Kitobni o'qish: «Войдя в раскрывшуюся дверь, или Исцеление на задворках»

Пролог

Ночь миновала свою середину. На весеннем небе, чистом и прозрачном, рассыпалась звездная крупа размером от средних горошин до мельчайших песчинок, почти теряющихся за передвижением воздушных слоев далеко-далеко наверху. Располагаясь каждая на своем месте, яркие крупинки смотрели на лежащую внизу землю по-разному: одни ясно и четко, другие вроде бы подслеповато, – однако все они перемигивались друг с другом посредством, видимо, звездной азбуки Морзе, принимая и посылая только звездам понятные сигналы. О чем таким образом переговаривались небесные насельницы, простому смертному, естественно, было неизвестно, однако многие из живущих на Земле, кто хоть изредка обращал взор на небо, старался верить в благожелательное отношение звездных россыпей к маленькой голубой планете.

Четырехполосная автодорога, уходившая прямой четкой лентой в сторону столицы, была в середине ночи почти пуста; лишь изредка промчится какая-то, торопящаяся неизвестно куда от главного города страны, машина, а то вдруг свернет направо, где уютно расположилась заправочная станция, рядом с которой компактно примостился минимаркет для удобства клиентов. Как все-таки это приятно, что забота распространяется на всех, принимающих участие в путешествии: по пути вполне доступно напоить железную колесницу, да и себя не забыть, вкусив какой-либо пирожок, или бутерброд, или горячую сосиску с котлеткой, а при желании, в любое время дня и ночи, можно принять и полноценный обед, ужин или завтрак, смотря по времени суток. Пространство автозаправочной стации ярко освещено, вполне ухожено, своей чистотой и порядком радует глаз путешествующего или просто проезжающего мимо.

Прямо напротив заправочной станции, с другой стороны дороги, размещалось на удалении от проезжей части некое сооружение, высокое и объемистое, напоминавшее ангар. До недавнего времени здесь размещался склад-магазин строительных и отделочных материалов, но в силу неодолимых внешних причин закончивший свое существование. Несколько последних недель внутри этого строения работала денно и нощно (в две смены, не иначе) ремонтно-строительная бригада, жужжали, звенели и громыхали какие-то механизмы, подъезжали грузовики, привозя пеноблоки, трубы, отделочные материалы, то есть то, что требуется для ремонта и строительства, а также благоустройства жилых помещений. Но предшествующим вечером площадка перед ангаром совершенно опустела, строители увезли остатки мусора, специальная машина прошлась по асфальтовому покрытию перед строением, подметая и даже всасывая оставшуюся мелочь. Теперь сооружение стало вновь безжизненным, не освещенным и словно бы пустым.

Закономерный рассвет начал осветлять восточную часть неба, звезды, начиная с этой стороны, начали сливаться с окружающей средой, по две-одной исчезая, растворяясь в рассветных объятиях. Начали просыпаться птицы и пробовать крылья, мелкие букашки, с трудом взбираясь на травинки, готовились к появлению солнышка, что одним своим появлением оживит их, толстенький воробей, живший со своей подругой под крышей ангара, взлетел на эту крышу и стал пробовать голос. Он был доволен жизнью: еды вполне хватало, в семье ожидалось скорое пополнение, он был совершенно здоров, и вредным кошакам его не достать на такой высоте.

В пять часов утра по передней стороне спящего ангара внезапно вспыхнула и поплыла ярко-алая рекламная лента, обозначая теперешнее название бывшего склада: «АБСОЛЮТНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ. ОЧЕНЬ ДОРОГО, КРОМЕ ИСКЛЮЧЕНИЙ. ЕЖЕДНЕВНО. 5:00 – 6:00».

Стояночная площадка перед зданием ярко осветилась, автоматические двери призывно распахнулись, открывая пространство входного тамбура, и раздался незабываемый голос уникальной Мари Лафоре «Manchester et Liverpool».

