«Морфий (сборник)» audiokitobidan iqtiboslar, sahifa 5

Какого ты черта пропиваешь все деньги? – бормотал я на лету Егорычу. – Это свинство. Больничный сторож, а ходишь, как босяк. – Какие ж это деньги, – злобно огрызался Егорыч, – за двадцать целковых в месяц муку мученскую принимать… Ах ты, проклятая! – Он бил ногой в землю, как яростный рысак. – Деньги… тут не то что сапоги, а пить-есть не на что…

"У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, - способность проводить жизнь в полном одиночестве."

— Сколько дней девочка больна? — спросил я среди насторожившегося молчания моего персонала.

<...>

И в это время раздался сзади меня плаксивый голос:

— Пятый, батюшка, пятый!

Я обернулся и увидел бесшумную, круглоликую бабку в платке. «Хорошо было бы, если б бабок этих вообще на свете не было», — подумал я в тоскливом предчувствии опасности и сказал:

— Ты, бабка, замолчи, мешаешь.

Как нелепо и страшно жить на свете! Что теперь

Через семь дней трехактная пьеса была готова. Когда я перечитал ее у себя, в нетопленой комнате, ночью, я, не стыжусь признаться, заплакал! В смысле бездарности — это было нечто совершенно особенное, потрясающее! Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества.

А между тем здесь сижу. И сама Софья Андреевна идет вверх по деревянной лестнице и говорит: – Иди. Вегетарианский обед. И вдруг я рассердился. – Что? Вегетарианство? Послать за мясом! Битки сделать. Рюмку водки.

Бросайте чай, идем водки выпьем перед ужином.

Видел во сне, как будто я Лев Толстой в Ясной Поляне. И женат на Софье Андреевне. Я сижу наверху в кабинете. Нужно писать. А что писать, я не знаю. И все время приходят люди и говорят: – Пожалуйте обедать.

На мосту две лампы дробят мрак. С моста опять бултыхнули во тьму. Потом фонарь. Серый забор. На нем афиша. Огромные яркие буквы. Слово. Батюшки! Что ж за слово-то? Дювлам. Что ж значит-то? Значит-то что ж?

Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского.