Евгений Анташкевич

А мужики все при хозяйстве, зверя бьют, рыбу ловят, лес валят, мёд качают, на лужках да на таёжных полянах сено косют

Теперь ему было понятно, что он попал, наверное, в самое интересное место в мире. Он мечтательно откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и стал думать, где в это время, во вторник 21 июля 1938 года, происходит что-то более интересное. Оказалось, что нигде. Только его страна находится в эти дни в героическом напряжении войны. Нет, конечно, где-нибудь какие-нибудь стычки происходят, но это всё мелочи. Конечно, такие же, как и он, японские солдаты и офицеры сейчас воюют на юге Китая, но Китай – это что за противник! Китайцы – не солдаты, китайцы – крестьяне, это да, а солдаты – нет! Это нет! Сколько раз он слышал истории, когда рота японцев легко била китайцев числом до дивизии. И русские рассказывали, что даже небольшой их отряд мог сдерживать массу этой саранчи. А вот сейчас перед ними был серьёзный противник – СССР!

В сорок втором был немецкий город Эберсвальдэ, но там было не до обозрений. Как-то он проходил мимо одного красивого особняка, потом у старшего группы спросил, а что это, и неожиданно тот сказал, что это особняк Геринга.– Вот это да! – сказал тогда Степан. – А почему же я хожу мимо и без гранаты?А старший наорал на него, что ходить по городу с гранатами – не их задача.

– Я люблю, когда человек умеет делать что-то своими руками, я делаю мебель, а Вацлав работал в типография. – Он посмотрел на своего товарища: – Вацлав, давай выпьем за такое приятное и неожиданное знакомство с паном Александром Божин, и за его жену пани Божинову, и его дети. У пана есть дети?– Да, сын!– Наздар! За ваша семья и за ваш сын!Они подняли стаканы, чокнулись, потом вдохнули полные лёгкие воздуха, зажали пальцами носы, выпили и шумно выдохнули.– Это уже не спирт, это водка, настойка, – с улыбкой сказал Адельберг и выпил свой стакан без предосторожностей.Чехи задумчиво глядели на свои пустые стаканы и чмокали губами.– Одлично! Водка! Правда, водка, и приятно пахнет ромашкой!– Морошкой, – с улыбкой поправил Адельберг.В это время впереди по ходу поезда раздалась ружейная и пулеметная стрельба; чехи переглянулись, Адельберг переломил пополам галету, хрустнул ею и сказал:– Трехлинейка и «гочкис», наверное, впереди Черемховские копи…– У нас информация, пан Александр, в том посёлке много красных рабочий, а дальше Иркутск, – сказал Войтех; чехи утёрли ладонями губы и стали выбирать, чем закусить.В теплушке было покойно и тепло, поезд шёл медленно и ровно, без толчков; случайная стрельба, которая иногда звучала извне, им, людям, прошедшим войну, была привычна. Адельберг успел присмотреться к Войтеху и Вацлаву; видя, как они мирно выпили и закусывают, он вдруг ощутил сильное желание спросить про Колчака, про обстановку вообще и про всё, что он пропустил, пока плёлся со своим эшелоном в хвосте событий и сидел в каталажке, но что-то его удерживало.

Я думала, Россия-это книжки.

Всё то, что мы учили наизусть.

А также борщ, блины, пирог, коврижки

И тихих песен ласковая грусть.

И купола, и тёмные иконы.

И светлой Пасхи колокольный звон.

И эти потускневшие погоны,

Что мой отец припрятал у икон.

Всё дальше в быль, в туман со стариками.

Под стук часов и траурных колёс.

Россия-вздох.

Россия-в горле камень.

Россия-горечь неутешных слёз.

Харбинская поэтесса Ларисса Андерсон