Kitobni o'qish: «Тайна Царскосельского дворца»

Shrift:

* * *

I. В дипломатической борьбе

Россия переживала тяжелую эпоху владычества Бирона. Отяжелевшая физически и утомленная нравственно, императрица Анна Иоанновна, скорее по привычке, нежели по привязанности, продолжала подчиняться деспотизму фаворита, и властолюбивый герцог, забыв и скромное свое прошлое, и все пережитое им в начале его бурной жизни, с каждым днем становился все требовательнее и деспотичнее. Без его санкции уже не делалось ничего в империи, и его личные распоряжения ставились чуть ли не выше распоряжений самой государыни.

Не менее властолюбива была и герцогиня, жена Бирона, требовавшая себе чуть не царских почестей и воспитавшая своих детей в том же духе необъятной гордости и самомнения. Единственная дочь Бирона, Ядвига, некрасивая и далеко не умная от природы, считала себя чуть не владетельной принцессой. Младший сын Карл безнаказанно оскорблял своих сверстников, принадлежавших к знатнейшим фамилиям в государстве, а старший сын временщика герцог Петр под влиянием отца дошел до мысли стать во главе претендентов на руку и сердце принцессы Анны Леопольдовны, родной племянницы императрицы, воспитанной при дворе, с тем чтобы со временем унаследовать российский престол.

– На пути останавливаться не стоит! – было любимой поговоркой могущественного временщика, и действительно он ни перед чем не останавливался…

Все попадавшееся ему на пути и не покорявшееся его деспотической воле он беспощадно стирал с лица земли, и в ту мрачную эпоху не было на святой Руси такого преступления, перед которым остановился бы баловень фортуны, чтобы достигнуть раз намеченной им цели.

Все кругом Бирона склонялось перед ним, и хотя все от души ненавидели его, но никто не смел обнаружить это чувство, и все, напротив, раболепствовали и льстили ему самым позорным образом.

Единственным лицом при дворе, смевшим открыто исповедовать свою нелюбовь к могущественному герцогу, была молодая принцесса Анна Леопольдовна, нередко подвергавшаяся за свою явную и смелую антипатию горьким укорам и неудовольствию императрицы. Но и гнев державной покровительницы не мог побороть чувства молодой принцессы и смягчить ее антипатию к гордому и властному фавориту.

Напрасно лица, желавшие добра принцессе Анне, уговаривали ее если не покориться, то хотя бы не так смело и открыто высказывать свое отвращение к временщику. Она никого не слушала, не подчинялась ничьему влиянию и, всегда спокойная и невозмутимая, явно волновалась и выходила из себя только при своих столкновениях с властным герцогом.

Вражда к герцогу Бирону спорила в душе молодой девушки только с враждою к молодому принцу Антону Ульриху Брауншвейг-Люнебургскому, назначенному ей в мужья и вследствие того проживавшему при русском дворе.

Это супружество было делом вполне решенным, исполнению его могло бы помешать только осуществление заветной и дерзкой мечты Бирона о женитьбе старшего его сына на принцессе Анне; но об этом молодая девушка даже и не думала никогда и не говорила, так что и сам Бирон, при всей своей настойчивости, совершенно отказался от этого смелого проекта.

Однако это нисколько не поправляло дела принца Ульриха и, совершенно отталкивая мысль о возможности своего брака с сыном временщика, принцесса Анна и по адресу своего почти уже нареченного жениха выказывала настолько смелую и откровенную антипатию, что в беседе со всеми, кому она доверяла, прямо и открыто заявляла, что «скорее пойдет на плаху», нежели станет под венец с принцем Антоном.

В беседе по этому поводу и застает ее наш правдивый рассказ.

Принцесса, ушедшая после раннего обеда – обычного при дворе императрицы Анны Иоанновны, всегда встававшей в шесть часов, обедавшей в двенадцать и ужинавшей в девять часов вечера, – прошла к себе в комнату, помещавшуюся в верхней светлице Летнего дворца, расположенного на том месте, где и в настоящее время высится галерея Летнего сада.