Однако в этот раз никто не вошел в распахнутые двери, никто не съехал в сторону бывшего склада, да, пожалуй, никто из водителей и пассажиров не обратил внимания на внезапное оживление строения напротив заправочной станции. Видимо, пока еще не было желающих ознакомиться с ярко-алым приглашением к дорогому абсолютному излечению.

Глава 1

Посетитель был назойлив. Назойлив, занудлив и уперт. Сколько ни объясняй ему, что в данный момент регистрация его задумки как некоего индивидуального предпринимательства невозможна, он настаивал на том, что уже потерял много времени. Инна Владимировна порой даже (это она, с её классической выдержкой аппаратного чиновника) теряла терпение, но внешнего вида не показывала.

– Господин Николаев, – в сотый (или тысячный) раз повторяла она, – вам нужно собрать еще некоторые документы, чтобы мы адекватно рассмотрели вашу заявку.

– Глубокоуважаемая Инна Владимировна, – ответствовал проситель, – я посещаю вас и ваше присутствие в течение вот уже двух полноценных недель, а воз и ныне там. Ведь можно просто написать разрешение, подписать его – и все. Я – вот он, в наличии, не золото и брильянты вы мне поручаете охранять, с ними, конечно, можно скрыться, но я-то собираюсь заниматься излечением людей, паспорт мой известен, адрес регистрации тоже, вы всегда, если я что-то нарушу, можете отозвать разрешение, а пока давайте просто попробуем, посмотрим на первые результаты. А?

– Все не так просто, господин Николаев, – сдержанно произнесла Инна Владимировна, даже понизив голос, – у вас нет заключения экспертов о соответствии вашей образовательной базы запрашиваемому объему работы, которую вы намереваетесь исполнять. Даже я, человек далекий от медицины, понимаю, что врач ультразвуковой диагностики – это врач-диагност. Как можете вы даже провести какое бы то ни было лечение, если вы – диагност? А? – в пику ему ответила женщина.

Посетитель, посмотрев на женщину, как-то задумчиво произнес:

– Знаете, лихорадка, особенно под сорок градусов, является признаком серьезнейшего повреждения организма, иногда необратимого?

– Зачем вы мне описываете какие-то симптомы, я не медик, мое дело – правильное оформление документов.

– Документов… да, документов, – также задумчиво произнес проситель, а затем, внезапно изменившись, сказал несколько напряженным и жестковатым тоном, – поверьте, мне надоело попусту ходить к вам. Поэтому, вот мой телефонный номер, – он положил на стол Инны Владимировны бумажку, – позвоните в любое время дня и ночи, как только разрешение будет готово.

Затем, быстро развернувшись и сделав несколько широких шагов, посетитель скрылся за дверью.

Оставшись одна, Инна некоторое время сидела, прокручивая в голове едкий ответ насчет телефонного звонка и ничего не надумав, взяла бумажку с номером. Он был записан на обрывке – с неровными краями сверху и снизу – сероватой бумаги красными цифрами, имени или фамилии под номером не значилось. Это было на грани фола, словно собаке бросили кость в грязную лужу: вроде и подкормили, но с явным пренебрежением.

Инна Владимировна встречалась со всякими проявлениями недовольства, поэтому, несколько раздраженно скомкав бумажку с номером, выбросила ее в мусорку. Потом она постаралась выбросить посетителя из головы и принялась за текущую работу.

По окончании рабочего дня Инна Владимировна, посмотрев на себя в зеркало, что-то поправила в своем лице, хотя оно было таким же, как и утром, красиво-холодным, затем заперла дверь кабинета и энергично сбежала по лестнице, вышла на автостоянку и прошла к своему автомобилю. Аккуратно осмотревшись, она выехала в поток машин, и тут – закон подлости – раздался телефонный звонок. Посмотрев на экран, Инна увидела, что звонит муж, Олег. Учитывая ее занятость, они договорились «просто так» не созваниваться, Олег знал, что через полчаса она уже будет дома – значит, что-то случилось. С кем? Не давая себе времени на продумывание всевозможных вариантов, женщина свернула в боковую улицу и припарковалась.

– Да, – произнесла она.

