Kitobni o'qish: «Дневники ведьмы. Филология»

Shrift:

* * *

Пролог

Ты приходишь ко мне во сне… Приходишь в своей первой ипостаси – в виде чёрного крылатого дракона. Узкое чешуйчатое тело поблескивает красноватым цветом в свете луны, тоже красной. Под черной чешуей перекатываются волнами мышцы. Извивается кольцами хвост…

Ты не страшный. Нет. Как может быть страшным такое мудрое и прекрасное существо, которое, по мнению Аркаимской шаманки Галины, связано со мной общей кровью предков? Да и не может бояться дракона ведьма, потомок сильнейших некромантов в седьмом колене. Как выяснилось.

Ты красивый! Желтые с шоколадными вертикальными зрачками глаза постепенно переливаются в обычные, человечьи. Карие, с золотыми искорками. Теплый свет струится из них. И этому свету хочется довериться. Рассказать то, что никогда нельзя было рассказать людям. Даже самым близким. И если честно, таких близких людей у меня никогда не было. Только приходящий из Небытия Учитель да его сын, мой друг и любимый. Они часть моей жизни и единственные собеседники с юности. Но они оба мёртвые.

Ты стал приходить ко мне не так давно, примерно около года назад. Вначале я думала, что это Учитель прислал тебя вместо себя, так как сам он тоже Дракон, по образу жизни и по имени. Он всё сильнее уходит в Небытие. И мне казалось, что он прислал тебя, чтобы я не потеряла Путь. Но ты другой. Живой и неживой одновременно. И вместе с тобой пришло в мою жизнь это ДРУГОЕ. То, с чем я сейчас пытаюсь научиться жить.

Ты улыбаешься, обнажая до трети ряд белоснежных клыков. Раздвоенный язык, шершавый и теплый, резко выбрасывается вперед и застывает в сантиметре от моей щеки. Потом медленно и осторожно касается меня. И от этого прикосновения электрический разряд пробегает по телу. И я просыпаюсь.

Глава 1. Сон некроманта

Есть у меня подруга, тоже ведьма. Общительная и весёлая женщина, хотя образ жизни ее довольно замкнутый. Прежде мы вместе работали в одном из московских вузов, но Наталья раньше познала суть этого гнилого места, после чего ушла на домашнюю работу, изредка выезжая лишь к самым богатым ученикам. Потом из этого вуза сбежала и я, осев в своей Alma mater, и после ухода двух ведьм жлобское учебное заведение окончательно развалилось, а остатки его поглотил совершенно иной по профилю институт. А еще немного позже в мире случилась Ковидловая Пандемия, и подруга полностью закрылась дома, общаясь с учениками по скайпу и не чувствуя себя при этом ни бедной, ни несчастной.

Мы периодически встречались. И до пандемии, когда я могла заехать к ней после занятий, и во время Ковидлы, когда мои лекции тоже перешли на дистант, и я проводила занятия из дома или из дома подруги. Тогда мне доставляло огромное удовольствие сидеть в полупустом вагоне метро и нагло вышивать крестиком на глазах у запуганных людей в масках. Подруга воспринимала мои приезды с радостью, хотя вначале немного переживала, не заболею ли я ужасной Ковидлой и не привезу ли вирус с собой. Однако потом вполне удовлетворилась моим заявлением, что «зараза к заразе не липнет», и мы чудно проводили свободные вечера за бокалом мартини, обсуждением мужиков и нашими ведьминскими занятиями.

В этот вечер мы также мирно сидели на уютной Наткиной кухне, она с бокалом мартини, я с гранатовым соком, который по уровню удовольствия вполне заменял мне вино. Алкоголь тогда я не принимала, так как последние пару месяцев повадилась ездить везде на своей машине. Наталья всегда любила кошек. У нее, как у настоящей ведьмы, была чёрная-чёрная кошка, которая пристроилось сейчас на подругиных коленях и томно урчала под рулады закипающего чайника.

– Ну что, подруга, за нас! И за свободу ведьм в этом мире. – Натка подняла бокал.

– За нас и за свободу, – подняла я в ответ.