Комнаты, расположенные в верхней половине небольшого дворца и носившие по старине названия «светлиц», находились прямо над апартаментами самой императрицы, а потому и ходить, и говорить в них принцессе приходилось с величайшей осторожностью, чтобы не обеспокоить императрицу, здоровье которой в эту эпоху уже начинало вызывать опасения.

Вместе с принцессой в ее апартаменты прошла ее любимая подруга и сверстница Юлия, или Юлиана Менгден, исполнявшая при Анне Леопольдовне не столько официальную роль фрейлины, сколько интимную роль ближайшей подруги и поверенной всех ее тайн.

А тайн у принцессы Анны в то время было немало! И вечная ее вражда к Бирону вместе с опасениями, которые временщик возбуждал в ней в будущем, и ее ненависть к жениху, которого прочила ей властолюбивая забота ее державной тетки и покровительницы, и, кроме всего этого и сильнее всего остального, нарождавшаяся любовь принцессы к красавцу-графу Линару, занимавшему пост посланника и представителя польско-саксонского двора при русском правительстве.

Граф Карл Мориц Линар, человек европейски образованный и имевший необычайный успех у женщин, был, или казался, сильно увлеченным молодой принцессой, а она, в свою очередь, платила ему полной взаимностью.

Всегда молчаливая, не по летам серьезная и сосредоточенная, принцесса Анна Леопольдовна с детства научилась хранить в душе все впечатления, и оттого все, проникавшее в ее душу, особенно сильно врезалось в нее.

Таких красавцев, как граф Линар, принцесса никогда не видела, и та почтительная, плохо скрываемая страсть, которую она внушала ему, будила в ее молчаливой душе глубокое, до того времени совершенно незнакомое ей чувство. Принцесса Анна переживала какие-то словно очарованные дни, какие ей еще никогда не приходилось переживать, и силой своих впечатлений она делилась только с бойкой красавицей Менгден.

Та выслушивала принцессу-подругу с почтительным и нежным вниманием, старалась утешить горе, внушаемое ей ненавистным замужеством, но порывов молодой девушки почти не понимала и шутливо замечала ей, что сама она никогда не была бы способна ни так пылко привязаться к человеку, ни так безумно полюбить его.

– Это тебе только так кажется! – возразила ей однажды принцесса, – и потому именно кажется, что ты еще не встретила человека, который заставил бы забиться твое сердце…

– И не встречу, ваше высочество! – рассмеялась в ответ хорошенькая Юлия. – Свято убеждена, что никогда не встречу!.. Ну в кого у нас, при дворе, можно влюбиться?.. Вы – другое дело! Вам хоть обмануться есть на чем!.. хотя воображаемую любовь было кому вам внушить!.. А мы, бедные и скромные представительницы небогатого дворянства, взятые ко двору только для того, чтобы служить чужим капризам… Я не о вас, конечно, говорю это, ваше высочество, и не о государыне – вас обеих я горячо люблю… в особенности вас, – а вообще. Что мы такое?.. Игрушки, призванные служить чужой прихоти. За нами, пожалуй, и ухаживать даже станут!.. Но полюбить нас некому!

И свои грустные слова Юлия сопроводила одной из тех лукавых, бедовых улыбок, которые хотя и не помогли еще ей сделать заветную карьеру, но уже собрали вокруг нее целую свиту поклонников…

В том же роде шла беседа между подругами и в тот день, с которого начинается наш рассказ. За обедом шла речь о пожаловании герцогу Бирону новой крупной и ценной аренды в златоносной Сибири, и в числе лиц, с особым подобострастием приветствовавших и поздравлявших счастливого фаворита, ежедневно взыскиваемого новыми милостями, не последним был принц Антон. Он как-то заискивающе поглядывал то на пышно одетую императрицу, словно хотел сказать, что иначе Анна Иоанновна и поступить не могла, то с выражением почти непонятного подобострастия переводил свой взгляд на некрасивое и надутое лицо Бирона.

Все это теперь было предметом толков и обсуждения принцессы Анны и ее подруги, забившихся в угол большого дивана, обитого дорогой штофной материей и занимавшего половину небольшой комнаты в светлице принцессы.

