Анна Рахманько

Скрепя сердце и переживая, мы соглашаемся. Я слишком хорошо помню, каково это, когда тебе семнадцать и ты убежден в чем-то, а твои родители даже не думают разрешить это просто потому, что они родители, власть в их руках и они считают ерундой все, что тебе нравится. Нам бы ни за что не  хотелось быть такими родителями, и  именно поэтому мы соглашаемся. И еще потому, что ситуация вышла у нас изпод контроля.

Был ли когда-нибудь апокалипсис настолько приятным?

Утром еще тлела надежда. Она мимолетным проблеском пряталась в темных прямых волосах моей мамы, к которым я никогда не смела прикоснуться; она лежала у меня на языке вместе со сладковатым теплом овсяной каши; я ела не спеша, рассматривая тонкие мамины руки, неподвижно покоившиеся на газете, прямо на новостях об испанском гриппе и о Версальском мирном договоре. Отец к тому времени уходил на работу, брат – в школу. Мама оставалась одна, хотя я и сидела рядом; и если мне удавалось затаиться, не выдавая себя ни звуком, то потаенная тишина ее непроницаемого сердца длилась – пока утро не старилось и не наставала пора идти за покупками на улицу Истедгаде, как и было заведено у обычных жен.