– Инна, – сказал Олег, – Ромка приболел.

– Что случилось, – произнесла Инна, стараясь раньше времени не свалиться в паническое настроение. С самого дня рождения Романа она, накрученная подробными, многократно повторенными рассказами своей матери о том, какими болезненными были до пяти лет Инна и ее брат Павел, готовилась к самому худшему: проявлению страшной болезни у сына, ужасной, почти смертельной. Каждый вечер, завершив домашние дела, она обращалась к высшим силам (правда, не определившись к каким) с мольбой: «Пусть все у Ромы будет хорошо». Но на удивление и самой Инны и бабушки, стращавшей ее рассказами о детских болячках, Роман рос совершенно здоровым и крепеньким ребенком, не был подвержен ни простудам, ни поносам, ни золотухе. Постепенно Инна позабыла свои моления, но болезни не накинулись и тогда на Романа. Оставались, правда, неизбежные для начавшего покорять окружающее пространство малыша ссадины, синяки и царапины.

– Температура под сорок, – произнес Олег и добавил, – доктор говорит, что лихорадка неясного происхождения, надо в больницу. Я уже вызвал «скорую-перевозку», тебя ждать?

– Нет, – сразу решила женщина, – я подъеду к самой больнице, сообщи, куда вы отправитесь.

– Ладно, – ответил супруг и выключил связь.

Инна решила никуда не двигаться до получения информации о госпитализации и задумалась. «Под сорок», – где-то совсем недавно мелькали эти слова. Но обрушившаяся в одночасье информация не позволила задействовать резервы памяти, и женщина начала просто ждать. В голову навязчиво полезли разные мысли: «Лихорадка неясного генеза… Какой-то тринадцатый век… Чума, натуральная оспа…» На ум приплыли слова: «лихоманка», страшное слово «чахотка», «лихорадка Эбола». Сколько напридумали слов, которые и произносить-то страшно. Глаза Инны стали наполняться слезами, комок неудержимо полез к горлу, норовя ухватить его когтистой лапой. Женщина крепко, зубами, сжала нижнюю губу, чтобы подавить подступающие рыдания. Она повторяла про себя: «Только держаться, только держаться, только держаться…» Время ожидания текло медленно, как полузастывший мед из трехлитровой банки, но, казалось, там, где находится сейчас сын, стрелки часов вращаются с огромной, почти космической скоростью. Инна боялась опоздать.

После повторного звонка она помчалась, насколько позволяло движение, в инфекционную больницу. Олег встретил ее в вестибюле:

– Ромку положили в бокс, сейчас берут анализы.

– Как он?

– Он без сознания, бредит. Все произошло внезапно, около двенадцати часов, ему стало плохо в школе, вызвали меня, я отвез его домой, думал, что просто перегрелся или что еще, а дома он потерял сознание, я вызвал врача, дальше – вот сюда. Не могу понять, что произошло.

Ожидание хотя бы какой-нибудь информации было непереносимым, но, наконец, в вестибюле появился седовласый врач с внимательным и острым взглядом, он подошел к Инне и Олегу.

– Пока трудно сказать что-то определенное, какая-то лихорадка, возможно, вирус, постараемся предотвратить необратимые последствия.

– Его можно увидеть, – спросили родители.

– Пока нет, – последовал ответ.

Доктор ушел. Инна опустилась на пластиковый стул, у нее не было ни сил, ни слёз, она представляла собой сгусток нервной энергии, который активно искал в какую бы щель рвануть, но выхода не находилось. Она попыталась взять себя в руки. «Так, лихорадка… под сорок… вирус, – откуда это вспоминается?» И вдруг ее осенило: «необратимые последствия» – вот корень всего, это тот проситель-надоедала что-то тетелил в ее кабинете. Получается, что он навел порчу на их сына, это он виноват? «Я разорву его на части», – подумала женщина, встала – и тут перед глазами всплыл корявый лист с записанным на нем телефонным номером.

– Олег, никуда не уходи, жди меня здесь, – сказала она, – я мигом.