– Ты видела, как этот противный принц Антон Ульрих смотрел в глаза герцогу? – с чувством невольной брезгливости спросила принцесса. – Точно голодная собака на хозяина смотрит… не из любви, а из боязни ременной плетки…

– Да! Герой не из важных! – рассмеялась смуглая красавица Юлия, составлявшая полный контраст с принцессой Анной.

Анна Леопольдовна, тонкая, почти хрупкая, всегда неизменно бледная и грустная, только выражением больших, словно о чем-то молящих глаз искупала недостатки своей далеко не красивой наружности. Юлия Менгден, напротив, была вся жизнь, вся порыв, вся движение! Совершенно смуглая, с большими черными глазами и ярко-пунцовыми губами, из-за которых при постоянной улыбке выглядывали двойным ровным рядом перлов красивые мелкие зубы, с задорным смехом, при котором ее красивое лицо как будто все улыбалось и смеялось, – Юлия своей задорной, вызывающей красотой еще сильнее оттеняла томную грусть царственной подруги.

– Ну, да ведь и то сказать: где их искать, героев-то? – рассмеялась Менгден в ответ на собственные слова. – Да и с герцогом тягаться тоже ни у кого не хватит смелости!..

– Кроме меня! – гордо поднимая свою белокурую голову, произнесла принцесса Анна, и при этих словах по ее бледному лицу скользнуло такое выражение гордости и отваги, что она в эту минуту была почти красива.

– Ну, вы не в счет! – бойко рассмеялась Юлия.

– Опять ты мне «вы» говоришь? – с укоризной заметила принцесса.

– Но я не смею!.. Я никак не могу привыкнуть!

– Пора и сметь, и привыкнуть. Я так давно прошу тебя об этом… Я смотрю на тебя как на близкую, как на сестру!.. Ты знаешь, как я одинока при этом совершенно чуждом мне дворе.

– Да, вы все грустите!

– Юлия!.. Я рассержусь…

– Ты все грустишь! – с улыбкой поправилась смуглая красавица, прижимаясь своей выразительной головкой к плечу принцессы. – Ты никак не можешь и не хочешь привыкнуть к России?

– Да у меня же с Россией нет решительно никакой связи… пойми ты это!.. И не любит меня здесь никто… кроме одной тебя!..

– А граф Мориц? – лукаво улыбнулась Юлия.

Принцесса вспыхнула:

– Он – единственный светлый луч в моей скучной, сиротливой жизни! Он не в счет!.. Я говорю о том, чем я живу в его отсутствие!

– Да!.. Но ведь между ним и вами – целая бездна! К тому же он женат!..

– И расстояние можно перешагнуть, и брак можно уничтожить! – властным и твердым голосом произнесла принцесса.

– А воля императрицы? А тот высокий пост, который ожидает вас в будущем?..

– Да разве я просила об этом? Разве мне нужны все эти призрачные парады и почеты?.. Мне счастье нужно, а не блеск! Счастье! Пойми ты это!.. А счастлива я могу быть только с ним!

Юлия повела плечами. Казалось, она не совсем доверяла прочности того счастья, которое могло ожидать принцессу подле избранника ее сердца, но не решалась прямо высказать свое сомнение. Притом же она понимала жизнь по-своему и, будучи эпикурейкой по натуре, признавала за аксиому известное выражение легкомысленной французской нации: «Courte, mais bonne»¹.

– Когда ты перечисляла сейчас своих истинных и преданных друзей, ты забыла назвать свою воспитательницу, мадам Адеркас! – укоризненно покачав головой, заметила Юлия принцессе.

– Моя дорогая Аделаида Францевна? О да, ты права!.. Я должна была назвать ее имя наряду с твоим.

– Даже впереди моего!

– Да, почти впереди! Она так любит меня, так искренне предана мне…

– Она и твоей страсти к графу Морицу сочувствует!..

– Да, ей близка каждая моя радость, близко каждое мое горе!.. Она знает, как искренне я люблю графа…

– Но все-таки она не может не сознавать, что из этой любви в конце концов не выйдет ничего путного!

