Жестокая Фортуна

Глава четвёртая
Почётный плен

Очнулся он во время переноса своего тела. Причём сразу же отчётливо расслышал ворчание носильщиков, которые нелицеприятно ругали всё того же коварного Кхети Эрста:

– Ну и чего, спрашивается, – сиплым голосом высказывался первый охотник, – ты, старый баран, дал команду мальцу глушить рыцаря? Ведь не убегал же он!

– Да потому, что Кхети лучше бы подошло имя Чурбан! – восклицал другой голос. – Это же надо додуматься волочь такую тушу и чёртову железяку, вместо того чтобы преспокойно сопроводить пленника в посёлок под видом гостя! А?

– Ну да, этот тип и сам бы тогда свою оглоблю железную пёр! – поддакивал третий. – Ну! Чего молчишь, умник?

Тоже покряхтывающий наравне со всеми от натуги, потому что приходилось идти в гору, вышеназванный абориген попытался оправдаться:

– Посмотрел бы я на вас, после того как этот рыцарь монстров рубил, словно мотыльков на иголку накалывал. Да возле него страшно стоять было, не то что разговаривать. Так и казалось: сейчас махнёт своим мечом, и меня в два раза по кускам больше станет. Ещё мне в голову мысль ударила, что он сейчас меня ног лишит, а потом пытать будет, узнавая, где посёлок. А вас и слышно не было… Вот я мальцу и кивнул, чтобы он подкрался да оглушил… Что ни говорите, а так спокойнее. Дотащим до посёлка, а там уже пусть его долю старшины решают…

Его друзья на это лишь пофыркали да вполне верно наградили недоумка новыми нелестными эпитетами. Чем бы ни оправдывался их дальний разведчик, а его излишняя перестраховка налицо. Теперь им приходится пыхтеть, как стаду бегемотов. А просто связать пленника, дождаться, пока тот очнётся и сможет идти сам, видимо, не позволяли рыщущие по лесу кашьюри.

Оглушённого человека аборигены несли привязанным к тонкому, но прочному стволу какого-то срубленного дерева, привязав руками и ногами. Причём верёвки въелись в кисти настолько, что Менгарец уже не смог дольше притворяться беспамятным и взмолился:

– За что ж вы меня калечите, люди добрые?! У меня так кисти скоро оторвутся! Давайте я уж сам идти попробую, да и вам легче будет!

С первыми словами процессия замерла на месте, а потом и опустили пленника на землю. Вытянули вначале ствол из петель, потом развязали ноги и попробовали поставить в вертикальное положение. При этом вполне мирно интересовались:

– А ты не побежишь?

– А то у нас и луки со стрелами, и копья!

– Враз утыкаем, словно дикобраза иголками.

Виктор попытался говорить самым мирным и дружеским тоном, на какой был способен:

– Какой мне смысл бежать? Я тут сразу же заблужусь! Да и ноги затекли так, что стали словно деревянные. Постойте хоть чуток, дайте кровообращение восстановить!

Четверо мужчин стояли возле него кругом, направляя острия своих копий прямо в лицо. Одеты они были так же просто и незатейливо, как и Кхети Эрст. То есть в одежды охотников раннего Средневековья. Рядом с ними пытались отдышаться два подростка, сбросившие тяжеленный двуручник наземь и поглядывавшие на него, как и на хозяина этого оружия, с неприкрытым страхом и уважением. Ну ещё бы, раньше легендарный меч за его Святостью носили по очереди сразу два совсем не слабых оруженосца, а тут такую непосильную ношу возложили на плечи несовершеннолетних мальчишек. Правда, один из них не погнушался ударить незнакомца, подкравшись подло со спины. Поэтому Менгарец, скривившись от головной боли, не слишком-то и пожалел недорослей.

Попрыгал на месте, размял затёкшие пальцы ног вставанием на цыпочки и бодро заявил настороженно за ним наблюдающим провожатым:

– Я готов! Ведите меня к своим старшинам.

