Ольга Дробот

близкой осени. Сине-белый «Superspeed» мчит на всех парах в Хиртсхальс.

Лис обернулся и посмотрел. – Что там написано? – допытывался Поросёнок. – Рыдалка запрещена. – Рыдалка запрещена? – удивился Поросёнок. – Это ещё почему? – Из-за шума, наверно, – задумчиво сказал Лис. – Начнут рыдать – всех рыб распугают.

Лис скорчил кислую мину. Фу, какая-то птичка… Корова поняла, что он ждал большего, и добавила: – Я забыла рассказать вам кое-что интересное. Считается, что кукушка приносит удачу. Надо встать под деревом, на котором она кукует, и успеть загадать три желания, пока она не замолчала. Самое верное дело, если кукушка сидит на берёзе и держится обеими лапками за ветку. – То есть сперва надо проверить, как она сидит, а потом тихо проскользнуть под дерево? – оживился Лис. – Да, – кивнула Корова. – А уж как добрался до дерева, времени не теряй, сразу загадывай желание. – И оно сразу исполнится? – спросил пытливый Поросёнок. – Наверняка, – кивнула Корова. – Но сейчас я попрошу вас оставить меня в покое, мне траву жевать пора, она вон сохнет на глазах.

Что я ничего не сделал, ничего не повидал, ничего не пережил. Я хочу жить. Но почему я тогда не живу? Почему, если я лечу на самолете или еду на машине и думаю, что он сейчас рухнет или она разобьется, то мысль не кажется мне страшной? Не сильно меня пугает? Жить, умереть, не все ли равно? Потому что обычно я так и думаю. Безразличие – один из смертных грехов, по большому счету самый страшный, потому что он есть грех против жизни.

Как можно сломать руку на уроке английского? – не унимался Магнус. – Ладно бы еще язык.

сходим за ягодами, наберём хомятки и завазюквы и сделаем отличный синий пудинг на обед, – прошептала Октава. – Обожаю собирать ягоды, – шёпотом сообщил Простодурсен. – Жду не дождусь твоей песенки, – прошептал Ковригсен. Стало тихо. Где-то вдалеке ухала сова. Вечерний ветерок прошелестел по гребню палатки. – Ну? – шепнул Простодурсен. – Ты петь не хочешь? – Хочу. Но не могу. В голове ни одного песенного слова. А я думал, они там в очереди стоят.

не видно. – Да, – кивнул Щепкин, – а вот