– И это говоришь ты, ты, Юлия Менгден, которая так часто и так всецело отдавалась впечатлению минуты, не рассуждая и не задумываясь о завтрашнем дне?

– Да, я, но не вы! Ваш сан… та будущность, которая ожидает вас…

– И которую я так охотно отдам за скромное семейное счастье подле любимого человека!..

«Да он-то удовольствуется ли этим скромным семейным счастьем?» – промелькнуло в уме Юлии, но громко она не высказала своего сомнения. Ей не хотелось отнимать у принцессы ее заветную мечту.

– Что бал, о котором так давно говорят, состоится? – спросила она, чтобы переменить разговор.

– Да, непременно!.. Тетушка не дальше как сегодня говорила, что до отъезда на дачу намерена дать большой бал.

– Вот хорошо!.. Страшно люблю летние балы… куда больше зимних! – оживилась хорошенькая Юлия. – Ну, и весь двор, конечно, будет приглашен?

– Разумеется! Тетушка и на интимных вечерах любит собирать много народа, а тут будет большой, настоящий бал! Я уже обещала второй экоссез…

– Графу Морицу?..

– Да, ему!.. Первый я должна танцевать с этим противным принцем Антоном, а второй – мой, и я отдала его графу Линару!

– Который танцует несравненно лучше принца! – фамильярно подмигнула Юлия.

– Ну, это не трудно: принц так отвратительно пляшет вприскачку, что на него смотреть и смешно, и досадно!.. И родятся же на свет такие уроды! – с притворной грустью проговорила Анна Леопольдовна, видимо, возмущаясь полным отсутствием всяких достоинств в нареченном женихе.

– А каким образом узнает граф Линар, что второй экоссез принадлежит ему? – спросила Юлия.

Принцесса замялась на минуту, а затем тихо произнесла:

– Я… я напишу ему об этом!

– А записку передаст баловница Адеркас? – грациозно погрозила Юлия своим тоненьким пальчиком.

Принцесса торопливо приложила палец к губам и взором указала ей вниз.

– Да разве через пол слышно? – удивилась та.

– Не знаю!.. Знаю только, что всякое слово подслушивают и передают! Здесь, во дворце, у каждой двери есть уши!..

– Да, – покачала головой Юлия, – в этом отношении ваш дворец куда хуже наших простых домов, и верь ты мне или не верь, а я отказалась бы от всех благ мира, чтобы только избавиться от этого шпионства и тех соглядатаев, которыми ты окружена!

– А мне разве легко среди всего этого ада? – вздохнула принцесса и прервала свою речь, услыхав легкий стук в двери. – Войдите! – нехотя крикнула она, недовольная несвоевременным посещением, помешавшим ей продолжать интересную беседу с подругой.

II. Зоркое шпионство

Досада, вызванная в принцессе неожиданным появлением непрошеной гостьи, была непродолжительна. Вошедшая была не кто иная, как воспитательница принцессы, госпожа Адеркас, а ей Анна Леопольдовна была всегда рада.

Спокойная, несколько гордая, но всегда равнодушно приветливая со всеми, с кем ее сталкивала судьба, Адеркас, умная и хитрая иностранка, не особенно долюбливала хорошенькую фрейлину Менгден, как будто слегка ревнуя ее к принцессе; но на этот раз, как и всегда, она очень дружелюбно поздоровалась с ней и только легким движением показала, что хотела бы остаться наедине со своей воспитанницей.

Юлия перехватила этот взгляд на лету и, поднявшись с места, прямо и открыто заявила:

– Ну, я пойду пока!.. Пришлите мне сказать, когда вы будете одни.

– Но вы нам нисколько не мешаете! – снисходительно заметила госпожа Адеркас.

Юлия ничего не ответила и, встав с места, удалилась с учтивым, но холодным поклоном.

– Вы напрасно так упорно отослали ее, моя дорогая! – ласково заметила принцесса, когда молодая фрейлина оставила комнату. – После вас мне никто так не близок и не дорог, как Юлия, и от нее у меня нет секретов.

– Я такой откровенности не одобряю и разделить ее не могу! Я именно пришла сюда, чтобы передать вам несколько слов, которых не сказала бы положительно ни при ком.

