сентября, где-то в четверть одиннадцатого, Стас Платов впервые подумал о смерти.

Нет, он думал о ней и раньше – естественно, что все люди время от времени размышляют о смерти, чужой или своей. Но тогда Стас ощутил ее присутствие так явно, будто та стояла за спиной. Он представил себя мертвым прямо на рабочем месте.

Смерть проорала ему:

– Эй! Але! Ты глухой?!

А он сделал вид, что не услышал (услышал, конечно, но был слишком увлечен). В этот момент он разглядывал правую ладонь, испачканную кровью. Откуда она взялась, Стас так и не понял.

– Я жду! Ну сколько можно! Ты действительно глухой, да?

Он заставил себя оторвать взгляд от ладони и посмотрел в лицо женщины напротив.

Возможно, чья-то смерть действительно могла бы выглядеть именно так.

Манерная стерва с идеально ровным каре, будто из-под лазерного резака, и с неприятным голосом, то натужно высоким, то понижающимся.

Она нервничала и жестикулировала с тем показным раздражением, какое свойственно любителям играть на публику.

Женщина протянула Стасу свой билет. Блестящие ногти, заостренные, как кинжалы, казалось, вот-вот воткнутся ему в глотку, если он задержит их хозяйку еще хоть на секунду.

– Добрый вечер. Ваш билет, пожалуйста.

Стас изобразил на лице рекламную улыбку, широкую и зубастую. Взял билет, оторвал контрольный талон и отдал билет обратно.

Он надеялся, что кровь с его ладони не попала на листок или, не дай бог, на кожу посетительницы, иначе та устроит такую истерику, что Стас вылетит с работы в первую же смену.

– «Кино-Остров» желает вам приятного просмотра, – добавил он с примирительной интонацией.

– Понаберут с улицы кого попало. – Женщина глянула на него так выразительно, будто занесла его промах в свой тайный список, чтобы потом отомстить.

Стас продолжал тянуть улыбку.

Ответной любезности не последовало, да он ее и не ждал.

Сейчас он хотел лишь одного: чтобы этот паршивый вечер быстрее закончился.

Его преданная любовь к кинотеатру «Кино-Остров», расположенному на первом этаже торгово-развлекательного комплекса «Рэд Молл», в самом центре Леногорска, продлилась ровно до того момента, пока он не начал там работать.

Теперь он числился билетным контролером, в нагрузку взял на себя еще и обязанности уволившегося на днях уборщика и, по правде, боялся даже представить картину, когда он, облаченный в дурацкий синий жилет, белую рубашку и с бабочкой на шее, столкнется с однокурсниками, бывшими одноклассниками или соседями.

Понятно, что он никому ничего не должен и волен работать где хочет, но его дурная репутация, от которой он методично избавлялся последние четыре года, могла вернуться по щелчку пальцев какого-нибудь вредного знакомого. Как возвращается камень, подброшенный над головой: не успел убежать – получи в темечко.

Если б не нужда в деньгах, он бы сейчас проходил маршрут на скалодроме в «Фантастик Рок» или изучал очередное дело из библиотечных архивов МВД, а не вынашивал планы задержаться в «Кино-Острове» на ближайшие месяцы, вплоть до зимней сессии.

Устроиться на другую работу, связанную с его специальностью, возможности тоже пока не представилось. Хотя ему, третьекурснику с высокой успеваемостью, без пяти минут юристу по уголовно-правовым отношениям, прочили блестящую карьеру в областной прокуратуре.

Но по факту его сегодняшняя трудовая роль выглядела немного иначе: билетным контролером в маленьком провинциальном кинотеатре.

Справившись наконец с очередью в зал «Д» и убедившись, что зрители покорно просмотрели рекламные ролики и увлеклись фильмом «Отомстить грешному городу», Стас снова занялся своей правой ладонью.

Ни порезов, ни ссадин на руке он не обнаружил. Кровь подсохла и затерлась. Странно, но в том, что ладонь измазана именно в крови, он даже не сомневался.

Слишком характерный бурый цвет.

Стас поднес ладонь к носу, принюхался, но уловил лишь запах типографской краски с билетов.

– Оль! – позвал он, обращаясь к рыженькой девушке за барной стойкой кафе, что располагалось в широком холле кинотеатра.

Ольга Щетинина работала не только барменом, но и официантом и как раз была свободна.

– Оль, подмени меня на пять минут. Мне отойти надо.

Девушка метнула в него быстрый взгляд и кивнула.

Она походила на неутомимого робота: ни одного лишнего телодвижения – только предельно выверенная мускульная активность.

В широком кармане ее фартука всегда имелись запасные карандаши и блокноты, упаковки бумажных салфеток «Снегурочка» и зубочисток «Грифонс», горсть фирменных шоколадок «Кино-Остров» в желтой обертке, резиновые перчатки и вафельное полотенце.