Пламя свечи прошло сквозь рубиновую мглу моего напитка. Я глотнула сока и вновь подняла руку любуясь матовым светом огня в темно-красном облаке. Мозг отдыхал. Здесь я могла себе это позволить. Свет свечи казался слабым огоньком, ведущим усталого путника сквозь чащу тёмного соснового леса, только сосны были бордово-алыми, а дорога – цвета венозной крови.

– Может, сегодня мне вина выпить? – задумчиво сказала я. – Надоело быть трезвенником. Полбокала для расширения сознания. Пока посидим – проветрится. Есть у тебя полбокала вина для любимой подруги?

– Бутылка есть, – хмыкнула Натка. – Только после бутылки я тебя на твоей лошадке домой не пущу у меня заночуешь. Есть ещё коньяк…

– Коньяк – тебе. Ты же знаешь, у меня его душа не принимает. А вино тащи!

– Сейчас! – радостно откликнулась подруга. – Наконец-то! Надоело видеть тебя до безобразия трезвой! У меня от этого комплекс неполноценности развивается!..

– Ага, и самооценка ниже плинтуса падает! Может, ты думаешь, что я вступила в какую-нибудь секту с обетом трезвости?

– С тебя станется, – засмеялась подруга, наливая мне в бокал белого сухого вина. – Шатаешься где-то, потом алкоголь принимать отказываешься. После поездки на Байкал подсела на травяной чай, причем травки сама комбинируешь, и фиг его знает, чего там у тебя намешано…

– Нормальные травки, Нат, разные, для здоровья. Ведьме так положено!

– А мухоморчики не пробовала заваривать? Ведьме это тоже положено!

– Тьфу гадость какая! Нет, не пробовала. Один знакомый моего бывшего мужа попробовал. В славянику заигрался. Вычитал где-то, что компотик из мухоморов расширяет сознание, собрал грибочков, отварил, хлебнул… Вначале, вроде, никакого эффекта. Расхрабрился. Допил. И улетел… Еле откачали потом. И зачем мне это?

– Да уж… – Натка села на свое место. Кошка вновь попыталась влезть на колени, уже ко мне. Но я рыкнула на нее тихонько и показала зубы. У Дуси округлились глаза, она шипнула на меня в ответ, повернулась чёрной пушистой попой и ушла. Обиженная. Я подняла бокал, в котором качалась светло-янтарная жидкость.

– За окончание обета трезвости.

Подруга одобрительно меня поддержала.

– Хорошо…

Тепло напитка медленно согревало нёбо и горло. Подруга сделала попытку долить отпитое, но я прикрыла бокал рукой. Она неодобрительно сдвинула брови.

– Настюха, хватит уже! Будь человеком! Ты и по кладбищам трезвая ходишь?

– А то! На кладбище можно только трезвым. В пьяном виде чего только не пригрезится! А если честно – нельзя на работе пить. Хозяин с Хозяйкой и духи кладбища рассердятся. Вот им надо принести. Обязательно.

Мы помолчали. Наталья не очень любила расспрашивать меня о той части моей работы, что связана с кладбищем. Да и мне не хотелось рассказывать. А некоторые детали вообще можно открыть далеко не всем. У каждого свои скелеты в шкафу. А у некроманта таких скелетов – целая гардеробная.

Организм мой, давно отвыкший даже от самого лёгкого алкоголя, неожиданно расслабился. Меня стало клонить в сон, и Натка это заметила.

– Иди-ка ты, подруга, поспи часок. У меня как раз внеплановый урок нарисовался. Потом я тебе кофе сварю. Протрезвеешь – и домой.

– Это мысль! Где мне можно прилечь?

– В дочкиной комнате, она у папаши до вечера.

Мне выделили кровать, подушку, плед, выключили свет, и, погрузившись в мягкий мрак комнаты, я заснула, едва коснувшись щекой подушки.