– Еще раз напрасно, мой добрый друг! Юлия знает все и так же искренне желает мне добра, как и вы!..

– Быть может, но ее «добро» ограничивается пустыми разговорами, а это – именно то, чего всеми мерами следует избегать при вашем русском дворе. У вас шпионство развито так, как только среди патеров иезуитского ордена!.. Но бросим эти пустые разговоры!.. Во-первых, вот вам! – и Адеркас протянула принцессе элегантно свернутую и сложенную конвертиком бумажку, запечатанную, по моде того времени, облаткой с изображением горящего факела, над которым парила пара голубков.

Принцесса Анна с восторгом взглянула на эту нежную эмблему и почти с благоговением приняла из рук своей воспитательницы принесенную ей записку.

– Прочитайте!.. Тут, должно быть, важное сообщение! – холодно и спокойно сказала госпожа Адеркас.

Анна Леопольдовна дрожащими руками сорвала облатку и пробежала коротенькую записку, после чего ее лицо слегка изменилось.

– Да, граф Мориц пишет мне, что за нами деятельно и… не совсем неудачно следят и что нам обоим грозит серьезная опасность.

– Она скорее всего угрожает мне! – спокойно проговорила воспитательница. – Я имею основание предполагать, что на меня сделан донос, и с горем должна сознаться вам, что я далека от надежды еще долго пробыть с вами!..

Принцесса при этих словах внезапно побледнела.

– Что вы говорите?.. Какой донос?.. Кто мог донести на вас?.. И что, наконец, можно донести?..

– Ну, что именно, вы хорошо знаете, а кто – это меня мало заботит!.. Здесь доносами занимаются поголовно все, и меня нимало не удивит, если это ваша любимая подруга…

– Как? Вы подозреваете Юлию? Моего лучшего друга?

– Друг ли она вам или враг – решить это я не берусь; но, не высказывая против нее никакого положительного обвинения, не могу все-таки не сказать, что не прозакладываю своей головы за то, что она сейчас, прямо отсюда, не отправилась с доносом на вас и на меня к герцогу или даже к самой императрице!..

– Нет!.. Это я не могу и не хочу думать!

– Ваше дело! – пожала плечами воспитательница. – Но я не за тем пришла, чтобы спорить с вами о степени преданности окружающих вас лиц. Я хотела серьезно поговорить с вами, тем более что этот разговор может быть последним между нами…

– Как последним? Что вы хотите сказать? Зачем вы так пугаете меня?

– Я вовсе не хочу ни огорчать, ни пугать вас, дитя мое. Я хочу только использовать выдавшуюся нам свободную минуту, чтобы предупредить вас о том, что мне удалось узнать в эти последние дни, или, точнее, в эти последние часы!.. Вы знаете, что у меня есть некоторые сношения с саксонским двором и что эти сношения именно и вызвали то доверие, которым одарил меня граф Линар?

– Да, я знаю это, и это еще сильнее связывает меня с вами!..

– Ну, так об этих сношениях стало каким-то образом известно кабинет-министру Яковлеву, а вы знаете, какую роль он играет во всем, что касается политики России!..

– О, хорошо знаю; но знаю при этом и то, что он занимается не столько делами государства, сколько низкими сплетнями и гнусными доносами… Это – шпион, а не государственный человек.

Госпожа Адеркас улыбнулась:

– Вы еще молоды, дитя мое, и не знаете, что эти слова в дипломатическом мире – синонимы. Кабинет-министр Яковлев – далеко не единственный соглядатай в сфере иностранной политики. При каждом европейском дворе есть свой премьер-министр Яковлев!

– Но что заставляет вас думать? Что возбудило ваше подозрение?

– Это не подозрение, а полная и несокрушимая уверенность! Я получила предупреждение и обязана была, в свою очередь, предупредить вас!.. Что пишет вам граф?

– Он пишет, что передаст мне многое на балу, который устраивает императрица.

– И на котором за вами будут следить усиленнее и усерднее, нежели когда-нибудь.

– Да… Но все-таки я найду возможность выслушать графа Морица.

