Алексей Иванов

Давние враги - это почти друзья.

На уровне вульгарного казённого пафоса историю России понимают как череду войн русских с иноземцами - монголами, немцами, поляками, шведами, французами, турками, японцами... Но подлинная, глубинная, сокровенная история России - это война русских с русскими.

На пороге осени мужчина хочет ощутить весну, как будто чужое цветение способно остановить собственное увядание.

На пару со старенькой фрау Бертой Клиховский таскал тяжёлые носилки с мусором. Мусор вываливали в автомобильный прицеп. Над городком сияло майское солнце – ясное, как победа. Мир воцарился в Пиллау две недели назад, когда немцы сдали Шведскую цитадель и откатились за пролив Зеетиф; сейчас уже невозможно было поверить, что совсем недавно вокруг пылал кромешный ад. Как в нём выжила фрау Берта, беспомощная вне отлаженного порядка?рефе Немногочисленным немцам, оставшимся в Пиллау, русская комендатура приказала расчищать улицы, чтобы тягачи уволокли разбитую технику. За это немцев кормили. В обед и в ужин приезжала русская полевая кухня; солдат в грязном фартуке шлёпал в тарелки и кастрюли горячую кашу. Почтмейстер господин Норберт Рот был избран жителями улицы Проповедников старостой; он вёл журнал учёта, хотя русские не сверяли количество работников и едоков. Русских заботили проезды через разрушенные кварталы Хакена – так назывался район Пиллау между аванпортом, каналом Иннехафен, Крепостной гаванью и Шведской цитаделью. Улицу Проповедников перегораживал танк «Панцер-3», грузный, но с маленькой башней и коротким орудием. В борту у танка чернели две рваные дыры, тупой затылок башни и корма обгорели. По узким плоскостям брони ползли бело-серые разводы зимнего камуфляжа. В вермахте рассчитали, что война до лета не дотянется, а потому из экономии не перекрасили боевую технику в летние цвета. Это было очень по-немецки. Женщины, дети и старики, жители улицы, разгребали груды мусора на мостовой. Доски и балки распиливали на дрова, цельные куски стен разбивали кайлами, пригодные кирпичи аккуратно складывали на тротуаре в штабель. Поодаль выстроились спасённые вещи: пыльные стулья, решётка от камина, поцарапанная швейная машинка, комод без ящика. На расстеленную скатерть сносили разрозненную посуду: тарелки, чашки, серебряные ложки, фаянсовый чайник. Щепетильный господин Рот переписывал находки в журнал. Улица Проповедников была плотно застроена домами в два-три этажа. В перспективе открывалась площадь – разумеется, Адольф-Гитлер-плац. Один угол площади исчез под обломками рухнувшей ратуши. На другом углу располагался ресторанчик «Немецкий дом», русские приспособили его под офицерскую столовую. Возле ресторанчика урчал двигателем толстоносый грузовик «бюссинг», мощная трёхосная машина; в кузове грузовика сидели десяток солдат. У кабины стояла молодая женщина, офицер, а рядом – человек гражданского вида: весеннее пальто, шляпа, круглые очки. В офицерской форме советской армии Клиховский ещё не разбирался, а гражданского он узнал: доктор Пакарклис из Вильно, историк и юрист. До войны Клиховский не раз встречался с ним на конференциях, посвящённых Тевтонскому ордену. Что здесь делает Пакарклис?.. Не важно. В любом случае это шанс. Клиховский прислонил носилки к прицепу. – Фрау Берта, отдохните, – предложил он. – Я заметил давнего знакомого. Пока он шагал к площади, женщина-офицер забралась в кабину. Литовец закурил, поглядывая на двери ресторана. Он явно кого-то ждал. – Господин Пакарклис?.. – Клиховский приподнял шляпу в приветствии. Пакарклис узнал его не сразу. Клиховский сильно изменился с довоенных времён: исхудал, постарел, а глаза стали словно какими-то древними. – Винцент, неужели это вы?! Боже мой, вы живы!.. Пакарклис в изумлении всплеснул руками и застыл в молитвенной позе. Для литовца это было высшим выражением радости. – Трудно согласиться, но я жив, – усмехнулся Клиховский.

Алексей Викторович, пишет вам «ехидный верзила», «кандидат в медалисты» Старков. Прочитал за последние годы несколько ваших замечательных творений и только на прошлой неделе наткнулся на «Географа». Поначалу ошалел, потому что никак до этого не мог сопоставить вас с тем географом, который вёл у нас уроки в 9«А» классе в 1992 году.

знаю ваш секрет: вы меня не любите. Да вы и сами-то мне противны так, что я на вас и смотреть не могу.

Можно быть стойким, когда ты один, но, когда тебя поняли, сдерживаться не получается.