Затем она бросилась к машине и понеслась к месту своей работы.

Дежурный был весьма удивлен, увидев через входную дверь Инну Владимировну, впустил ее и проводил взглядом, когда она, забыв размеренность и неторопливость, буквально взлетела по лестнице. В кабинете Инна бросилась к урне для бумаг и выхватила лежавший сверху скомканный бумажный кусок. Развернув его, она набрала проклятый номер, ответили практически сразу, словно ждали именно этого звонка. Инна закричала в телефон:

– Николаев, что вы сделали с моим ребенком, я вас убью, вы сволочь и негодяй, – но тут сдерживаемые ранее слезы, нашедшие отдушину, начали литься неудержимо, Инна захлебнулась словами.

– Я надеюсь, что разрешение подписано?

– Так это ты? Гад, придурок, ребенка не пожалел, – слезы лились все сильнее, речь женщины стала скомканной, прерывистой, невнятной, – когда бы я писала разрешение, ты подумал, что спрашиваешь?

Прокричав в телефонную трубку несколько фраз, Инна Владимировна вдруг резко замолкла, ее охватил ужас от понимания того, что если этот тип действительно может причинять вред на расстоянии, то сейчас ее поразит инфаркт, инсульт, деменция или какая-нибудь зараза. Она крепко сжала губы и стояла с трубкой в руках, не решаясь пошевелиться.

Но в телефонной трубке лишь прозвучал спокойный холодный ответ:

– Вы, Инна Владимировна, можете успокоиться, ничего страшного не произошло…

– Как не произошло, он в больнице, в боксе, без сознания, бредит…

– Я это знаю, – прервал ее голос в телефоне, – это несущественно, главное, что вы быстро соображаете. Я ждал вашего звонка к утру, но ошибся. Вы можете ехать забирать своего мальчика, он не будет помнить о случившемся ничего и никогда. Об этом происшествии будете помнить только вы, ни врачи, ни скорая, ни ваш муж ничего помнить не будут. Сейчас в вестибюле инфекционной больницы вы объясните мужу и сыну, что у вас заболела сотрудница, вы задержались на работе, собрали ей передачу и хотите провести вечер в кафе в присутствии ваших любимых мужчин, почему и пригласили их в вестибюль инфекционной больницы. Несуразно, скажете вы, но пусть лучше будет так. Поверьте, лишних вопросов вам никто не задаст. А по пути заскочите в магазин и купите каких-нибудь фруктов, творожных сырков и сладкую булочку. Назовете фамилию Золотаревой, у вас примут передачу. Всего хорошего, – сказал голос и отключился.

Не понявшая большей части сказанного, но почему-то успокоенная жестким, хотя несколько роботизированным внушением, Инна выполнила все, что посоветовал сделать голос, в вестибюле больницы она увидела Олега и Ромку в абсолютном порядке, причем те были уверены в том, что ужин в кафе – это замечательная мамина придумка.

Пока Инна Владимировна со своими мужчинами устраивалась в кафе тот, кого она знала как Николаева, ожидал приема у директора весьма уважаемой, стабильной, имеющей замечательные отзывы клиентов строительно-дизайнерской фирмы. Сергей Сергеевич соблаговолил назначить встречу на вечернее время именно сегодня, потому что до этого целую неделю мотался по стране по делам фирмы, а завтра уже в полдень улетал с семьей на отдых за рубежи родного государства. Организации этой встречи предшествовала целая эпопея, захватившая трех заместителей Сергея Сергеевича, главного бухгалтера и множество мелкого и среднего персонала фирмы. Проситель выдвигал невиданное предложение о проведении строительно-отделочных работ в долг, мотивируя тем, что он честный, порядочный, ответственный человек, что строение, которое предстоит несколько видоизменить, это не живые деньги, а недвижимость, что можно забрать фирме, если что пойдет не так; но не так ничего не пойдет, с первых полученных им за свою уникальную (так он настаивал) деятельность сумм долг будет полностью погашен, к этому он обещал двадцать пять процентов добавки за «душевное отношение» (это точные слова просителя). За три дня его стали узнавать издали, он, несмотря на отказы подчиненных, решил дождаться хозяина-директора и окончательно переговорить с ним.