– Сначала выслушайте меня!.. Саксонский двор оповещен о том, что на графа Линара недружелюбно смотрят здесь, у нас, и что недалек тот день, когда его пожелают совсем убрать из Петербурга.

– Но разве можно сделать это помимо его желания?..

– Наивный вопрос!.. Неужели вы думаете, что у всех, кого императрица или ее клевреты пожелают выжить из России, предварительно испрашивается на это их личное разрешение?

– Но граф – уполномоченный посол.

– Его и отзовет именно то правительство, которое уполномочило его! – холодно рассмеялась госпожа Адеркас. – Ничего нет глаже и корректнее наших дипломатических каверз. Меня вот тоже не сегодня завтра увезут… увезут без предупреждения, но и без малейшего оскорбления моей личности… Просто учтиво попросят пожаловать, предварив, что «пожаловать» требуют без малейшего промедления.

– Вы пугаете меня, мой друг!

– Напрасно! Не надо быть такой робкой… У вас, в России, есть очень дельная и справедливая пословица, которая в переводе на наш язык предупреждает всех, близко подходящих к царям, что они приближаются к своей смерти!..

– Да… Я знаю… Эта пословица так и гласит: «Близ царя – близ смерти».

– Очень оригинально и как нельзя более справедливо! Эту мудрую пословицу никогда не следует забывать, особенно вам, лицу, готовящемуся стать на ступени престола.

– Бог с ним, с этим престолом!.. Я желала бы лучше никогда не приближаться к нему!

– Напрасно!.. Власть – великое, святое состояние!.. Как много пользы может принести человек, облеченный ею!..

– Да, но зато сколько несчастий грозит ему самому!

– Надо уметь бороться… как можно меньше трусить и как можно меньше и реже уступать! Но мы теряем дорогое время на пустые теоретические прения. Я пришла сказать вам несколько деловых слов и подать вам несколько полезных советов. Кто знает, долго ли я буду в состоянии давать их вам?

– Ради бога, мой друг, не пугайте меня! – почти простонала принцесса, прижимаясь головой к плечу своей воспитательницы.

– Будьте тверды и слушайте меня внимательно! На бале, о котором идет речь, переговорите с графом обо всем, что вы находите нужным сказать ему, посоветуйтесь с ним относительно всего, что для вас недостаточно ясно, и хорошенько уговоритесь относительно ваших дальнейших сношений, если вы находите возможным продолжать их после отъезда графа на родину.

– Но этот отъезд…

– Дело уже решенное там, в Саксонии, и не только избежать его, но и добиться малейшей отсрочки почти невозможно!.. Покоритесь молча; это – пока все, что вы можете сделать!..

– Но я тогда останусь совершенно одна… Вы уедете, граф уедет… Да ведь если так, то есть отчего с ума сойти!..

– У вас есть крупное, серьезное дело: вам предстоит величайший из современных европейских тронов!

– Во-первых, неизвестно, предстоит ли он мне, а во-вторых, это ужасное замужество…

– Которого избежать невозможно и с которым необходимо примириться!.. Никому жизнь даром не улыбается. Каждый из нас дорогой ценой покупает каждую ее улыбку!.. Конечно, принц Антон некрасив…

– Некрасив?! Как вы деликатно выражаетесь!.. Он прямо урод и набитый дурак!.. Если бы вы видели, как он глупо и трусливо улыбался сегодня за обедом в ответ на все резкости и дерзости герцога и его дурацкой жены!.. Господи, как я ненавижу всех их! – болезненно простонала Анна Леопольдовна, заламывая руки над головой.

Это был обычный жест молодой принцессы в минуты охватывающего ее горя.

За дверью послышался легкий шорох.

Собеседницы робко переглянулись.

– Опять! – топнула ногой принцесса Анна. – Когда же наконец меня избавят от этого вечного шпионства?

– Никогда, дитя мое! – горько усмехнулась госпожа Адеркас, вставая с места. – Но успокойтесь! Лицо, стоявшее за дверью, уже удалилось; все, что удалось ему услышать на этот раз, ограничилось вашим восклицанием о ненависти, внушаемой вам всем вас окружающим.