Естественно, что собственный меч нести ему не доверили, хотя теперь его на плечи возложили старшие мужчины неизвестного племени. И пока дошли к месту, пленника уже зауважали все без исключения. Потому что диковинное оружие пришлось нести всем по очереди.

Сам подход к посёлку оказался знатно замаскирован и расположен в расщелине между скал. Охранялся он тоже весьма усиленно: пятью лучниками, двое из которых оказались молодыми и вполне симпатичными девушками. А пройдя по узкому проходу, вся группа оказалась на окраине небольшой, но очень уютной долины. И практически по её центру виднелось компактное поселение, с несколькими большими домами, имеющими сходство с миниатюрными замками, и доброй сотней стоящих порознь строений. Самое интересное, что постройки в своём большинстве были не просто каменные и фундаментальные, но настолько древние, что сразу просматривался их возраст не менее чем в тысячу лет. Имелось, конечно, и достаточно много бревенчатых зданий, но они явно были сооружены в последнее столетие и носили вспомогательный характер, как то: сараи, склады или некие банные сооружения. А уставившийся на каменные здания инопланетянин подумал: «Не удивлюсь, если тут действующая канализация имеется!»

Казалось бы, полный нонсенс: полудикие охотники, бегающие по окрестным лесам с копьями и несуразными луками, проживают в таком удивительном, пережившем всепланетные катаклизмы месте. Уже в который раз здешний мир поразил Виктора Палцени своими тайнами и загадками. Но, с другой стороны, он сразу чётко осознал: раз его привели сюда, то, значит, он либо будет казнён, либо выйдет отсюда как облечённый полным доверием друг и союзник. Иного не дано. Что сразу накладывало определённый отпечаток на предстоящие переговоры.

Поэтому он, попутно рассматривая всё вокруг широко раскрытым правым глазом, стал мысленно прогонять самые соответствующие речи и обращения. Благо уже радовало, что язык оказался очень сходным и недопонимания во время общения не предвиделось. Встречающих людей удалось рассмотреть издалека, их насчитывалось довольно много, не менее ста взрослых особей и в основном женщины. Виднелось и несколько ватаг ребятни младшего, так сказать, дошкольного возраста. Видимо, мужчины и старшие подростки занимались добычей, охраной и хозяйственными делами.

А вот последующие действия охотников предвидеть не удалось. Его завели, пожалуй, в самый мрачный дом с маленькими окошками, затолкали в пустую тюремную камеру и, не слушая бурных и сбивчивых требований, закрыли за спиной железную дверь. Правда, тут же в двери открылось окошко, и последовал приказ:

– Давай сюда руки! – Ножом перерезали верёвки и посоветовали: – Лучше не кричи, а спокойно жди своей участи. Иначе подкинем тебе сонных клопов, и будешь спать сутками как овощ.

– Да хоть накормите-напоите! – взывал пленник в закрывающуюся щель окошка. – Умираю от голода и жажды! Я ведь вам не враг!

– Ну, с этим проблем не будет, – донеслось из-за двери. – Получишь!.. Если не враг… По расписанию…

Сонных клопов и состояния овоща Менгарец не хотел. Хотя впервые слышал о подобных созданиях. Ну это и понятно: иной континент, иная живность. Да и толку кричать не было никакого: вряд ли кто услышит. Под самым потолком две узкие щели, дающие свет. Даже если до них добраться, вряд ли они выходят на лобное место, откуда воплям пленника захотят с почтением внимать обитатели этой дивной долины. Дверь тоже плечом не вывалишь, так что о побеге и думать не стоило. Ну а скудная меблировка камеры вызывала лишь горький вздох безысходности. Два каменных возвышения в виде нар и на них всего один тюфяк, набитый сеном. А в правом углу от двери, за плотной полотняной загородкой, глиняный горшок с крышкой, явно применяемый для естественных надобностей.

Горшок сухой и чистый, тюфяк – один. Вонь или неприятный запах гнили тоже отсутствуют. Вывод: здесь преступников или провинившихся не бывает, а враги попадаются довольно редко. Значит, оставалось только одно: улечься на тюфяке, который, кстати, оказался довольно чистым и приятно пах луговым сеном, да и отсыпаться впрок. Раз уж обстоятельства сложились таким образом, что не поддаются воздействию, то лучше и в самом деле выждать.

