Орест Верейский

лись бабы, запахнув донские шубы, опушенные бурым поречьем 21 . В середине

наклонила изуродованную, покривленную шею: – Здоро́во живете, батя. – Натальюшка! Здоро́во, милая, здоро́во! – засуетился Пантелей Прокофьевич. Хворостина, выпавшая из рук

Одному-то и курить и помирать тошно.

Мои невыплаканные слезы, видно, на сердце засохли. Может, поэтому оно так и болит?