Sitatalar
больны. Раки обладают особым талантом – способностью заботиться о ближних. Это проявляется и в тех моментах, когда друзья нуждаются в защите. Если кому-то из семьи или друзей Рака причиняют вред, Раки бросаются на помощь, выступают ходатаем и даже способны в такой ситуации проявить агрессивность.
Как я люблю вас… Я исполню ваше требование. Но прежде… Дайте мне на память о ваших словах какую-нибудь вещицу, которую вы носили и которую я тоже мог бы носить
Игорь Олегович Родин А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»: Краткое содержание, анализ текста, литературная критика, сочинения
Бэк чувствовал себя старше того времени, в котором жил. В нем прошлое как бы соединялось с настоящим, и, словно мощный ритм вечности, голоса прошлого и настоящего звучали в нем попеременно. У костра Торнтона сидел пес с длинной шерстью и белыми клыками, за спиной которого теснились бестелесные тени многих поколений диких собак. Они настойчиво напоминали о себе, передавали Бэку свои мысли и объясняли ему звуки дикой лесной жизни. С каждым днем люди и их законы все дальше отходили в сознании Бэка на задний план. Из чащи бескрайнего леса звучал таинственный манящий призыв, и Бэк испытывал настоятельную потребность бежать туда, все дальше и дальше от человеческого очага. Впрочем, любовь к Джону Торнтону всякий раз побеждала это чувство и возвращала пса к костру хозяина.
Гринев скоро сдружился с семейством коменданта. «Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностию. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостию так точно, как и своим домком. Марья Ивановна скоро перестала со мною дичиться. Мы познакомились. Я в ней нашел благоразумную, и чувствительную девушку. Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику, о котором Швабрин выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной, что не имело и тени правдоподобия: но Швабрин о том не беспокоился». Гринева производят в офицеры. Служба его не обременяет: ни смотров, ни учений, ни караулов здесь не проводилось. У Швабрина было несколько французских книг. От нечего делать Гринев начинает читать, в нем просыпается интерес к литературе. Он даже пробует писать сам. Гринев много общается со Швабриным, но тот ему нравится все меньше:
– Том! Тишина. – Том! Тишина. – Куда же он подевался!.. Том, где ты? Тишина. Тетя Полли опустила очки на нос и оглядела комнату поверх очков, затем подняла их на лоб и повела глазами из стороны в сторону. Минуту-другую старушка пребывала в растерянности, а потом произнесла – достаточно громко, чтобы мебель в комнате могла ее слышать: – Ну погоди, я до тебя доберусь…
1939 – Цветаева вместе с сыном возвращается в СССР. Занимается переводами, готовит к публикации новую книгу стихов. В том же году арестовывают дочь Ариадну и мужа – С. Эфрона. 1940 – Завершение работы над сборником стихов, издание которого так и не состоялось. 1941, август – вместе с сыном, в числе группы литераторов, едет в эвакуацию в Елабугу (Татария). В том же месяце, находясь в состоянии глубокой депрессии, покончила жизнь самоубийством.
«достаточно описать один всего день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь». Так что повесть не просто «на лагерную тему».
Ольги, что они жених и невеста и обо всем собирались объявить тетке, Обломов отвечает, что еще не получил из деревни письма. Ольга интересуется, что он делал все эти две недели, видит, что он не прочел ее книг, догадывается, что он опять спал после обеда, лежал все время. Обломов сознается. Ольга
ваясь», он пишет донос на своего создателя – профессора Преображенского. Шарикову чужды совесть и мораль. У него отсутствуют нормальные человеческие качества. Профессор, в отличие от Швондера, ставшего духовным наставником «нового человека», до конца осознает всю опасность «шариковщины». «Ну, так вот, Швондер и есть самый главный дурак, – говорит Преображенский своему ассистенту доктору Борменталю. – Он не понимает, что Шариков для него еще более грозная опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески старается натравить его на меня, не соображая, что если ктонибудь, в свою очередь, натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся рожки да ножки!» В исторической перспективе профессор (а с ним, разумеется, и Булгаков) оказался совершенно прав. Несмотря на то, что в повести осознавший свою ошибку профессор путем еще одной операции возвращает Шарикова