Проверил свои карманы и голенища сапог. Мелочь, кое-какие бумаги, несколько медальонов и перстней с него сняли, кинжал с поясом, естественно, тоже. А вот один из метательных ножей в сапоге остался. Да и второй, видимо, не нашли, а он сам выпал во время несуразной транспортировки тела. Конечно, с таким оружием много не навоюешь, да и никак не стоило настраивать против себя аборигенов, но хоть что-то давало повод не считать себя совсем беззащитным. Осталась луковица часов, которые он засунул в потайной карман возле бокового, внутреннего шва брюк. Это он ещё успел сделать во время подготовки приближающегося урагана. А потом положил обратно после разведения костра на скалистой гряде. Хотя, по сути, и оставаясь на руке, влагонепроницаемые часы не поддавались никакой порче окружающей среды.

Ревизия закончена, можно и поспать.

Вот только смущали два вопроса. Первый касался возможной помощи со стороны катарги. Трудно такое представить, но если останки корвета занесло так далеко от пролива, то орлы, скорей всего, обломок с мачтой никогда не отыщут. А значит, и в округе хозяева небесного океана выискивать оставшихся в живых моряков эскадры не станут. Долину не найдут, пленника выручить не смогут. Да и вообще, после нескольких дней розысков посчитают Монаха Менгарца погибшим или в крайнем случае пропавшим без вести. Что есть одно и то же.

«Ржавчина на мою голову! – сокрушался Виктор, усевшись на тюфяк и прощупывая его внутренности. – А время-то уходит! Не фартит так не фартит! И что мне стоило по воздуху в Чагар отправиться? – запоздало и уже в который раз сожалел он. – А ведь ещё и здешние «недоумки» типа Кхети Эрста сдуру могут и в самом деле казнить как шпиона! Ха! И хорошо ещё, если казнят не на пустой желудок!..»

Это как раз и был второй вопрос, который смущал очень сильно. Вроде дело шло к обеду, но мало ли как у них кормят и по какому расписанию подают кусок чёрствого хлеба арестантам? Почему-то пленник и не сомневался, что пищу ему подадут самую неперевариваемую и залежалую. Так сказать, для сговорчивости. Подобные методы используют всегда и везде. И понимание этого факта заставляло вздыхать с ещё большей безнадёжностью и печалью.

Поэтому арестант даже вздрогнул от неожиданности, когда с грохотом открылась маленькая дверца. Ведь до того не удалось расслышать ни шагов, ни голосов в коридоре. И первой в дырке показалось не лицо надсмотрщика или иного визитёра, а довольно симпатичная деревянная ложка. Естественно, что пленник, только и мечтавший о корочке хлеба, поспешил к двери и попытался рассмотреть местного разносчика пищи. Немного мешали в этом деле поставленная глиняная миска с жидким супом, потом вторая с неизвестным мясом и овощами, а потом и громадная, опять-таки глиняная кружка с неким подобием кисломолочной сыворотки. Всё это бережно снималось и ставилось пленником на пол. Напоследок дали ещё и огромный кусище вполне свежего, дурманящего ароматом хлеба. А там и благодетеля удалось рассмотреть. Точнее говоря, благодетельницу.

Мало было сказать, что девушка красива. Она казалась очаровательной, страшно сексуальной, никак не соответствующей данному месту и её роли в этом событии. Огромные глаза на пол-лица, белокурые локоны, алые, чувственные губы… В другое время Виктор уставился бы на такую красоту и долго, молча любовался, но сейчас ему следовало говорить и требовать как можно более быстрой встречи с местными старшинами.

Вот он и заговорил, непроизвольно сминая в руке мягкий кусище хлеба. И вещал о себе, о Первом Щите, о Шлёме и о королевстве Чагар минут пять, пока в горле окончательно не пересохло. Внимательно его выслушав, красавица мило улыбнулась, а потом явными, понятными во всех мирах жестами дала понять, что она… глухонемая.