Деревня. Знакомая, Наташкина деревня. Я гостила здесь у нее лет десять назад, поэтому сразу узнала этот яркий свет, бьющий в глаза из окон на втором этаже, где мне когда-то выделили комнату. И ни с чем не сравнимые деревенские звуки: где-то кричит петух, топчась по жерди ограды и хлопая яркими пыльными крыльями, мычит ожидающая дойки соседская корова, изредка гавкнет на прохожего выглянувшая из будки псина, кудахчут, стремительно вылетая из-под хозяйских сапог, суетливые куры. Утро? Нет, вечер. Свет другой, утомлённый днем и напитанный янтарным маревом летнего солнца. Как я здесь?.. Я же в городе заснула! И запахи свежих блинов… Такие печет только Натка: поджаристые, дырчатые, на деревенском молоке и с деревенской сметаной…

– Настасья, ты там не померла? – Наталья призывно стучит деревянной ложкой о край миски, стряхивая в нее сметану.

– Встаю из гроба, – вяло отозвалась я, протирая глаза и пытаясь понять, как незаметно, за пару минут сна совершился полудневной переезд в деревню.

– Блинчики! Свежие! На деревенском молочке! Для любимой подруги! Откажешься – кровно обидишь!

– От такого откажешься! Натка, ты убийца диет! Как вокруг твоего дома еще мужики табунами не приплясывают?

– Табунов не видела, – Наталья положила мне блинов и придвинула миску сметаны. – Один приплясывал, Васька, похабник, Нюркин муж. Я как раз воду с обмылками за забор выливала. Точно ему на лысину!

– Молодец, – одобрила я её метод вразумления неверных мужей. – Заодно и грехи бедняге отмыла, в церковь ходить не надо!

– Он и не ходит, – проворчала Натка, доставая с полки банку с чудным малиновым вареньем собственного приготовления. – Жена у него набожная, в воскресенье с утра – на службу. А Василий – за забор к Маруське-разведёнке, на исповедь.

Мы поржали, представляя любовные подвиги беспутного Василия, и как он в воскресное утро пулей врывается в Маруськин двор, норовя незаметно проскочить мимо ее здоровенного туркменского волкодава Басая, а через час так же быстро бежит домой обратно, подвывая и матерясь, зажимая рукой укушенную ягодицу. А потом взгляд мой случайно упал на календарь, на дату 17 сентября. Ну да, я и заснула вчера у подруги 17.09. Но дома, в Москве! Ну не могу я быть в середине сентября в деревне под Новгородом! И Наташка не может! У меня вуз, дети в школе. У нее дочка, тоже в школе. Уроки…

– Ната! – надкушенный блин застыл у меня на вилке, и я серьезно посмотрела в глаза подруги. – Мы с тобой вчера пили что-нибудь?

– Пили, – подруга томно облизала с губ сметану, – чай твой травяной пили, кофе пили, кисель…

– А алкоголь?

– Не-а. Я тебе самогон предлагала, настойку мою вишнёвую. Но у тебя ж очередная придурь! Однако если ты передумала, так я сейчас!

– Не надо. Я по другому поводу, – я мрачно потерла лоб. – Ладно. Тогда ответь мне на вопрос: я давно у тебя здесь живу?

– С начала июля, уже две недели. Настюха, хватит прикалываться! Ты сегодня с кровати случайно не падала? Там наверху что-то грохнуло…

– Это утюг твой падал. С подоконника. Так. А почему тогда у тебя на календаре 17 сентября?

– Где? – Подруга неестественно широко распахнула глаза.

– Да вон, у тебя за спиной.

Натка резко повернулась по направлению моей указующей вилки, и мы вместе обнаружили на стене, где только что висел календарь, чудную лубочную картинку, изображавшую играющего на свирели мужичка и изящно изогнувшегося в зажигательном танце козла. Мужик и козёл с безмолвным недоумением уставились на нас в ответ.

– Чертовщина какая-то! – я обхватила руками голову.

– Кто бы говорил! – хмыкнула Наталья, но потом озабоченно потрогала рукой мой лоб. – Температура, вроде, нормальная. С кровати ты не падала… Может, ты вчера на кладбище на гадюку какую наступила или клещ энцефалитный куснул?.. Пойдем в баню, я тебя осмотрю.

– Иди ты сама в свою баню, подруга! – я почесала затылок. – На каком кладбище?

– Ну ты вчера вечером наше кладбище деревенское ходила смотреть, с Хозяевами знакомиться. Ещё восхищалась: тихое такое, для работы больно годное, покойнички добрые, отзывчивые…

– Натка, что происходит??? Я заснула у тебя вчера на часок, дома, в Москве!

