audiokitobKitobning davomiyligi 8 s. 48 daqiqa
Эмигрант в Париже, рисует образ тех, кого он видит: падших дворян, философов-алкоголиков, сумасшедших и куртизанок
В двадцать шесть лет, когда воспоминания о суровых годах Гражданской войны еще были ярки в памяти, а жизнь эмигранта во Франции неустроена, Гайто Газданов написал роман «Вечер у Клэр», возвращая к жизни ушедший мир своей юности.
Николаю было шестнадцать, когда он встал на сторону белых в Гражданской войне и в итоге был вынужден бежать из страны. После скитаний он оказывается в Париже, где встречает очаровательную француженку Клэр, в которую влюбился еще в 1917 году в дореволюционном Санкт-Петербурге. Каждый вечер Коля навещает Клэр, надеясь на ответные чувства, и каждый разговор становится поводом для воспоминаний о детстве, отце и матери, друзьях, утраченной родине и Гражданской войне.
«Ночные дороги», как и «Вечер у Клэр», роман в значительной мере автобиографический.
Русский эмигрант, работая по ночам шофером такси, ездит по ночным бульварам и самым глухим улочкам Парижа 30-х годов, где «стелется вековая, безвыходная нищета». Одновременно свидетель, участник и рассказчик, он рисует сложный и противоречивый образ изнанки города, населенной падшими дворянами, философами-алкоголиками, сумасшедшими и куртизанками.
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Много пишут о потерянном поколении англичан, американцев, французов, немцев, которое потеряло и не нашло место в жизни своей страны. Здесь пронзительное повествование о потерянном поколении русских, которые потеряли и свою страну, и место в жизни. Замечательный писатель.
Давно читала хвалебные отзывы об этом писателе-таксисте, и среди живших с ним в одно время, и среди "открывших" его позже. Наверное, ожидания мои были завышенные, вместе с тем прослушала не без интереса, много общего с авторами-мигрантами первой послереволюционной волны. Грустная книга, местами едкая, автор довольно критичен к своим современникам, читать нелегко, написана человеком, которого вырвали с корнем, а на новом месте так до конца не прижился, не смог стать счастливым. Это не бестселлер в чистом виде, могу рекомендовать почитать тем, кто интересуется эмиграцией.
Газданова упоминают через запятую с Набоковым. И это оправданно. Можно окунуться в мир русской литературы, в которой описываются характеры и восприятие мира, внутреннего переживания русских людей 20 века, почти наших современников, которых не коснулось жесткое дыхание советской эпохи. Это как будто бы с альтернативным вариантом развития страны столкнуться.
Мне было интересно слушать эту книгу, к голосу озвучки надо было привыкнуть, мне он не очень понравился, немного ноющий. Рассказ о годах скитаниях в Париже, работе в разных сферах, встречах с множеством диаметрально противоположных людей, французов и русских, как всегда глубокие и точные характеристики людей. Действительность порой напоминает романы Золя, которые я ненавижу. Но оптимизм внушает, то, что в любых испытаниях автор не изменяет своей нравственной основе. Удивительно, в тяжелой действительности, постоянно переживая внутреннюю трансформацию, герой сохраняет удивительную стойкость, становится нравственной поддержкой сбившимся с пути. Автор, без акцента владевший французским языком, внешне успешно ассимилировавшийся в чужой стране, по сути, остается русским. Многим, идеализирующим Европу, полезно узнать и почувствовать разницу восприятия жизни французов и русских. Понравилась, как всегда, оригинальность и непредвзятость оценок, глубокое понимание людей, милосердие и нравственная строгость, сопричастность с людьми, нахождение "своих" в любых сообществах.
Izoh qoldiring
…во Франции все называется работой: педерастия, сводничество, гадание, похороны, собирание окурков, труды Пастеровского института, лекции в Сорбонне, концерты и литература, музыка и торговля молочными продуктами.
Когда я приехал во Францию, меня поразили два слова, которые я слышал чаще всего и решительно всюду: работа, усталость – в различных вариациях. Но те, которые действительно работали и действительно уставали, произносили их реже всего.
Все, без исключения, теоретики социальных и экономических систем – мне это казалось очевидным – имели очень особенное представление о так называемом пролетариате, который был предметом их изучения; они все рассуждали так, как если бы они сами – с их привычкой к культурной жизни, с их интеллигентскими требованиями – ставили себя в положение рабочего; и путь пролетариата представлялся им неизбежно чем-то вроде обратного их пути к самим себе. Но мои разговоры по этому поводу обычно не приводили ни к чему – и убедили меня лишний раз, что большинство людей не способно к тому титаническому усилию над собой, которое необходимо, чтобы постараться понять человека чужой среды, чужого происхождения и которого мозг устроен иначе, чем они привыкли себе его представлять. К тому же я заметил, что люди очень определенных профессий, и в частности ученые и профессора, привыкшие десятки лет оперировать одними и теми же условными понятиями, которые нередко существовали только в их воображении, допускали какие-то изменения лишь в пределах этого круга понятий и органически не выносили мысли, что к этому может прибавиться – и все изменить – нечто новое, непредвиденное или не замеченное ими.
…вкус – это эпоха, и то, что сейчас дурной вкус, не было таким раньше.
– Я думаю, что ты не совсем нормален, и я верю теперь, что ты русский.
Izohlar
4