Ну и напоследок довольно беспардонно закрыла дверцу, чуть не прищемив нос очумевшего и растерянного арестанта.

Глава пятая
Недоразумения и испытания

Так и постояв около минуты в согнутом положении, уткнувшись лбом в железное полотно двери, Виктор наконец-то пришёл в себя, резко выпрямился, разочарованно фыркнул и поспешил насладиться предоставленным ему обедом, присев на пол прямо там же, возле мисок. Пока ел, размышлял о парадоксах внешности здешних жителей:

«Несмотря на крайнюю изолированность от остального мира, обитатели долины не выродились за прошлые поколения. То ли они настолько умело и правильно подбирают супружеские пары, то ли живут здесь совсем недавно. Иначе таких красивых девушек здесь просто не могло бы появиться. Да и мужчины у них пусть не крупные телом, но стройные, жилистые, вёрткие и быстрые. И лица… как бы правильнее сказать… не страдают отсутствием интеллекта. Скорей всего, у них и школа имеется, что сразу поясняет наличие на улице только мелких детишек да отроков для помощи старшим. Остальные, пока меня вели, наверняка усиленно грызли гранит науки. Хотя, может, я преувеличиваю, для них вполне хватает уметь читать или элементарно знать счёт до тысячи. Ага! Ещё и одежда последней красавицы поразила: довольно резко она по качеству и отделке отличалась от простых одеяний тех же стражей на входе в долину или охотников…»

Обед приговорил быстро, ну и понятно, что остался полуголодным. Кислого напитка, как ни странно, вполне хватило для утоления жажды, хотя изначально казалось, что готов выпить полведра, не меньше. Ну и по всем законам бытия, моментально потянуло в сон, что никак не противоречило здравому рассудку и желаниям исстрадавшегося тела. Потому и стал укладываться на бочок, чтобы как можно меньше касаться несчастным затылком пахнущего травой тюфяка.

Уже засыпая, Менгарец подумал: «Я один в тюрьме или есть ещё арестанты? Надо будет попробовать перестукиваться через стены, вдруг отзовётся товарищ по неволе…»

Разбудила его вновь открывшаяся раздаточная дверца. Оказалось, что доставили ужин, и женская ручка указала пальчиком вначале на пустые миски и кружки. Только после возвращения пустой тары в окошко были поданы очередные не менее обильные, чем в прошлый раз, порции. Из чего можно было сделать вывод, что за явного врага пленника пока всё-таки не считают. Кормят, откровенно говоря, на оценку «очень хорошо!»

Но хотелось как можно быстрей решить свою судьбу. Поэтому Виктор попытался всеми доступными для него жестами и мимикой объяснить важность и срочность его встречи со старшинами. И ведь умел он очень многое. Чего только стоило его умение общаться свистом, которому он обучил катарги.

Но тут ничего не вышло: слишком маленьким оказалось оконце, и слишком красавица спешила по своим, неведомым постороннему человеку делам. Улыбнулась опять вежливо и приветливо да и закрыла окошко выдачи провианта.

Пришлось ругаться мысленно, потому что вслух это делать мешал полный рот. Ужин тоже оказался на славу, как и некий напиток в виде компота из сухофруктов. Но после приёма пищи благодушное настроение вкупе с прежней сонливостью так и не вернулось. Взамен пришла агрессивность вместе с раздражением и досадой. А там и совсем плохие мысли не задержались:

«Уж не на убой ли они меня откармливают? У некоторых каннибалов имелись подобные традиции: сожрать своего врага, чтобы стать таким же сильным, бесстрашным и великим, как он. Вдруг кому-то тоже возмечталось так же легко махать моим двуручником? А мощи-то и не хватает!.. Ладно… чего это я себя накручиваю?.. Вроде совсем не похожи местные аборигены на людоедов… Так какого они эллипсоида меня на допрос не ведут?!»