Наталья вздохнула и начала убирать посуду со стола.

– Насть, у тебя с твоей работой ум за разум зашёл. Всё нормально. Сейчас середина июля. Ты гостишь у меня в деревне. Вчера малость перегуляла по кладбищу. Я всё понимаю, с твоей специальностью такое бывает. Иди-ка ты прогуляйся. Просто. По улице. Воздухом подыши.

– Ладно. – я решила плюнуть на провалы в памяти (с кем не бывает) и действительно немного прогуляться по притихшей вечером деревенской улице.

– Ваське что передать? Если я его опять за твоим забором встречу? У него глаза такие грустные. Влюбился, бедняга, страдает…

– Передай, что сегодня в 23:00 я стреляю из беретты по банкам. Они на заборные колья надеты, как раз с той стороны, где у него вечерние пляски намечаются. Вернется к жене без ушей – его проблемы. Держи! Не дави гадюк, они ни в чем не виноваты! – и Наташка шлепнула мне в ладонь массивный чёрный фонарь.

На деревенской улице было тепло и пусто. Огненно-рыжий шар заходящего солнца садился далеко за лесом, и уже змеился по земле лёгкий вечерний туман. Было так тихо, что совсем не верилось, будто это деревенская улица. Ни пьяного мужика, медленно бредущего к дому нетвердой походкой, ни пробегающей мимо по своим делам собачонки. Я медленно шла по улице, сбивая носками ботинок дорожную пыль и вяло поглядывая за заборы в окошки домов, пытаясь уловить хоть какое-нибудь движение.

Солнце совсем уже скрылось за лесом, и ночь быстро синими крылами окутала землю. Показался, стремительно набирая яркость, бледно-желтый диск луны. И как-то сразу хором затрещали сверчки и начали свой вечерний перебрех разноголосые деревенские псины.

Я остановилась у одной из калиток, над которой возвышались еще различимые в вечерней мгле головки золотых шаров. Забор этого дома не был сплошным. Редкие жерди перемежались с довольно большими прогалинами, за которыми виднелись разноцветные кусты цветущих флоксов. Их аромат и привлек меня, и когда я прислонилась к ограде, так сильно ударил в мозг, что отключились все звуки, цвета и остатки настоящей памяти. Запах флоксов, ни с чем не сравнимый запах лавиной унес меня в портал осени, туда, где я и должна быть сейчас, в середину сентября. В памяти мелькнули и почти сразу пропали обрывки мыслей о смещении временных пластов, о последствиях попадания в точку векторного преломления пространства, о технике безопасности и вариантах действий. Запах осенних цветов смыл все эти мысли, отключил сознание, качал на волнах забытья, где было хорошо и спокойно, как в детстве.

А потом резко оборвались все звуки. Разом замолчали сверчки и заткнулись все деревенские псины. Улица провалилась в ТИШИНУ. И было в этой тишине что-то ненормальное. Как ведро ледяной воды, вылитое на голову безмятежно пускающего слюни наркомана. Я оторвала лицо от забора. Запах флоксов пропал, будто его и не было, а вместо него появился едкий запах тлена. Мне резко стало холодно. На дорогу, подсвеченную луной, из кустов медленно вышел кот. Огромный, серый, мохнатый, с яркими жёлтыми глазами и кисточками на ушах. Мейн-кун? Неужели их держат в деревне? Капец всем мышкам и крыскам! Кот потянулся, зевнул, отставил поочередно левую и правую задние лапы, потом выгнул спину и начал неторопливо скрести когтями землю. Оценивающе посмотрел на меня, басовито мяукнул, но не подошел. Однако на его призывное мяу из придорожных кустов вылезло еще с полдюжины кошек, самых обыкновенных, разных мастей и расцветок, сливающихся в ночном свете в безликую серую массу. Мейнкун снова мяукнул, и кошки, как по команде, подняли трубами хвосты, а потом уставились на меня немигающими желтыми глазами. Я тоже уставилась на них, пытаясь сообразить, что им нужно от безобидной одинокой ведьмы, вышедшей ночной порой на прогулку понюхать цветочки. Кошки пожирали меня глазами, плотоядно урча, будто одинокие ведьмы были их любимым блюдом, а потом по очередному сигнальному мяу вожака рассредоточились и начали заходить мне в тыл, медленно замыкая круг.