Когда она куда-то шла, то выполняла еще с десяток задач по дороге.

– Если бы я носилась за каждой вещью специально, у меня бы ноги отвалились, – говорила Ольга, и Стас не сомневался: в рабочем плане на нее можно было положиться.

Он быстрым шагом, почти бегом, отправился в мужскую уборную в самом конце коридора. Плотно закрыв за собой дверь и убедившись, что в туалете пусто, подошел к одной из раковин.

Теперь предстояло самое трудное.

Сначала он долго смотрел на кран, потом медленно и аккуратно, будто к тротиловой шашке, прикоснулся к холодной ручке смесителя, тут же ощутив волну дрожи: в кровь проникла первая порция адреналина.

Стас отлично знал, что последует дальше.

Если включить воду и постоять у крана несколько минут, то, кроме мурашек, на коже выступит пот, мышцы напрягутся, готовые к побегу, лицо побледнеет, кровь прильет к конечностям, и те затрясутся, а потом, минут через пятнадцать-двадцать, наступит апатия, захочется есть и спать.

Он отошел от раковины, так и не включив воду.

Вместо этого вынул из кармана упаковку влажных салфеток «Аурум», но пока тер руки, щурился и издалека разглядывал себя в зеркале, все равно никак не мог избавиться от навязчивого ощущения тревоги.

Вокруг было слишком много воды. Больше, чем он способен вытерпеть, не делая над собой усилий.

На необъяснимом уровне Стас ловил ее шум, слышал, как она булькает, журчит, несется по тоннелям труб, наполняет бачки унитазов, ощущал влажное марево, исходившее от еще не высохших раковин.

Он ненавидел воду. Он ее боялся. И не мог ответить наверняка, с чего все началось, – это просто было, с самого детства.

Кто бы знал, как тяжело ему давались простые вещи: мытье рук, поход в душ, прогулка по набережной. И если существовал ад, то для Стаса он имел конкретное воплощение – во всем, где царствовала вода.

Ведь вместе с ней приходили голоса.

Про себя Стас называл их слуховыми фантомами, намеренно избегая слова «галлюцинации» – было в нем что-то необратимое и медицинское, намекающее, что пора бы обратиться к психотерапевту.

Порой голоса смеялись, порой шептали, но никогда не пытались быть услышанными, они жили своей жизнью, как интершум в кино. А вода, будто проводник, позволяла им появляться.

Стас никому не рассказывал о проблеме: ни родственникам, ни друзьям, ни своей девушке. И если б ему дали возможность забрать часть информации из головы матери, он сделал бы и это, чтобы ни одна живая душа не знала о его ненормальности.

Он как мог справлялся с недугом сам, точнее, избегал его причины – воды, – этим и спасался.

Стас сделал короткий вдох и медленно выдохнул.

Сердце снова уместилось в груди, успокоилось, перестав колотиться, как взбесившийся барабан. Стас выкинул розовую от крови салфетку в мусорный бак, скользнул взглядом по зеркалу…

И пульс снова участился.

В зеркальном отражении Стас увидел, как из швов между голубыми плитками кафеля сочатся набухшие крупные капли, темные, почти черные, текут вниз, оставляя ровные следы до самого пола.

Пространство туалета загудело, по стенам пробежала длительная вибрация.

Звук оборвался резко.

Ударила тишина.

Стас прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Сегодняшний гул не походил на его обычные слуховые фантомы. Это был уже не интершум или помехи, а самое настоящее соло.

Он обернулся, мельком оглядел кафельные плиты – конечно же, чистые – и поспешил покинуть мужской туалет. Вылетел оттуда, будто получил пинка, и пока шел по коридору до рабочего места, давил в себе желание запереться в ближайшей подсобке и переждать приступ панического ужаса, вжавшись в угол.

Пугало его и то, что до сегодняшнего дня настолько живых и красочных фантомов, связанных с водой, у него не возникало. Ему частенько снились кошмары, это правда. В них он тонул, прыгал в воду, давился ею, захлебывался, барахтался в яме с грязной жижей, но чтобы так ярко проецировать боязнь воды в реальность – такое с ним случилось впервые.

– Ты лицо тоже мыл? – нахмурилась Ольга, дожидавшаяся Стаса у входа в кинозал.

Стас провел ладонью по лбу и понял, что вспотел, как бегун марафона. Он бы мог легко объяснить Ольге, что покрылся потом не просто так, что с детства боится воды и один ее вид вызывает в нем смертельный испуг, но вместо оправданий выдавил скупые слова благодарности:

– Спасибо, что подменила.

Лучше уж прослыть потным кретином, чем терпеть насмешки, обнародовав настолько нелепый диагноз. Бояться воды – как страдать аллергией на воздух, абсурднее болезни не придумаешь.