– Это я и не думаю скрывать! Я громко исповедую свою глубокую ненависть и к русскому двору, и к русским порядкам, и к самой России!.. Я замерзла в этой ледяной стране… Я не могу… не хочу жить в ней!.. Я чувствую, что здесь меня ждет полная и бесповоротная гибель.

– Полноте, дитя мое!.. Не давайте воли своим нервам… Вас здесь ждет почет и, может быть, верховная власть.

– А раньше этого – брак с нелюбимым человеком?.. Больше этого, с человеком, которого никогда и никто полюбить не может и который всем может и должен внушать только отвращение!.. За что же я обречена на этот ненавистный брак… на эту живую могилу?

– У каждого своя судьба…

– Но это несправедливо!.. Я не хочу покоряться такой судьбе… Я хочу счастья, любви!

– Будьте терпеливы… быть может, всего этого вы сможете и сумеете достигнуть. Но прежде всего – осторожность и осторожность!.. Переговорите обо всем с графом… проститесь с ним…

– Как? Проститься? Зачем прощаться?!..

– Затем, что он непременно уедет… раньше или позже меня, но уедет!.. К этому вы должны быть готовы…

– И… кроме этого бала, я больше не увижу его?

Госпожа Адеркас пожала плечами:

– Это будет зависеть от вас обоих… Я помогу вам и на этот раз, как всегда помогала до сих пор.

Принцесса обняла и крепко поцеловала свою воспитательницу.

– Я всегда знала, что вы истинно любите меня! – сказала она.

– А между тем найдутся люди, которые скажут, что я потворствовала вашей любви вам на погибель! Ну, да пусть их говорят!.. От таких речей никуда не уйдешь… Теперь выслушайте мои последние советы, мое завещание вам, потому что, уехав, я уже, наверное, никогда более не увижусь с вами!

– Что вы говорите, мой друг? – зарыдала принцесса Анна.

– Успокойтесь и не предавайтесь малодушному горю! У вас впереди еще много испытаний… Берегите свои силы на серьезную борьбу и не тратьте их на пустяки!.. Слушайте внимательно то, что я буду говорить вам. Не пробуйте бороться против воли императрицы и не отказывайтесь от брака, который придуман с целью упрочить за вами могущественный русский престол! От власти чураться не следует!.. Не брюскируйте слишком сильно вашего молодого супруга… Он – не дурной человек; он только ничтожен, и нельзя винить его в том, что судьба не дала ему ни мощных сил, ни блестящей энергии… Не всем быть орлами!.. Он – кроткий и мирный человек; вы можете заставить горячо полюбить вас… такие мягкие натуры способны на сильную, горячую привязанность.

– Я не хочу его постылой любви!.. Она не нужна мне!..

– Опять напрасно! Раз этот брак неизбежен, лучше стараться обставить его возможно отрадным образом… Домашняя вражда – страшная вещь!.. Кстати, отвлеченный, но необходимый вопрос: вам известно, что граф Линар женат?..

– Да, он сказал мне об этом… но я думаю, что этот брак легко расторгнуть…

– Если для этого будет предстоять серьезная надобность… Но пока такой надобности я не вижу!

– Как не видите?.. Нет, мой друг… Вы разлюбили свою Анну!

– Напротив, принцесса, я сильнее, нежели когда-нибудь, люблю вас и от всей души желаю вам добра. Но ложного пути я вам никогда не посоветую и никогда не толкну вас на него… А устранение жены графа Линара было бы именно тем ложным путем, который привел бы и его, и вас к окончательной гибели.

– Вы думаете?

– Я в этом убеждена, а свои убеждения я строго взвешиваю и никогда не высказываю их на авось! Возвращаюсь к своему словесному завещанию! – грустно улыбнулась госпожа Адеркас. – Советую вам ни с кем из приближенных к императрице лиц серьезно не ссориться.

– За исключением герцога Бирона, конечно?

– О нем я не говорю: ваши отношения достаточно выяснились и достаточно обострились. Но кроме него есть еще и другие… Есть кабинет-министр Яковлев…

– О, этого я хорошо поняла и оценила!

