Kitobni o'qish: «7 интервью о научной журналистике»

Shrift:

Ответственный редактор

доктор филологических наук, профессор Е. Л. Вартанова

От составителей

Научная журналистика – это журналистика профессионалов высочайшего уровня. Подготовка к интервью с ученым требует от журналиста вовлеченности в материал, владения темой научных исследований, но сам журналистский текст должен быть ясен, доступен и понятен аудитории. Задача не из легких…

Герои этой книги – мэтры российской научной журналистики. У каждого из них свой творческий путь: одни пришли в научную журналистику из узкого научного направления, другие увлеклись наукой, уже состоявшись как журналисты. Но их всех объединяет не только любовь к науке, но и умение писать о ней ярко и интересно, постоянное стремление к познанию мира и желание поделиться этими знаниями с читателем, зрителем, слушателем. Каждый из них сам по себе уникальный собеседник.

Летчик-космонавт, Герой России и профессор факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова Юрий Батурин; астрофизик и журналист, главный редактор газеты «Троицкий вариант» Борис Штерн; главный редактор журнала «Химия и жизнь», член Европейской ассоциации научных журналистов Любовь Стрельникова; президент Российской ассоциации научных журналистов, научный обозреватель газеты «Московская правда» Виола Егикова; заместитель главного редактора «Независимой газеты», ответственный редактор приложения «НГ-Наука» Андрей Ваганов; научный журналист, писатель и драматург Владимир Губарев; редактор портала «Научная Россия» Нодар Лахути.

Главное в науке – это стремление постоянно задавать вопросы, искать на них ответы и вновь задавать вопросы. Научная журналистика как раз и приучает читателя, слушателя, зрителя к непрерывному поиску ответов на вечные вопросы, которыми задается человек.

Интервью записаны в студенческой студии факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова. Они также доступны в мультимедийном формате на портале «Лаборатории научной журналистики» – www.sciencemedialab.ru.

Юрий Батурин

Юрий Батурин – профессор факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, член-корреспондент Российской академии наук, летчик-космонавт России (выполнил два космических полета: на орбитальный комплекс «Мир» – 1998 г. и на Международную космическую станцию -2001 г.), Герой России.

Один из создателей (в соавторстве с М. А. Федотовым и В. Л. Энтиным) первого в СССР Закона о свободе печати (1990) и действующего Закона РФ «О средствах массовой информации» (1992).

Колумнист «Комсомольской правды» и постоянный консультант информационно-аналитической программы «Итоги» («1-й канал», 1992–1993), секретарь Союза журналистов России (2008–2016), директор Института истории естествознания и техники имени С. И. Вавилова РАН (2010–2015).

Лауреат журналистских премий; премии правительства России в области печатных средств массовой информации (2009).

– Юрий Михайлович, расскажите, как Вы пришли в научную журналистику.

– Очень просто. Сначала я стал ученым, и только потом – журналистом. Но я пришел не в научную журналистику, она появилась в поле моего зрения позже. Моя журналистская деятельность охватывает небольшой круг тем, в которых я компетентен, и в их числе – научная журналистика.

– Как по-Вашему, чем научная журналистика отличается от других тематических видов журналистики?

– Научная журналистика, прежде всего, коренным образом отличается от журналистики многопрофильной, всеядной, и кроме того, – от журналистики с узкой тематической компетенцией.

И в теории, и в практике журналистики всегда существовала некая состязательность специализации и универсализации журналиста. Когда я учился и готовился стать журналистом, доминировала тенденция специализации, и я до сих пор считаю ее верной. Специализация означает, что журналист пишет об экономике, либо о политике, либо о спорте или – о науке. И старается узнать в выбранной области все больше и больше. Были журналисты, добивавшиеся в своей специализации таких высот, что министерства приглашали их выступить экспертами по тому или иному вопросу, не подозревая, что у них нет профильного образования.

В последнее время, мне кажется, превалирует тенденция универсализации. Она предполагает, что журналист должен уметь писать обо всем: бросили его на спорт – пишет о спорте, бросили на экономику – значит, об экономике. Обосновывается это тем, что массовый зритель или читатель все равно не разбирается в проблемах, про которые ему рассказывают, а мнением немногих специалистов можно пренебречь.

Да, каждый отдельный журналист может пренебречь немногими специалистами. Но все вместе они пренебрегать специалистами не могут, потому что аудитория – это набор специалистов в разных областях.

Профессионал в какой-то конкретной сфере, когда читает о ней статью в газете, отмечает большое количество ошибок. А журналисты пишут обо всем. Следовательно, все напечатанное в газетах в чем-то неверно. Сегодня многие журналисты лишь приблизительно знают, о чем говорят. Научный журналист себе такого позволить не имеет права, если, конечно, хочет и дальше оставаться научным журналистом.

Конечно, и для специализации, и для универсализации есть аргументы «за» и «против». Специализация хороша, потому что знаешь, о чем пишешь. Плоха – потому что изданию требуется больше журналистов и, соответственно, затраты выше. Универсализация хороша, потому что от журналиста больше проку, плоха – потому что ошибок много. И так далее.

Но меня подобные рассуждения не устраивают. Давайте рассуждать как журналисты, понимающие толк в науке.

Изначально я – физик, и приведенный в качестве примера подход для меня выглядит, скажем, подобно утверждению, что «тепло – это хорошо, а холодно – это плохо». Смотря для чего. Отдыхать и купаться, естественно, лучше, когда тепло, а хранить продукты лучше все же в холодильнике.