Силёнки появились, левый глаз уже открывался наполовину, так что почему бы и не покричать? Продумав несколько пафосных, пышных, важных по существу и торжественных внешне фраз, Менгарец их выкрикнул несколько раз по очереди то в сторону оконных отверстий, то в дверную щель. Хоть и кричал во всю мощь лёгких, кажется, его старания пропали втуне: в ответ ни звука, ни грюка. Снаружи стало темнеть. Не прошло и получаса после ужина, как в тюремной камере наступила полная ночь. Хорошо, что видеть в темноте помогало ночное зрение, не пришлось на ощупь разглаживать сбившееся сено в тюфяке. Зато довелось с недовольным ворчанием укладываться спать.

И тут же послышались тяжёлые шаги нескольких человек в коридоре за дверью. По всем традициям и канонам зла плохие дела как раз и откладывают на ночь. Спрашивается: неужели старшины или кто там ещё не нашли времени поговорить с арестантом при свете дня? Поэтому пленник и насторожился, проверил метательный нож за голенищем сапога и собрался дорого продать свою жизнь в случае опасности.

Вошли в камеру, держа по факелу в руке, трое мужчин. Причём первый из них мог смело называться старшиной посёлка. Старый, ссохшийся, с седыми волосами до лопаток и со скрюченными подагрой пальцами. Два других оказались облачены в повседневные рыцарские одеяния, в которых отсутствовали тяжёлые нагрудные пластины, сплошные наручи и шлемы. Но всё равно их облачение весьма и весьма напоминало облачение рыцарей княжества Керранги. Мечи, вынутые из ножен, оба рыцаря держали наготове. Тогда как старик в правой руке держал длинный, опасно поблескивающий кинжал с узким лезвием.

Рыцари встали у раскрытой двери, а старец остановился в двух шагах за ней. Он и стал говорить, начав не с приветствия, а с обвинения:

– Твоя ложь, незнакомец, раскрыта! По твоей вине погиб наш воин, ещё один тяжело ранен и, скорей всего, останется калекой. Так что вина твоя доказана, и мы лишь хотим услышать, что скажешь ты в своё оправдание.

Если пришедшие не шутили, а на скоморохов они никак не выглядели, то этакие беспочвенные и огульные обвинения явно тянули на преддверие к смертной казни. Скорей всего, и оправдываться будет бесполезно, а может и такое случиться, что данный момент будет потом расцениваться как самый удобный для побега. Это пришедшие в камеру воины самонадеянно думают, что их больше, они вооружены, поэтому даже развязанный пленник для них неопасен. Видимо, они не поверили рассказам Кхети Эрста о силе чужака, показанной во время истребления кашьюри. Но сам-то Менгарец вполне реально оценивал собственные силы и умения. Бросок ножа в горло более худощавого и жилистого рыцаря, одновременно с этим прыжок к седому, захват его кинжала с попутным сворачиванием головы и затем уничтожение второго рыцаря в течение двух секунд. Сценарий данной атаки был уже мысленно несколько раз прокручен в голове, и почему-то не возникало сомнений, что и из посёлка он легко доберётся в горы, а уже оттуда станет подавать дымные сигналы катарги, которые видят такие столбы за сотни километров.

И по большому счёту такой кровавый побег вполне себя оправдывал перед историей. Текущие важные дела и проблемы всей планеты по своей важности затмевали жизнь даже десятка невинных, а уж тем более агрессивно настроенных и глупых аборигенов.

Только вот совесть и гуманизм не позволили воспользоваться нужным моментом, а разум попытался отыскать самые нужные слова и действия в ответ на беспочвенное обвинение. Ну и самая лучшая защита – это нападение. Пусть даже и в словесной дуэли:

– Как только вы посмели обманом и коварством пленить одинокого путника! Вместо того чтобы оказать помощь потерпевшему кораблекрушение, вы подло его оглушаете и тянете в этот ваш городишко, который ему и даром был не нужен! Мало того, вы его ещё и нагло обвиняете в какой-то лжи и приписываете вину в гибели и ранении воинов! Да что же это такое творится в ваших местах?! Существует ли здесь справедливость и здравый смысл?! Почему вашим воинам было сразу меня не спросить, кто я такой, да и не отправить лесом в любую сторону?

