«Жажда» audiokitobidan iqtiboslar

Ревность -- такая штука, что, в общем-то, ее не победишь. Никогда. Сколько бы ты ни старался. Бывают сильные люди, которые могут победить все что угодно -- врагов, друзей, одиночество. Но с ревностью тут другой разговор. Надо просто взять и вырезать себе сердце. Потому что она живет там.

А вообще умирать не страшно. Как будто вернулся домой. Как в детстве.

Друзей в такой ситуации не выбирают. Кто пришел тебе первым на помощь, тот и друг. Автоматически. Тот, в ком оказалось достаточно сострадания.

...каждый человек в твоей жизни имеет значение. Что он мог появиться только в жизни определённых людей, определённого набора людей, одним из которых был ты. Единственный и неповторимый.

Как бы.

И тогда ты начинаешь думать - Господи, чем я их всех заслужил?

Ты с ними в одном пасьянсе.

Ты явно нужен кому-то, чтобы пасьянс сошёлся. Кому? Об этом нет смысла думать - важно, чтобы в итоге всё это как-нибудь там сошлось.

Как нарисовать ожидание? Бесконечная пряма линия, которая не упирается ни во что? От листа, на которым ты начал её чертить, остается лишь воспоминание. Белое и квадратное. А мог быть рисунок. Кошка или собака. Или ребенок и дом. Но ты начал чертить линию. Теперь тебе уже не остановиться.

Друзья в шестнадцать лет заводятся уже не так просто. В два раза проще, конечно, чем в тридцать два, но в восемь раз труднее, чем в два года. Таблица умножения. Элементарно.

Авторитетный вор, который на зоне учил Витьку ничего не бояться, говорил ему и про обещания. Он говорил, что обещает слабый. Сильный сразу дает.

Или отнимает. Это по ситуации.

("Обещание")

Она сказала — дело в том, что мы все в итоге должны умереть. Это и есть самое главное. Мы умрем. А если это понял, то уже не важно — каков твой друг. Просто его становится жалко. И себя жалко. И родителей. Вообще всех. А все остальное — не важно. Утрясется само собой. Главное, что пока живы. Она говорит, а сама на меня смотрит и потом спрашивает: ты понял? Я говорю — понял. Только Семенов мне как бы не друг. А она говорит — это тоже не важно. Вы оба умрете. Я думаю — спасибо, конечно. Но так-то она права. Она говорит — потрогай свою коленку. Я потрогал. Она говорит — что чувствуешь? Я говорю — коленка. Она говорит — там кость. У тебя внутри твой скелет. Настоящий скелет, понимаешь? Как в ваших дурацких фильмах. Как на кладбище. Он твой. Это твой личный скелет. Когда-нибудь он обнажится. Никто не может этого изменить. Надо жалеть друг друга, пока он внутри. Ты понимаешь? Я говорю — чего непонятного? Скелет внутри — значит, все нормально. Она улыбается и говорит — молодец. А вообще умирать не страшно. Как будто вернулся домой. Как в детстве. Ты в детстве любил куда-нибудь ездить? Я говорю — к бабушке. Она в деревне живет. Она говорит — ну вот, значит, как к бабушке. Ты не бойся. Я говорю — я не боюсь. Она говорит — умирать не страшно.

Интернациональный долг — это значит, что надо умереть в двадцать два года. Родине от этого будет легче.

Еще граф Монте-Кристо. Царапался у себя под землей чайной ложечкой двадцать лет, чтобы выбраться на поверхность. Тоже идея фикс. Отомстить кому-то хотел. Сами бы так и так без него загнулись. Мог подождать еще двадцать лет, раз такой терпеливый.