Таким образом, когда Сергей Сергеевич вернулся из служебной командировки и вошел в свой кабинет, туда ввалилась группа ответственных сотрудников и, сначала несколько сумбурно, затем все четче и четче, начала докладывать не о делах, а именно о странном просителе, который всех… замучил, затретировал и от которого спасу нет, почти слезно умоляя начальника принять этого посетителя, дабы избавить персонал от зануды и надоедалы, а, может быть, и психического. Сергей Сергеевич внял мольбам своих подчиненных и назначил встречу на вечер перед уходом в законный отпуск, хотя отлично помнил положение стандартного договора: «Подготовительные мероприятия и начальные работы начинаются только после поступления предварительной оплаты на счет фирмы и проводятся строго в объеме авансирования…» – никаких отступлений или исключений предусмотрено не было. Тем не менее, ему самолично захотелось посмотреть на настойчивого просителя.

В назначенное время встреча состоялась. Сергей Сергеевич, посмотрев на невзрачного средних лет гражданина с малозапоминающимися чертами лица, с обильной сединой в волосах, сразу перешел к делу, объявив:

– Вашу просьбу никак нельзя исполнить, потому что без предварительной оплаты, для исключения разного рода неприятных моментов, никогда никаких работ наша организация не выполняет и не собирается выполнять. Найдите деньги – никаких вопросов не возникнет.

– Уважаемый Сергей Сергеевич, – тут же отозвался посетитель, – заверяю вас, что ваша фирма не только не пострадает, но и получит дополнительные, сверх договора, средства в размере, скажем, пятидесяти процентов, но только после начала работы моей… структуры. Я приступаю к очень важной работе и, надо отметить, очень дорогой, работе, в которой нуждаются все живые люди вне зависимости от своего положения в иерархии этого мира. Я выбрал вашу фирму из-за очень хорошей репутации, помогите мне, пожалуйста, вы никогда об этом не пожалеете.

– Знаете, мне на ум пришло очень важное занятие, в котором нуждаются все живые люди. Это работа сантехнической службы, но, насколько я понимаю, вы имеете в виду не это?

– Нет, нет, – заявил посетитель и, понизив голос, произнес, – это исцеление всех возможных недугов, нарушений здоровья, травм и прочих неприятных вещей, ухудшающих качество жизни.

Ожидая на такое заявление положительной реакции, невыразительный человек промахнулся; Сергей Сергеевич, в силу семейной проблемы, прошел и ведущие клиники многих стран мира, и академиков, и экстрасенсов, и называемых в народе колдунами – и во всех разочаровался: ему помочь не обещал никто, причем, ни за какие деньги. Поэтому слова просителя вызвали некоторый гнев у Сергея Сергеевича, и он приготовился достойно и резко ответить этому шарлатану (сомнений, что это шарлатан, у директора не было), но не успел. Дверь кабинет распахнулась, в него влетела девчушка лет пяти, пробежавшая мимо стоящего посетителя и сразу взгромоздившаяся на колени Сергея Сергеевича, при этом она бойко затараторила:

– Папа, ты обещал быстро, мы тебя ждали, ждали, а тебя нету и нету.

–Санюшка, я уже почти освободился. Дашь мне одну малюсенькую минуточку?

– Только самую малюлюсенькую, – улыбнулась девочка, а посетитель мгновенно уловил и великую любовь большого человека (Сергея Сергеевича) к маленькому существу, сидящему на его коленях, и всепоглощающую заботу отца о своей дочурке, и неизбывную, постоянную печаль по поводу ее настоящего состояния.

Дело было в том, что если левая сторона лица ребенка была чистой и розовой, как и полагается детям, то правая была обезображена огромным родимым пятном, захватившим всю кожу на лице, ухе, сползавшей грубой накидкой на шею и плечо девочки.