Он кашлянул в кулак и примостился у входа в зал «Д», подперев стену плечом. До конца сеанса оставалось сто девять минут, и можно было расслабиться.

Стас увлекся просмотром детских конструкторов в интернет-магазине «Умка» (в подарок младшему брату выбирал), но тут снова заметил на ладони кровь.

Кровь на той же самой ладони!..

– Вот дерьмо, – ругнулся он.

Уже собрался вынуть салфетки, как услышал, что его туфля тихо хлюпнула.

Он посмотрел вниз, на пол, и с хриплым выдохом прижался к стене, будто намеревался ее протаранить.

Телефон выскользнул из пальцев и плюхнулся экраном в воду, что заливала все вокруг.

Все вокруг.

Стас втянул носом воздух и прикрыл глаза, в мыслях сочиняя спасительную молитву: «Это не вода. Тебе показалось. Тебе сегодня вообще много чего кажется. Открой глаза и убедись, что ничего этого нет… или… трубу прорвало. Да, точно, могло прорвать трубу, и нужно просто вызвать техперсонал».

Все эти фразы пронеслись в голове за секунду.

И пока мозг искал хоть какое-то объяснение происходящему, туфли Стаса наполнялись водой, тяжелели, носки внутри их намокали, ступни охватывал холод.

«Это не вода, не вода. – Стас понимал, что занимается самообманом: конечно же, это вода, и она заливает пол, но продолжал уговаривать себя: – Тебе показалось, просто показалось, показалось, показалось…»

– О-оль, – негромко позвал он, так и не открыв глаз, а даже плотнее зажмурившись. – Оля, ты это видишь?

В ответ он услышал дробные удары капель о водную гладь, где-то совсем близко. От коленей к животу прокатилась волна оцепенения.

Стаса бросило в жар, и он крикнул уже громче:

– Нас топит, звони техслужбе!

Наконец до него дошло: ему никто не отвечает, а сам он не слышит ничего, кроме звука капающей с потолка воды. Ни гомона людей, ждущих у входа в другой кинозал на противоположной стороне холла, ни тихой музыки и постукивания посуды в баре, ни звуков фильма «Отомстить грешному городу», что смотрят зрители в зале «Д».

В кинотеатре царила мертвецкая тишина, и казалось, в мире остались только он и вода – он и вода – его персональный ад.

По щеке хлюпнула капля, и Стас мгновенно распахнул глаза. Дыхание, которое ему удавалось сохранять почти ровным благодаря мысленному вранью, освоенному еще в детстве, перехватило.

Стас почувствовал, как рубашка на спине намокает не то от пота, не то от проступившей вокруг влаги и прилипает к коже как холодный полиэтилен.

Увиденное не поддавалось объяснению.

Холл кинотеатра и кафе были пусты и залиты водой. Она сантиметров на двадцать покрывала пол. Куски картонных декораций, листовки, салфетки, пакеты плавали на поверхности, как миниатюрные льдины. При этом вода не врывалась через двери и окна – она сочилась из стен и потолка, ее словно генерировали мебель и сам воздух.

«Твоя гидрофобия принимает новые формы, только и всего», – последние крупицы здравого смысла утонули в смятении, охватившем сознание Стаса.

Его затрясло так, как не трясло никогда. Не от ужаса, нет, а от того, что он, вероятнее всего, сошел с ума, что его мозгам требуется лечение.

Да он же псих, раз такое видит!

Стас и правда мог бы свалить все на болезнь и галлюцинации, но факты говорили об обратном: он вымок, по-настоящему вымок до нитки, будто успел понырять.

Голову и плечи расстреливала ледяная капель, заливала лицо. По спине и рукам текли ручьи. Рубашка, жилет и брюки, не говоря уж о туфлях, отяжелели от пропитавшей их влаги.

Возникло желание раздеться догола, чтобы убрать с себя, как грязь, эту мокрую одежду и больше не соприкасаться с ней. Крошечной частью сознания Стас понимал, что это ничем ему не поможет и наверняка даже сделает хуже, но тяжесть набухшей от влаги материи, как чугунный панцирь, прижимала его к полу.

Он стянул с себя жилет, бросив его тут же, у ног. Сдернул с шеи сдавившую горло бабочку и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Дышать стало легче.

Теперь оставалось самое сложное – оторвать себя от стены.

Вода прибывала быстро и доходила Стасу уже до середины голени, а он не мог сделать ни шага, даже пошевелить ногами – вода будто зацементировала его в себя. Всем естеством Стас ощущал, как она завоевывает пространство. Как течет по лестнице зала «Д», переливается по его мягким, обтянутым ковролином ступеням, как неумолимо и почти беззвучно заполняет холл, коридор, весь торговый центр.

И с каждой секундой бездействия к нему приходило осознание: если он простоит у стены еще полчаса, ничего не предпринимая и, как немой зритель, наблюдая за наводнением, то останется здесь навсегда.