Олег Алякринский

наступила, пока я спал, и мне никогда не узнать, как все было, потому что мой беспокойный, тревожимый кошмарами сон оказался долгим. Когда  же я наконец проснулся, то обнаружил, что тону в вязком черном болоте, которое, как исчадие ада, раскинулось, сколько хватало глаз, а  моя лодка неподвижно

урн, кенотафов и сводчатых входов в склепы – крошащихся, замшелых, темных от сырости и наполовину скрытых в буйном изобилии вредоносной растительности

начали стрелять, и я едва увернулся от пуль. Думаю, что основной отряд горных тварей подошел вплотную к дому, выбрав момент, когда часть собачьей стаи отвлек шум на крыше. Что там произошло, я не знаю, но боюсь, что твари теперь приноровились

прикасалась, все оказывалось просыпано, пролито, разбито

я понял, что он безнадежно нормальный человек, и оставил его в покое.

Дора не сводит глаз с вазы. Ее рука крепче сжимает канделябр – и вместе с беспокойством девушку вдруг охватывает восторг, потому что на стенках вазы вырезаны отчетливо узнаваемые, типичные греческие фигуры: всемогущий Зевс, изменник Прометей, хромоногий Гефест, красавица Афина. Дора улыбается. Она нашла свое вдохновение – и уже тянет к изображениям богов свободную руку.

добавить. Было ли это видением или бредом – о, как бы мне хотелось, чтобы это было видением или

обитателей. Если не считать зловещего журчания невидимых лесных вод, эта гробовая тишина казалась ненормальной

стереть самое память о нем. Увы, это возымело обратный результат, ибо возбуждало у Варда желание узнать, что хотели скрыть и забыть «отцы города» и какие у них на то были причины. До этого открытия романтический интерес Варда к Джозефу Карвену не переходил границы обыкновенного любопытства, однако, обнаружив родственную связь с очевидно «замалчиваемым» персонажем, Вард принялся систематически искать все, что только можно было найти о нем. И в своем вдохновенном поиске он преуспел сверх всяких ожиданий, ибо старые письма, дневники и неопубликованные воспоминания, найденные на затянутых паутиной чердаках Провиденса и из легкомыслия

Потом в широком проходе между двух колонн чернокожих невольников появилась одинокая фигура - высокий стройный муж с юным лицом античного фараона, облаченный в переливающийся хитон и увенчанный золотым венцом, от которого исходило сияние. Прямо к Картеру шел величественный муж, чья гордая осанка и приятные черты лица были исполнены очарования смуглого бога или падшего ангела и в чьих глазах играли потаенные искорки прихотливого нрава. Пришелец заговорил, и в мелодичных модуляциях его голоса зажурчала необузданная музыка летейского потока.

«Сомнамбулический поиск неведомого Кадата», перевод О. Алякринского