Посетитель мгновенно среагировал на увиденное и быстро сказал:

– Я могу продемонстрировать свои умения на вашем ребенке, убрав это… А вы поможете мне не влезать в ненужные долги…

И снова Сергей Сергеевич не успел ответить, в раскрывшуюся дверь вошла высокая молодая дама, а девчушка-Санюшка, соскочив с коленей отца, бросилась ей навстречу и быстро заговорила:

– Мама-мама-мама, папа сказал, что выйдет через малюсенькую минуточку, вот такую,– она показала маме кончик мизинца.

Мать улыбнулась дочке, а директор, встав с кресла, произнес:

– Лиза, подождите еще чуть-чуть, я скоро.

Его теперь мягкий голос резко разнился с тем, которым он говорил с просителем, женщина еще раз улыбнулась и вместе с дочерью вышла из кабинета.

Едва за ними закрылась дверь, лицо директора окаменело, и он, постепенно повышая громкость, начал говорить:

– Это не ваше дело, гражданин хороший. Вы кто? Похоже, никто. Этому пятну ничто не может помочь в современном мире, тем более шарлатан…

– Я не шарла…, – заикнулся было проситель, но директор не слушал его.

– … который никому не известен. Я прошел академиков, лучшие клиники, предлагал огромные деньги, никто в современном мире не дает никаких гарантий, – и, видя, что посетитель пытается что-то сказать, громогласно завершил, – убирайтесь отсюда и никогда не показывайтесь в моей фирме, иначе я найду способ упечь вас в психушку, хотя бы на время судебного разбирательства. Я все сказал. Вон!

– Зачем вы так, – негромко и печально произнес незнакомец и, резко развернувшись, покинул кабинет разгневанного директора.

Инна Владимировна плохо спала в эту ночь: перед ее глазами стояло какое-то размытое лицо негодяя-просителя, которому она прочила то все кары небесные за пережитое и животный ужас за своего Ромку, то, напротив, желала всяких благ, потому что он пугал в основном-то ее, а мальчику, принципиально, не причинил никакого вреда: он ничего не помнил, никаких последствий лихорадки не наблюдалось, он с аппетитом съел ужин, был весел и, по обыкновению, весьма говорлив. Под утро она забылась коротким, но весьма кошмарным сном. Ей снилось, что она летит голой с распущенными волосами, сидя на метле, через какой-то клубящийся черный туман, а за ней гонится дракон с невыразительным лицом, похожим на лицо просителя-негодяя, и периодически изрыгает языки пламени. Они обжигают кожу на спине Инны, она сморщивается, грубеет, но к следующему изрыганию полностью восстанавливает свою эластичную структуру. Внезапно один из языков пламени охватил все ее тело, она потеряла скорость, перевернулась вниз головой и начала с ускорением падать в некое черно-малиновое бездонье. Пробуждение стало избавлением. Тяжело дыша, покрытая каплями пота, с ощущением сердцебиения, Инна села в кровати, рядом сладко посапывал, ничего не подозревавший и полностью забывший вчерашний день, Олег. На часах было пять часов утра. Инна решила пройти на кухню и порадовать своих ненаглядных вкусным завтраком. Она накинула халат и тихонько проскользнула на кухню, села на табурет. И тут все силы, которые держали ее в напряжении последние часы, внезапно исчезли, и Инна горько навзрыд заплакала. Слезы унесли напряжение и разбитость, приступ рыданий быстро прекратился, и Инна стала самой собой, почти такой же, как и всегда. Приготовив завтрак, она привела себя в должный вид, оставила записку своим мужчинам и вышла из дома. В половине восьмого утра она уже была в своем кабинете и, прежде всего, занялась оформлением разрешения для просителя-посетителя. В девять утра тот появился в кабинете; Инна Владимировна, сгорая от нетерпения закончить эпопею с клиентом, машинально поздоровалась и протянула ему оформленную бумагу. Проситель, заметив состояние начальницы отдела, поблагодарил ее и вышел в приемную. Инна, стоя за столом, хотела было спросить его о чем-то важном, но, оглядевшись по сторонам, просто села в рабочее кресло. Как только посетитель шагнул за порог, она напрочь забыла все перипетии вчерашнего дня, свои волнения и переживания, и самого просителя, и переданную ему бумагу. Словно и не было этого ничего.

