«1962. Послание к Тимофею» kitobidan iqtiboslar
Через несколько лет с телевидением будут считаться военные и террористы, спортсмены и бизнес. В семидесятые годы покушения на лидеров и запуски спутников, вторжения и бомбардировки, размещение акций и поглощение компаний начнут планировать с оглядкой на выпуски новостей. Одномоментный удар по мозгам умножает событие на восприятие, эффект превосходит ожидания; желательно, чтоб в Америке было уже утро, в Европе ещё вечер, Австралия пока не в счёт… Солженицын откроет свою нобелевскую лекцию рассужденьем о всемирном телеглазе и единой маленькой планете, которая просматривается насквозь… Мы с тобой живём в преддверии эпохи, когда телевизор утратит свою власть: единый мощный сигнал будет рассечён на миллионы световых потоков, каждый сможет программировать на компьютере свой канал из разнообразных программ мирового ТВ. Больше не будет ничего всеобщего, а что будет — узнаем.
Все мы уходим туда, где нас любят; Господь Бог не исключение.
В ночь с 27-го на 28-е октября кончились блаженные времена, когда быть великой державой — значило вершить судьбы народов на полях сражений, отдавать приказы полкам с возвышенного укрепления, кроить границы и сминать государства; теперь именно величие вяжет по рукам и ногам. Воевать меж собой могут мелкие князьки, а настоящие князья мира обречены вытаскивать всё новые и новые орудия, как козырные карты из колоды, предъявлять и класть на место.
Постепенно надвигалось удушливое краснодарское лето. Город усыхал, прятался в тень, по улицам бродили меланхоличные собаки, во дворах послушно играли вялые дети, только на речном пароходике было хорошо, ветерок на палубе обдувал, и в небе тоже неплохо, холодно и просторно. Мама ходила в рейсы, Володя налётывал часы; перед отправкой на июльские учения, в Казахстан, он пригласил московскую подругу в гости к родителям.
Дородная Домна Карповна наварила борща, на жирном мясе и трёх маслах, испекла пышный пирог с рыбой, зажарила свежайшего леща, отварила картошки с тмином, вывалила из ведра на блюдо отборных бордовых раков, сообразила соте из синеньких, охладила в подвале пива, поставила на стол резной графин настоящей государственной водки, а не какого-нибудь казачьего самогона, даже браконьерской паюсной икры не пожалела. Жилистый и смуглый Семён Афанасьевич по торжественному случаю приладил негнущийся протез (обычно дома обходился без него, очень ногу по краям натирало), мундир решил не надевать, это было бы слишком, но дверцу шкафа слегка приоткрыл, чтобы ордена с медалями отсвечивали. Окна открыли настежь и дверь приотворили, ради сквозняка; душная жара, однако, не отпускала даже вечером.
Перевожу с советского на русский…
Пишущая машинка:Вот она, мамина кормилица, предмет её ненависти и тревоги, источник скромного дохода и вечной боли в спине. Стоит у меня на подоконнике. Настоящая труженица. Время от времени её нужно было слегка починять, смазывать машинным маслом из вонючей железной маслёнки и удалять чёрные жирные клоки свалявшейся пыли. А так она служила бесперебойно с 1913 по 1982 год. От трёхсотлетия дома Романовых до смерти Брежнева, от высшего подъёма царской экономики до резкого падения социалистического хозяйства, от преддверия Первой мировой до разгара Афганской.
Мама ещё не родилась, а на машинке кто-то работал.
Де Голль входил в Париж во главе Сопротивления, а машинка оттискивала фиолетовые буквы на белой бумаге.
Хемингуэй отправлялся воевать в Испанию и писать роман «Прощай, оружие!», а она стрекотала по ночам.
Солженицын задумывал в шарашке роман о русской революции, а маминой машинке было уже тридцать пять лет, вдвое больше, чем тебе сейчас…
Постепенно суета стихала, волнение уходило, наступила спокойная радость. Машинку переставили на тумбочку, гость был усажен за стол… Мама доставала абрикосовое варенье, с мякотью; вишнёвое варенье, без косточек; клубничное варенье, густое; земляничное варенье, жидкое; крыжовенное, с круглыми золотыми шариками; из алычи — красное, жёлтое из одуванчиков, мрачновато-тёмное из грецких орехов.
Ближе к вечеру (а вечер, не поверишь, начинался тогда в семь, полвосьмого, никак не в десять)…
Даже в нашем никакомыслящем семействе…
Слава Те, Господи, Которого нет, что некому воспользоваться Новочеркасском!
