Екатерина Лесина

…Гниль подточила великую Россию, изнутри ее разъела, как разъедает, бывало, могучие деревья, вычищая самую середку и оставляя лишь тонкий слой коры. И стоит дерево, качается, будто цельное оно, но ветер подует – и с треском ствол падет, в щепу рассыпаясь. Так и его страна: помнит еще о былом величии, о том, что грозны были войска и неприступны рубежи, памятью сугубо существует, не замечая, насколько слаба становится. Но сколько бы бояре ни надували щеки, как бы страстно ни твердили, что все идет по заветам отцовским, а то и дедовым – и, значит, единственно верным путем, – Петр сам теперь узрел – лгут! Ему ли, сами ли себе, но… сколько пройдет времени, прежде чем чужаки, на рубежах стоящие, узреют сию внутреннюю слабость великой некогда державы? И что тогда? Ринутся стаей, норовя ухватить кусок побольше, послаще… а войско славное, стрелецкое, сломается при первом же ударе.

крупных неприятностей. Но тогда не из-за

Алешу увидела, сразу почувствовала, что дерьмо, а не человек. Но ей разве расскажешь? Для нее-то он

передумал, не столько из-за страха стать морфинистом, сколько

– Да, – ответил Милослав и нахмурился. Сидели? Старуха и Герман были, они, кажется, вообще не покидали зала. Женечка

человеком мне она нравилась гораздо больше. Так и завтракали в полной тишине. А Валет оказался совсем не страшным: тонконогий

И хочется жить, и хочется петь, и кричать ветру навстречу, что вот оно – счастье человеческое. Но молчит хан, лишь улыбается, да пуще прежнего коня понукает. Лети, лети, каурый, неси хозяина туда, где небо подол спустило, сомни копытами твердь, взлети на небосвод, чтоб не золота-серебра, не шелку да парчи, не рабов с рабынями, а звезд собрать для Туяацэцэг...

Чужая забота волю крадет, деточка. В этой жизни если на кого и рассчитывать, то только на себя. Исключительно на себя

— Русский язык – очень грубый.

— Зато точный.

тебя… Убью, но позже… Элге сказала, что, если