Внешне пришедшие аборигены от такой отповеди ни чуточки не смутились, но в голосе старика всё-таки послышалась определённая неуверенность:

– Экий ты нахал! Ещё и нас обвиняешь?.. А зачем тогда шёл к Воротам?

– Понятия не имею, о каких Воротах идёт речь! И шёл я по кратчайшей прямой от берега. Просто пытался углубиться в лес и уйти подальше от кашьюри. Мало того, я даже не ведал, что передо мной озеро, полное этих зубастых тварей, и чуть не попал в ловушку. Так что вывел меня из неё всё тот же ваш подленький и глупый Кхети Эрст. От него только требовалось указать мне верную дорогу вдоль русла Саарги к Речному проливу, а не заговаривать мне зубы для неожиданного пленения. Или вы тут специально ловите заблудших людей, а потом съедаете их на праздничном ужине?

Седой старшина враз осерчал:

– Что ты мелешь, чужак?! Как у тебя язык поворачивается изрекать такие кощунства?!

– А что ещё может подумать невинный путник, которого обвиняют неизвестно в чём?! – тоже повысил голос арестант. – Тем более что врагов у меня на Втором Щите нет, я сам здесь оказался впервые только вчера, когда очнулся привязанный к мачте разрушенного корвета…

– Вот в этом и есть твоя главная ложь! – радостно вскричал главный обвинитель. – Мы попытались пройти по скале к её оконечности и посмотреть, что там осталось от твоей большой лодки. Но там нельзя пройти! Самому лучшему отряду это сделать не удалось, и, потеряв одного человека в стычках с кашьюри, они были вынуждены отступить.

– Ещё бы не отступили! – возмущался обвиняемый. – Да я там этих тварей десятков пять настрогал, если не больше. Поэтому с соседних болот иные чудовища и подтянулись на запах крови. А до того к моему костру только к утру пара заблудших кашьюри пришла. Чего им на голой скале делать, если там никто не бывает и ничего не растёт? Вот признайся честно, старикан, раньше ведь можно было пройти на оконечность скалы? Или по крайней мере оттуда пробежаться к лесу? О! По глазам вижу, что можно! Так что за наивные и глупые обвинения? – после чего, не дожидаясь следующих слов и делая вид, что уже полностью оправдался, стал переводить беседу, если её можно было так назвать, в приемлемое для него русло: – Кстати, вам известен Уйдано Лайри?

Старец после озвучивания имени лидера Второго Щита озадаченно нахмурился, оглянулся на молчаливо стоящих рыцарей, словно прося совета, и задал ответный вопрос:

– А что тебе с этого?

– Как что?! Это же мой союзник, добрый приятель, соратник по борьбе с рабовладельческой империей Сангремар! – воскликнул Виктор.

И принялся весьма красочно описывать последние события, которые произошли на Шлёме и в разделяющем континенты проливе. А так как свои речи он уже не только вслух озвучивал, но и сотни раз мысленно прокручивал, то получилось очень и очень забористо, доходчиво, правдиво и опять-таки пафосно. А судя по лицам слушателей, одна только уверенность, что от кашьюри в скором времени планета очистится полностью, вызвала наибольшую положительную реакцию.

Один из рыцарей даже не удержался от радостного восклицания:

– То-то мы смотрим, что уровень воды в реке упал на пару метров, а течение стало ускоряться!

– Вот именно! А когда мы разрушим ещё и вторую дамбу в устье пролива Стрела, – размахивая руками, ораторствовал Менгарец, – то останется уничтожить специальными ядами всех монстров, которые расселились у вас по болотам. Да их после падения уровня реки ещё на пару метров и повторного ускорения течения и так сразу станет вдвое меньше. Если не втрое! И заболоченные поймы рек станут осушаться, особенно в их устьях. А это какие огромные, плодороднейшие земли вернутся к людям и позволят сразу победить любой голод и недоедание.