А виновник всех событий в жизни семьи Инны Владимировны вышел из административного здания.

Проблема ремонта арендованного помещения не разрешилась в спокойной и адекватной форме, надо было искать кредит. Куда податься? На соседней улице проситель встречал здание какого-то «Банковского заведения» и решил попытать счастья в этом месте.

Попасть к начальнику, который, в конечном итоге, и решал все вопросы с кредитованием в «Банковском заведении», оказалось очень просто, что не могло не насторожить даже такого несведущего человека, как проситель. Однако, доброжелательное, почти родственное (в хорошем понимании этого слова) отношение сотрудников, открытое, приветливое лицо начальника и его крепкое рукопожатие сделали свое дело – клиент поверил в удачу. Но, когда речь пошла о кредите, ощущение, что «это я удачно зашел», начало блекнуть, потому что банки и ростовщики не верят словам, они требуют нечто весьма материальное, ибо это вещественное, при определенных обстоятельствах, можно изъять в свою пользу. Проще говоря, нужно было реальное подтверждение платежеспособности клиента, ибо в бездонную бочку кидать денежные бумажки никто не собирался. У просителя не было никаких вещественных доказательств того, что кредит будет когда-либо выплачен. Клиент имел только паспорт и собственное тело, которое и заложить было невозможно.

Василий Васильевич Инаков, недавно назначенный на должность директора «Банковского заведения», постарался донести свою мысль до просителя. Внимательно и даже как-то задумчиво выслушав последнего, он произнес:

– При всей моей уверенности в том, что вы – это вы и есть, при всем моем благожелательном к вам отношении, при всей моей вере в то, что вы – простите, – порядочный, ответственный, честный человек – это не может служить достаточным доказательством, что так все и обстоит на самом деле. Вы же отлично сознаете, что мы живем в жестком реальном мире, где ценятся, прежде всего, материальные предметы, а уж в финансовой сфере и подавно. Банки потому и стоят прочно, что могут давать в долг и потом эти долги возвращать с явной прибылью. Приведите хотя бы одно веское доказательство – я самолично прикажу тут же выдать вам кредит.

– С вещественными доказательствами у меня слабовато, проще говоря – совсем никак. Но у меня есть честное слово, есть реальная возможность заработать достаточно средств, чтобы расплатиться со всеми, кто поверит этому честному слову. А, впрочем, позвольте задать вопрос личного характера.

– К сожалению или к счастью времена рыцарского честного слова канули в Лету, теперь даже между близкими людьми существуют всякого рода расписки о получении денег. А вопрос задавайте.

– Как давно у вас с рукой?!

Василий Васильевич улыбнулся формулировке вопроса: не «что у вас с кистью», не «где вас так угораздило», а нейтрально о времени данной ситуации. Он уж давно привык к тому, что кисть его левой руки жизнеспособна, но не активна.

Все произошло в далеком шестилетнем возрасте, когда маленький Васек, скатившись со снежной горки, резко свернул в сторону от проторенного пути и напоролся на острый штырь скрытой снегом арматуры, раздробившей кости, порвавшей мышцы и нервы. Спасти кисть удалось, но функцию восстановить – нет. Теперь это была просто декоративная часть тела в виде сухого, почти детского, полусогнутого кулачка. С этим ему пришлось жить после шестилетия. Увечье приучило его за прошедшие годы и к любопытству людей, и к их склонности задавать вопросы, и к терпимости. Поэтому Василий Васильевич ответил просто:

– Зимой исполнится тридцать лет.

– Давно, – произнес незнакомец. – Должен вас покинуть. Завтра я зайду с утра, если вы позволите, возможно, я представлю вам доказательство своей платежеспособности.

Он встал, пожал протянутую руку директора банка и ушел.