С точки зрения физика (и научного журналиста) ситуация выглядит следующим образом.

Если журналист одинаково легко берется писать о светской жизни, науке, спорте, политике и экономике, то он движется к более вероятному, требующему малых затрат, т. е. хуже и хуже организованному состоянию.

И это, между прочим, соответствует закону природы – закону возрастания энтропии, беспорядка. Любая система стремится переходить от упорядоченного, т. е. менее вероятного состояния, к неупорядоченному, реализуемому большим числом способов, более вероятному состоянию, которое ведет прямиком к деградации. Превращая свою информацию с ошибками в массовую, журналист и общество подталкивает к более вероятному состоянию, в сторону дезорганизации.

Чтобы противостоять деградации, требуется напряжение сил и ума. Не у всех хватает упорства, желания работать больше других. И тогда, с удовольствием подчиняясь принципу наименьшего действия, в конце пути журналист приходит к представлению, что может абсолютно все.

Мне такой путь кажется неправильным, хотя и перспективным для каждого отдельного журналиста, потому что со временем он начинает знать все меньше о все большем, пока не достигает идеального состояния – «ничегонезнания» обо всем. С такой позиции, действительно, очень удобно писать, о чем захочешь.

Уже сама постановка вашего вопроса: «Чем отличается научная журналистика от других тематических направлений?», – говорит о том, что вы неявно исходите из того, что специализация, если и не очень популярна среди журналистов, то по крайней мере, не исчезла совсем.

В научной журналистике существует удивительный парадокс: тот, кто специализируется на ней, должен быть универсалом в науке, что само по себе очень трудно, потому что в науке много всяких областей, направлений и разделов. Скажем, математики, которые занимаются теорией чисел, уже не понимают математиков, которые занимаются, скажем, топологией. У каждой области знания свой язык, свои формы представления, способы доказательства. А если вспомнить, что научному журналисту приходится иметь дело и с математикой, и с химией, и с биологией, и с географией – и всем, чем угодно, то получается, что он должен быть универсалом, хотя любой ученый специализируется так же, как и журналист. И вот в условиях этого парадокса – «быть универсалом среди специалистов» – и приходится работать научному журналисту. Быть переводчиком со всех научных жаргонов и наречий на общепонятный литературный язык. Поле его деятельности необъятно. Чем больше он работает, тем лучше понимает, что живет в мире незнаемого. Пожалуй, больше ни в одной журналистской специализации таких трудных условий нет. Научная журналистика – это вызов, и не каждый журналист в состоянии его принять.

Сейчас в МГУ читаются межфакультетские лекции, и на факультете журналистики тоже, в том числе и по научной журналистике, для студентов других факультетов. Мне приходилось читать эти лекции. Я видел там студентов с разных факультетов, интерес у них большой. Если половина из тех, кто пришел, станет научными журналистами, мы очень скоро обеспечим потребность страны в этой категории журналистов.

– Как Вы считаете, кому и зачем нужна научная журналистика?

– Прежде всего, научная журналистика нужна обществу, государству. Научная журналистика нужна науке. Научная журналистика нужна журналистам и журналистике. Научная журналистика нужна студентам и школьникам, хотя бы потому, что научная журналистика повышает общий уровень грамотности людей, и это очень выгодно и обществу, и государству, а также это выгодно и науке, потому что научная журналистика тем самым вовлекает в науку молодежь – школьников, студентов. Это важно обществу и потому, что общество понимает, на что идут налоги, которые платят люди. А кто, кроме научных журналистов объяснит просто и доступно, на что потрачены деньги налогоплательщиков? Таким образом, цель научных журналистов – просвещение аудитории и вовлечение молодежи в науку, а миссия – дать человеку больший выбор занятий, то есть большую свободу.

– А как изменилась научная журналистика за последние 20 лет?

– Вас интересуют только двадцать последних лет? (Наверное, для вас это большой срок, сравнимый с продолжительностью вашей жизни). Но это примерно то же самое, что спросить: «Видите, река текла, потом почти пересохла и превратилась в ручеек. Скажите, пожалуйста, каковы перспективы у этого ручейка?» Что ж, оставим образ полноводной реки за рамками разговора, потому что рекой научная журналистика была много ранее. Двадцать лет назад научная журналистика уже стала ручейком. Вот если бы вы спросили про полвека и поболее, там история уже другая. Научная журналистика была очень развита, научно-популярные книги издавались немыслимыми сегодня тиражами, практически во всех газетах, на телевидении, на радио были научные программы, потом это все рухнуло. Теперь мы можем поговорить, конечно, о перспективах ручейка: что было два десятилетия назад и что мы видим сейчас. Но констатация довольно грустная: за двадцать лет ручеек научной журналистики стал поуже и помельче. Но зато вокруг него появилось огромное количество околонаучных течений: лженаука, псевдонаука, паранаука и так далее. Околонаучные течения готовы затопить журналистику. Эта тенденция опасна как для научной журналистики, так и для журналистики в целом.

– Как Вы считаете, есть ли сейчас в современной научной журналистике какие-то проблемы?

– Сколько угодно! Первая из них: научная журналистика, как мы говорили, давно уже отнюдь не мощный поток популярной информации, в котором каждый может найти интересный для него материал. А главная проблема научной журналистики состоит в том, что государство считает, будто оно обойдется без научной журналистики (что, впрочем, естественно, поскольку оно собирается обходиться и без науки). Существует и множество иных проблем.