Его выступление произвело всё-таки должное впечатление. Пришедшие явно посматривали на него с симпатией и доверием. Оставалось, закрепляя успех произнесённой речи, поинтересоваться: «Куда меня поселят на ночь?» Да только судьба и дальше хотела поиздеваться над лишенцем, подкидывая ему всё новые и новые жизненные пакости.

Из коридора на свет неожиданно шагнуло ещё два седых старца, волосы у которых уже доставали чуть ли не до пояса, а возраст не давал распрямить полусогнутые тела на всю высоту. И руки только могли опираться на тонкие посохи. За вошедшими старшинами маячили четыре воина, одетые в более простые, кожаные доспехи, но от этого кажущиеся не менее опасными.

«Вот оно как?! – мысленно удивился Виктор. – Значит, они оценили меня верно и перестраховались по полной программе. Хорошо, что я не вздумал бежать со смертоубийствами… Хотя ещё ничего не известно. Уж больно лица у этой пары стариканов злобные и строгие. Чего им ещё вздумалось на меня взвалить из обвинений?..»

– Ты хорошо выкручивался и складно говорил… – пробормотал один из новой парочки седовласых. И ему в тон вторил другой:

– Но ты чужак и в любом случае должен заработать наше доверие…

– Даже если ты совершенно невиновен перед нами…

– Ты должен сделать жест доброй воли…

– И открыть своё сердце для любви и добра…

Менгарец не выдержал их монотонного бормотания:

– Да моё сердце открыто для любого дружеского общения! А уж жест доброй воли я готов совершить хоть сей момент. Только скажите, какой именно?

Старцы перешли вообще на заунывный, можно сказать, заупокойный тон:

– Эту ночь ты проведёшь здесь, подвергаясь испытаниям…

– При этом обязан будешь вести себя как истинный мужчина…

– Как настоящий продолжатель рода человеческого…

– Выполняя волю и пожелания высших сил сотворения мира!..

Пока они это бормотали, первый старец и оба рыцаря поспешно удалились, а остальные воины занесли в камеру небольшой столик и довольно плотно уставили его отменно пахнущими блюдами, закусками и внушительным кувшином. Затем кряхтя от натуги, внесли широкий таз, похожий на половинку огромной бочки, в котором бултыхалась вода. На проушину таза повесили несколько полотенец, а на тюфяк положили стопку из нескольких льняных простыней. В финале этого странного аттракциона не то щедрости, не то жалости установили на стол маленький огарок свечи и подожгли его. По идее он должен был гореть не более чем полчаса.

На него и ткнул один из старцев скрюченным от ревматизма пальцем:

– У тебя личного времени – пока не догорит свеча!

И покинул тюремную камеру вместе со своим коллегой. Проворные воины тоже удалились беззвучно, только и громыхнула закрываемая за ними дверь. Пленник остался стоять на месте, запоздало сожалея, что не кричал, не требовал и не доказывал. Хотя сразу осознавал: ничего бы крики не помогли. А вот некие подозрения насчёт предстоящих «испытаний» зароились в голове, словно назойливые комары:

– Неужели?! – бормотал он, принюхиваясь к поданным кушаньям. Несмотря на недавний ужин, запахи опять резко разбудили аппетит. – Или меня и в самом деле хотят накормить, потом заставить добровольно помыться, а уже потом потянут поджаривать на костре?.. М-да! И ведь никак грядущего не избежать! Или всё-таки следовало сделать попытку к побегу? Без ножа? Пройти этих вояк врукопашную?.. Нет… ведь «омолодителя» рядом нет. А значит, лучше уж пройти «испытания»… Видимо, чужаки здесь – огромная редкость!.. Если я, конечно, сделал верные предположения… Иначе…

Подкрепился быстро и знатно. Удивляясь, что добрые две трети изысков так и остаются на столе и при всём желании их в себя не впихнёшь. Затем, косясь на догорающий огарок, раскинул простыни на арестантском ложе и быстро помылся. При водных процедурах громко и вслух не стеснялся жаловаться, что вода ледяная, могли бы, мол, и подогреть. Почему-то присутствовала уверенность, что его подслушивают, а то и подсматривают за всеми действиями.