Я плавно подняла руки в стороны, отведя назад ладони и согнув полукругом пальцы. Это помогало сосредоточиться, аккумулируя выброс силы, и одновременно сканировать пространство. Кошки замкнули круг и напряженно выжидали, глядя на меня, но не нападая. Толстый вожак оставался с внешней стороны круга. При этом нагло поднял заднюю лапу и начал безмятежно вылизываться. Без его команды они, видимо, не нападут. Значит, у меня есть немного времени для обдумывания ситуации. Когда он даст сингал к атаке, действовать нужно быстро. А в том, что атака будет, я почти уже не сомневалась.

Я наскоро перебрала в памяти знакомые заговоры. Блин, среди них были заговоры от припадков, различных болезней, на снятие порчи, даже как отвадить привязчивого покойника. Но в моем арсенале некроманта не было ни одного средства от обычных живых кошек! Хотя… В начале ведь моё внимание привлек к этой милой компании именно запах тлена! Я напряженно принюхалась. Нет! От кошек безнадежно и так сильно разило кошатиной, что этот аромат немедленно вызвал у меня приступ тошноты. С трудом подавив рвотные позывы, я постаралась ровно и не очень глубоко дышать, оставив вытянутой вперед только правую руку а левой недвусмысленно зажала нос. Кошки мои движения оценили по-своему и голодное урчание сменилось обиженным и озлобленным! Хвосты опять поднялись, и кольцо начало сужаться. И вдруг меня осенило! Это же просто кошки! Вонючие деревенские кошки! А кого боятся кошки? Правильно, собачки! Очень большой, недружелюбно настроенной собачки!

Превозмогая приступ тошноты, я отпустила зажатый нос, согнула спину, чуть опустила голову, показала зубы и тихонько зарычала. Кошки остановились и ошалело посмотрели на меня. Вожак даже перестал вылизываться, харкнул забившейся в горле шерстью и вопросительно мяукнул. Я зарычала громче. Вожак замер, видимо, обдумывая странное поведение ненормальной тетки и прикидывая, что выйдет ему дороже: рискнуть напасть на выжившую из ума ведьму или потерять репутацию в прайде, отменив атаку.

И в этот момент в нос мне опять шибанул запах тлена. Кот прижал уши, пригнулся к земле и стал задом медленно отползать в ближайшие кусты. В то же мгновение как ветром сдуло всех кошек. И не успела я приписать эту победу своей силе и неожиданно проявившимся актерским способностям, как в свете луны на дорогу вышел источник запаха. Вышла?.. Как бы это назвать… С виду тварь походила на большую собаку на тонких ножках с взъерошенной холкой. Тёмная оскаленная морда, пятнистое тело… И от неё сильно попахивало мертвечиной! Да ведь это гиена! Ну ни фига себе! Наташка хоть знает, что за живность водится у неё в деревне?! Куда там моим покойничкам! Нормальные, прежде живые люди. А это? Мы ж не в Африке! Потом мелькнула мысль, что какой-то местный барин по дурьему веленью купил себе на Авито экзотическую собачку. А когда собачка выросла и стала не только гадить в тапки, но и душить кур, а также больно кусать домочадцев за ляжки, хозяин выкинул шавку на улицу: пусть сама добывает себе пропитание. Она и добывала, заняв доминантную позицию среди уличных кабысдохов и периодически закусывая запоздалыми прохожими.

Я выставила вперед согнутую в локте левую руку запоздало пожалев об отсутствии свитера под рукавом кожаной куртки. Хорошо хоть на внешней стороне были приличные металлические заклепки. Правда, не серебро, но твари однозначно будет невкусно. Надеюсь, она хоть не ядовитая?.. Почему тогда от нее так резко несет мертвечиной? А правой рукой направила ей в глаза Наткин фонарик и резко включила свет.

