Женщина с бумажными цветами

Аэд — древнегреческий поэт-сказитель. Пресноводные гидры размножаются почкованием, а сухопутные аэды — воздушно-капельным путём, то есть путём рассказывания историй. Потому и не вымерли до сих пор. Аэд перед смертью ищет подходящего носителя и передаёт ему все без остатка истории, прибавляя к тем, что получил в наследство, собрал или придумал, последнюю — историю своей жизни. «Женщина с бумажными цветами», роман Донато Карризи, оказался прочитан (точнее, прослушан) в мгновение ока. И пока свежи впечатления, я хочу дать ответы на три вопроса. Что в романе есть от триллера? Почему табак ценнее бумажной книги? Кто был последним из аэдов?

Когда в разгар Первой мировой войны в горной пещере встречаются австро-венгерский военный врач и пленный итальянский солдат, первому из которых приказано любой ценой узнать имя второго, иначе того на рассвете расстреляют, — эта встреча открывает самые сумрачные страницы романа. Но и только. Да, наблюдаешь с печалью, как упрямится итальянец, вместе с врачом переживаешь о сотнях и тысячах загубленных войной жизней, — но и только. Ведь атмосферу, которая царит в пещере с вечера 14 апреля до рассвета 15 апреля 1916 года, нельзя назвать напряжённой или гнетущей. Да, детективная составляющая в книге есть, но если это — триллер, то «Простоквашино» — политическая сатира. Сам автор в послесловии говорит о нуаре, но и это определение притянуто за уши. В пещере просто встретились два человека, которые должны бы быть врагами... но они курят табак, пьют кофе, смеются и рассказывают интересные истории, словно давние друзья. Чем-то они приглянулись друг другу, и пленный пообещал сказать врачу своё имя, если доктор Руман выслушает одну историю. Ею, в сущности, итальянец хотел ответить на три вопроса:

«Кто такой Гузман? Кто такой я? И кто был человек, закуривший на “Титанике”?»

Гузман — последний из аэдов. У него был талант: он рассказывал истории, пока курил. Если ему хотелось есть, он приходил в ресторан, подсаживался к одинокому посетителю, закуривал и начинал рассказывать очередную историю. Об охотниках на привидений; о своём фраке, купленном в морге; о своём отце, которого всю жизнь преследовала его мать — и который бросил её ради того, чтобы она его преследовала; о мадам Ли, знаменитом марсельском гермафродите; о богатой лесбиянке, которая все сто лет своей жизни покоряла горы, но которой не было ни в одном учебнике истории; о поющих китайских горах; о музыканте-изобретателе, который запатентовал оружие массового поражения, и т.д. Все эти странноватые, но очаровательные истории балансировали на тонкой грани между реальностью и откровенной выдумкой, но, будучи собраны в одном месте, казались даже фантастическими. Даже «Титаник» и история об Отто Фойерштайне, который якобы курил на палубе тонущего судна, хотя на самом деле был уже несколько дней как мёртв, — об этом несколько раз упоминал пленный солдат, не объясняя, впрочем, как это связано с Гузманом, — казались чем-то нереальным на этом фоне, хотя как раз они являются неоспоримой истиной. Гузман с такими склонностями мог бы стать писателем, но по его собственному выражению не хотел свои рассказы лишать души и запирать в бумаге. Без табака он не мог рассказывать, потому что считал дым душой истории. Когда заканчивалась сигарета (или сигара, или трубка) — заканчивалась и история. Мне понравилась эта философия устного творчества в лучших традициях гедонизма. Если у человека есть много историй, то он станет или писателем, или сказителем. И после романа Карризи я впервые, наверное, почувствовала, насколько сказитель может быть выше писателя. И подумала, что бумагу лучше тратить на курение табака, а не на печатание книг. Книги, соединяя разум автора и читателя, по факту всё же разобщают людей, ведь каждый остаётся в мире собственных фантазий. А вот рассказывание историй в кругу слушателей, окутанных дымом, объединяет и мысли, и чувства.

Итальянец, рассказывающий истории о Гузмане, рассказывающем истории, в шутку называл себя последним из аэдов, отдавая дань своему «герою». Когда спустя двадцать лет доктор Руман отправился в Америку на поиски одной из героинь этих историй, — он тоже с долей иронии называл себя последним из аэдов. Так кто же из троих был им в действительности? Гузман, о котором упоминалось? Итальянец, который хранил в своей памяти историю его жизни? Или доктор Руман, который писал необычные стихи, а, унаследовав от Гузмана и итальянца истории, научился словами утешать тех, кого уже не спасти? На первый взгляд, ответ прост: им был доктор Руман. Не зря же книга названа в честь истории — единственной среди бесчисленного множества поведанных в произведении, главным героем которой был именно Руман, а не Гузман, мадам Ли, Эва, Дардамель, Исабель, Дави, Отто и прочие. «Женщина с бумажными цветами» — это жена доктора. История их знакомства занимает мало места, не является сюжетообразующей, её даже нельзя назвать первопричиной написания романа (в отличие от истории человека, спокойно курящего на палубе Титаника, который настолько заинтриговал Карризи, что тот целую книгу написал). И всё-таки история дала название этой книге. Но мне кажется, дело не в последнем из аэдов, а в том, что Руман — главный герой (насколько это возможно в карризовской «Тысяче и одной ночи»), с которого книга начинается, благодаря которому развивается сюжет и которым история доводится до логичной развязки. Название просто отдаёт ему дань. Впрочем, версий может быть сколько угодно. Моя — заключается в этом и в том, что на самом деле последним из аэдов считал себя Донато Карризи. Таким я его и запомню: мастером интриги, любителем очевидных, но красивых трюков, рассказчиком историй ради самих историй, а не ради морали. Только с такими, а не с какими-то другими [триллер, ага, как же] ожиданиями и стоит открывать эту книгу. Книгу последнего из аэдов.