Чтобы согреться, пришлось тщательно растирать тело полотенцем. Но тут и огарок погас окончательно, пришлось на ощупь добираться до своей кровати, укладываться там и накрываться оставшейся простынёю. Понятное дело, что одеваться арестант не стал, притворяться настолько тупым не позволила совесть и чувство собственного достоинства. И готовящуюся к визиту личность обижать не имел права. После чего в тюрьме минут на десять повисла полная тишина. Уже и надежды в голове стали рождаться, что ничего больше не будет и удастся преспокойно выспаться, но не тут-то было! Тихонько скрипнула дверь, а потом и закрылась без привычного грохота. А к арестанту стала приближаться женская фигура, закутанная по грудь в некое покрывало, простынь или в сари.

Естественно, что никто из местных аборигенов и не догадывался, что Монах Менгарец обладает уникальным зрением и вполне сносно видит в темноте. А признаваться в этом он не торопился. Зато сам теперь мог видеть и не опасаться, что к нему подкрадывается некая жрица с заготовленным кинжалом и готовящаяся к некоему кровавому жертвоприношению. И уже с расстояния в метр чётко рассмотрел лицо той самой красавицы, которая приносила ему обед и ужин. В ладонях у неё ничего не было, а когда она уверенно нащупала каменные нары, то сбросила с себя и последние одежды.

Нащупала простынь, откинула её и с явным стеснением попыталась улечься рядом. При этом, касаясь разгорячённого мужского тела, вздрагивала, словно лист под порывами ветра. А по выражению лица, которое перекосилось от страха и растерянности, можно было понять: девушка не только глухонемая, но ещё и весьма далека от понимания и должного восприятия постельных утех. Если вообще не девственница.

«Да уж! Воистину испытание! – мысленно возмущался мужчина. – Если они так бдят о здоровье своего рода, то могли бы кого и постарше, поопытнее выделить для вливания новой крови. Я бы сделал своё дело и спал бы смело! А что теперь?.. И ведь нельзя испугать малышку, никак нельзя ей привить отвращение к сексу… Потом ей всю жизнь придётся мучиться… И так несчастная…»

И если бы только эти трудности грозили провалом «испытания». Вполне естественно, хоть и несвоевременно нахлынули воспоминания о прекрасной, горячо любимой Розе. Она там ждёт, наверняка опять будет страшно опечалена очередным известием о его гибели, а он тем временем жив, сыт да ещё и готовится к близости с совершенно незнакомой ему женщиной. Ну как тут не взвоешь из-за отчаяния? И как выкрутиться из-под неожиданной лавины неприятностей, боли и горестей, которую подстроила жестокая Фортуна?

А ведь старшины городка, пекущиеся о здоровье огромной, изолированной от остального мира семьи не шутили и не просили. Они требовали. Они напоминали о высокой обязанности продолжения человеческого рода. И если девушка отсюда выйдет разочарованной, обиженной или униженной, то могут седовласые сморчки и осерчать окончательно. Что им какой-то чужак с иного континента? Что им мировые проблемы и всемирные преобразования? Им только своя рубашка ближе к телу. Так что могут и на костёр пристроить в сердцах. Или, скажем, в трясину сбросить за непослушание и несоответствие высокому званию «мужчина».

Пришлось соответствовать. Да ещё по самому высшему уровню.

Вначале просто прикосновения и поглаживания. Потом ласковые, успокаивающие слова… И не важно, что глухонемая девушка их не слышит. Она просто касалась ладошками его груди и ощущала равномерную, расслабляющую вибрацию мужского голоса. Затем первые, очень осторожные и деликатные поцелуи… И только на втором часу дело пошло к тому, зачем собственно и устраивалось всё ночное действо. А когда всё закончилось, гостья минут пять крепко-крепко обнимала Виктора, а потом ушла хоть и опечаленная расставанием, но жутко счастливая и окрылённая новыми познаниями чувственного удовольствия.