Не ожидавшая такой наглости ослепленная тварь громко и коротко взвыла, а потом резко бросилась на меня. Я только и успела, что сунуть ей локоть в пасть, а другой рукой воткнуть туда же фонарь. Этот нехитрый инструмент застрял у гиены в основании челюсти, и смыкательное движение, долженствующее распахать мне руку до кости, не получилось. А затем я сделала самую нелогичную глупость: ногой наступила твари на хвост, схватила обеими руками открытые челюсти и резко рванула в разные стороны, автоматически прошептав формулу распада нежити. И – получилось! Хрупнули кости, и тварь без единого вяка осела на землю. Потом разок дёрнулась, завалилась на бок и, приложившись башкой о булыжник, затихла. Я осторожно пнула ее ногой – тварь не дёрнулась. Наклонившись, я вынула из надорванной пасти фонарь – он ещё функционировал – и осветила морду гиены. Глаза были закрыты, но бока мелко подрагивали, быстро поднимаясь и опускаясь от еле уловимого дыхания. Блин, ни ножа, ни палки. Добить эту сволочь! Но чем?

Я осмотрелась и в свете фонаря обнаружила почти у моих ног тот самый булыжник, о который приложилась башкой экзотическая собачка. Ударить посильнее в висок и раздробить череп! Я подняла камень, разогнулась, отвела руку для удара, и тут обнаружилось, что у сцены «Ведьма убивает блудную псину» были зрители. Нет, не кошки, те смылись и больше не показывались. На дороге метрах в пяти от меня стояла дородная тётка, одетая в черную плюшевую, едва сходящуюся у нее на животе кофту, из-под которой спускалась вниз длинная тёмная юбка, прикрытая с фронтальной стороны некогда белым, а теперь довольно замызганным передником. На голове этой колоритной дамы был повязан красный платок, увенчанный спереди (нет, ну честное слово!) торчащими, будто маленькие ослиные ушки, кончиками того самого платка. Ни дать ни взять – самая настоящая гоголевская Солоха! Широкое, как блин, лицо этой колоритной особы удовлетворенно улыбалось, а маленькие поросячьи глазки поблёскивали злорадством и нескрываемым торжеством, будто она, а не я ухлопала эту тварь. Блеснул в свете фонаря небольшой белый кулончик из мышиного черепа, и я безошибочно опознала в тетке коллегу. За спиной деревенской ведьмы стоял мужик, голову и плечи которого покрывала серебрившаяся в лунном свете волчья шкура. Небритое лицо мужика, напротив, выражало какой-то дикий, животный страх. Он опирался на большую согнутую палку, переминался с ноги на ногу и мелко дрожал, так что это передавалось висевшему за спиной волчьему хвосту.

– Здрасьте! – вежливо сказала я. – Как хорошо, что вы тут мимо проходили! У вас в деревне по ночам собаки бешеные бегают. Я вот одной прочитала проповедь о ее плохом поведении, а она раскаялась и издохла. Ну, или почти издохла. Сударь! – обратилась я к мужику, – будьте так любезны, окажите хрупкой девушке помощь! Подержите эту скотину, пока не опомнилась, а я ей камушком по голове. А может, у Вас с собой топорик есть? Ну как ночью на улице без топорика! Так мы её, сердешную, быстрее и безболезненней прикончим!

Реакция мужика была неожиданной. Он бухнулся на колени, сложил руки в замок на груди и прошептал-прорычал:

– Пощади, ведьма!

– Ну ничего себе заявы! Эта тварь меня чуть не покусала, а Вы! Или это Ваша собачка? Так я на Вас заявление напишу! Как Ваша фамилия, гражданин?

Гражданин разомкнул пальцы, встал на четвереньки и, быстро перебирая коленями, уполз в кусты. Баба согнулась в приступе беззвучного смеха.

Пока у меня от всего увиденного тихо съезжала крыша, тварь у моих ног задышала чаще, кровь из ее носа и горла перестала идти, приоткрылись жёлтые прорези глаз, а челюсти начали быстро принимать прежнюю форму. Я покрепче перехватила булыжник и вновь занесла руку для удара.

– Стой! – тетка резко разогнулась и сделала пару негромких хлопков в ладоши. – Браво, но хватит! Пощади его, коллега! Тебе ли, древней жрице, марать руки о плешивых деревенских оборотней!

– Чего? – я так и застыла с камнем в отведенной руке. – Кого?