– Есть обер-гофмаршал Левенвольд.

– Этого я не опасаюсь: в нем есть дворянский гонор и дворянская честь, а те, в ком они хранятся, не опасны.

– В штате императрицы есть придворная дама Чернышева, она глубоко предана Бирону и даже приняла на себя знаменитое сватовство вашего высочества за старшего сына герцога!..

– Я знаю это… и хорошо же я тогда отделала ее за это сватовство!

– Она не забыла этого, принцесса, и в ее лице вы имеете если не особенно сильного, то глубокого врага.

– Ее я не боюсь!

– Напрасно!.. В стране, где есть еще пытки и где в Тайной канцелярии заседают такие лица, как Ушаков и князь Трубецкой, такое бесстрашие даже нелогично.

– Что ж, ведь не меня же они на дыбы вздергивать станут? – горько усмехнулась принцесса.

Ее собеседница промолчала. Видно было, что лично она ждала всего от России и ничему не удивилась бы.

– Не пренебрегайте также мелкой, ничтожной враждой! – продолжала Адеркас свои наставления. – Остерегайтесь и маленьких людей… Они подчас могут оказаться опаснее больших.

– Например? – озабоченным тоном спросила Анна.

– Я хочу говорить о любимой камер-юнгфере императрицы, Юшковой. Она имеет доступ к государыне и, ловко и вовремя пустив слово, может и помочь, и повредить любому делу.

– Юшкова? Да, я знаю такую… Но я не думаю, чтобы императрица вступала в разговор со своими камер-юнгферами.

– Ошибаетесь… Таким скромным путем проходили люди крупные, и если бы не другая камер-юнгфера императрицы, теперь уже умершая, бедный лифляндский дворянин Бирон не сделался бы герцогом курляндским и почти полновластным хозяином всего русского царства!

– Да, я слышала нечто в этом роде…

– У императрицы, в личном ее услужении, есть еще простая сенная девушка Ирина Лодырева, или Ариша, как зовет ее сама государыня. Эта занимает уже совсем низменную роль, а между тем с ней приходится многим считаться, и не сегодня завтра пред ней вельможи заискивать станут!..

Принцесса подняла на свою собеседницу удивленный взгляд.

– Этого я уже совсем не понимаю! – сказала она.

– Да, оно таки и непонятно… тем более что влияние, которое эта Ариша оказывает на всех, близко подходящих к ней, приписывается нечистой силе.

Принцесса презрительно пожала плечами:

– Неужели вы верите подобному вздору? Вы, такая европейски образованная, такая начитанная?

– Наука не исключает сокровенных таинств природы!.. Можно многое знать и в то же время преклоняться пред неведомыми тайнами. Одни называют это кабалистикой, другие – алхимией, третьи, наконец, относят эти явления к чертовщине, но отвергать существование всего этого невозможно и поневоле приходится сдаваться перед очевидностью!

Госпожа Адеркас еще говорила, когда вдруг в дверь комнаты принцессы раздался новый стук. Обе собеседницы переглянулись.

– Войдите! – сказала Анна Леопольдовна.

На пороге показалась невзрачная фигура скромно одетой и на вид как бы запуганной женщины, вошедшей тихо и осторожно, как входят в комнату опасно больного. Это и была Юшкова, старшая и любимая камер-юнгфера императрицы.

– Ее величество просит принцессу пожаловать к ним! – вкрадчивым голосом произнесла Юшкова, не переступая порога комнаты. – Государыня очень обеспокоена тем, что их высочество плохо изволили кушать за столом, и приказали справиться о здоровье их высочества.

– Поблагодарите тетушку!.. Я совершенно здорова!.. – холодно ответила Анна Леопольдовна, не скрывая того неприятного впечатления, которое производило на нее присутствие Юшковой.

– Ее величеству угодно также знать, с кем заняты ваше высочество? – тем же вкрадчивым голосом продолжала Юшкова.

– Можете сказать то, что вы видели! – презрительно бросила ей Анна, – если только зрение не изменит вам и вы не примете мою наставницу за есаула царских казаков!..

1.Коротка, но хороша (фр.).