«Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)» audiokitobidan iqtiboslar
(В 1940 году он, добрая душа Хартайзен, так и не уразумел, что любой нацист в любое время был готов лишить любого немца, который не разделял его образ мыслей, не только всей радости жизни, но и самой жизни тоже.)
Разве я не сказал, что угрозы исходили от преступников и их пособников? Ну так вот! – Он слегка улыбнулся. – Эти люди все те же. Их стало чуть больше, а остальные стали чуть трусливее, но справедливость осталась прежней, и я надеюсь, мы с вами доживем до ее победы. – На секунду он замер, расправив плечи. Потом опять принялся расхаживать по кабинету. И тихо сказал: – А победа справедливости будет победой не этого немецкого народа!
Ей снится, будто она стоит на огромном картофельном поле, с тяпкой в руке. Куда ни глянь – всюду только картошка, а она совершенно одна
И они все больше искали прибежища в счастье своей любви. Так двое влюбленных, застигнутые бурным наводнением, среди волн, рушащихся домов, тонущего скота, цепляются друг за друга и верят, что вместе, благодаря своей любви, сумеют избежать всеобщей погибели.
ведь этим сволочам нет дела до погибших солдат! Мертвый солдат для них все равно что мертвый крот.
нельзя все время рассчитывать на удачу, надо принимать в расчет и неудачу. Отто Квангель забыл об этом. Он никогда не думал о мелких, противных случайностях, которые жизнь постоянно держит наготове, которые невозможно предвидеть и с которыми все же надо считаться.
как мало значат победа или поражение, потому что радость от красиво разыгранной партии, в которой он потерпел поражение, намного больше, чем от игры, в которой он благодаря ошибке доктора одержал верх.
В один миг она поняла, что первой своей фразой он отныне и навек объявил войну, и смутно угадывала, что это означает: на одной стороне в этой войне они, двое бедных, мелких, жалких работяг, которых за одно-единственное слово могут уничтожить, на другой – фюрер, партия, весь колоссальный аппарат со всей его властью и блеском, а за ним три четверти, даже четыре пятых всего немецкого народа. А они двое в этой комнатушке на Яблонскиштрассе – совсем одни!
Поначалу-то все вроде было хорошо, а теперь вдруг все скверно. Я вдруг вижу только гнет, и ненависть, и насилие, и страдание, так много страдания… Сотни тысяч, сказал этот трусливый шпик, Баркхаузен. Будто все дело в количестве! Если хотя бы один-единственный человек незаслуженно страдает, а я могу это изменить, но ничего не делаю лишь от трусости и любви к покою, тогда…
подумал… Эва Клуге энергично помоталаЭнно Клуге немедля углядел