Ведьма быстро подошла ко мне и перехватила булыжник, а затем швырнула его в ближайшие кусты, откуда раздался возмущённый кошачий вопль. Потом она быстро нагнулась, аккуратно отодвигая меня одной рукой, а другой коснулась гиеновой головы, погладила её и ласково прошептала:

– Доигрался, Гена? Живой? Ну, так скажи спасибо, что я мимо гуляла. Забирай своих придурков и брысь отсюда. Видишь, девочка обижена, в другой раз я её не удержу.

Тварь вскочила на тонкие ноги, тихо зарычала, потом повернулась и пошла было вдоль улицы, но Солоха резко схватила его за хвост.

– А ну стой! А извиняться кто будет?

Тварь прижала уши, нагнула голову и, глядя мне в глаза, резко пролаяла:

– Из-ви-ни-ведь-ма!

– Извиняю, – ошалело сказала я. Тварь кивнула.

– За-мной-дол-жок, – и, прихрамывая, медленно засеменила прочь.

– Совсем старый стал, слепой и не чует. Ну разве можно мага с обычной девкой перепутать? Да еще с древней жрицей!

– Ты ошиблась, ведьма, – я устало вытерла руки носовым платком. – Я не древняя жрица. Совсем нет. Просто ведьма, как и ты. Неужели ты не видишь?

– Это ты ничего не видишь, маленькая глупая девочка. Спасибо, что не стала добивать. Гена – он ничего, мирный. У него только в полнолуние осенью кукушка слетает. Прощай, – и она, резко повернувшись, сделала всего один шаг в сторону и растворилась во тьме.

Я шумно вдохнула ночной холодный воздух. И сразу же вернулись звуки: сверчки, чья-то пьяная ругань в доме, в соседнем дворе тявкнула собака, сначала робко, потом смелее. И ей тут же ответили несколько товарищей. И – резкая боль в укушенной руке. Я осмотрела рукав: хорошая кожа отчасти выдержала атаку твари. Дыра снаружи была небольшая. Крови тоже было немного. А что внутри – лучше разглядывать в спокойной обстановке. Придерживая больную руку здоровой, я быстро пошла к дому.

Наталья спала. В доме было тихо. Стараясь не разбудить подругу, я пробралась наверх, включила небольшую настольную лампу, осторожно сняла куртку и осмотрела руку Четкие синие вмятины от зубов. Кость, вроде, цела. В нескольких местах порвана кожа, несильно, но, чтобы не осталось шрамов, придется хорошо поработать. Прислушалась к ощущениям – рука понемногу цепенела, и это перекрывало боль. Я выключила свет, чтобы проверить свою догадку. Так и есть! В темноте края ран светились зеленоватым мерцающим светом. Блин! Это не банальный трупный яд с зубов «нехорошей собачки», а особый токсин, который вырабатывает нежить. Вопреки расхожему мнению, этот токсин, попадая в кровь, не превращает человека в оборотня, но провоцирует сильное отравление и паралич, часто с летальным исходом. Как ни странно, помогает от этого простая освященная вода, она может затормозить процесс. Чтобы вылечить, нужен специальный травяной сбор. Святой воды в комнате не было, но была бутыль с чистой родниковой водой. Я отлила немного в кружку, бросила туда серебряные кольца.

Эффект, конечно, будет не тот, что от святой воды из храма, но убрать первые симптомы сгодится. Потом, шипя от боли, я быстро промыла рану добавила антисептика, обмотала руку чистым платком и выпила противовоспалительное. После этого рухнула на кровать и закрыла глаза.

Уснуть до утра мне так и не удалось. Тот бред, в который меня периодически выносило, едва ли можно было назвать сном. Но я честно пролежала с закрытыми глазами до начальной масштабной петушиной побудки. Встав, я первым делом осмотрела укушенную руку Выглядела она вполне сносно, но в местах, где тварь впилась зубами, кожа опухла и посинела. Запекшиеся струпы ран на первый взгляд были обычными, тёмно-бурыми, без ожидаемого зеленоватого оттенка. Здорово! Неожиданно здорово, хотя и непонятно, где следы работы вредоносного токсина оборотня. Насколько я понимала, бесследно такие вещи не проходят. А как он точно действует, я, увы, не знала. Может, уже прошёл через кровь, впитался в ткани и потихоньку перестраивает мои клетки. Вот проснусь я однажды ночью, а у ног моих – растерзанный труп подруги… Или её любимой кошки… Или Васи, похабника и алкоголика… Морда моя в крови, с клыков слюна капает… Тьфу! Я так живо представила себе привкус Васиной крови с нотками лука и дешевого алкоголя, что вчерашний ужин начал проситься наружу. Всё! Хватит ныть! Пора искать травки противооборотневого сбора. И часть из них можно попросить у любимой и запасливой подруги.

Наташкина любовь к порядку всегда восхищала меня, а временами вгоняла в уныние. Порядок у подруги действительно был во всем: в голове, в доме, во дворе, на грядках, в бане и… везде! На кухне всегда уютно и чисто. Баночки с вареньем и джемами аккуратно расставлены по полочкам, часто даже по росту или по сорту. Наливки призывно поблескивают пузатыми стеклянными брюшками. По шкафчикам – сушеные фрукты, ягодки, грибочки… На столе – пироги под пластиковым колпаком. И всё это, как в сказке Кэрролла, пахнет и зовёт: «Съешь меня!» «Выпей меня!» Когда мужчины попадают к подруге в дом, а особенно на кухню, рот их наполняется слюной, глаза – маслом, а сердце – желанием. (Пусть иногда это желание сытой и спокойной жизни.) У женщин – тоже все наполняется… Ядом и завистью.

Пучки сушеных трав у Натки также были аккуратно развешаны под потолком. Жаль, не хватало бирок с названиями. Иногда (чего греха таить) и меня подводила память, и приходилось копаться в справочнике, если не получалось по внешнему виду опознать какую-нибудь редкую травку. Подруга же помнила все и прекрасно знала арсенал своей домашней аптечки.

Сбор от нежити включал в себя: зверобой-иссоп (синий зверобой), лаванду, крапиву, полынь, чертополох, укроп, иван-да-марью и чабрец. Лаванда всегда была у Натки в небольших мешочках, хорошая, с терпким запахом. Она заказывала её в Крыму для своих нужд и просто как средство от моли. Крапиву, полынь и чертополох, конечно, можно найти в деревне за ближайшим забором, но лучше собирать их в нужном месте и в нужное время, как и иван-да-марью, которую мы вместе заготавливали в прошлом году. Найти все эти травки в сушеном виде не составляло труда, и я без зазрения совести отщипнула понемногу от каждого нужного пучка. От укропа были нужны только хорошо вызревшие семена. Я нашла их в банке со специями, предназначенными для засолки. Так, отлично! Чабрец у меня свой, всегда ношу с собой после поездки на Байкал. А вот где взять иссоп, синий зверобой? Травка не очень уж редкая, но не помню, растет ли в этих краях. Надо у Натки спросить, может, есть…

– Есть?! – возмущенный голос подруги зазвенел у меня прямо над ухом. – Есть у тебя совесть, некромант в драной куртке?! – Наташка грозно стояла в дверях кухни, уперев одну руку в бок, а другой помахивая большущим половником, которым я чуть было не получила по затылку. Хорошо, что реакция не подвела! Голову мне удалось сохранить, но следующий удар достал меня по спине, между лопаток. Больно, блин!

– Нат, ты чего?! – я втянула голову в плечи и покрепче прижала к груди мешочек с утыренными травками, в то же время пытаясь незаметно спихнуть рассыпанные семена ногой под шкаф. – Я тут укропчику немножко… для дела…

– Куда грязными лапами! – Наталья в два прыжка оказалась рядом со мной и отобрала банку со специями. – Насть, ты в своем уме? – сказала она уже спокойнее, любовно протирая бока укропной банки чистой тряпочкой. – Таскаешься ночью по кладбищам, я волнуюсь, переживаю. Хоть бы записку какую оставила…

– А я, может, к мужчине ходила!

– Ага… Земли кладбищенской вон на ботинках принесла, я полы вчера мыла… Псиной и мертвечиной от тебя разит, волосы дыбом… Ой-ё! – подруга заметила, что рукав моей куртки изрядно потерзан, а сквозь прореху проглядывает обмотанная салфеткой рука. – Он что, тебя кусал?!