Василий Васильевич подумал о том, что проситель больше не вернется, что он из тех субъектов, которые разводят богатеньких «Буратин», но все поведение просителя, его разговор, его манеры указывали и на то, что он может принадлежать к вымершему сословию рыцарей чести, рыцарей без страха и упрека. Делать, правда, в нашем мире им уже давно нечего.

Окончание рабочего дня для Инакова прошло безо всяких происшествий, он спокойно вернулся в холостяцкую квартиру, по привычке приготовил ужин, затем часа три просидел в глобальной сети и, около половины двенадцатого лег спать. Сон его был крепок и спокоен, ничто не предвещало никаких неожиданностей.

За минуту до звонка будильника Василий Васильевич Инаков проснулся в своей кровати, в своей квартире. Сбросив одеяло, он сел на кровати, готовясь встать, и ощутил некоторую неловкость в левой руке. Опустив взор, он пораженно уставился на то, чего не могло быть никогда: вместо сморщенного детского кулачка на месте левой кисти был обычная, очень похожая на правую и с таким же загаром, рука. Жар полыхнул в лицо директора банка, сердце так бешено заколотилось, что Василий вынужден был прижать правую руку к груди для успокоения давшего о себе знать мотора. Человек поднес левую руку ближе к глазам, рассмотрел сверху, снизу и с боков, убедился, что это не сон, что рука, утраченная в детстве, принадлежит именно ему – и все понял. Поэтому он наскоро позавтракал и помчался в банк.

Когда Инакову доложили о приходе посетителя, он был во всеоружии. Поздоровавшись с гостем, директор без всяких проволочек, самолично, усадив клиента за стол и приказав секретарю снабдить посетителя чаем, кофе и специально заказываемыми для особых клиентов коржиками, отправился оформлять документы. Через полчаса он вернулся с пластиковой кредитной карточкой и, улыбаясь, вручил ее просителю:

– Здесь вся заказанная вами сумма. Погашение кредита в первые три месяца не должно вас волновать, это все в моей власти, а там посмотрим.

Посетитель встал, наклонил голову в знак понимания и произнес:

– Спасибо. Разрешите личный вопрос?

– Спрашивайте.

– Скажите, за предъявленное вам доказательство готовы вы заплатить миллион рублей?

– Без вопросов, – было ответом.

– Тогда я откланиваюсь, надеюсь, что раньше, чем истекут три месяца, вы забудете о назойливом просителе.

Когда за клиентом закрылась дверь, Инаков сел за стол и подумал: «Вряд ли я забуду подарок, который всегда со мной».

Тем временем проситель-посетитель, имея на руках деньги, отправился не к Сергею Сергеевичу в строительный комбинат, памятуя о выдворении его вон, а в небольшую строительную контору «Стройпригор», с начальником которого, Игнатом Бородиновичем Чаевым, он предварительно договорился и даже вчера успел с ним вместе съездить к месту предполагаемых работ. Организация, которую возглавлял Чаев, была небольшой, но ответственной по отношению к заказчикам, в ней работали мастера своего дела, трудовые люди, которые всего лишь требовали за свою работу достойную плату, не задирая цены выше высокого потолка. Когда проситель все объяснил Игнату Бородиновичу: что ему хотелось бы сделать в старом ангаре, чем он будет заниматься, – тот все понял, только предупредил, что верит честному слову просителя, но отсрочки более двух недель допустить не может: грех обижать и злить работающих людей. Сразу же были направлены к ангару несколько человек для определения объема работ, составления четкого плана их проведения, уточнения окончательной стоимости заказа. Надо заметить, что задержек оплаты работ в организации Чаева не бывало, может, потому, что сам вид руководителя, плотного и коренастого, сильного и широкоплечего, как мощный матерый дуб, внушал почтение. Лицо у Чаева было широким и некрасивым, словно вырезанным из того самого дуба, но улыбка часто озаряла это лицо, глаза светились внутренним светом и такой веселостью, что было понятно, что Игнат Бородинович не просто добрый, но, скорее всего, и смешливый человек. Правда, проситель этого не проверял.